Балтика (Собрание сочинений)

Глава вторая

Поужинать в Петербурге

В 1788 год мир вступала с верой в лучшее. Всех волновало исчезновение в южной части Тихого океана французской кругосветной экспедиции под командованием Жана Лаперуза. Где-то далеко на Черном море Россия вовсю воевала с Турцией, но в Европе это больше воспринималось как экзотика.

До Петербурга, разумеется, доходили слухи об экспериментах, которыми баловались на Западе всевозможные изобретатели, но к последним относились как к чудакам. Между тем известия из Европы были весьма любопытными. Американский изобретатель Джон Фитч уже достраивал свое паровое судно «Эксперимент» с паровой машиной Уатта и кормовыми веслами, готовясь показать невиданную ранее скорость хода. Что касается Англии, то там заводчик Уилкинсон строил из железных листов первые цельнометаллические баржи грузоподъемностью в 20 тонн, открывая этим эпоху железного кораблестроения, а шотландец Миллер вместе с горным инженером Саймингтоном уже полным ходом испытывали первый в мире паровой катамаран. В Париже научный мир вовсю обсуждал только что вышедший из печати фундаментальный трактат Жозефа Лагранжа «Аналитическая механика», вносящий солидный вклад в развитие строительной механики корабля, а в Бресте на верфи торжественно заложили самый большой в истории кораблестроения парусный линейный корабль – 120-пушечный «Коммерс де Марсель».

Весной 1788 года шведскому королю Густаву Третьему показалось, что настал момент долгожданного реванша с Россией. К этому временно король Густав уже забыл, что был обязан своей короной именно России. Его отец, Адольф Фридрих, герцог Голштинский, воцарился на престоле исключительно по желанию Петербурга!

Из всех шведских монархов Густав Третий отличался, наверное, самой неуемной жаждой славы, стремлением подражать своим воинственным предкам, не имея к этому, увы, никаких талантов. Ради эфемерного блеска славы он был готов поставить на кон и судьбу своего государства. По мнению шведского короля, такой момент наконец-то настал. Восточный сосед, занятый войной на юге с турками, оказался почти беззащитным на Балтике, и этим следовало воспользоваться как можно скорее. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что Екатерина Вторая и Густав Третий были двоюродными сестрой и братом. Дело в том, что сестра отца Густава Третьего, короля Адольфа Фридриха, Иоганна-Елизавета была супругой принца Ангальт-Цербстского и матерью Екатерины. Но что такое родство, когда сердце сжигает жажда славы!

О степени самонадеянности короля, его неукротимой вере в успех начатого дела, о его мании величия можно судить по его письму к своему другу – барону Армфельду, отправленному 24 июня 1788 года: «Мысль о великом предприятии, которое я затеял, весь этот народ, собравшийся на берег, чтобы проводить меня и за который я выступал мстителем, уверенность, что я защищу Оттоманскую империю и что мое имя сделается известным в Азии и Африке, все эти мысли, которые возникли в моем уме, до того овладели моим духом, что я никогда не был так равнодушен при разлуке, как теперь, когда иду на грозящую гибель».

Густав III

Из Петербурга агрессивность короля подогревал его посол, барон Нолькен:

– Россия – это попавший в яму медведь, которого убьет тот, кто первым придет к этой яме! – иронизировал шведский барон.

Политическая ситуация, в которой оказался Петербург в 1788 году, и на самом деле была непростой. Начавшаяся в прошлом году война с турками обещала продлиться еще не один год и требовала колоссальных людских, военных и финансовых издержек. Нарушено было и равновесие в Европе. Лондон мечтал отомстить за былое унижение политики вооруженного нейтралитета, когда Екатерина вывела в океан свои эскадры на защиту торговцев-нейтралов. Что касается Берлина, то Пруссия было оскорблена нежеланием Петербурга пролонгировать союзный договор с Пруссией и ее дружбу с извечным ее врагом Австрией.

А потому едва Густав заикнулся о своем желании напасть на восточного соседа, как ему были обещаны самые щедрые посулы военной и финансовой помощи Пруссией и Англией. Последнее не ускользнула от внимания Екатерины Второй. Получив информацию о тайных переговорах Стокгольма с Лондоном и Берлином, она не удивилась:

– Король шведский будет в кармане того, кто ему даст денег!

Прусский король Фридрих Вильгельм тоже был не промах и, в свою очередь, мечтал отхватить у Швеции Померанию.

– Этот драгоценный перл шведской короны был бы не лишним и в моей короне! – говорил он, не стесняясь.

Шведы нуждались в поддержке Пруссии и мечтали, чтобы та ударила в спину русским в Прибалтике, но цена помощи отпугивала.

Впрочем, Густав во многом ошибался. В Лондоне весьма успешно действовал посол – граф Воронцов, который умело манипулировал оппозицией в парламенте, а потому премьер-министру Питту приходилось все время оглядываться назад. К тому же Густав не учел характера самой императрицы, которая в минуту опасности всегда была не только предельно осмотрительна, но и стойка. Король мечтал, что Екатерина испугается его намерений и сразу запросит мира, но как он в том ошибался!

Густав Мориц Армфельт

Замыслив войну с Россией, Густав должен был преодолевать еще одно серьезное препятствие. Дело в том, что по конституции королю было дано право вести только оборонительную войну и запрещено нападать самому.

– Эту проблему я решу легко! – смеясь, втолковывал король своему младшему брату, герцогу Зюдерманландскому. – Я переодену верных солдат в русскую форму и пошлю их в Финляндию. Пусть там они сожгут и ограбят несколько деревень. Если кого и убьют – тоже не беда, цель оправдывает средства. Зато у меня сразу будет повод к войне!

– А если оппозиция не поверит в эти грабежи? – засомневался брат герцога.

– Тогда я заткну их глотки ружейными шомполами! – расхохотался Густав. – Еще как поверят, когда об этом будут писать все европейские газеты!

Король знал, что говорил. В Стокгольме сторону Густава поддерживала группа издателей и литераторов во главе с авантюристом Карлом Ингманом, создателем дешевых прогуставианских панегириков. Впоследствии Ингман будет уличен в финансовых аферах, бежит в Норвегию, оттуда в Данию, а потом и вовсе спрячется от полиции в Венеции. Пока же вороватый журналист ходил в любимцах у короля за то, что ловко обрисовал духовную преемственность трех великих Густавов – Густава Первого Вазы, Густава Второго Адольфа и, разумеется, будущего победителя России Густава Третьего.

В Стокгольме кипели нешуточные парламентские страсти. Дело в том, что шведский король Густав Третий во всеуслышание заявил о необходимости снаряжения сразу трех армий. Это вызвало настоящую панику среди представителей сословий.

– Ваше величество! – кричали ему с мест депутаты. – Зачем вам сразу три армии? Когда и одна-то не по силам!

– Одна будет воевать с Россией, другую, обсервационную, я расположу в Шонии прикрывать побережье, а третью направлю отобрать у датчан Норвегию! – невозмутимо вещал с трибуны король.

Среди депутатов царило смятение. В своем ли уме король? Разумеется, что столь наглое заявление не могло не стать известным в Санкт-Петербурге. Но там к нему отнеслись достаточно иронично.

– Где ему, сердешному, набрать три армии! – посмеялась императрица Екатерина, прочитав донесение посла графа Разумовского. – Пусть хоть словами потешится!

Однако в тот же день тайно распорядилась ни под каким видом не выводить гвардию из столицы.

А Густав Третий уже обратил свой взор на королевство Датское. И не случайно! Дания издавна была связана с Россией всевозможными союзными договорами. Для успеха переговоров, казалось, имелись все основания. Густав Третий был женат на принцессе Софии Магдалене, дочери датского короля Фредерика Пятого, и таким образом приходился сыну Фредерика, Христиану Седьмому, весьма близким родственником. Впрочем, Христиан не мог не знать, что его сестра несчастлива в браке со шведским королем, который почти с ней не общался и имел множество любовниц.

Стремясь склонить короля Христиана на свою сторону, Густав, не считаясь с собственным достоинством, лично отправился в Копенгаген. Увы, все потуги шведского короля оказались тщетны. Христиан вежливо выслушивал Густава, но не более. Это обидело шведского монарха, и он не выдержал.

– Хочу узнать ваше истинное отношение к России! – напрямик заявил он Христиану.

Датский король лишь деланно развел руками:

– Моя Дания мала ровно настолько, насколько Россия велика, а потому расположение мое к ней самое дружественное!

В тот же день, холодно простившись, шведский король убыл восвояси. Провожать его был определен лучший из датских полководцев – фельдмаршал герцог Карл Гессенский.

Уже в порту герцог спросил Густава:

– Ходят слухи, что вы желаете воевать с Россией?

– Кто-то распускает злые сплетни! – зло ответил шведский король.

– И все же, ваше величество, – хмуро заметил фельдмаршал, – Россия не та держава, с которой спорят пушками!

И тогда Густава прорвало:

– Лучше быть моим другом, чем врагом! Передайте об этом вашему королю! – топал он в ярости своими ботфортами. – Завтра же я водружу свой штандарт над Петербургом, а послезавтра мои солдаты будут маршировать по улицам Копенгагена!

Проводив шведского короля, Карл Гессенский немедленно поспешил к своему.

– Не сегодня-завтра Густав двинется на Россию, даже если мы его не поддержим! – доложил он ему свои соображения.

– Как вы оцениваете возможный исход этого предприятия? – задумчиво поинтересовался Христиан.

– Однозначно! – пожал плечами фельдмаршал. – Швеция будет разбита на голову. Густав непременно свернет в России себе шею!

– Что ж, тогда нам следует строжайше соблюдать все параграфы договоров с Петербургом. Только в этом я вижу сейчас спасение Дании. Россия нас в беде не оставит! – закончил этот разговор король Христиан.

В тот же день в Санкт-Петербург ушло секретное послание датского монарха с самым подробным изложением целей приезда Густава Третьего.

– Мой многоуважаемый брат и сосед, тупица, затевает вооружение против меня на суше и на море! – с раздражением прочитала письмо Екатерина. – Сейчас весь вопрос в том, как далеко готов он идти в своих бреднях! Как знать, может, он еще и одумается.

Но шведского короля было не так-то просто остановить. Едва ступив на родную землю, он тут же отправил в Копенгаген своего младшего брата, герцога Карла Зюдерманладского.

– Уговорить датчан уже невозможно, так ты хотя бы их запугай! – велел король.

Герцог Зюдерманландский так и действовал. Будучи приглашенным, по приезде в Копенгаген на обед к датскому королю он заявил там без обиняков:

– Наше вооружение сейчас таково, что в течение месяца мы можем полностью заменить все отправленные в Финляндию войска свежими полками. Освободившихся же солдат мой брат сможет использовать, где ему только заблагорассудится!

Над столом повисла гнетущая тишина. Датские вельможи удрученно уткнулись в свои тарелки с традиционной датской кашей – фельдегредом. После обеда королева Матильда нашла своего супруга в кабинете. Христиан сидел на софе, обхватив голову руками.

– Что случилось, дорогой? – бросилась к нему королева.

– Это война! – почти шепотом произнес король. – Швеция нас в покое не оставит! Все отныне зависит только от Петербурга! Только там могут обуздать тамерлановский пыл шведского монарха!

Верный союзническому долгу, Христиан вновь незамедлительно отправил еще одно послание императрице Екатерине, извещая ее о визите шведского герцога и предупреждая ее о возможном скором шведском нападении. «Уже этим, – писал один из отечественных историков, – Дания оказала русскому правительству тем более важную услугу, что в Петербурге никак не ожидали войны со Швецией».

А Густав Третий меж тем уже обратил свой взор к Австрии – единственной союзнице России по турецкой войне.

– Попробуем выбить хоть этого габсбургского туза из русской колоды! – смеялся шведский король в кругу друзей.

В письме австрийскому наследному принцу Густав навязчиво приглашал последнего посетить маневры своей армии в Шонии. Принц, посоветовавшись со своими министрами, от приглашения вежливо отказался. Но Густава дипломатические неудачи, казалось, нисколько не смущали. Вечерами на сон грядущий король читал письмо своего посла в Петербурге, барона Нолькена, и отдыхал душою. Чего только ни писал, не жалея черных красок, барон о России: неурожаи и голод, рост цен и воровство, беспомощность русской армии и полное расстройство финансов.

– Боже мой! – искренне возмущалась Екатерина Вторая, которой агенты регулярно доставляли копии перлюстрированных писем шведского посла.

– Поверить Нолькену – нас всех давно уже нет в живых! Бедный Густав, можно только представить, какие картины родятся в его и без того воспаленном мозгу!

Неприязнь к России шведский монарх испытывал всегда. Еще мальчишкой, слушая рассказы ветеранов о походах Карла Двенадцатого, Густав сжимал в бессилии кулаки, клянясь отомстить за позор Полтавы и вернуть Отечеству славу первой военной державы. Болью отозвались в нем и позорные параграфы Ништадтского мира, навязанная Швеции дворянская конституция, лишавшая короля единоличной власти. Особенно ж раздражало Густава традиционно сильное влияние российских дипломатов на аристократов Стокгольма. Прорусски настроенная партия «шапок» почти всегда одерживала верх над профранцузской партией «шляп». И изменить это положение был не в силах даже сам король.

– Русская императрица имеет в моей собственной стране более власти, чем я! – жаловался Густав в минуты откровения своим братьям.

– Конечно, – соглашались те. – Позор Ништадта дерзает сердце каждого шведского патриота!

– Разумеется, царь Петр был великим государем, – рассуждал далее шведский король. – Но ведь его давно уже нет в живых, а мертвецы не могут держать за рукава живых!

– Густав! – разом сложили руки на эфесы братья-герцоги. – Одно лишь слово – и мы на солдатских штыках вернем тебе единоличную королевскую власть!

– Еще не время для столь решительного шага, – останавливал их король. – Петербург ныне следит за каждым моим шагом!

Подходящее время для государственного переворота наступило лишь в 1772 году, когда занятая войной с Турцией Екатерина Вторая ослабила свое внимание к северному соседу.

– Теперь или никогда, – объявил своим сподвижникам шведский король. – Я захвачу Петербург и свалю на землю памятник Петру!

Перво-наперво агенты Густава быстро распространили слух о том, что русские собирают в финских пределах огромное войско, чтобы идти на Стокгольм. В народе поднялся ропот. Все требовали от дворянского правительства разъяснений. И тогда за дело взялся Густав Третий. Во главе верных батальонов он окружил парламент, и представители сословий под дулами ружей беспрекословно подписали все пятьдесят семь пунктов отмены конституции.

– Ура! – размахивали шляпами на улицах Стокгольма монархисты, – революция свершилась!

Однако сам король был еще весьма далек от торжества победы. Густав прекрасно понимал, что, отменив конституцию, он одновременно нарушил и Ништадтский договор. Поэтому, низложив парламент, король затаился в ожидании реакции европейских дворов на свою дерзость. Больше иных его волновали при этом, разумеется, Петербург и Потсдам.

– Каков молодец! – обрадовался, получив известие о шведском дворцовом перевороте, прусский король Фридрих. – Теперь у России забот прибавится!

– Какой деспот! – воскликнула, узнав о случившемся, Екатерина Вторая. – Ведь всего два месяца назад он клялся своему народу в неприкосновенности всех прав и законов. Воистину нет коварству тщеславного! Я этого так не оставлю!

И вновь по Швеции поползли слухи, будто русская императрица уже определила дату вторжения, а на кронштадтском рейде качаются семь десятков галер, готовые в любую минуту сбросить у Стокгольма сорокатысячный десантный корпус. Слухи эти, впрочем, не подтвердились. У Екатерины хватало дел на турецком фронте. Единственно чем тогда ограничился Петербург, было усиление гарнизонов в русской Финляндии.

– Слава богу, буря затихла! – облегченно вздохнул Густав. – В следующий раз я ее раздую уже сам, но только тогда, когда это будет надо мне самому!

Впрочем, через некоторое время напряжение между Стокгольмом и Петербургом несколько спало. А затем состоялась и первая встреча «графа Готландского» – под этим псевдонимом Густав Третий приехал на встречу с Екатериной Второй. Слегка пожурив строптивца, императрица затем обласкала его, не забыв при этом и щедро одарить золотом. В ответ граф Готландский подарил наследнику Павлу экипаж с лошадьми.

В Петербурге Густав больше месяца предавался увеселениям.

– Я люблю мир, – многозначительно сказала Екатерина Густаву на прощание. – Но в случае агрессии сумею защититься!

– Что вы, что вы! – замахал руками шведский король.

– Каков прохвост! – сказала Екатерина, когда карета с королем скрылась за поворотом дороги. – Ему нельзя верить ни на грош!

Сам Густав Третий встречей остался доволен.

– Кажется, я обманул московскую царицу! – сказал он, вернувшись домой, младшему из братьев, Адольфусу. – Путешествие удалось, и скоро мы будем пожинать плоды его!

Впрочем, Густав тоже попытался напустить дыма в глаза, всюду публично заявляя:

– Я в величайшей монархине узнал самую любезную женщину своего времени!

Сама же Екатерина была иного мнения о своем недавнем госте. Агенты в Норвегии почти сразу доложили ей о тайных интригах Густава в Норвегии. Это императрицу нисколько не удивило.

– Я вижу, что молодой шведский король не придает никакого значения самым торжественным клятвам! И я вам ручаюсь, что этот король такой же деспот, как сосед мой, султан! – говорила она в близком кругу.

Густав мечтал, что отныне Екатерина будет прислушиваться к его мнению.

Но ожидания шведского короля не оправдались. Переписка короля и императрицы была и вправду весьма оживленная, но, к большому неудовольствию Густава, в своих письмах Екатерина говорила исключительно о воспитании своего старшего внука Александра, подробнейшим образом описывая порядок купания малыша, систему вентиляции воздуха в его спальне, нахваливала полезность прогулки с детьми в свежую погоду.

Положение Швеции было далеко не блестящее. Из года в год ее постигали неурожаи, народ откровенно голодал. А упрямый король Густав пускал все запасы хлеба на водку, чтобы не пустовала казна. Водкой можно было залиться. Этот период шведской истории получил впоследствии наименование «эпохи казенного пьянства».

Так шли годы. Монархи переписывались, обменивались поздравлениями, но глаз друг с друга не спускали. В 1783 году состоялась вторая встреча Густава и Екатерины. Снова обменивались любезностями. Сразу же после встречи шведский король поспешил заключить секретный договор – Людовиком Шестнадцатым, а Екатерина отдала распоряжение о немедленной инспекции всех северных крепостей. А для того чтобы кузен не потерял чувства реальности, она отправила ему письмо.

«Говорят, что вы намереваетесь напасть на Финляндию и идти прямо к Петербургу, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать! – писала она с тонким ядом. – Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазии».

Как известно, в сложнейших политических поединках первыми всегда скрещивают шпаги дипломатические посланники. В этой многолетней схватке русских дипломаты разили шведов наповал!

Первым поставил себя в особое положение в Стокгольме хитрый и ловкий граф Остерман. Немалого труда стоило Густаву от него избавиться. Но уехал Остерман, приехал Марков, сразу же крепко взявший в свои руки вожжи политических интриг. Выпроводили Маркова, на смену ему заявился граф Алексей Разумовский, известный всей Европе как беспардонный и коварный интриган и ловелас.

– Я порой не понимаю, с кем я сражаюсь в своем парламенте! – негодовал король. – С моими заклятыми врагами – Акселем Ферзеном и семейством Браге или же с русским послом. Каждый миг я чувствую его присутствие за своей спиной. Это становится уже невыносимым!

На сейме 1786 года Алексей Разумовский с помощью своего союзника, графа Ферзена, и прорусской партии «шапок» с треском провалил в парламенте все предложения короля.

Кроме постоянно интриговавшей оппозиции, не все было ладно у короля и в его ближайшем окружении. Ни для кого в Швеции не было большим секретом, что Карл Зюдерманландский сам мечтал о престоле, а потому втайне радовался недовольству оппозиции своим старшим братом.

Но именно теперь король Густав решил, что час расплаты с Россией близок! В гаванях снаряжался многочисленный флот. Вышел указ о вербовке матросов. На главных площадях шведских городов вывесили желтые вербовочные флаги. Желающих идти на флот было немало. Рассудительные шведы понимали, что их заберут все равно, ну, а добровольцам платят несравненно больше. Помимо вербовочных матросов на флот мобилизовывали в полном составе команды купеческих судов, силой гнали жителей приморских сел, промышлявших рыболовством.

По дорогам гремели барабаны. Здоровые белобрысые солдаты орали во всю глотку:

Граф Разумовский, скривившись, прикрыл окно:

– Какой идиотизм! И после этого пусть кто-то мне еще скажет, что шведы – культурная нация!

Стекло дрожало от солдатского топота. Граф торопился на аудиенцию к королю.

– Ваше величество, чем вызваны ваши военные приготовления? – напрямую обратился он к Густаву, после взаимных приветствий. – И почему они проводятся сколь таинственно, столь и поспешно?

Алексей Кириллович Разумовский

– Только одним, – притворно вздыхал король. – Россия вооружает большой флот, и мы в такой ситуации просто вынуждены думать об усилении своей обороны!

– Но ведь о цели вооружения нашего флота вашему величеству хорошо известно! – напирал Разумовский. – Этот флот вскорости покинет пределы балтийские и уйдет в южные средиземноморские. Где же логика?

– Увольте меня от ответов на ваши дурацкие вопросы! – не выдержал, в конце концов, Густав. – Я болен и аудиенция окончена!

– Что ж, – объявил своим сотрудникам Разумовский, вернувшись в посольство. – Кажется, наступает жаркое время. Жгите декретные документы! Будем готовиться к войне! Впрочем, надо не иметь никакого здравого смысла, чтобы задирать Россию, когда у нас только в Пермской и Вятской губерниях людей поболее, чем во всей его Швеции!