Сложные системы: целостность, иерархия, идентичность
В целом материалистические концепции информации имеют две тенденции в определении последней. Первая из них – расширение «частного» (чаще всего кибернетического, подразумевающего связь с управлением) значения информации до общенаучного, а порой и философского. Так, например, сторонники так называемой функциональной концепции информации, развивавшейся в советской философии на основе принципов теории отражения, связь с управлением признают имманентным онтологическим свойством информации: «Информация представляет собой действие отражения на аппарат управления и действие аппарата управления на „поведение“ управляемой системы»,[51] – отмечает Б. С. Украинцев. Функциональная модель, таким образом, ограничивает и сферу применимости понятия информации областью кибернетических систем, обладающих определенным уровнем организации, лишь на котором и могут возникнуть информационные процессы.
Второй тенденцией является стремление к рассмотрению информации в качестве стороны и в то же время содержания взаимоотношений материальных систем, приводящее к терминологическим коллизиям. Введение категории отражения для описания информации не приводит к прояснению статуса последней: информация то рассматривается как содержание отражения, то как его результат, то как самостоятельная форма отношения. Особую трудность для данных концепций представляют вопросы реализации информации на уровне человеческого сознания, поскольку предполагают последовательно материалистическое истолкование связи материального и идеального в таковом. Происходит мнимое становление информации в качестве категории философского осмысления действительности с целью объединить разрозненные проявления информации в системах, различающихся по уровню организации. Вводятся такие концепты, как семантическая, интенсиональная и экстенсиональная информация и т. д.
В системе подобных материалистических истолкований информации происходит замещение исследований теоретико-познавательного статуса феномена информации констатацией онтологической специфики определенных уровней отражения. В свете этого совершенно иным образом раскрывается и утверждение Д. И. Дубровского, согласно которому диалектический материализм «исключает» жесткое деление на гносеологию и онтологию[52]. Ригоризм в проведении принципов диалектического материализма относительно проблемы статуса информации приводит не только к ограниченности философских моделей информации, но и к редукции самой философской мысли, к апологетике конкретной материалистической онтологии. Гносеологический аспект информации де-факто остается сокрытым, а основания, которыми мы можем руководствоваться в ее исследованиях, – неясными. Вследствие этого часто происходит отождествление информации и знания: они просто не могут быть адекватно и доказательно разграничены в системе подобных представлений. Наиболее часто встречается понимание знания как «информации об объективной реальности»[53].
Существенный интерес в исследовании теоретико-познавательного статуса информации представляют попытки соотнесения информации с некоторыми гносеологическими понятиями, в частности, сложностью. Одно из возможных направлений интерпретации информации предполагает ее описание в качестве меры организационной сложности. Данная позиция развивается в работах представителей кибернетической эстетики, некоторых авторов – сторонников атрибутивной концепции информации, теоретиков исследований сложности. Но прежде чем перейти к рассмотрению этого соотношения, обратимся к содержательной стороне гносеологических представлений о сложности.
Познание сложности и сложность познания. Использование понятия сложности сопряжено с условиями семантической неопределенности, варьирующейся в зависимости от контекста. Так, если на уровне обыденных практик семантически сближаются понятия сложности и трудности, то на уровне частных исследовательских областей применения происходит выделение и противопоставление отдельных смысловых граней понятия сложности. Теоретический анализ первого случая сближения приводится Э. Далем. Если трудность представляет собой меру затрат усилий, необходимых для выполнения действия, то сложность является объективной мерой абстрактного характера, применяемой для оценки системных образований[54]. Большое значение имеет частный случай проявления полисемантичности данного понятия, описываемый П. Сильерсом на уровне расхождения терминов complicated и complex: если первый предполагает возможность получения исчерпывающих сведений о системе путем исследования множества ее компонентов, то второй подразумевает изменчивый характер внешних и внутренних взаимодействий системы, делающий такое «статичное» описание неадекватным[55].
В кибернетике и теории систем характеристика сложности присваивается на основании оценки функциональных и организационных параметров системы. Как правило, сложность используется в качестве сравнительной характеристики[56]. Сложность здесь не рассматривается в качестве предельного понятия, в зависимости от контекста на первый план могут выступать либо онтологические аспекты сложности (определение сложности систем исходя из их структуры либо характера осуществления), либо гносеологические (трудоемкость и проблематичность моделирования системы и связанных с ней процессов, методологические затруднения в реализации программы исследования).
Исследование возможностей моделирования занимает главенствующее место в осмыслении теоретико-познавательной проблематики данных научных дисциплин. Ключевое значение моделирования эволюции материи, развития материальных систем в понимании сложности отмечается, в частности, К. Майнцером[57]. По мнению одного из отечественных исследователей логических и методологических проблем кибернетики Ю. А. Петрова, изучение и развитие отображения движения сложных систем с помощью моделей осуществляется на уровне синтетического знания[58]. Сложность познается на уровне сопоставления и взаимодополнения теоретического моделирования и эмпирических данных. Он отмечает, что отображение движения может осуществляться только посредством диалектического синтеза разнообразных теорий[59]. Значение данного положение состоит в предвосхищении им принципа трансдисциплинарности на уровне логики научного исследования.
В кибернетике понятие информации часто используется в создании образа познания сложных систем. Возможны утверждения об информации как об организации, упорядоченности, сложности[60]. Однако буквальное отождествление информации и сложности являлось бы методологически непродуктивным, поэтому многими авторами – исследователями философских проблем кибернетики информация понималась в качестве меры сложности. Если исходить из диалектико-материалистических представлений об отражении как основе информации, то вопрос о гносеологических и онтологических аспектах сложности упраздняется, поскольку они сливаются в едином процессуальном контексте. Процесс отражения одновременно зависит от отражаемого и отражающего и не зависит от них[61]. Далее обратимся к рассмотрению возникающих при использовании данного подхода коллизий, предварительно обозначив значительные теоретико-познавательные аспекты понимания сложности.
Понятие сложности устремлено к охвату связи количественных и качественных факторов в определении. Так, количественный аспект сложности проявляется и в образе мышления исследователя сложного явления, предпочитающего диалогическое со-развитие теоретических оснований и методологических средств, совершающего отказ от ригоризма обособления в пользу плюрализма взаимосвязи. Особый смысл в данном контексте приобретают слова В. В. Налимова о том, что быть научным сегодня – это значит, быть метафоричным[62]. Усложнение научного мышления может быть охарактеризовано как рост количества продуктивных метафор, способствующих развитию научной коммуникации. Качественный аспект усложнения научного мышления состоит в совершенствовании семантической конвергенции, развитии «взаимопонимания» между научными дисциплинами при сохранении их автономного значения и, что важно отметить, совершенствования в качестве самостоятельных отраслей знания.
Концепт сложности, содержание которого обращено ко взаимосвязи единства и множественности, предполагает целостное понимание онтологических и гносеологических аспектов в их взаимной детерминации. Это понимание достаточно существенно отличается от предложенного в рамках теории отражения, имеющего тенденцию к редуктивному преодолению затруднений, возникающих на пути принципов самой теории. Содержательным обобщением предстоящей критики теории отражения станут слова философа-теоретика «сложного мышления» Э. Морена: «Организация познания является, может быть, переводом, но не отражением физической организации»[63]. В предстоящем анализе представлений об информации как мере сложности обратимся к соотношению между количественным и качественным способами понимания информации и сложности.
Информация в качестве меры сложности: неочевидные следствия. Содержательный анализ представлений об информации как мере сложности требует обращения к самой категории меры, к способам ее понимания в философии. Среди исследователей категории меры, работы которых представляют наибольший интерес для данного рассмотрения, следует отметить А. П. Огурцова, А. Ф. Лосева, А. П. Шептулина. В их работах делается акцент на мере как концепте, выражающем представления о взаимосвязи качественных и количественных аспектов сущности. Категория меры, согласно А. П. Огурцову, фиксирует и обобщает результаты и процедуры определения качественно-количественной определенности предметов[64]. Диалектический характер взаимосвязи качества и количества, раскрывающийся в категории меры, отмечается Гегелем, понимавшим в качестве меры диапазон, в котором изменения вещи сопряжены с сохранением ее количественной и качественной определенности, составляющей ее самотождественность[65]. Мера представляется в качестве комплекса параметров, в единстве своей реализации составляющих естество измеряемого.
Онтогносеологический характер меры подчеркивается А. Ф. Лосевым. Мера полагается им в качестве наиболее конкретного выражения бытия, от которого совершается переход к сущности, определяющей все качества и количества, составляющие меру[66]. Мера представляет собой выражение бытия в его постижении, гносеологическую фиксацию сущности постигаемого. По замечанию А. П. Шептулина, процесс познания предмета позволяет установить меру исследуемого предмета, а также возможности перехода от одной меры к другой как перехода между его качественными состояниями[67]. Понятие качества, в свою очередь, определяется им как совокупность свойств, указывающих на то, что собой данная вещь представляет[68]. Философская категоризация меры предполагает признание ее сущностного характера для явления. Мерой детерминируются и возможности его познания.
В то же время представления об информации как мере сложности чаще всего имеют количественный характер. Более того, сложность отождествляется с разнообразием. Снижение количества разнообразия влечет за собой снижение количества информации[69]. Несмотря на то, что в авторском определении информации не акцентируется ее количественный характер, дальнейшее изложение практически полностью направлено на демонстрацию значения количественных теоретико-информационных методов для решения ряда проблем эстетики и становления ее в качестве отрасли научного знания, предполагающего формализацию эстетического знания. Определяя информацию в качестве связи между системами[70], которая может быть реализована в форме трех отношений (утилитарного, теоретического и эстетического), автор полагает разработку теоретико-информационных и кибернетических методов исследования эстетической проблематики основой теоретизации эстетического знания[71].
В данном контексте Н. И. Крюковским осуществляется трансляция модели понимания информации, предложенной А. Молем, согласно воззрениям которого количество информации представляет собой меру сложности сообщаемых образов[72]. Возможности философского осмысления информации ограничиваются данными авторами ввиду нерефлексивного использования дефиниций информации, возникших в теории связи. Из исходного определения информации в качестве измеримой величины[73], позволяющей описать сообщение, следует и нескрываемая редукция человека до «частного случая приемника»[74]. Можно обратить внимание на то, что представителями кибернетической эстетики исследования явлений связи и управления полагаются в качестве источника онтологических принципов эстетического знания. Однако это не мешает им ограничиться анализом количественной стороны важнейшего базового термина – информации, ввиду чего последний не обретает собственно философского значения. Он вводится в понятийно-категориальный аппарат подобных исследований неизменно в качестве технического термина. В этом можно усмотреть и последовательное движение мысли авторов в направлении, заданном материалистической онтологией, необходимо предполагающей рассмотрение информации в качестве объективно существующего основания явлений связи и управления. В частности, на этом основана и критика А. Д. Урсулом положений П. Киршенманна о субъективном, духовном характере информации. Успехи кибернетики как науки, эксплицирующей объективный, фундаментально материалистический характер информации, позиционируются им как доказательство несостоятельности любых претензий на идеалистическое истолкование информации, отрицающее возможность формализации законов осуществления информационных процессов[75].
Не отрицая объективного (в диалектико-материалистическом значении понятия объективности) характера существования информации, И. Земан утверждает вредоносность тенденции к объективации информации с помощью выделения количественных, исчисляемых аспектов ее природы в качестве основных. Критика сведения качества к количеству рассматривается им как важная составляющая борьбы с механистическими тенденциями в кибернетике[76]. Тем более не представляется возможным говорить о достаточности определения информации, используемого в описаниях процессов связи и управления, для построения системы онтологических и гносеологических представлений о ней. Насущной задачей становится создание качественной теории информации, которая бы сделала возможным более глубокое осмысление реальности информационных процессов. Создателем оригинальной качественной теории информации, польским кибернетиком М. Мазуром констатируется основной недостаток количественной теории информации, на преодоление которого направлена предлагаемая им теория, стремление отгородить рассмотрение информации от проблемы содержания, смысла[77]. Более того, некоторыми исследователями информации утверждалось отсутствие необходимости в использовании понятия смысла в данном контексте. В частности, К. Черри называет смысл «понятием-блудницей», говоря о его неопределенности и опасности следующих из его использования бесплодных спекуляций[78]. Качественная теория информации абстрагируется от способов измерения количества информации с целью обращения к природе информации, к ее сущностной специфике.
В предлагаемой М. Мазуром концепции предлагается способ понимания информации как преобразования, процесса трансформации сообщений[79]. Им намеренно осуществляется отказ от использования категории отношения во всей ее полноте для осмысления информации, поскольку это потребовало бы множества уточнений, касающихся, в частности, связи качественной и количественной составляющих информационного отношения. Однако исследовать информацию вне представления о ней как об отношении невозможно. Понятие отношения обладает фундаментальным значением для всякого рассуждения о соотнесенности и сопринадлежности вещей[80]. Ввиду этого автор сужает подлежащую рассмотрению проблематику до качественного, трансформационного компонента этого отношения. Тем самым М. Мазур эксплицирует одну из семантических составляющих латинского глагола informare – формировать, преобразовать. Для описания процесса информации им используются понятия оригинала и образа[81]. При этом автором не привлекается система категорий теории отражения, и диалектика преобразований оригинала и образа рассматривается в пространстве феномена информации. В данном случае информация может быть понята как мера качественного усложнения или упрощения, преобразования системы. Несмотря на то, что М. Мазуром не рассматривается содержание понятия «сложность», принятое им определение информации как качественного преобразования способно существенно изменить возможный контекст исследования сложности.
Вышеприведенный анализ представления информации в качестве меры сложности позволяет сделать ряд выводов о возможности такого определения информации и перспективности его использования для философских исследований. Во-первых, следует обратить внимание на то, что понятие меры употребляется по отношению к информации в ограниченном значении. Понятие информации используется для наименования некой величины, измерение которой позволяет сделать вывод об уровне структурной или организационной сложности системы. Развивавшееся в дискурсе осмысления философских проблем кибернетики представление об информации не может быть оценено как полноценный философский концепт, поскольку порождено интериоризацией частнонаучных положений, прагматика которых являет себя в решении теоретических проблем связи и управления, но не в развитии философии информации. Этим «замещением» порождается неясность онтологического и теоретико-познавательного статуса информации, усиливающаяся под воздействием диалектико-материалистического догматизма и апологетики ее объективного существования, для которой всеобщий характер научного определения информации является одним из сильнейших используемых аргументов.
Концепции информации как меры сложности направлены на формализацию структурных и организационных законов описываемых систем с помощью математического аппарата, используемого в теории связи и кибернетических исследованиях. Введение понятия семантической информации (используется Ю. А. Шрейдером[82], А. Д. Урсулом[83] и др.) не решает проблему асемантичности философских теорий информации: представления о семантической информации также основываются на реальных и гипотетических возможностях формализации смысловых структур. В контексте настоящего рассмотрения трудно не согласиться с замечанием С. Лема, согласно которому в качестве основного недостатка кибернетического метода стоит выделить асемантичность лежащих в его основании теорий информации, будь это статистическая, комбинаторная или алгоритмическая теория. Кибернетика может заниматься передачей и восприятием информации, но не ее познанием[84]. Кибернетикой предполагается определенная степень операционализации понимания информации, сообразная целевым установкам исследования.
В то же время возможно ли говорить о том, что подобная операционализация необходима и философии для постижения сущности информации? Одним из родоначальников кибернетики и, что не менее важно, мыслителем, предвосхитившим развитие философии информации, Н. Винером отмечается: «Мощь человеческого разума сводится на нет, если сам человек ставит какие-то жесткие границы своей пытливости»[85]. Философии же, как мышлению о предельных основаниях, свойственна трансгрессивность, способность к преодолению любых границ мышления. Целевые установки кибернетики и различных теорий информации не согласуются с задачей выявления предельного значения информации и потому могут быть отвергнуты без ущерба для собственно философского исследования. Философское мышление способно раскрыть один из наименее затронутых в кибернетических исследованиях компонентов взаимосвязи информации и феномена сложности – сложность самой информации. Во множестве подобных работ, посвященных сущности информации, присутствует указание на неопределенность понятия информации, многообразие контекстов его использования, но достаточно трудно назвать хотя бы одну из них, в которой была бы описана связь между семантической неопределенностью понятия информации и онтогносеологической сложностью информации как феномена.
Уникальное философское решение проблемы информации представлено в работе Э. Морена «Метод. Природа природы». При сохранении материалистической ориентации и использовании диалектического метода (Мореном вводится концепт диалогики для иллюстрации взаимодействия на уровне онтологических принципов при сохранении термина «диалектика» для описания процессов развития на уровне явлений[86]) ему удается не только переосмыслить содержание понятия «информация», но и сформулировать принципы онтологии сложности, а равно и коррелятивную им эпистемологию сложности. Философская мысль Э. Морена чувствительна к экологической специфике систем мироздания, он противник редуктивных тенденций на уровне осмысления фундаментальных вопросов бытия мира и человека. Книга начинается Мореном с признания необходимости особого гносеологического принципа, который признает существование нерационализируемого и неидеализируемого, того, что не может быть без утраты своей сути формализовано[87]. В частности, данный принцип применяется им к проблематике понятия «информация».
Место информации в пространстве философии сложности.
Первый шаг критики концепции информации Шеннона, предпринимаемый Э. Мореном, в сущности, содержательно не отличается от вышеописанных критических замечаний М. Мазура и С. Лема. Он утверждает, что теория информации исключает из себя семантическую проблематику, смысл существует в антропосоциальной реальности, функционируя «отдельно» от информации[88]. Между тем теория информации возникает в качестве математизированной отрасли исследования законов связи. Связь – онтологически фундаментальное явление социальной реальности: связь несет на себе печать негэнтропийного характера антропосоциальной организации[89]. Аргументация Э. Морена направлена на доказательство того, что информация, рассматриваемая в отрыве от смысла, – это информация, рассматриваемая вне жизни: «Она становится закрытой, тогда как она представляет собой отношение и событие»[90]. Иллюзорному представлению об «абстрактной» информации Морен противопоставляет ее сложностное видение, учитывающее ее онтологическую полимодальность. Сложностная концепция информации, развиваемая им в работе «Метод. Природа природы» – это «биография информации», в которой сохранение каждого онтологического аспекта становится залогом единства понятия.
В свете сложностной концепции информации правомерно утверждение о ней как о мере сложности: в информации раскрывается разнообразие связей и отношений мира, ее всеобъемлющее значение, являющее себя в конкретных способах существования, что позволяет рассматривать ее в качестве «эталона» сложности. Всеобщность информации, согласно Э. Морену, проявляется в свойстве, названном им гено-феноменальностью. Здесь феноменальность понимается в качестве деятельного характера, направленного по отношению к среде действия, часть «гено-» указывает на наличие способности систем к генерации и регенерации[91]. Информация рождается в системах негэнтропийной организации, имеющей физическую природу, биологическую реализацию и антропосоциальную актуализацию[92]. Именно в антропосоциальной сфере информация являет себя качественно: вне ее немыслима коммуникативная деятельность, составляющая ткань социальности и важнейший фактор развития человеческих существ. Начиная от своего физического зарождения и до реализации в процессах антропосоциальной сферы, информация представляет собой эквивалент негэнтропии. Эта эквивалентность проявляется, в частности, в двойственной данности информации для наблюдателя: на психическом уровне информация становится знанием, на уровне физического существования – ходом событий, взаимодействий, трансформацией среды[93].
Существенный шаг вперед, осуществляемый Э. Мореном в сравнении с авторами отечественных диалектико-материалистических концепций информации, – это отказ от использования принципов теории отражения. Сама возможность применения понятия отражения к описанию процессов познания противоречит духу борьбы с упрощением, составляющему естество философской мысли Э. Морена. Отражение было воспринято им как физическое понятие, и его использование для описания когнитивных и антропосоциальных процессов является для Э. Морена неправомерной экстраполяцией. Критика теории отражения одновременным образом перерастает и в критику эпистемологического конструктивизма в его радикальных формах. Наши идеи о реальном не являются ни отражением реального в мозгу, ни чистым отражением схем нашего мозга, это – информационные посредники, которые делают возможным перевод physis в psyche и коммуникацию и обратно[94]. Информация представляется источником генезиса сложности: реализуясь в сознании человека, она детерминирует его творческий потенциал преображения природной и антропосоциальной реальностей, себя самого. Сама реальность, согласно Морену, обретает форму и смысл только в виде сообщений, которые интерпретируются наблюдателем. Человеческое сознание существует в мире сообщений и может существовать только в нем: признание коммуникативного характера познания позволяет заключить о диалогической взаимосвязи субъекта и объекта, об одновременной автореферентности и гетерореферентности познания[95].