Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы
Первоначально даже само название «фабрично-заводские комитеты» не было общепризнанным. Оно укрепилось в уже потом, перекочевав в сознание масс из манифестов и листовок. До этого же организации рабочего самоуправления могли носить самые разные названия. На оружейном заводе Тулы первое время действовал по старинке совет старост86. На фабрике Райковской мануфактуры Иваново-Кинешемской промышленной области органом самоорганизации выступало собрание рабочих депутатов, а при фабрике т-ва Сенькова Пучежского посада работал Совет рабочих депутатов, совмещая фабричное и территориальное управление87. Одновременно территориальные и заводские проблемы решал комитет рабочих Кашина в Костроме88. На фабрике т-ва «П. Малютина сыновья» действовал заводской комитет рабочих депутатов89, которому предшествовал Совет, также распространявший свою деятельность на город Раменок, на территории которого фабрика располагалась90. Временный исполнительный комитет выполнял функции органа рабочей самоорганизации на Воскресенской мануфактуре в Нарофоминске91. На Мышенском заводе Тульской губернии орган рабочего самоуправления назывался просто завкомом92. На Тульском патронном заводе действовал Центральный заводской комитет, а также цеховые комитеты рабочих93. Правлением коллектива именовали свой комитет рабочие т-ва Долматовской мануфактуры бумажных изделий, расположенной вблизи города Кинешмы94. На фабрике т-ва на паях мануфактур А. Толчеевского и И. Трушина орган рабочего самоуправления в документах обозначался по-разному: месткомом, местным комитетом или даже просто комитетом95. Та же ситуация была и на фабрике т-ва Шуйской мануфактуры96. А вот на фабрике т-ва Шуйско-Тезинской мануфактуры местная организация рабочих так и функционировала под названием фабрично-заводского комитета, но поначалу это было скорее исключением, чем правилом97. Такая же многоголосица в названиях звучала и в главном форпосте революции ЦПР – Москве. На предприятии бр. Крамер за местным органом рабочего представительства закрепилось название фабрично-заводского комитета Совета рабочих депутатов, на Военно-артиллерийском – Совета уполномоченных, а на Военно-промышленном – совета старост и т.д.98
О стихийности и самостоятельности рабочей самодеятельности в первый период революции говорит и такой немаловажный факт, как существование большего числа распорядков, правил, уставов и прочих регламентирующих деятельность фабзавкомов документов, разработанных непосредственно рабочими. Подобные свидетельства нормативного творчества трудовых коллективов отразились в архивных материалах Тульского пулеметного99 и оружейного100 заводов, существовали регламентирующая документация у рабочих Цинделевской мануфактуры, Московского капсюльного завода, фабрики Оловяшникова, «автономные правила» были разработаны печатниками Москвы и Московского региона, на большинстве других заводов и фабрик ЦПР101. Какую-то организованность, структурность, по свидетельству членов и сотрудников ЦБ ФЗК, фабзавкомы обретают значительно позже, когда ЦБ ФЗК разработало и приступило к распространению проекта единого Устава рабочего комитета, в соответствие с которым начинают приводить уставы фабзавкомов на местах102.
Таким образом, не будет преувеличением сказать, что первоначально фабзавкомовское движение представляло собой хаотичную, постоянно меняющуюся картину революционной вольницы низового пролетарского самоуправления. Разумеется, различные политические партии с самого начала революции активно предпринимали всё, чтобы фабзавкомы находились в сфере их влияния. Большевистское руководство, к примеру, предприняло первую попытку наладить своё лидерство над деятельностью низового рабочего представительства уже 27 февраля 1917 г., в листовке ЦК РСДРП (б) призвав рабочих «приступать немедленно на заводах к выборам в заводские комитеты»103. Затем тот же лозунг 1 марта 1917 г. продублировали московские большевики, заодно порекомендовав организовываться по районам104. Со схожими призывами к рабочим в первые недели революции неоднократно обращались и меньшевики105. По их мнению, «революционные толпы» были «должны превратиться в революционные организации», к оформлению которых и следовало приступить с «лихорадочной последовательностью»106. Уже 4 марта 1917 года в первом же номере газеты «Вперёд», органе московской меньшевистской организации, в передовой статье «Рабочие, организуйтесь» ставилась задача: «Надо покрыть Москву густой сетью рабочих организаций… Фабрично-заводские комитеты рабочего представительства и их районные советы, как опора для общегородского Московского Совета рабочих депутатов»107. Пыталась взять под свой контроль самодеятельные рабочие организации и буржуазия, и даже Временное правительство, о чём свидетельствует вся государственная политика в рабочем вопросе до и после принятия закона о комитетах от 23 апреля 1917 г.
Проблема влияния партий на фабзавкомовское движение всегда была центральной для отечественной историографии, однако в ней она рассматривалась исключительно в связи со сроками и темпами большевизации фабзавкомов108. Вероятно, ни один исследователь напрямую не задался вопросом, а поддавалась ли в принципе в тот момент народная стихия, организационно проявившись в возникновении и становлении фабзавкомов, какой-либо организующей воле, исходящей из одного или нескольких политических центров? Подчинить эту вольницу чьему-то влиянию было крайне сложно, подчас невозможно. Приводимые же в литературе факты партийного (прежде всего большевистского) влияния на первых этапах развития фабзавкомов отнюдь не характеризуют всего процесса в целом. Так, В. И. Селицким собраны очень интересные данные по газете «Правда», согласно которым в марте 1917 г. среди рабочих Путиловского завода расходилось до 1000 экземпляров этой газеты, на фабрике «Скороход» – 300, на Молитовской фабрике в Канавине – 200109. Но, во-первых, общий тираж «Правды» тогда был 100 000 экземпляров, поэтому приводимые автором данные статистически малы для оценок (1-2%), во-вторых, численность рабочих на том же Путиловском была более 26 000 человек, и нет свидетельств, что большевистские и прочие газеты доходили до всех из них, в-третьих, эти цифры показывают лишь агитационную мощь аппарата той или иной партии, а вовсе не результат пропаганды. Ещё менее убеждают цифры роста партий, хотя бы потому, что высокая численность не являлась залогом успеха. Так, одна из сильнейших ячеек большевиков существовала на заводе бр. Бромлей, однако при организации завкома рабочие предпочли самостоятельно определить структуру и задачи своих органов самоуправления, большевистские же представители в завкоме длительное время были в меньшинстве110. В целом же в феврале 1917 г., когда процесс возникновения фабзавкомов уже разворачивался, численность только-только вышедших из подполья московских большевиков не превышала 600 человек, ещё малочисленней были и другие политические группы111.
Словом, воля организовать «рабочую стихию» у политических деятелей периода революции была, и этот факт имеет широкое отражение в последующей историографии. Однако сами рабочие вовсе не спешили откликнуться на призывы, идущие «сверху», из чужой им среды политизированной интеллигенции. В этом плане нам представляется важным вывод, к которому в одном из своих исследований приходит В. П. Булдаков. Он полагает, что об отсутствии планомерности в организации фабзавкомов и о слабости влияния извне на этот процесс свидетельствует уже то немаловажное, но мало понятое исследователями обстоятельство, что в общероссийском масштабе рабочие объединялись по революционным меркам существенно более медленно крестьянства. Правда, трудно согласиться с автором, что объединительные процессы в его среде были инспирированы эсерами, но фактор внешнего воздействия на первых этапах революции здесь существеннее и очевиднее112.
Скорее можно констатировать обратный процесс влияния рабочего самоуправления на позиции отдельных партий. Если партиям и политическим течениям и удавалось склонить тот или иной фабзавком на свою сторону, то только при совпадении целей и установок. И. Батышев приводит пример успеха такой тактики, когда при прямой поддержке большевистской заводской первички фабком добился повышения зарплаты работницам и чернорабочим на Военноартиллерийском заводе. Большинство женщин и чернорабочих предприятия вскоре оказались самыми надёжными приверженцами большевиков113. Другой случай, рассказанный Батышевым, ещё более показателен. Вот как он рассказывает о выбранной большевиками тактике, когда тем понадобилось провести своих людей в завком: «…договариваемся о перевыборах завкома. Мотивы перевыборов выдвинули такие: в завкоме мало представлено рабочих, он не обеспечивает выполнения самых насущных требований, слабо вникает в повседневную жизнь завода»114.
Таким образом, отмечая рост большевистского влияния в фабзавкомах, исследователи должны признать и то, что партийные лозунги большевики часто заменяли лозунгами рабочего самоуправления и завоёвывали большинство не только как представители партии, но и как наиболее авторитетные рабочие данного предприятия. Что именно авторитет, а не партийная принадлежность, был важнейшим при выборе комитета, признавал и сам Батышев115.
В одной из своих работ Л. Гапоненко приводит пример, который, казалось бы, свидетельствует об обратном. Она пишет о том, как на своём заседании 11 марта 1917 г. завком фабрики «Шеврохром» принимает решение, согласно которому фабком является ячейкой РСДРП(б). Однако, на самом деле этот случай стоит в том же ряду, что и названные И. Батышевым. Рабочие сами, добровольно приняли соответствующее организационное решение – поддержать близкую им по лозунгам политическую партию. Разумеется, большевистская партия, заинтересованная в росте своих рядов и влияния, не могла возражать и бороться против такого волеизъявления шеврохромовского рабочего комитета. Очень трудно представить себе обратный случай, а именно, чтобы большевистский (меньшевистский, анархо-коммунистический, синдикалистский, эсеровский и т.п.) комитет партии какого-нибудь завода вдруг провозгласил себя фабзавкомом и рабочие приняли бы это.
В принципе же на протяжении всего революционного периода, как после февраля, так даже и после октября, фабзавкомы проявили неожиданный иммунитет к любому внешнему влиянию. В этом смысле не безынтересно остановиться и на популярнейшем лозунге периода революции об установлении рабочего контроля над производством. Вопреки распространённому мнению, приписывающему его авторство большевикам, этот лозунг не содержался в программах политических партий и первоначально формировался в рабочей среде, а уже потом подхватывается радикальными социалистическими группировками. Требование рабочего контроля над производством, время от времени стихийно появлявшееся и в первые недели революции, становится центральным пунктом к середине апреля 1917 г., и лишь месяц спустя оно было официально закреплено I Петроградской конференцией фабзавкомов116. Впрочем, дело нельзя трактовать и так, что рабочие были совершенно невосприимчивы к партийной агитации, а сама партийная идеология строилась лишь под воздействием импульсов, идущих снизу Чем мощнее становились партии, тем активнее вмешивались они в процесс формирования настроений масс. Но процесс этот никогда не являлся односторонним, а имел чётко выраженный комбинированный характер117.
3. Фабзавкомы и национальное в революции 1917 года
В отечественной и зарубежной историографии нет единого мнения о причинах значительно более быстрого и широкого развития рабочего движения в году 1917 по сравнению с годом 1905, появления таких массовых и широко распространенных рабочих организаций, как фабзавкомы. Называются и приобретенный рабочими за прошедшие со времени первой революции годы опыт, и разработка Лениным теории социалистической революции, и революционизирующее воздействие войны, и существование у рабочих к тому времени зачатков рабочей самоорганизации в виде рабочих секций при ВПК, профсоюзов, больничных касс, кооперации, стачкомов, старостата и прочих аналогичных организаций, и даже развитие в России монополистического капитала. Применительно к 1917 г. называются такие причины, как организаторская деятельность большевиков, саботаж или бегство предпринимателей, недостатки организационной структуры профсоюзов, препятствовавшей объединению рабочих одного предприятия118.
Действительно, часть из перечисленных обстоятельств могла так или иначе отразиться на процессе возникновения либо дальнейшего становления фабзавкомовского движения, но и она нуждается в серьёзном переосмыслении. Во-первых, численность существовавших в годы войны и до неё рабочих организаций была невелика, а связи этих структур с рабочими массами оставались достаточно ограниченными. Сами по себе они ещё не могли стать опорой для того всплеска рабочей активности, которым сопровождалась революция 1917 г. Во-вторых, влияние капиталистической фабрики на самоорганизацию рабочих носило далеко не один лишь положительный характер. Ещё в начале века в политических дискуссиях внутри российской социал-демократии высказывалось справедливое мнение, впоследствии полностью проигнорированное в отечественной историографии как антиленинское, что угнетение здесь дополняется казарменной дисциплиной и разобщенностью, основанными на конкуренции между рабочими, – ни то, ни другое не то что не способствовало возникновению в рабочей среде навыков самоорганизации, а существенно тормозило их развитие119. Влияние же войны тоже могло дать рабочим мало чего положительного, кроме растущего радикализма, но радикализм сам по себе никогда не ведёт к проявлению созидательных инициатив.
Наконец, вряд ли правомерно сравнивать ситуацию, в которых действовали рабочие организации в 1905 г., с той, которая складывается в 1917 году. Известно, что фабрично-заводские комитеты существовали и в период революции 1905-1907 гг., и что уже тогда их создание приветствовалось российской социал-демократией120. Но, как признавали некоторые современники, в частности один из лидеров Центрального Совета ФЗК Петрограда Н. Скрыпник, «рабочие комитеты 1905-1907 … явление совершенно другого порядка, чем заводские комитеты, которые существуют в настоящее время»121. Различие между рабочими комитетами 1905 и 1917 г., которое очень чутко почувствовали участники событий, определялось различиями в характере самих революций. Между двумя русскими революциями существовала принципиальная разница, заключающаяся в факторе падения в 1917 г. самодержавия122. Разрушение господствовавшей многие десятилетия государственной организации самым решительным образом повлияло на условия развития рабочего самоуправления. Именно в этом следует искать причины такого быстрого, по сравнению с 1905 г., и более массового и глубокого развития рабочих организаций в 1917 г.
Теперь, с крахом царизма, прежде подавляемая инициатива гражданского общества получает полный простор для самореализации. Начинается бурное развитие органов местного самоуправления,
в том числе и пролетарского. Отмечаемое всеми исследователями 1917 г. массовое развитие фабзавкомов, как представляется, было одним из проявлений революции самоуправления, о которой говорилось выше. Причём, одним из наиболее массовых и глубинных её проявлений. Поскольку же падение самодержавия кроме всего прочего означало ещё и кризис центральной власти, то подобное усиление организаций местного самоуправления носило положительный характер. На период, пока государство не восстановило свою значимость, самоуправление было естественной альтернативой хаосу и развалу. В том, что развитие событий не пошло по худшему сценарию, большая заслуга принадлежит гражданским общественным институтам, в том числе и органам самоуправления рабочих. Начавшись, процесс их образования шел уже лавинообразно, быстро заполняя вакуум власти, образовавшийся в системе «человек-общество» после обвального кризиса и обрушения империи, цементируя то, что ещё представлялось возможным спасти от окончательного разложения.
Но откуда же рабочее самоуправление взяло силы для столь стремительного развития? Представляется, что в 1917 г. расцвет рабочего самоуправления происходит не на пустом месте. Переходу пролетариата к самоуправлению способствовали традиционные для России стереотипы социального поведения. И если в деревнях сразу же после падения царизма сходы старост восстанавливают в правах традиционный крестьянский мир123, то в фабрично-заводских цехах национальное начало пробивает себе дорогу как раз через деятельность рабочих, фабрично-заводских комитетов.
Следует подчеркнуть, что, говоря о национальной специфике фабзавкомов, рабочего самоуправления в целом, мы имеем в виду содержание, а не форму. Форма же как раз была в значительной мере интернациональной: схожие кризисные процессы, вызванные мировой войной, повсюду в Европе привели к образованию организаций, внешне тождественных фабзавкомам124. Об этой множественности возникших тогда в воюющих державах фабрично-заводских организаций много писала в 1917-1918 гг. российская фабзавкомовская печать. В ней публиковались сообщения об инициативах «братьев по классу» в США, Испании, Японии и других государствах125. Обобщался зарубежный опыт и на конференциях фабзавкомов. Например, на I Всероссийской конференции фабрично-заводских комитетов о производственных советах Германии докладывал Ю. Ларин126. Но уже тогда настрой провести если не полную аналогию, то хотя бы частичную параллель между российскими и зарубежными фабзавкомами во многом был преодолён - слишком разными путями шли рабочие разных стран к своим новым организациям127.
В западной науке наличие национальных особенностей в путях формирования и характере рабочих объединений разных стран -пусть и не повсеместно, но признанный факт. Об этом пишет, например, один из крупнейших авторитетов в области изучения демократических институтов Д. Сцелл. В качестве исторического фундамента для рабочих союзов в Западной Европе он называет городскую цеховую структуру средневекового ремесла128. В своих подходах Сцелл не одинок. Созвучные мотивы можно видеть в очерке истории европейского рабочего класса В. Абендона129. То же касается и историков, описывающих события в конкретных странах, в частности революционное рабочее движение 1917 г. на Британских островах. По их оценкам, во всех выступлениях рабочих в то время, будь то стихийные вспышки или широкое движение шопстюартов, так или иначе проявилось глубокое национальное своеобразие английского рабочего движения130. Характерно, что само слово шопстюарт (англ, shop-stewards), обычно трактуемое в отечественной литературе как «заводские старосты», на самом деле переводится как «управляющий цеха (мастерской)», что уже само по себе показывает различие между двумя вроде бы похожими институтами фабричного старостата, по крайней мере, различие в их восприятии рабочими Англии и России. Не случайно получившие в первой четверти XX века в Англии теории «самоуправленческого» социализма назывались теориями гильдейского социализма. Идеалом для молодых интеллектуалов, выдвинувших эти идеи, были национальные особенности развития британского рабочего класса, уходящие корнями в цеховое, гильдейское средневековье131. Очень интересно в этой связи напомнить и позицию лидера российского крестьянского социализма В. М. Чернова. В своём главном теоретическом труде по теории социализма, уже в эмиграции обобщая опыт и всемирное значение революции 1917 г., он писал, что «гильдейский социализм» – понятие чисто английское, и что понять его можно только принимая в расчёт экономические, политические и даже культурно-исторические условия Англии, что он является дальнейшим логическим развитием «старо-английского индивидуализма»132.
Такую же картину рисуют специалисты по истории Германии, Италии, Франции и других стран133. Важно отметить, что признают западные историки и специфику рабочего движения России134, в том числе влияние на неё национальных, общинных корней135. Особенно показательно сравнение России 1917 г. с революционной Испанией 1936-1939 гг. Эти две европейские державы объединяет очень многое. И там, и там в момент революции народы находились на марше от аграрного общества к индустриальному. И там и там была высока роль религии и прочих институтов традиционализма. Обе страны отстали в своём экономическом развитии в результате неблагоприятной внешнеполитической ситуации. Всё это, казалось, предполагало, что и формы революционного самоуправления в этих странах проявят много общих черт. И действительно, в годы революции в Испании возникают органы самоуправления фабзавкомовского типа – «ассамблеи» и т. и. Но в Испании в основе рабочего и даже крестьянского самоуправления лежали опять-таки индивидуалистические начала. Это вело к разобщённости, часто преуспевающие коллективы не желали помогать отстающим, конкуренция существовала не только между разными коллективами, но и в отношениях рабочих одного коллектива136. В России же подобное если и встречалось, то в исключительных случаях и подвергалось моральному осуждению137. Как ни запугивали руководители профсоюзов рабочих неизбежной рознью межу фабзавкомами отдельных предприятий в случае поступательного развития рабочего контроля над производством, в ощутимых масштабах это явление так и не возникло.
Таким образом, главным в специфике фабрично-заводских пролетарских учреждений Запада была их кровная связь с цеховыми традициями средневековья. Поэтому там развитие рабочего движения шло от индивидуализма к корпоративизму. На этом пути западноевропейские фабзавкомы являлись хотя и важным, но не последним шагом. Отсюда и слабость этих органов, склонность к местничеству и компромиссам. Их дееспособность определялась прежде всего зрелостью пролетарского движения, а не какими-либо привносимыми факторами общекультурного плана.
Иначе дело развивалось в России. Основой здесь изначально выступал не индивид, а локальное общество, коллектив138. Традиции же коллективизма уходили корнями в русскую земельную общину, что уже в XIX веке стало осознаваться представителями русской интеллигенции, такими, как Н.А Карышев139, А. Н. Энгельгардт140, И. И. Каблиц и др.141 Даже такой последовательный приверженец насильственным формам преобразования общества, как П. Ткачёв, писал: «Каковы же общественные идеалы нашего народа… Его общественный идеал – самоуправляющаяся община, подчинение лица миру, право частного пользования, но отнюдь не право частного владения землёй, круговая порука, братская солидарность всех членов общины – одним словом, идеал с ясно выраженным коммунистическим оттенком»142. Важную роль общины, коллективизма признавали и общественные деятели, далекие от коммунистических увлечений Ткачёва. Так, автор фундаментального труда об особенностях русской национальной экономической модели князь Васильчиков видел в общине будущее развитие свободной России, хотя и считал её вершейшей «прививкой от коммунизма»143.
Важно, что уже тогда экономисты задумывались над проблемой трансформации общинных традиций и приспособлении их к условиям современной промышленности, к стоящим перед Россией потребностям социально-экономической модернизации. «Общинное землевладение есть одно из основных материальных условий производства, на котором может быть построено здание будущего общественного хозяйства… – полагал, к примеру, экономист Н. Даниельсон, – научное земледелие и современную крупную промышленность нам приходится прививать к общине и, в то же время, настолько изменить её, чтобы она была в состоянии сделаться подходящим орудием для организации крупной русской промышленности и для преобразования её из капиталистической формы в общественную»144.
Не только славянофилы, а за ними и народники считали основой российского общества этот социальный институт, но и К. Маркс видел путь России к социализму через общину. Ему, в частности, принадлежит следующее высказывание: «Если революция (в России) произойдёт в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя»145. Как противники, так и сторонники общинности признавали, что традиции мира пронизывают всё российское общество, и в этом видели своеобразие российского исторического пути.
Но насколько правомерно говорить об общинном влиянии на поведение российского пролетариата в условиях, когда страна уже давно входила в первую десятку наиболее развитых промышленных государств, причём имея самую высокую концентрацию пролетариата в мире? Русские ученики и последователи Маркса, к примеру, не готовы были признать столь далеко идущих оценок своего учителя. Известна почти детективная история, как верхи русской социал-демократии пытались скрыть от партии рукопись Маркса о важной роли общины. Г. Плеханов и В. Засулич не только умолчали о ней, но и всегда отрицали её существование. Рукопись «нашлась» только в 1923 г., хотя есть данные, позволяющие говорить, что с её содержанием были знакомы Д. Рязанов, Н. Бухарин и, видимо, другие вожди146.