Эпизод 2. Остолопы
19 июня 1862 года, Великий Новгород
После они сидели на заднем дворике в тени среднерослых яблонь раннего белого налива с шаровидной от старости кроной. Яблони были редко усажены созревающими плодами, скрытыми под листвой. Листья были крупные, и через них с трудом пробивалось краснеющее к закату солнце.
* * *Тихомир вспоминал объяснения Афанасия:
– Слово плод одного извода со словами площадь, область, облако и…
Марфа, словно в продолжение его мыслей, указала Петру на дерево:
– …Яблоко!
Петр внимательно посмотрел в направлении ее руки.
Но Тихомиру показалось, что он смотрит куда-то вдаль, минуя крону – прямо в небо.
По небу реяли редкие облака, и Тихомир полушепотом произнес:
– Реять, роиться, редко, радуга, радость…
– …Рай, – дополнил его Тимофей.
Тихомир улыбнулся.
Петр резко вскинул голову вверх. Все посмотрели вслед за ним – высоко над головой, широко раскинув могучие крылья, реял красавец орел.
Тихомир гордо произнес:
– Орел и реять – слова одного извода!
Тимофей рассмеялся:
– Видно, ты был хороший ученик в «школе» моего брата Афанасия!
Тихомир, довольный собой, ответил:
– Да, я остолоп!
Тимофей потрепал его по плечу:
– Я знаю, что в древние времена все обучение проходило под деревьями – как и у нас сейчас. А учитель школы был как ствол, как столб этого дерева, и назывался ее столпом – столп школы, столп науки.
Тихомир стал серьезным:
– Позволь мне стать твоим учеником – остолопом!
Тимофей так же посерьезнел:
– Коль готов, так давай…
* * *Марфа подключилась к разговору и спросила Тимофея:
– Скажи мне, сколько священных писаний ты изучил?
Тот призадумался, как ей ответить.
– Хвала Богу! – начал он и, посмотрев на Тихомира, поправился: – Хвала Всевышнему! Я изучил все возможные священные трактаты. Знаю основы всех мировых религий: христианства, ислама и буддизма, и всех их ответвлений, знаю иудаизм, индуизм и другие национальные религии. Это были и исходные книги, и со временем переделанные.
Марфа восторженно произнесла:
– Ты мудрый человек! Бог дал тебе разум для изучения…
Она посмотрела на Тихомира и, в надежде услышать ответ о любви или о счастье, задала Тимофею очень неожиданный для всех вопрос:
– Скажи, ты понял смысл нашей жизни?
Тимофей не раздумывая ответил:
– Нет!
Марфа была одновременно и разочарована, и удивлена, и уж было открыла рот, как Тимофей продолжил:
– Разницы между неучем и мудрецом – нет. Оба не знают истины. Оба – ничто по сравнению с Всевышним. Но неуч ничего не знает из-за своей лени. А мудрец благодаря своему тяжелому труду осознал, что он все равно ничего не знает, потому что познать Всевышнего невозможно. А Всевышний хочет, чтобы человек это осознал сам. Собственным умом, усилиями, трудом. Поэтому надо много и тяжело учиться и трудиться, чтобы понять, что ты ничего не понимаешь. Это прибавляет скромности хорошим людям, но иногда может вызвать гордыню у нехороших людей. Они начинают гордиться тем, что они выучили много книг, и становятся как мерины, несущие на себе поклажу с книгами, но не понявшие главного, что…
Тихомир, вспоминая прошлое, добавил за него:
– …Предел высшего знания заключается в том, что познать Творца нельзя.
Тимофей удивленно посмотрел на него.
А Марфа непонимающе нахмурилась.
Тихомир разъяснил:
– Загадка замысла Творца в том, что, сколько бы простой смертный человек ни стремился понять замысел Творца, он не сможет это сделать – Творец не дал ему такого разума.
Марфа понятливо кивнула.
Тихомир добавил:
– Эта загадка посильна только Первым, а каждый Первый должен самостоятельно ее отгадать.
* * *До этого момента никто из увлеченных беседой не обращал внимания на поведение Петра, который очень внимательно слушал разговор.
Теперь же все разом уставились на него, и он – разулыбался…
* * *Марфа, не удержав вырывающихся эмоций, выдала:
– Я тоже хочу быть остолопом!
Все дружно рассмеялись.
После Тимофей, глядя на нее, совершенно серьезно сказал:
– Над умными есть разумные, над разумными есть мудрые, над мудрыми есть премудрые, а над премудрыми – святая простота.
Эпизод 3. Мысль
19 июня 1862 года, Великий Новгород
Тимофей рассказывал:
– Вот так мы и разошлись в разные стороны с моим братом Афанасием. Я стал жить по заветам Божьим, а он – по наследию предков. Единое, что связывало, да и сейчас связывает нас, то, что имеем мы одну общую мысль.
Тихомир спросил:
– Какую мысль?
Тимофей пояснил:
– Что все держится на языке первозданном! Правильность и непрерывное течение мыслей, видимые в славяно-русских словах, так велики, что ежели бы человеческие умы открыли для себя их изводы, то знание всех других языков озарилось бы другим светом. Светом, освещающим в каждом слове первообразную, произведшую его мысль.
Тихомир решил поспорить:
– Ты хочешь сказать, что все мировые языки произошли от славяно-русского языка?
Брат твой, Афанасий, думаю, рассуждает именно так. Но вот ты веруешь во Всевышнего, истоки которого идут от иудеев…
Тимофей пояснил:
– Откуда бы ни взяли мы начало человеческого языка, от первосозданного мужа или жены, или от семьи Ноевой, единственной, оставшейся на земле после Потопа, в том и другом случае, как народы, расселявшиеся по земному шару, не престают быть их потомством, так и языки должны быть более или менее отдаленными наречиями того языка, каким говорил первый народ от создания человека. Ной был не вновь созданный человек, он был потомком людей, следственно, если потомство людское не было прервано, то и прохождение языка из уст в уста не могло быть остановлено, потому что сын всегда говорит языком своего отца! Никогда народ, происходящий от другого народа, не бросал языка своих предков.
Тихомир решил продолжить спор:
– А Вавилонское столпотворение?
Тимофей улыбнулся глазами:
– Столпотворение Вавилонское не опровергает этой истины. Для смешения языков не было надобности разделять их на многие первобытные языки, а довольно было из одного и того же языка сделать разные наречия, чтобы люди перестали друг друга разуметь. Впоследствии народы получили разные имена: халдеи, скифы, славяне, персы, но через то они не перестали быть потомками детей Ноевых. Равным образом и языки их.
Тихомир спорил дальше:
– Так почему же сейчас мы не знаем и не понимаем славяно-русского языка?
Тимофей ответил:
– Потому-то и не понимаем, что не знаем его корней! Не только через пятьдесят веков, но часто через один век язык предков становится невразумительным для потомков. Сами названия языков отрицают их первобытность. Ведь истина в том, что языки называются именами говорящих на них народов. А народы не могли получать свои имена прежде, как после своего размножения, когда они начинали различаться один от другого.
Таким образом, первобытный язык исчез сам по себе, но существует во всех языках, в каких-то – больше, в каких-то – меньше. Он существует в них не своими словами, а корнями, из которых каждый язык произвел свои ветви.
Наречия, даже очень отдаленные одно от другого, считаются уже разными языками. Это происходит оттого, что некоторые слова забываются, другие изменяются, третьи вновь выдумываются и входят в употребление. Но забытое слово не престает существовать в произошедших от него ветвях, измененное остается часто не изменившимся в своем корне. Новое всегда производится от старого.
Тихомир решил проверить Тимофея:
– По-французски день будет jour. Ну, и где тут корень?
Тимофей рассмеялся:
– Как бы новейший язык ни отошел далеко от первобытного образа, следы его остаются в нем приметными.
Если постараться, то можно до них добраться: день, динь, дзень, дженъ, диэна, деиц, диэс, диа, деирна, диорнод, джор, джорно, жор, жур, даанг, даг, таг, дагур, дегов, дивес, дай, дэй.
На многих наречиях и языках видно, что все они повторяют одно и то же слово.
Но какая разница между русским день, французским jour и германским tag?
Оба пути, по которым происходило изменение слова, весьма очевидны.
Первый: день, диэна, диэц, диурно, джорно, жур.
Второй: день, дань, даанг, даг, таг.
Тихомир не унимался:
– Ты привел пример похожих слов. Но ведь есть слова, которые на разных языках совершенно непохожи даже корнем! И почему ты считаешь, что именно славяно-русский язык ближайший к первобытному языку?
Тимофей ответил:
– Изучая многие и многие книги, я понял, что древнейший язык пошел от скифов, а те – от Иафета, одного из сынов Ноевых. Само слово скивы или скиты считают славянским, означающим скитание, то есть прохождение от одного места в другое, поскольку первоначальные народы не имели постоянных жилищ. Если даже рассуждать о славянском языке только по историческим событиям, то очевидно, что он был самодревнейший и ближайший к первобытному языку, потому что одно исчисление скифо-славянских народов, известных под тысячами разных имен и расселившихся по всей земле, показывает его глубокую древность.
Тихомир сделал недоверчивое выражение лица.
Тимофей укоризненно покачал головой:
– Я имею уверенность в своей правоте не по слепому пристрастию к моему отечественному языку и не по мечтательным догадкам, а по истинному и точному исследованию многих языков и наречий.
Всем совершенно ясно, что все языки составляются одинаковым образом – посредством приставления к корням разных окончаний и предлогов извлекаются ветви. Содержащееся в корне понятие никогда не переменяется, оно только разнообразится.
Для отыскания корня надобно отделить в слове предлог и окончание, на каком бы языке оно ни было. Затем по оставшемуся корню рассуждать о первоначальном понятии, сохраняющемся во всех произведенных от него ветвях, как на одном, так и на многих языках.
Тихомир предложил:
– Давай начнем сначала!
Тимофей кивнул:
– Разберем твое слово начало. Корень – нач, а ало – окончание?
Тихомир непонимающе замотал головой.
Тимофей приподнял бровь:
– Или возьмем на за предлог, чал за корень, а о за окончание?
Тихомир развел руками.
Тимофей объяснил:
– Все это будет только гадание и не откроет коренного значения или смысла.
Для определения корня нужно сообразить его с другими того же корня ветвями: начать, начинаю. Из них ветвь начинаю покажет, что в ней на – предлог, чин – корень, аю – окончание. Итак, корень есть чин.
Тихомир удивился:
– От корня чин в слове начало осталась одна только буква ч!
Тимофей согласился:
– Начинаю – значит приступаю к произведению в действие предначертанного в моем уме чина, то есть порядка, устройства. Так коренное значение во всех происшедших от этого корня ветвях будет ясно.
Тихомир вздохнул:
– Да, отыскать корень не всегда легко, а еще труднее распознавать предлог и окончание.
* * *Тимофей начал объяснять:
– В каждом слове любого языка можно различить два понятия или значения, из которых одно назовем коренным, а другое ветвенным. Коренное, относясь ко многим вещам, не определяет ни одну из них, но только показывает нечто всем им сродное или свойственное. Ветвенное, напротив, определяет каждую вещь порознь. Зная первое, мы не можем еще знать второго. Всякая извлеченная из корня ветвь сохраняет в себе его и, следовательно, заимствует от него свое значение. Случается часто, что коренное значение затмевается ветвенным и даже совсем исчезает от очей разума.
Марфа замотала головой:
– Тимофей, объясни еще раз.
Тот улыбнулся:
– Каким образом под именами камень, голубь, гриб мы разумеем такие-то именно, а не другие вещи? Или почему человек, произведя от одного и того же слова понятия висеть, ветви, вишня и виселица, разумеет под ними столь различные между собою предметы?
Марфа ответила:
– Лично мне еще в детстве указали и назвали каждый из них.
Тимофей согласился:
– Правильно. И с тех пор их вид, зримый тобой, остался начертанным в твоем уме, а названия затвердились в твоей памяти и сохраняются в ней чрез всегдашнее повторение и наслышку.
Марфа разулыбалась.
Тимофей покачал головой:
– На таком знании языка может остановиться тот, кто не хочет идти далее.
Марфа нахмурилась.
Тимофей по-учительски улыбнулся:
– Давайте продолжим наши рассуждения. Древность языка и забвение многих первобытных названий не позволяют нам при каждом слове найти начало его и причину.
В слове, например, камень мы не видим или не добрались еще до коренной причины, по которой он так назван, и потому почитаем его первобытным словом, имеющим одно только ветвенное значение.
Тихомир заинтересованно спросил:
– А слово медведь?
Тимофей ответил:
– В слове медведь мы видим два значения: ветвенное и коренное. Первое представляет нам известного зверя, а второе – что зверь этот ведает, где мед, ищет его, любит им питаться. Иностранцу хотя бы и сказать значение слова медведь, но когда ему не известны слова мед и ведать, то он знал бы одно ветвенное его значение, не зная коренного. Получается, что по тем словам, начало которых нам неизвестно, мы можем в своем языке назвать себя иностранцами.
Теперь Тихомир попросил:
– Поясни?
Тимофей привел пример:
– Богемцы от ошибки в произношении переменили букву м в н и вместо медведь пишут nedwed. Следовательно, слово их, потеряв коренное значение, осталось при одном ветвенном.
Марфа попросила:
– А еще примеры?
Тимофей продолжил:
– Сразу приметен смысл во многих простых словах, например, в ягодах: черника, голубика – по их цвету, земляника – потому что растет низко к земле, костяника – потому что имеет в себе косточки. Бич – потому что им бьют, темница – потому что в ней темно, корабль – потому что своим образом походит на короб.
Но есть и такие слова, в которых коренное значение затмевается ветвенным, иногда от изменения какой-нибудь буквы. Например, масло вместо мазло от мазать.
Иногда от сильного устремления нашей мысли на одно ветвенное значение коренное при нем забывается. Под словом голубь мы разумеем птицу, получившую название от голубого цвета своих перьев.
Но, увидев той же породы птицу с перьями белого цвета, можем сказать: белый голубь. То есть помышляем об одном ветвенном значении, как бы забывая коренное, которое бы не позволило нам голубое назвать белым.
Многие совсем не сходные между собой вещи могут иметь одинаковое коренное значение. Имена свинец и синица в ветвенном значении имеют превеликую разность, но в коренном – никакой, поскольку оба произведены из понятия о синем цвете. Свинец – от исходного синец.
Тихомир, помолчав, сделал вывод:
– Ветвенное значение слова известно каждому в своем языке, а коренное открывается только тому, кто рассуждает о началах языка.
Тимофей согласился:
– Именно так, молодец! Всякий, например, знает слово гриб, но почему он назван так, доберется только тот, кто станет рассматривать корень грб, сличая слово с другими. Например, тот же корень с имеющимися ветвями погреб, гроб, гребень, горб. Тогда он увидит, что эти слова не представляют ничего сходного с «грибом» и потому не могли подать мысли к такому названию.
Но горб и гриб имеют между собою великую соответственность, поскольку верхняя часть гриба, шляпка, действительно горбата. Итак, от понятия о горбе произведено имя гриб. Богемец из того же hrb, или горб, произвел две ветви: hrib и herb, из которых hrib значит у него то же, что и у нас гриб, а под второю – hreb – он разумеет то, что мы называем гвоздь. Сходство сих предметов дало ему повод назвать их одинаково, изменив только одну гласную букву.
При сличении славянских слов с иностранным не довольно явного сходства букв и значений, как например, английское brow и славянское бровь, германское grabe и славянское гроб, шведское sister и славянское сестра, французское sel и славянское соль. Подобные слова хотя и показывают некоторое сходство между всеми языками, но их не так много, и притом это не приведет нас к познанию, каким образом от одного и того же языка расплодились столь многие и столь различные между собою наречия.
* * *Солнце уже стало ярко-красным и пошло на закат.
Марфа начинала позевывать, и Тимофей предложил:
– Давайте, други мои, завтра продолжим.
* * *Марфа прильнула к Тихомиру и тихонечко проворковала:
– Так, Тихомирушка, мы дойдем с тобой, ну… до полной учености!
Тихомир весело рассмеялся в ответ:
– Завтра продолжим.
Эпизод 4. Ночь
20 июня 1862 года, Великий Новгород
Тихомир уже лежал в постели, когда занавесь колыхнулась и через узкую щелочку в каморку проскользнула Марфа.
Прикрывая рукой огарок свечи, она посмотрела на Тихомира:
– Не спишь?
Поставив свечку на сундук, она повернулась.
По телу Тихомира пробежали мурашки – в отблеске свечи мимолетно проступил силуэт ее фигуры, просвечивающий сквозь тонкую ткань ночной рубахи. Нет, она не была похожа на столичных светских плоскогрудых, болезненно бледных барышень из прошлой жизни Тихомира, утомляющих себя диетами для поддержания осиной талии. Ее крепкое, округлое тело с крутыми бедрами и высокой полной грудью призвало к себе.
Когда она тряхнула головой и ее длинные и густые, заботливо расчесанные русые волосы рассыпались по плечам, сердце Тихомира взволнованно забилось, казалось, что его стук разносится по всему терему…
Марфа смотрела на Тихомира не отрываясь, затем, опустив глаза, она задула свечу и очень медленно, словно чего-то опасаясь, легла в кровать.
* * *Так близко друг к другу они не были никогда…
Он гладил ее гладкую спину, трепещущую грудь с набухшими сосками, небольшой мягкий животик, целовал округлые плечи, ямочки у шеи. Она легонько постанывала от удовольствия.
Когда его губы коснулись ее губ, Марфа вздрогнула и ответила на поцелуй…
* * *Все закончилось очень быстро.
Тихомир был разочарован собой и только тяжело дышал. Марфа улыбалась, глядя в темноту, и гладила его по волосам.
Она никогда не скажет ему, что это значило для нее, чего ей стоило казаться спокойной, скрывая свои чувства. Наконец он рядом, здесь – и ей все равно, где это «здесь». Сегодня у нее не было никакого другого желания, кроме как доставить ему удовольствие.
Но теперь она знала – с этой ночи все будет по-другому…
7 серия
Эпизод 1. Вокзал
20 июня 1862 года, Москва
На скамеечке в тени деревьев небольшого сквера Николаевского вокзала на Каланчевской площади уже третий вечер подряд сидел тучный широкоплечий господин в возрасте. Его короткие густые черные с проседью волосы были взъерошены то ли от природы, то ли от накрапывающего дождика.
Господин, кажется, замер и не изменял позу – так и сидел все время, слегка отклонившись назад и закинув ногу на ногу.
* * *Жандарм, проходивший мимо него который уж раз, хотел было подойти к подозрительному, но «обжегся» взглядом его выразительных темно-карих глаз и отвернулся.
* * *В предыдущие вечера господин наблюдал за подготовкой к открытию Ярославского вокзала на противоположной стороне площади и строительством Рязанского вокзала – через пути. Сегодня, отогнав от себя мысли: «Почему русские любят „троицу“?! Зачем им три вокзала в одном месте? Прямо „площадь трех вокзалов“…», он продолжил просматривать свежий номер газеты «Московские ведомости», приуроченный к открытию Ярославской железной дороги и одноименного вокзала, построенных Иваном Федоровичем Мамонтовым:
«Правление Московско-Ярославской железной дороги извещает, что с 18-го числа августа открывается ежедневное движение от Москвы до Сергиева Посада, на первое время по два раза в день. Впрочем, в случае большего стечения желающих ехать через три четверти часа после обыкновенных поездов могут быть отправлены случайные поезда…»
Калужский мещанин Иван Федорович Мамонтов, заработавший миллионы на виноторговле, входил в десятку крупнейших деловых людей Российской империи. Деньги открыли ему путь к почету и власти, и он стал Гласным Московской городской думы – депутатом с пожизненным и переходящим по наследству «почетным гражданством Москвы», что отражало признание его заслуг перед городом. Выгодное вложение капитала обещала железная дорога. Россия заметно отставала от Европы в этом вопросе, но промышленность без развитой сети железных дорог существовать уже не могла: «…на Ярославском тракте на каретах, дилижансах да телегах проезжает больше ста пятидесяти тысяч человек и перевозится больше, чем четыре миллиона пудов грузов в год. Да добавляется больше полумиллиона паломников в Троице-Сергиеву лавру». Мамонтов решился на строительство железной дороги за свой счет, призвав отказаться от иностранного капитала. Строительство железных дорог с 1857 года монопольно велось «Главным обществом российских железных дорог», на самом деле управляемым иностранными банкирами: «Да что ж это творится, у нас что – своих инженеров нет? Французы грабят Россию, строят скверно вследствие незнания ни климата, ни почвы, смотрят на нас просто как на дикую страну и эксплуатируют нас бессовестно». Его сын, Савва Иванович Мамонтов, продолжил дело отца по строительству железных дорог, а вырученные средства направлял на развитие отечественного искусства, став меценатом и покровителем русских художников и артистов.
Господин не успел дочитать рубрику «Курьезы» об открытии Николаевской железной дороги десять лет назад: «В день открытия железной дороги произошел конфуз. Один царский чиновник, желая выслужиться перед начальством, приказал выкрасить рельсы белой масляной краской. Попав на участок со свежевыкрашенными рельсами, колеса начали буксовать, и поезд остановился. Чтобы уменьшить скольжение колес, пришлось мазать рельсы сажей, образующейся в паровой машине…» – как услышал протяжный гудок прибытия поезда.
Несмотря на невысокий рост и плотное тело, он пружинно поднялся и твердой уверенной, но неторопливой походкой направился к вагонам поезда.
* * *Внимательно наблюдая за выходившими на перрон пассажирами, он довольно крякнул и провел рукой по шраму на подбородке, когда увидел свою цель.
* * *Елизавета Тимофеевна, выйдя из вагона, в растерянности осмотрелась. Она не привыкла к тому, что ее никто не встречает, и, кажется, даже обрадовалась, когда к ней подошел неизвестный господин.
Она оценивающе посмотрела на него сверху вниз: укороченный черный сюртук, безупречно подогнанный к неказистой фигуре с явно непропорционально широкими плечами, свободные не по моде брюки и сияющие до блеска штиблеты.
Господин улыбнулся краешками узких губ и негромко, но четко произнес:
– С возращением, Елизавета Тимофеевна.
Она вопросительно прищурилась.
– Меня зовут Валерий Викторович Волков, – представился он и после короткой паузы добавил: – Я поверенный Андрея Георгиевича Медведя.
Видя замешательство дамы, он сделал скорбное лицо:
– Примите мои искренние соболезнования…
Глаза Елизаветы Тимофеевны начали наполняться слезами. Она отмахнулась и достала из рукава тоненький батистовый платочек с монограммой «ЕТМ».
Валерий Викторович, сделав деликатную паузу, спросил:
– Багаж?
Елизавета Тимофеевна отмахнулась:
– Я налегке.
Он понимающе кивнул, одной рукой принял ее саквояж, второй взял ее под локоток и коротко, по-простому, к удивлению мягким голосом, предложил:
– Поедемте домой.
Она, промокнув носик, кивнула и подняла глаза вверх – дождик усиливался.
Он без тени неудобства перед приличиями снял с себя сюртук и накинул ей на плечи.
Она благодарно улыбнулась – таких, как она, в сюртук могло поместиться несколько.