Туман и Молния. Книга V

Его тело тоже стало другим, более плотным, тяжёлым, более широким в плечах. Очень сильное тело, но какое-то неуклюжее, оно словно не работало, потому что ему была нужна «вода», «вода», «вода», «вода»… Сейчас он чувствовал, что давно не ел и не пил, но эти чувства были где-то на заднем плане, наверное, его телу это было нужно, но мозгу было всё равно. Его мозг был пуст. Никаких мыслей, чувств, эмоций, лишь какие-то отголоски мыслей, неясные обрывки, которые он не мог уловить и осознать. И полнейшеё безразличие. Куда он идёт? Зачем? Орёл не знал. Не понимал. И ему было всё равно. Когда он был самим собой, он всегда знал что ему нужно, ну или, по крайней мере, думал что знает. Знал куда нужно идти и зачем. Что нужно делать. Он всегда, куда-то шёл, к какой-то цели, что-то делал, или не делал, но тоже думал об этом, одновременно уже думая, что будет делать дальше, что будет делать завтра, и что он должен сделать обязательно. И что он должен был сделать обязательно, но не сделал. И только сейчас он понял, как все эти знания грузили его и ограничивали. Ноги путались, он никогда в своей жизни не ходил так медленно, а невнятные пятна вокруг пугали его. Он не видел что происходит, и это было опасно, а если на него нападут? Странно, эти мысли не вызывали никаких эмоций, также как и мысли о том, что он голоден и умирает от жажды. Что он практически слеп, а ноги не слушаются его. Такая отрешённость вызывала в Орле какое-то непонятное удовольствие, какое-то извращённое чувство свободы. Он, наверное, всё же на какое-то время потерял сознание, словно выпав из этой непрерывности, а потом снова очнулся, и понял, что на улице немного стемнело, и он лучше видит! И он слышит неподалёку журчание воды. Орёл пошёл на этот звук и вскоре очутился, в каком-то маленьком дворике, а почти посреди дворика он увидел колодец, и он пошёл к нему. Он не искал воду специально, просто так сложилось, что в этот момент ему на пути попался колодец. Он не говорил себе: «О, вот вода, сейчас я напьюсь, потом надо решить, что делать дальше, где заночевать, где раздобыть еды». Так сказал бы Орёл. Но он не был Орлом. Он вообще ничего не говорил себе. Он просто ощущал себя, и немного мир вокруг. Всё было не важно

– Эй! Эй!

Услышал он окрик, и поднял голову. Это была женщина.

– Не подходи сюда! – она махнула в его сторону рукой. – Ещё не хватало заразить воду! Проклятые бродяги! Дети бегите, позовите отца из лавки! Скажите, бродяга хочет загрязнить воду!

Маленькие неясные тени, которых он раньше не замечал, промелькнули мимо, они издавали какие-то крики. Странно, он понимал всё, что она говорила, но понимал, как-то не так, как привык понимать. Понимал словно сердцем, а не разумом. Понимал смысл, для него сливалось всё вместе – слова, её телодвижения, выражение её лица

– Не подходи к воде! Слышишь!

И он остановился. Совершенное безразличие продолжало владеть им. Разве Орёл оставил бы свои попытки вот так просто? Разве не стоило проучить эту нахалку? Как смеет она не пускать его к воде! Какая-то беднячка, простолюдинка. Как смеет она останавливать его, князя! Но… Но он не был князем! И он тяжело опустился на землю, непослушными пальцами в грубых кожаных перчатках, неуклюже поправил выбившиеся из под капюшона пряди волос, пряча их. А эта молодая женщина, стояла неподалёку и внимательно и настороженно смотрела в его сторону, видимо готовая, если понадобиться защитить свой колодец от непрошенного гостя. Он не испытывал к ней ненависти. Не чувствовал и обиды. Может быть только лёгкое желание. Он её хотел. Хотел тупо, просто повалить и оттрахать. Всё, больше ничего. Просто потому, что она была женщина. Но в то же время он не сдвинулся с места. Он понимал, что нельзя вот так просто взять и оттрахать её. Что она его испугается и у неё есть защитники, которых она позовёт на помощь. Негнущимися пальцами он только поправил капюшон плаща, ещё сильнее натягивая его на лицо. Впрочем, лица не было, только сейчас к своему удивлению, Орёл почувствовал и понял что он в маске, неудобной и жёсткой. Странно, что он раньше не заметил этого, и почему-то, сам не зная почему, он испытал от этого облегчение. Облегчение от того, что его лицо закрыто, и эта женщина не сможет его увидеть. Облегчение и успокоение, все чувства были слишком мимолётны и не глубоки, потом снова безразличие. Невольно Орёл подумал что так, наверное, могло мыслить и чувствовать какое-нибудь животное.

– Ты кто? – спросила девушка, немного с удивлением, как ему показалось.

– Полукровка, что ли? Беглый?

Похоже, она не была столь жестока, как он решил вначале, потому что, зачерпнув воды в какую-то миску, она поставила её неподалёку от него.

– Пей. Только к колодцу не подходи.

Он потянулся к предложенной воде, миска была грязной, может быть, она предназначалось для собаки? Впрочем, ему было без разницы, он приподнял маску снизу, и прильнул губами к холодной, обжигающёй горло воде. Пить было неудобно. Его рот был столь же испорчен, как и всё остальное, как ноги и глаза. С одной стороны губы не шевелились, и поэтому ледяная вода текла по его подбородку, затекая под одежду. Делая последние глотки, он сильно запрокинул голову назад, и понял, что она увидела. Увидела часть его лица. Его развороченную с правой стороны нижнюю челюсть. Он увидел, как округлились её глаза, как она отпрянула, уже видимо жалея, что дала ему воды. И в этот момент, появились другие люди, мужчины. Это всё что он мог сказать про них, их освещали последние лучи заходящего солнца, и он не мог их разглядеть. Но страха не было, опять ничего.

– Что случилось? – спросил один из мужчин, он тяжело дышал, а в его руке была зажата палка.

– Вот. Хотел воды. Я испугалась, что он загрязнит наш колодец. Вы видите, как он одет?

И я права была, у него под маской там, какая-то дрянь на лице. Может проказа, или чума! Только бы он не оказался зачумлённым!

Они отпрянули от него, он всё понимал, но почему-то не испытывал ни малейшего желания ответить, он даже не сделал попытки что-либо сказать им. Просто попытался встать, и упал. А они отскочили от него ещё дальше.

– Точно больной! Только заразы нам не хватало!

– Я же говорю! Как только увидела, как он идёт к колодцу… Боги, Боги, ещё чего доброго заразит нас! – женщина принялась причитать, всхлипывая. Он действительно чувствовал её страх.

– Эй, ты! Убирайся отсюда! – мужчина угрожающе замахнулся палкой. У Орла был меч. Орёл знал что под плащом, за спиной у него пристёгнут меч, но не сделал даже попытки достать его, даже не пошевелился. И теперь, это безразличие, эта опустошённость, начинали его пугать. Нужно было действовать, а Никто, в теле которого он оказался, ничего не предпринимал.

– У него волосы белые, видите?!

– Может полукровка?

– С ума сошла! Таких волос не бывает, он седой наверное…

– А у полукровок?

– Он седой! Эй, старик, иди к храму, и там проси подаяние, а здесь тебе не место!

– Но он не похож на старика!

– Что будем делать?

Они сгрудились все вместе, совещаясь. Он слышал лишь обрывки их фраз: «Нищий? Старик? Может он беглый? Полукровка? Чумной? Зараза».

И он поднялся. И пошёл прочь. А они, увидев, как неловко он подтягивает хромую ногу, отшатнулись от него ещё сильнее.

Они ничего не спросили у него, почему? Они терялись в догадках, но им даже в голову не пришло поговорить с ним. Неужели они тоже не считали его за человека, а сам он чувствовал себя человеком? Таким же, как эти люди? Они были словно в другом мире, словно за стеклом, и у него не возникало никакого желания разбить эту преграду и стать одним из них. Их отношение к нему не покоробило его, не расстроило и не взволновало, Орел, наверное, почувствовал бы то же самое, если бы его облаял на улице бездомный пёс. Ну и что? Он бы тут же забыл про него. Такими же далёкими, чужими и не стоящими внимания были для него сейчас и эти люди. Просто данность. Глупо было бы реагировать на пса, столь же равнодушно он отнёсся и к унижению от этих людей. Он ничего не обдумывал, он его просто не заметил. Настолько ему было всё равно, что происходит с ним, и вокруг него. И Орлу стало вдруг не по себе. Он должен очнуться! Очнуться! Проснуться! И это была не свобода! Мнимая свобода! Это был плен! И он не Никто! Он князь Арел! Князь Арел, который думает, строит планы и обижается на людей, потому что они ему не безразличны и он один из них! И он не хочет больше быть другим!

– Я хочу быть снова собой!

И он закричал.

Твёрдые жесткие руки тормошили его. Крепкие пальцы, словно каменные, какая же в них была сила! Разогнут железные прутья решетки, если понадобиться. Это Ник.

– Арел? – спрашивает он спокойным будничным голосом, он давно уже привык к тому, что Орёл часто вскакивает с криком по ночам.

И словно подтверждая, что всё как обычно Орёл вскакивает с кровати, несмотря на головокружение, от которого темнеет в глазах.

Никто снова укладывается на бок, утыкаясь изуродованной половиной лица в подушку, но не закрывает глаз, его глаза блестят в темноте, и он наблюдает, как Орёл зажигает свечи, шарит по столу, гремя бутылками.

– Что ты ищешь?

– Еду!

–?

– Мне плохо! Мне нужно поесть! Мне нужно привести себя в порядок! Я… Я не хочу, не хочу становиться таким как ты!

Никто зевает.

– Понятно, – говорит он равнодушно. Очередной бред Арела, что ж, он давно привык к этому.

– Чёрт! Здесь нет ничего! Ник!

– Арел, у нас здесь нет еды.

– А ты сам, когда ел?

– Вчера, мы ели…

– Ник! Ты голодный!

Никто тихо смеётся и ничего не говорит.

– Что ты ел?

Никто на секунду задумывается.

– Овощи, я не помню названия, они совсем сгнили, – он снова смеётся.

– Ты ел гнилые овощи?!

– Слуги их пожарили, все ели. И ты тоже.

Орёл делает движение головой, словно отгоняет от себя назойливую муху.

– И я?

– Да.

– А Энрики?

– И Энрики.

– Он кололся снова «водой»?

– Да, – отвечает Никто, не логичность вопросов Орла, его не смущает.

– Я обещал тебе золотые горы, когда принимал в команду, обещал прибыли, земли, рабов! А что в итоге! Гнилые овощи!

– Морковь.

– Что?

– Я вспомнил, там была морковь, и …

– Перестань! Перестань, Ник, мне стыдно!

– Успокойся. Я неплохо поднял у Дима в Колизее.

– Ага! И всё отдал мне!

– Не всё. Просто чтобы восстановить улицы нужно много…

– Улицы! Улицы всё сжирают! А мои люди голодают! Я дерьмовый хозяин! И я сам голодный! Мне надо поесть! И выпить кофе, у нас есть кофе? Или воды на худой конец!

Никто слегка шевелит губами, словно проговаривая про себя новую фразу.

– Я ни хочу умирать! Я сейчас был живым трупом, ходячий труп! Это страшно! Я должен ценить своё тело, ухаживать за ним! Контролировать его! Мне надо поесть! Я хочу есть!

– Ну, так иди и поешь! Кто тебя держит! Только не ори здесь, среди ночи! – Никто пытается улечься поудобнее, закрывает глаза.

– Это было страшно! Это невыносимо! Я человек! Я хочу быть человеком! Это такое счастье, я этого не понимал! Мне надо помыться! От меня воняет!

Никто снова открывает глаза и издаёт вздох, усталости.

– Есть вода?– Орёл бросается в смежную комнату, гремит кувшинами.

– Ник! Позови слугу, пусть принесёт тёплой воды!

– Помойся холодной, а?

– Ты что издеваешься! Она ледяная!

– Арел иди в жопу!

– Почему так холодно! Почему не растоплен камин! Позови слугу!

– Что толку, если нет топлива.

– Топлива?

– Дерева! Дрова! Уголь, я не знаю…

– Ладно! Я сам! Я пойду вниз, и всё сделаю сам! Вы тут загнётесь без меня, от холода и голода и никто и пальцем не пошевелит, чтобы хоть что-то сделать!

– Я не чувствую ни того ни другого, Арел…

– Я знаю! Это меня и пугает! Я хочу чувствовать! Я хочу чувствовать голод, холод, всё! Все проявления и эмоции! Как человек, а не как собака подзаборная!

Никто смеётся.

– Что на тебя вдруг нашло?

– Ничего! Просто побыл немного не в своей шкуре!

– А в чьей? Собаки подзаборной?

– Нет! Ник! Я был тобой! И … И это было неправильно, если ты так живёшь…

– Очередной глюк Арел…

– Я был бы рад этому! Пусть это окажется всего лишь дурным приходом, потому что, если это твоя жизнь, то это ад! Почему ты ничего не сказал им? Не объяснил? Хотя да, ты же не знал язык толком, они бы ещё больше испугались, и твой голос…

– Что объяснил? Кому?

Орёл бросается к нему, резко хватая, сжимая его лохматую голову в своих руках, прижимая к себе.

– Этим придуркам! Они тебя унижали! Боги! Как я люблю тебя! Почему не знаю! Почему я так люблю тебя? – он целует Никто в иссечённый лоб, в шрам. – Бедное, бедное моё существо! Бедное моё чудовище! Ты чудовище, Ник, ты знаешь об этом? И я тебя так люблю!

Никто безропотно позволяет ему тискать себя, сжимать в неуклюжих объятиях, дотрагиваться до шрамов.

Орёл отстраняет его от себя, разглядывая в колеблющемся свете свечей, его взгляд скользит по навсегда изрисованному до черноты телу, шее груди, рукам.

– Какой ужас, – говорит он негромко, и снова сжимает Никто в объятиях. – Какой ужас быть таким!

Он вдруг резко отстраняется, так как очередная мысль приходит ему в голову:

– А ты хотел бы быть таким как я? Не калекой? Хотел бы быть мной?

– Ты в моём сердце.

– Да! Точно! Я живу в тебе! А ты во мне! Поэтому я и ловлю такие приходы! Это ты сделал?

– Если тебя там что-то глючит про меня, то я здесь не причём!

– Я тебе сейчас верю, как ни странно, зачем тебе вкладывать мне в голову ТАКИЕ воспоминания! Я наверно действительно их сам словил, я был там, на этой улице в равнинном «Нижнем», у этого колодца!

– Колодца?

– Да! Я никогда не был на равнине, но если приехать туда, я найду это место! Клянусь, оно существует!

– Значит, ты был мной?

– Да!

– Ну и что, ты почувствовал себя демоном в человеческом обличье, или одержимым? – в голосе Никто сквозит не прикрытый сарказм.

– Нет! Чёрт! Нет! Но… Но там было много пустоты… Там было достаточно места… для… может быть Энрики и остальные не столь…

Никто закрывает его рот ладонью.

– Хватит! Я не помню никакого места, никакого колодца, и никаких людей, и мне это не нравится!

Орёл отшатывается ещё дальше.

– Может потому что тебя там и не было! Я был не тобой, я был кусочком того человечка! Вот почему это было так ужасно! Боги! Бедный, бедный этот человек! Не ты! Ты его просто выдавил из собственного тела!

– Всё иди к чёрту! Я боялся, что этим кончится! Ты хотел заняться хозяйством, так иди к слугам и займись! И оставь меня в покое! Оставь в покое меня, демона заселившегося в чужой домик! Видишь, какой я молодец! Видишь как мне хорошо!

– Вижу что не очень! Домик не слабо пострадал во время битвы за него!

– Значит, я подыщу новый! Всё! Ты это хотел услышать? Услышал? Теперь убирайся! Иди, поешь, ты действительно должен беречь своё тело, оно ещё пригодится. И не портить его, как тот другой, это всё равно ни к чему хорошему не привело, и ничем ему не помогло!

– Ты… ты ведь шутишь? – Орёл пытается засмеяться, перевести разговор в шутку. -

Пугаешь меня специально? Да? Ник? Милый…

– Милый?– на полумёртвых губах Никто играет невесёлая усмешка.

– Ну, прости меня, за те глупые слова про демона! – Орёл снова возвращается на кровать, склоняет голову, пытаясь прижаться к Никто поближе.

Никто убирает его руки.

– Прости меня! Накажи меня! Трахни меня! Это единственное что тебе нужно! Больше ничего!

– Ты ещё хочешь в мой домик?

– Всё! Разговор закончен!

– Ник…

– Мне помнится, ты кричал что голодный?

– Я уже ни хочу…

– Уйди Арел! Сейчас уйди!

– Я ни хочу!

– Я сказал, уходи!

– Ты мне приказываешь?

–Да!

– Как… как своему рабу?

–Да!

Орёл понуро отстраняется, опустив руки.

– Я… Я твой раб, а где остальные, где мой Лис, Косой?

– Вот заодно и проверишь остальных! Всё иди! Мне долго повторять! Мне встать?

– Нет!

И Орёл плетётся к двери:

– Ты меня любишь?

– Арел!

– Если останется, я принесу тебе немного гнилой морковки тоже… – и он уже смеясь, выскакивает вон, ловко увернувшись от полетевшей в него бутылки.

Орёл был послушным, тем более, что он на самом деле проголодался. Спустившись вниз к слугам, прямо на кухню, и сидя за огромным и пустым разделочным столом, он съел всё что ему принесли. Потом, взяв двух девушек, он спустился ещё ниже в подвалы замка, к горячим источникам, где в бассейне была тёплая вода. Когда-то так давно, что сам Арел этого не помнил, она подавалась прямо в комнаты наверху, когда-то… Наевшийся он чуть не заснул, пока рабыни мыли, расчёсывали его и натирали кожу ароматным маслом.

Уже светало, но, поднявшись наверх, Орёл к своему удивлению, услышал голоса. Его друзья громко переговаривались и играли в карты в маленькой гостиной наверху, где когда-то он развлекал Никто рабыней. По-видимому, они так и не ложились. Ставни на окнах не были убраны, и в комнате царил полумрак. В камине едко дымило парчовой обивкой разломанное кресло, давая больше вони, чем тепла. На полу выстроились целые батареи пустых бутылок из под вина. Здесь были: Лис, Косой и Тол с Эсой, и ещё несколько рабынь включая и Клер, рабыню Никто. Она тоже играла в карты. Вся компания была пьяна практически до невменяемости, и их перекошенные, осунувшиеся после бессонной ночи лица показались трезвому Орлу, просто дикими.

– Блядь, тупорылый Марч! Как ты раздаёшь?!

Услышал он голос Лиса, и замер не войдя. Лис обращался к Косому, и у Орла невольно сжалось всё внутри, он называл его так, как называли «чёрные» калек от рождения, считая их предвестниками вырождения и гибели «чёрной» расы. Это было обидное, унизительное прозвище, и Орёл никогда не позволял его использовать в отношении Косого или Никто.

Косой не ударил Лиса, как можно было ожидать, не дал ему, как сказал бы Тол: «В рыльник», нет, даже не изменившись в лице, он медленно собрал карты и начал раздавать их заново, и Орёл возненавидел сейчас Лиса за это.

Тол по своему обыкновению тупо заржал:

– А сам ты кто? – сказал он, обращаясь к Лису.

– Я полукровка ты дебил! По-лу-кро-вка!

– А что, полукровка не может быть, ну… им…

– Блядь, ты тупой, конечно может! Но я нет!

– А волосы?

– Что с моими волосами не так? Я «красная» полукровка, блядь, сколько можно объяснять это, поэтому у меня такие волосы!

– Тол, хочешь я тебе отсосу, чтобы ты не задавал глупых вопросов и не злил господина Атли Элиса? – спросила Клер.

– А что толку, рот то будет занят у тебя, а не у него? – Лис засмеялся.

Орёл отошёл от двери, он не стал заходить к ним…

Я наблюдал за ними, не из интереса, нет, они были не интересны мне, я наблюдал за ними скорее из чувства собственной безопасности. Как бы там не было, инстинкт самосохранения ещё срабатывал. Хотя нет, сначала я наблюдал за ними, потому что опасался (не боялся, нет), просто опасался, как я уже сказал, пресловутый инстинкт. У меня было чем защитить себя в случае надобности, и, не смотря ни на что, я ещё мог постоять за себя! Уж эти ублюдкам до меня не добраться! Впрочем, я вскоре убедился, что они и не собирались трогать меня. Они меня сторонились как прокажённого. Я лежал в углу на грубо сколоченном топчане, на матрасе, пропитанном моей же кровью, и меня словно не существовало. Они даже не смотрели в мою сторону. Презирали? Боялись? Я не знаю. Считали, что их это не касается, это не их дело. Им не нужны были лишние неприятности. У них и своих проблем было предостаточно, чтобы ещё связываться и со мной! И надо отдать им должное, они разумно мыслили, со мной действительно не стоило связываться! Наверное, была бы их воля, они бы от меня избавились, но их воли здесь не было. Меня просто бросили к ним в камеру, после полугода одиночки, и им ничего не оставалось делать, как смириться с этим. Просто делать вид, что ничего не происходит, что меня нет, что меня не забирают на допрос вечером и не приносят утром без сознания. Нет, меня просто не существует. Хотя, когда меня приволокли к ним в самом начале, они подошли, я рухнул на пол, я был в таком состоянии, что не помню, говорили ли они что-нибудь. Кажется кто-то из них, особо умный сказал полушёпотом: «Это племянник короля, отступник»

На самом деле я не племянник короля, как все считают, какие-то родственные связи между нами действительно существуют, но не столь близкие как приписывают. Просто люди склонны всё упрощать – родственник короля младше его по возрасту – племянник! Тем более что мы похожи внешне, как это для меня ни прискорбно! Просто все чистокровные чёрные похожи друг на друга. У нас общие древние предки, будь они не ладны! Потом они, кажется, перенесли меня на этот топчан, в самый дальний угол. Поначалу мне было не до них, а они, конечно, не могли не видеть всего этого. И хотя периодически врач делал мне вливания, чтобы я окончательно не загнулся, всё равно, думаю, это было не слишком приятное зрелище. Наверное, потом они привыкли. Поняли, что я не загнусь, мне не дадут, не отпустят так просто. А потом игрушка окончательно надоела, меня перестали таскать из камеры так часто, я получил передышку, и у меня появилась возможность соображать. И тогда я увидел их. Как я уже говорил, обратил на них внимание сначала из осторожности, ну а потом уже просто из интереса.

Они были из знати. Знатные преступники, угодившие в тюрьму, что может быть глупее! Впрочем, в большинстве своём, они были знатной опустившейся мразью. Верховодил один, уже довольно пожилой, и надо отдать ему должное, делал он это достаточно грамотно и даже справедливо. Остальные безропотно слушались его. Их было человек двадцать. Но не их главарь привлёк моё внимание, нет, среди них я вскоре стал выделять другого. Наверное, просто потому, что увидел, он также молод, как и я.

Он был самый молодой из них. Ему никогда не приносили передач, и не вызывали на свидания. Он был тих, и держался всегда как бы немного в стороне от всех. Я никогда не слышал его голоса. Другие не унижали его, но и не привечали особо. Я чувствовал какое-то отчуждение, какие-то границы между ним и остальными. Когда он снимал рубашку, я видел, что его спина была великолепно изодрана плетью, рубцы были уже зажившие, но не слишком давно. Один его глаз был всегда перевязан повязкой. Сначала я ждал, что через некоторое время он её снимет, но шли дни, а он по-прежнему продолжал оставаться в ней, не снимая даже на ночь. И я решил, что он одноглазый. Серьёзное увечье, и отчуждение других, по-видимому, не смотря на его молодость, ему тоже пришлось немало испытать. И это помимо возраста нас сближало ещё больше.

Он, молча, подчинялся установленным правилам, но никогда, не участвовал, ни в чём по собственной инициативе, предпочитая сидеть, скорчившись у стены, поджав колени к груди и уткнувшись в них лицом. У него были длинные волосы цвета воронового крыла, и, глядя, как они рассыпаются по его коленям, когда он прятал лицо, как они касаются пола, я страдал, потому что, мои когда-то длинные волосы, были безжалостно и позорно отрезаны, и сейчас только едва отросли до плеч. Я, наверное, завидовал ему, тому, что его волосы не тронули, тому, что его не обесчестили, так как меня, моя причёска сейчас была причёской простолюдина, а не знатного воина. Я ни хотел смотреть на него и не мог оторвать взгляд. Я завидовал ему какой-то глупой ребяческой завистью, хотя умом понимал, что завидовать нечему! У него было красивое бледное лицо, наверное, даже ещё немного детское, но уже не здоровое: осунувшиеся впалые щёки, совсем не по детски торчащие скулы, и губы сжатые в одну линию. Проходило время, я окреп, а моё любопытство становилось всё сильнее. И вот, в какой-то момент, не знаю, что на меня нашло, когда он находился поблизости, я вдруг окликнул его.

Он обернулся, в его взгляде читалось удивление, но не испуг.

– Принеси мне воды, – попросил я, и добавил, испугавшись, что он не откликнется на мою просьбу. – Пожалуйста!

Он подошёл и молча поднял, валявшуюся рядом с моим лежаком, жестяную кружку. Потом отошёл, и я видел, как он налил в неё воды из кувшина. Он не спросил у старшего разрешения, и мне это понравилось. Потом он вернулся ко мне, и подал воду. Выражение его лица не менялось, оно оставалось застывшей маской.

– Присядь на минуту, – и я опять добавил. – Пожалуйста! И спасибо за воду!

Он, всё также оставаясь бесстрастным, присел на низкую скамейку рядом. Он не суетился и не боялся, он нравился мне всё больше и больше. Когда он подошёл я понял что мы одного роста, вблизи я разглядел, какой он молодой. У него было чистое идеальное лицо. Прямой аристократический нос немного искривлен переломом. А единственный глаз – светлый, серый. Так бывает и среди чёрных, редко, чаще, у тех, кто родом с юга, где проходят горы и много естественных порталов-ходов в «верхний» мир. Я спросил его, какое сегодня число, он ответил, и у него был глухой низкий голос, голос уже мужчины, а не мальчика с прелестным лицом.