Мой друг Адольф, мой враг Гитлер

© Ханфштангль Э., 2021

© Кобрицов Б., перевод, 2021

© ООО «Издательство Родина», 2021

Предисловие

У Эрнста Ханфштангля было две родины. Его мать родом из известной семьи Седжвиков в Новой Англии, двое ее прадедов были генералами во время Гражданской войны, а один из них нес гроб Линкольна на его похоронах. В Германии два поколения Ханфштанглей служили личными советниками герцогов Сакс-Кобург-Гота и считались ценителями и покровителями искусств. Семья владела издательской фирмой в Мюнхене, занимавшейся публикацией отличных репродукций.

Ханфштангль рос в окружении искусства и музыки и сам был прекрасным пианистом. Я много часов провел в его мюнхенском доме, слушая его блистательную игру и разглядывая двухметровую фигуру, склонившуюся над роялем, что делало его похожим на проказливого медведя. У него было прозвище Путци («Паренек»).

Адольф Гитлер тоже был очарован музыкой Путци и сделал его одним из ближайших соратников в 1922 году. Услышав однажды речь Гитлера в пивной, Ханфштангль был поражен его умением держать внимание аудитории. Он писал: «Люди сидели не дыша, позабыв про пиво в своих кружках, они жадно пили каждое слово говорившего». Рядом с Ханфштанглем сидела молодая женщина, не отрываясь смотревшая на Гитлера: «Словно в религиозном экстазе, она перестала быть собой и полностью попала под колдовство абсолютной веры Гитлера в будущее величие Германии».

В тот момент Путци внезапно решил представиться: «Я готов подписаться под девяносто пятью процентами из того, что вы сейчас говорили, а оставшиеся пять процентов мы должны с вами обсудить». В частности, Ханфштангль был против ярого антисемитизма Гитлера.

Как и многие люди в Германии, Ханфштангль полагал, что сможет контролировать Гитлера. Он одолжил фюреру тысячу долларов без процентов, что позволило тому приобрести две американские ротационные печатные машины и превратить еженедельную нацистскую газету в ежедневную. Путци стал его советником по иностранной прессе.

Вскоре Гитлер стал постоянным гостем в квартире Ханфштанглей. Он влюбился в Хелену Ханфштангль и часто играл в игры с их двухлетним сыном Эгоном. И тоже был очарован музыкой Ханфштангля: «Гитлер таскал меня с собой по домам в качестве личного музыканта, сажал за рояль и заставлял играть». Один раз Путци стал играть «Гарвардский футбольный марш» и рассказал, как девушки из команды поддержки и марширующие оркестры заводили толпу, доводя ее до состояния массовой истерии. Это заинтересовало Гитлера, и Путци показал на рояле, как бодрый американский ритм можно соединить с немецкими маршами, и Гитлер начал вышагивать вперед и назад, как тамбурмажор. «Вот что мне нужно для нашего движения!» – воскликнул он. Ханфштангль написал несколько маршей в этом стиле для оркестра штурмовых отрядов (СА), но самым значительным его сочинением стало переложение гарвардского «Fight! Fight! Fight!» (Борьба! Борьба! Борьба!) в «Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!».

Гитлер стал еще ближе с Ханфштанглем во время своего бегства после провалившегося «Пивного путча», когда пришел искать укрытия в загородном доме его семьи. Здесь он был взят под стражу и отправлен в тюрьму. После его освобождения одним из первых мест, которые он посетил, стал новый дом Ханфштанглей за рекой Изар. Сюда фюрер пришел в канун Рождества, чтобы прийти в себя и снова обрести уверенность в будущем. Сначала он попросил Путци сыграть «Liebestod», а потом возился с Эгоном, маршируя по комнате как солдат, показывая ребенку, как нести его маленькую саблю, и имитируя звук артиллерийской канонады. Позже, оставшись наедине с Хеленой, он положил голову ей на колени и сказал: «Если бы только у меня был кто-то, кто заботился бы обо мне». Но добавил, что он никогда не смог бы жениться, потому что вся его жизнь полностью посвящена своей стране. Хелена вспоминала потом: «Мне показалось, что он ведет себя как маленький мальчик, а не любовник. Возможно, он и был таким мальчиком. Было бы ужасно, если бы кто-то вошел. Он решил воспользоваться своим шансом, действительно решил. Это был конец его попыток ухаживать за мной, и я оставила это происшествие без внимания, как будто бы ничего не произошло».

Ханфштангль оставался советником Гитлера по прессе долгие годы. Как и многие, кто помогал Гитлеру на его пути к власти, Ханфштангль думал, что сможет удержать Гитлера от перегибов и крайностей. Однако в 1936 году решающее влияние на Гитлера стал оказывать Мартин Борман, и роль Путци в принятии решений стала чисто номинальной. Некоторое время фюрер раздражался, потому что Ханфштангль называл его «герр Гитлер», вместо «майн фюрер», и обращался к нему как к равному.

Ханфштангль знал, что ему грозит опасность, и как-то сказал Эгону, которому еще не было пятнадцати лет: «Дела плохи. Мы ведь все верили в наше движение. Я до сих пор пытаюсь верить в него». Но Эрнст уже видел разгул коррупции и предчувствовал скорое начало войны с Америкой и Англией: «Внутри страны творятся отвратительные вещи. Я виню в этом в основном мерзавцев, уверенно сидящих в своих официальных кабинетах в Берлине и других местах. Но Гитлер отказывается слушать меня». Казалось, что фюрер сам стал разлагаться.

Ханфштангль предупредил своего сына, что его враги практически наверняка рано или поздно захотят его уничтожить. Несколько месяцев спустя, 11 февраля 1937 года, в день рождения Путци, Гитлер приказал ему лететь в Испанию, где тот должен был защищать интересы немецких репортеров на территории, контролируемой Франко. Вскоре после взлета пилот рассказал Эрнсту, что, когда самолет будет пролетать над районом между Барселоной и Мадридом, Ханфштангля собираются заставить выпрыгнуть с парашютом прямо на территорию красных. А это означало смерть. Сочувствующий пилот не сказал больше ничего, но вскоре один из моторов начал захлебываться. Многозначительно глядя на Ханфштангля, пилот сказал, что им придется совершить посадку на небольшом аэродроме.

Эрнст Ханфштангль и Адольф Гитлер

Оказавшись на земле, Путци сказал, что пойдет позвонит в Берлин и узнает, каковы будут дальнейшие указания. Вместо этого он позвонил своей секретарше в Берлин и сообщил ей, что его задание было внезапно изменено и он отправляется провести свой пятидесятый день рождения с семьей в Баварии. Затем он сообщил пилоту, что фюрер приказал им возвращаться в Уффинг. Вместо этого он сел на ночной поезд до Мюнхена, а утренним поездом уже добрался до Цюриха – к своей свободе.

Откровения в этом переиздании классических мемуаров Ханфштангля могут существенно обогатить представление о том, кем был Гитлер, этот Наполеон XX века. Некоторые историки считают Ханфштангля придворным шутом, недостойным внимания, однако, несмотря на все его причуды, он был одним из немногих людей, когда-либо стоявших рядом с фюрером и выживших, чтобы рассказать о нем историю, полную удивительных подробностей.

Джон Толанд

Предисловие к оригинальному изданию

Последним толчком, подвигнувшим меня на создание и публикацию этих мемуаров, я обязан мистеру Брайану Коннелу. Мы встретились несколько лет назад, и он, занимаясь собственными книгами, никогда не забывал об истории, которую я, по его мнению, мог рассказать. Он снова приехал в Германию в 1956 году и в подробностях описал мне схему нашего сотрудничества, с которой я согласился. Мы стали работать.

Эрнст Ханфштангль

Мистер Коннел провел два месяца в Баварии и каждый день несколько часов записывал на пленку рассказы, которые я диктовал. Его воображение и энтузиазм интервьюера позволили преодолеть мое нежелание погружаться в мрачные воспоминания о тех отчаянных днях. Из этих магнитофонных записей и из ранее собранных мною материалов он впоследствии создал черновой вариант книги, превратившейся после совместной редакции в текст, который вы держите в руках. Тяжкая ноша переписывания на бумагу моих сумбурных воспоминаний пала на бедную миссис Коннел, которой я выражаю отдельную благодарность.

Не в меньшей степени я обязан своей жене, Ренате, за ее огромную помощь в секретарских делах и за ее терпение к бесконечному домашнему беспорядку, который всегда сопровождает литературные труды.

Сама история и ответственность за нее, безусловно, мои, однако в полной мере я должен поблагодарить мистера Коннела за то, что он придумал сравнительно простой способ сократить объем устной речи в печатной форме, и за то, что он помог мне отбросить множество несущественных подробностей.

Наконец, я хочу отдельно поблагодарить тех, без кого не было бы никакого рассказа: моих друзей и товарищей тех лет (многие из них уже умерли), которые были рядом, которые надеялись, трудились и рисковали только ради того, чтобы потом жестоко разочароваться, как это случилось со мной.

Эрнст Ханфштангль

Мюнхен, март 1957 года

Введение к оригинальному изданию

В первые годы после Второй мировой войны, когда ключевые фигуры периода нацизма сошли с политической арены, мнения о том времени людей, принимавших непосредственное участие в тех событиях, были утеряны для истории. Очень быстро стало невозможным реконструировать на основе свидетельских наблюдений удивительную историю двух десятилетий между двумя войнами, за которые Гитлер поднялся к вершинам власти, а весь западный мир был практически брошен на колени.

Те, кто стремится понять движущую силу этих двух десятилетий, будут удивлены, обнаружив, как много людей из ближайшего окружения Гитлера выжило в годы войны. Большинство из них превратились в потрепанные памятники прошлого, неказистых призраков в грязных плащах, населяющих пригороды Мюнхена. Эмиль Морис, старый друг и первый шофер Гитлера; Герман Эссер, один из немногих ораторов партии, который мог настоять на своем в присутствии своего шефа; Генрих Гоффман, его личный фотограф; Зепп Дитрих, телохранитель, а позднее – генерал СС; даже однорукий Макс Аманн, издатель «Моей борьбы» и шеф-редактор газеты Völkischer Beobachter. Оглядываясь назад, я могу сказать, что все они были незначительными фигурами, у них не было ни проницательности, ни достаточного видения мира, чтобы дать целостное представление о становлении политического гения и чудовища, в эпоху которого они жили. Но один из людей, выживших в годы восшествия Гитлера из тени к власти, был совсем другого калибра – доктор Эрнст Ф. Седжвик («Путци») Ханфштангль.

Ханфштангль был представителем вымирающего вида людей – Личностью. Он одним своим внешним видом выделялся из любой толпы. Он походил на башню, ростом сто девяносто сантиметров, с огромной головой и пышной шевелюрой, едва посеребренной сединой, даже когда ему пошел седьмой десяток. Блестящие глаза над прямым носом и резко выступающая челюсть словно отражали его нескончаемый запас смешных комментариев и скабрезных каламбуров, которые были неотъемлемой частью его выступлений. Его огромные руки терзали клавиатуру пианино в лучших традициях романтизма Листа, и лишь немногие могли ставить под сомнение его суждения в вопросах живописи. Его родителями были немец и американка, из такого сочетания генов и воспитания каким-то образом вырос чистокровный кельт. Когда он вспоминал о жизненных невзгодах, пришедшихся на десять лет, проведенных в изгнании, его живое лицо иногда принимало мстительное выражение друида.

В маленькой группе провинциальных заговорщиков, примкнувших к Гитлеру в первые годы после Первой мировой войны, Ханфштангль выделялся, как вековой дуб среди молодой поросли. Он покинул Германию, когда она находилась на пике имперской славы, и уехал работать в Америку, вернувшись же, обнаружил свою страну разрушенной и никому не нужной. Будучи романтической натурой, он загорелся блестящими перспективами, которые рисовал этот практически никому не известный оратор, а его текущее разочарование только дополнялось тем триумфом, который он интуитивно предвидел. Он стал единственным образованным членом внутреннего круга Гитлера и дал этим людям гораздо больше, чем когда-либо получил обратно. Перестав быть для Гитлера окном во внешний мир и наставником в делах искусства, он превратился в нежелательный голос разума, и его постепенно отстранили от дел. Этот процесс занял около двенадцати лет, и потом ему пришлось спасать свою жизнь бегством.

Генрих Гофман (1885–1957) – немецкий фотограф и издатель. Национал-социалист, близкий друг Адольфа Гитлера, его личный фотограф

Вместе со своей американской женой Ханфштангль был новой гранью в мире Гитлера. Его семья была очень уважаема в Мюнхене. Его отец и дед были желанными адвокатами в судах Виттельсбаха и Кобурга. Они были уважаемыми пионерами в сфере издания репродукций произведений живописи и выдающимися членами романтического движения, представленного Рихардом Вагнером и Людвигом Вторым, последним сумасшедшим королем-меценатом Баварии. Сам Ханфштангль нес в себе ауру Гарварда, он был лично знаком с прошлыми, настоящими и будущими президентами США, был не только вхож в лучшие дома Мюнхена и вообще Германии, но и связан с незримой сетью международной общественной жизни. Он был одаренным музыкантом, что помогло ему найти прямой путь к терзаемой душе Гитлера – он блестяще играл музыку Вагнера на фортепьяно.

Йозеф (Зепп) Дитрих (1892–1966) – немецкий военачальник времён Третьего рейха, оберстгруппенфюрер СС и генерал-полковник войск СС

Макс Аманн (1891–1957) – партийный деятель НСДАП, имперский руководитель печати

Громы Ханфштангля, пробегающие сквозь крещендо прелюдии к «Мейстерзингерам» или «Liebestod», были поистине необыкновенными. Его сильные пальцы после войны потеряли часть своей изысканности, а ассоциации в разных настроениях пробуждали смешные воспоминания, а не музыкальную память, однако все еще можно было понять, как его талант мог влиять на незрелый разум, чем однажды Ханфштангль и попытался воспользоваться. Ибо в те далекие годы Ханфштангль пытался решить невыполнимую задачу – превратить Адольфа Гитлера, обладавшего магическим даром оратора и огромным внутренним потенциалом, в государственного деятеля.

В отличие от провинциальных ученых, вроде Дитриха Экарта и Готфрида Федера, и псевдоинтеллектуальных фанатиков, типа Рудольфа Гесса и Альфреда Розенберга, Ханфштангль был единственным в окружении Гитлера образованным человеком из уважаемой семьи с культурными традициями. Ханфштангль пятнадцать лет жил в Соединенных Штатах и был оставлен на свободе «под честное слово» даже после того, как Америка вступила в Первую мировую войну. Он глубоко впитал идею о скрытой мощи морских держав и пытался оградить Гитлера от влияния прибалтов, которые желали отомстить России, и от милитаристских фанатиков, стремившихся вернуть военные долги Франции. По его мнению, Германия никогда не смогла бы снова достичь равновесия и величия без сближения с Англией и особенно с США, о невероятном промышленном и военном потенциале которых он знал не понаслышке. Его основным тезисом, который Ханфштангль пытался закрепить в сознании Гитлера, было то, что любые попытки посчитаться с былыми обидчиками на континенте обратятся в прах, если две морские державы окажутся в противоборствующем лагере.

Будучи протестантом, Ханфштангль пытался сдерживать Гитлера и его главного теоретика, Розенберга, в их кампании против церкви в католической Баварии. Он боролся с политическим радикализмом в любых его проявлениях и вместе с тем, поддерживая главную цель возрождения нации, пытался привлечь Гитлера к традиционными ценностям, которые он сам представлял. Как и многие другие люди его класса и склада ума, Ханфштангль полагал, что поведение Гитлера можно сделать более разумным и взвешенным, как в личной жизни, так и в идеологических взглядах. Все они глубоко разочаровались и были жестоко наказаны за это заблуждение, так как не смогли увидеть, что главной движущей силой поступков Гитлера был не реформизм, а нигилизм.

Семья Ханфштангля первой попыталась социально адаптировать Гитлера. Они познакомили его с миром искусства и культуры, и в те ранние годы становления нацизма их общество было практически единственным узким кругом людей, где Гитлер мог найти покой. После «Пивного путча» именно на их виллу в Баварских Альпах он сбежал в поисках укрытия. Пока Гитлер отбывал тюремный срок, дом Ханфштанглей стал одним из немногих уголков лояльности к нему, а после его освобождения они предприняли последнюю попытку приобщить его к своим ценностям. Потом был некоторый перерыв в отношениях, когда стремление Гитлера к абсолютной власти вырисовывалось все явственней. Тогда Ханфштангль безуспешно попытался использовать свои музыкальные таланты и общественные связи, которые все еще привлекали Гитлера, чтобы заставить того свернуть с революционного пути и, пока не поздно, направить свою энергию в цивилизованное русло.

Ханфштангль был веселым и занимательным собеседником, полным обаяния и жизненной энергии. В его характере было что-то задорное и насмешливое, удивительная способность к красочному и анекдотическому описанию вещей и полное отсутствие внутренних тормозов в ремарках и комментариях. Он наслаждался своей ролью шекспировского шута, подчеркивая свое бахвальство едкими и точными наблюдениями. Более того, у Ханфштангля был один подход к Гитлеру, которым не мог воспользоваться никто другой. В недолгих паузах в ходе выматывающих политических кампаний часто поздно ночью Гитлер искал расслабления, которое мог ему дать только Ханфштангль: час игры на рояле, и у Гитлера успокаивались его издерганные нервы, и он становился более восприимчивым к советам Ханфштангля быть сдержаннее в своих словах и поступках.

Придя к власти, Гитлер назначил Ханфштангля на должность, в которой тот с его обширными знакомствами по всему миру предоставлял для партии наибольшую ценность. Даже после личного разрыва с Гитлером в конце 1934 года и до своего бегства из Германии в феврале 1937 года Ханфштангль занимал номинальный пост советника по иностранной прессе в НСДАП. Его открытое отрицание революционных методов и жесткая критика людей, ответственных за такие действия, вскоре сделали его присутствие неприемлемым для властей предержащих. Даже если, читая эти мемуары, может показаться, что он преувеличивает личное противодействие и негативное отношение к режиму нацистов, его словам было много свидетелей и в Германии и за границей, они смогли бы засвидетельствовать каждое его слово.

Например, он нигде не упоминает о том, как однажды на многолюдном собрании в лицо назвал Геббельса свиньей. Расплатой за этот ранний идеализм стали десять лет изгнания, разочарования и лишений.

Он ушел из жизни скромно, в том же доме в Мюнхене, в котором однажды звучали голоса Гитлера, Геринга, Геббельса, Евы Браун и других давно умерших людей. Вызывая в памяти ассоциации и ощущения, он мог на многие часы полностью погрузиться в прошлое. Он был не только одним из лучших рассказчиков своего времени, но и обладал потрясающим даром пародии, умудряясь вспомнить атмосферу и тембр голосов участников разговора, который происходил двадцать пять, тридцать пять лет назад. Закрыв глаза и вслушиваясь в громогласные речи Гитлера, разглагольствования Геринга, декламации лидеров раннего периода [эволюции нацизма], Дитриха Экарта и Кристиана Вебера, можно было подумать, что ты на самом деле перенесся во времени. Как и его давний приятель, сам Ханфштангль был мастером разговорного слова. Где-то в его мемуарах, которые мы составили вместе, он говорит о маршах и музыкальных композициях, для которых он писал мелодию, полагаясь на других, которые должны были сделать оркестровку. Моей приятнейшей задачей было сделать аранжировку к его потоку воспоминаний.

Будучи человеком артистического склада, Ханфштангль обладал глубинным видением характера Гитлера и его комплексов, которым даже близко не обладал никто из близкого к нему круга в годы его становления как политического лидера. В неполной, хотя и очень обширной биографии Гитлера и истории нацизма Ханфштангль открывает новую грань – образ Гитлера в процессе его развития. Будучи его близким соратником и умным человеком, Ханфштангль умел увидеть комплексы Гитлера, которые определяли его манию величия. Других таких наблюдений нет, потому что ни один другой человек не был способен увидеть подобное и рассказать об этом. На вопрос о том, какое политическое влияние имел Ханфштангль на этого несдержанного демона, ответ может быть только один – никакого. Только благодаря своему доброму имени Ханфштангль остался не запятнанным участием в преступлениях гитлеровского режима. Гитлер прислушивался только к тем, кто разделял его предубеждения и исключительно деструктивные порывы. Но в качестве хроникера процесса, в ходе которого Гитлер стал тем, кем он стал, Эрнст Ханфштангль является уникальным человеком.

Брайан Коннел

Сегодня мне сообщили, что ты теперь в Цюрихе и пока не планируешь возвращаться в Германию.

Полагаю, что причиной этого стал твой недавний полет из Стаакена в Вурцен в Саксонии. Уверяю тебя, что вся эта затея была просто безобидной шуткой. Мы просто хотели дать тебе возможность обдумать некоторые свои чересчур неосторожные высказывания. Ничего, кроме этого, мы не имели в виду.

Я направил к тебе полковника Боденшаца, чтобы он дал тебе дальнейшие объяснения лично. Я считаю, что по многим причинам жизненно необходимо, чтобы ты вернулся в Германию немедленно вместе с Боденшацем. Даю тебе свое слово чести, что ты сможешь оставаться здесь среди нас, как это всегда было, абсолютно свободным. Брось свою подозрительность, будь разумен. С самыми дружескими пожеланиями. Хайль Гитлер!

Герман Геринг

P. S. Я рассчитываю, что ты откликнешься на мою просьбу.

Глава 1

Гарвардский подарок Гитлеру

Двенадцать лет, сделавших Гитлера. – Мои школьные дни с отцом Гиммлера. – Предки Седжвиков, Гейне и Ханфштанглей. – Гарвард и Теодор Рузвельт. – Конфликт на Пятой авеню. – Предсказания немецкого еврея. – Мнение американского военного атташе о Гитлере. – Знакомство с агитатором.

Ящик для поленьев в углу камина в моей библиотеке до сих пор закрыт походным ковром, который я одолжил Гитлеру, когда он был заключенным тюрьмы в Ландсберге. Это не то чтобы священная память, но постоянное напоминание о двенадцати годах его пути к власти. В этот период я был членом близкого круга его единомышленников, а из выживших у меня, пожалуй, лучше всего подвешен язык. После освобождения из тюрьмы он пришел именно в мой мюнхенский дом, который я с огромным трудом смог вернуть себе обратно после долгих горьких лет изгнания. Мы стали первой уважаемой мюнхенской семьей, где он был впервые принят, когда еще пребывал в неизвестности. Все время нашей долгой связи я пытался внушить ему какие-то принципы и идеи цивилизованной жизни, и все ради того, чтобы оказаться задавленным криками невежественных фанатиков, его ближайших приятелей. Я вел битву и проигрывал ее против Розенберга и его сомнительных расовых теорий, против Гесса и Хаусхофера[1]с их узколобыми солдафонскими представлениями о мировой политике и стратегии и против Геббельса с его зловещим и крайне убедительным радикализмом.

Карл Хаусхофер

Говорили, что я был придворным шутом Гитлера. Конечно, я рассказывал ему свои шутки, но только для того, чтобы привести его в такое настроение, когда, как я надеялся, он способен был здраво рассуждать. Я был единственным человеком, который мог сыграть на рояле «Тристана» или «Мейстерзингеров», чтобы порадовать его, и, когда это приводило его в правильное состояние мысли, мне в лице одного из его соратников часто удавалось предостеречь его от самых необдуманных поступков. Долгие годы он использовал меня, чтобы придать ореол респектабельности нацистской партии, и когда он уже не мог выносить мою публичную критику крайностей в политике новой Германии, то натравил на меня гестапо и вынудил бежать из страны.

Издано великое множество книг о Гитлере и его времени. Архивные документы его режима были представлены на Нюрнбергском процессе, и с тех пор те или иные сведения регулярно появлялись в официальных публикациях в Америке и Англии. Я не могу надеяться и даже не буду пытаться соревноваться с этой массой документов. Однако, как мне кажется, все еще мало известно о Гитлере как о человеке, в частности о становлении его характера именно в те годы, когда я знал его так хорошо. Когда я встретил его в начале двадцатых годов, он был малозаметным политическим деятелем, несостоявшимся бывшим военным, нелепо смотревшимся в своем синем сержантском мундире. Он выглядел как цирюльник из пригорода в выходной день. Самым большим его достоинством, которое я заметил на одном из партийных собраний, был его голос и исключительное влияние, которое он как оратор оказывал на слушателей. Однако его практически не принимали всерьез, и в редких газетных репортажах даже его имя писали неправильно.