Дом, в котором жила бы Эля

– Можешь ты о них забыть хоть на день? – Эля останавливается, говорит это почти раздражённо. Даже не вериться, что это говорит она, а не я ей, как это было обычно. – Выключим телефоны, пропадём ещё дня на два, на три: я не хочу возвращаться в дом, – продолжает она, запрокинув голову и глядя на небо, а снег сыпет, опускается на лицо. Она так смотрит, пока снежинка не падает на ресницы.

– Ты уверена? – даже не знаю: радоваться мне или беспокоиться, на Элю это непохоже, такого ещё не было.

– Уверена, – отвечает она, опустив голову. – Возвращаемся в номер.

Мне остается только позвонить нашему Лысому, моему однокласснику и ученику Эли, который теперь работает в такси и постоянно катает нас по городу, если понадобится.

– Знаешь, что самое страшное? – вдруг говорит Эля, пока я слушаю гудки в телефоне. – Мне вообще хочется отсюда уехать и никогда больше не возвращаться.

– Да, я слушаю, – раздается в телефоне, а Эля смотрит на меня, и на глазах у нее проступают слёзы, которые она пытается скрыть нелепой улыбкой.

– Мы около школы, забери нас, – отвечаю я в трубку.

– Куда поедете? – спрашивает Лысый.

– Пока не знаю, – говорю я и сбрасываю вызов.

Китя

Мисс, я и Шаман лежим на полу в комнате и смотрим на нарисованные светящиеся звёзды. Шаман поёт песню за песней, я иногда ему подпеваю, а иногда молчу, слушая, как и Мисс, не знающая текста этих странных песен.

– Все умрут, останется один, – заговорил Шаман, – и не будет счастья в этом доме, – продолжает он, и это очень странно; я поворачиваю голову к нему и толкаю его в бок.

– Чё за ужасы? – спрашиваю я, так как несколько минут назад Шаман и вовсе насвистывал незамысловатый мотивчик.

– В голову пришло, пытаюсь от этого избавиться, – отвечает он, поднимаясь с пола. – Может, начать записывать и сжигать? – Шаман обращается к нам обеим, снова закуривая, – в комнате уже нечем дышать.

– Спой что-нибудь весёлое, хорошо же было, – прошу я его, тоже поднимаясь с пола.

– Мисс, а ты не принесёшь мне воды? А я пока проветрю здесь комнату, – вместо того, чтобы продолжить, он начисто уничтожают всю нашу уютную атмосферу.

Мисс уходит. Шаман, встает и проходит к окну.

– Что не так? – мне неясно, что вдруг испортило его настроение. А может, оно таким и было, да только я не замечала?

– Тебе не кажется странным появление Мисс в нашем доме? – спрашивает он, открывая форточку. – Все три дня думаю об этом, – продолжает Шаман, не дождавшись от меня ответа, – и прихожу к выводу, что она появилась здесь будто бы только потому, что так захотела Эля, – договаривает он и опускается на пол.

– Ну… – я немного удивлена такому выводу, но мне хорошо известно, как в доме появилась Мисс. – Ты же знаешь, как она здесь оказалась: всё вышло случайно, она сама подсела за наш столик, сказала, что сбежала из города…

– Как часто люди, у которых есть работа, квартира, которые живут в городе, вдруг срываются со своего места и уезжают в деревню? – не дав мне договорить, спрашивает Шаман. – Просто так: взяла и уехала, – добавляет он, прищурившись.

– Бывает же, что надоедает. Как нам это понять? – я готова сдаться, потому что не понимаю, к чему он клонит, но думать, что Мисс появилась только потому, что так захотела Эля, какой-то бред.

– А если бы Эля однажды утром бросила бы нас и уехала в город? Ты бы тоже решила, что ей это всё надоело? – он всё ещё прищуривается, спрашивая меня об этом, но я знаю, что…

– Эля так никогда не сделает!

– Да откуда ты знаешь? – Шаман отходит от окна и начинает ходить по комнате, затягиваясь сигаретой и выпуская дым.

Он больше ничего не говорит, а внутри меня словно что-то оборвалось и от этого стало холодно. Почему он так сказал? Эля ведь вернётся. Она вернётся сегодня вечером или завтра утром. В конце концов, с ней Вий, и если бы она решила нас бросить – она не взяла бы его с собой, она ушла бы одна…

– Она обещала, – говорю я, но говорю это себе, а не ему, хоть он и слышит.

– Обещала, – повторяет Шаман и произносит это так, будто обещания Эли ничего не значат. – Прищепка тоже много чего обещала, где она теперь? – он сам на себя не похож, и это меня пугает больше, чем сам разговор.

– Она ведь звонила недавно, у неё всё хорошо, – мне остается только передать ему слова Вия, которому и звонила Прищепка. – Спрашивала, как мы со Снегом добрались обратно в дом, хотела поговорить с Элей, но Вий её опять отговорил от этой идеи.

– И правильно сделал, – буркнул Шаман. – Эля знала, что вы остановились у них, поэтому не звонила тебе и не отвечала на твои звонки, а потом она ушла из дома, и её не было три дня, а через неделю вы вернулись и с собой привезли Мисс.

Снова он всё сводит к разговору о Мисс, переключившись с Прищепки.

– Да что она тебе сделала, эта Мисс?! – не выдерживаю я, сжимая кулаки от досады.

Шаман выдыхает, то же делаю и я – мы слишком громко реагируем друг на друга, нам следует успокоиться, иначе мы поругаемся, хоть никогда и не ругались. Он проходит по комнате и опускается на свою кровать.

– Когда она здесь лежала, она сказала, что уже видела Элю и та приказала ей приехать сюда, – говорит Шаман, потирая лоб, будто он сам не хочет верить в эти слова. – Я списал всё на алкоголь, снотворное и гипноз, но теперь её слова не выходят у меня из головы, – он бьёт себя по лбу, словно пытается выбить эту мысль. – Эля пробовала гипноз только один раз, на Мыши…

– Она сама виновата, что согласилась на это! – прерываю я его, не желая вспоминать то, что было так давно и что я так долго пыталась забыть. – Хватит это вспоминать! Снег – придурок! Это он всё начал!

– Успокойся, – Шаман оказывается рядом. – Мышь сама виновата, – добавляет он, а я никак не могу успокоиться.

Мы все ненавидели Мышь, но так как она хорошо рисовала, она приходила к нам, чтобы научить меня рисовать. Она занималась со мной, а я завидовала тому, что у неё всё это получается легко и просто – за несколько часов работы, а я могла потратить на тот же рисунок несколько дней.

Мышь к тому времени уже жила одна, её родители рано умерли, намного раньше, чем мать Сабли, она даже вроде бы воспитывалась некоторое время в детском доме, пока ей не исполнилось восемнадцать…. Точно не помню… Но она была одна. И умела рисовать намного лучше меня. Она приходила к нам, приходила…. Пока не осталась насовсем – Эля разрешила. Шаман же в то время всем хвастался тем, что раздобыл книгу по практической психологии (или что-то вроде этого), он пытался научиться гипнозу, предлагал нам всем попробовать, но никто не соглашался. Так продолжалось, пока книга не попала в руки Эли. Она в шутку предложила Мыши попробовать гипноз – та согласилась. Они ушли в комнату Эли. Мне это не понравилось ещё больше: мало того, что Эля восхищалась рисунками Мыши, так она её ещё и в комнату к себе увела! Мне в тот момент хотелось отдать всё, чтобы быть на месте этой малярши, чтобы Эля загипнотизировала меня!

Они вышли из комнаты приблизительно через час, Эля сказала, что у неё ничего не получилось, а Мышь тем временем ушла на кухню, сказав, что у неё от всего этого лишь в горле пересохло. Там я с ней и сцепилась – на кухне.

– Жаль, что тебя не загипнотизировали до смерти, – сказала я, проходя за ней следом.

– Послушай, я уже говорила, что твой фанатизм к Эле меня не касается – люби её на здоровье, – говорила она, считая, что у меня к Эле любовь, а не дружба. – Ты видела, что она сама меня пригласила…

– Могла бы, и отказаться! – заявила я, а Мышь продолжала стоять около стола и тянуть воду из стакана. Больше всего мне хотелось, чтобы она захлебнулась.

– Зачем? – она мерзко улыбалась, собираясь произнести следующую фразу: – Если бы Эля выбрала тебя, то загипнотизировала бы тебя до смерти: у тебя же слабая психика! – да, не будь Мышь новенькой, они сошлись бы с Саблей и стали лучшими подругами, но Сабле, к счастью, было не до неё на тот момент. А вот меня она задела, и я вцепилась ей в волосы. Мышь начала сопротивляться, кричать, и на её крики прибежала Эля. Она разняла нас, а я…

– Чтоб ты сдохла, сука! – прокричала вслед уходящей Мыши.

Не знаю почему, может быть, потому что Мышь знала, что Эля ей не простит этой драки в доме, тем более со мной… Мышь ушла. Ушла и сдохла. Вий нашёл её через два или три дня: она повесилась в лесу.

Вздутое синее тело, выкатившиеся глаза, язык… Я взглянула лишь мельком, из-за ужасного запаха, но…

– Я никак не могу этого забыть, Шаман, – даже уткнувшись в плечо Шамана, глядя в темноту, подсвеченную краской, я вижу этот изуродованный труп.

– Мышь виновата сама, – повторяет Шаман, но голос его тонет в крике, что доносится рядом с дверью в комнату.

– Я убью тебя, мразь! – это кричит Сабля.

Глава девятнадцатая. Дебют кухонного ножа

Шатун

Случилось страшное. Эля ушла. Осталась только надежда – Вий отправился следом за ней, а значит, он вернёт её домой, но меня это мало успокаивает, а теперь, когда Китя и Шаман мне многое рассказали – не успокаивает совсем. Даже не знаю, чего я хочу больше: чтобы Эля вернулась или чтобы она не возвращалась сюда никогда.

– Ты появился здесь неслучайно, – говорил мне Шаман. – Эля узнала, что рядом с нами вдруг ожил дом, то есть там кто-то поселился. Она отправила Вия на разведку – так ты с ним и познакомился, а потом тебя пригласили к нам.

Смутно припоминая тот день, я не понимал, к чему он клонит.

Дом мне достался от родителей – это была дача, которую они почему-то не продали, когда уезжали из города. Мама умерла, когда я был на втором курсе. Сахарный диабет сжигал её буквально на глазах, и уже ничего нельзя было сделать, никак не остановить. Мама пыталась меня успокоить, говоря, что, когда я выучусь, непременно смогу ей помочь. Мама не знала, что последствия диабета мне уже были известны, я знал, чем всё закончится… Нельзя сказать, что я готовился к её смерти, но я уже не питал никаких надежд, даже успел смириться с тем, что мы с отцом останемся одни… Глупо. Когда её не стало, я всё равно винил себя: белый халат, знания, уколы, капельницы – я всё умел, но это было таким бесполезным перед её беспощадной болезнью… Наверное, я должен был разочароваться в своей будущей профессии, всё бросить, но следующие полтора года пронеслись как в тумане, я даже не помню, как защищал дипломную, а на выпускной и вовсе не оставался. Отец обеспечивал моё дальнейшее обучение, потом меня забрали в армию – бесполезный и потерянный год, но самоё лучшее время в моей жизни… После этого, не найдя себе места дома, – я отправился в город, в котором когда-то родился, то есть – именно сюда. Отец впервые был не против того, что я собирался делать, но профессия медбрата – так и оставалась для него несерьёзным, а самое главное – неприбыльным делом. Он отдал мне ключи и документы от дачи, предупреждая, что и дачи-то могло никакой не остаться, что, скорее всего, её либо забрали соседи, пока нет хозяев, либо земля и вовсе отошла к администрации города. Однако, приехав в город, я узнал, что до земель нет никому дела, город дышит на ладан, а дача нашей семьи продолжает существовать. Конечно, с домом пришлось повозиться, буквально отстраивать заново, но это было намного лучше, чем вернуться к отцу, который был мной вечно недоволен. Первый раз я ощутил свободу, когда ушёл в армию, второй – когда уехал сюда и обзавёлся своим жильём. Проблем с работой не возникло: «сестринская» служба – действительно самая малооплачиваемая и самая неблагодарная работа, которую только можно себе представить, потому работать, как правило, никто не хочет: или идут учиться дальше, или вообще не идут по специальности, а отправляются в кассиры-операторы: там и проблем меньше, и денег больше. Мне же деваться было некуда: во-первых, хотелось доказать отцу, что я со своим образованием не пропаду, во-вторых, с моим везением в кассиры лучше и не соваться… Впрочем, и в моём деле мне, мягкого говоря, не повезло, меня хорошо подставили, а после заставили уволиться. Нельзя уволить лечащего врача, допустившего ошибку, ведь он чуть ли не один на весь город, а медбрата – можно, на его место – десять, его можно сделать виноватым во всём, даже в смерти пациента. Долго я думал над этой историей и только недавно понял, как меня тогда подставили. Всё благодаря Эльке.

– Ты классно справляешься со своей работой, который раз спасаешь Китю. Спасибо, – говорила она, когда Китя снова пыталась вскрыть вены, но больше Ките, конечно, хотелось привлечь к себе внимание. – Не понимаю, за что тебя уволили? Ты уверен, что это не подстава? – продолжала она, выпуская дым. Тут-то мне и пришлось задуматься, вспомнить всё, что было в те дни, вспомнить все слова, что мне наговорили… Она права: я наивно полагал, что всё обстоит именно так, как мне представили, а оказалось всё намного проще.

– Выходит, я зря себя винил, – и мне не верилось, что такое вообще возможно.

– Молодой специалист, новенький, нездешний, влиятельных родственников-заступников нет, – перечисляла Эля. – А врача знают все: и в городе, и на работе, и, скорее всего, у него есть какие-нибудь награды, звания, и прочие бумажки, возвышающие его в глазах остальных, тешащие его старческое самолюбие. Он ведь старый? – мне оставалось только кивнуть ей в ответ. Старый, все его знают, действительно в его кабинете целая стенка с грамотами и прочим. – Ну вот, – продолжала Эля. – Наверняка, ему ещё и звание «ветерана труда» нужно, а тут такое недоразумение. Конечно, им было проще уволить тебя, чем к чертям перечеркнуть жизнь этому старому пердуну.

Всё складывалось.

Однако теперь не складывается ничего: если с моим прошлым Эля мне помогла разобраться, то с её прошлым – ничего непонятно.

Вий пришёл ко мне, сказав, что живёт неподалеку, поинтересовался, как я очутился в этом доме, рассказал, что все дома здесь давно заброшены. Всё время, до слов Шамана о неслучайности моего появления в доме Эли, я думал, что то было обычным соседским разговором, который перешёл в дружбу. Вий появился буквально через неделю после того, как я устроился на работу и начал обживаться в доме, он даже помогал мне со строительством, потом я познакомил его со Снегом, который оказался в этом городе. Мы учились со Снегом вместе до третьего класса, пока мои родители не решили отсюда уехать. Узнав, что я теперь тоже в этом городе, он стал моим частым гостем, и тоже помогал с домом. Ничего неслучайного я в этом не вижу. С Элей я познакомился уже после того, как меня уволили…

– Пить я с тобой не буду, но знаю компанию, которая не откажется с тобой выпить, идём, – как и полагается после увольнения, да ещё и по такой причине, как моя – смерть пациента, мне хотелось уйти в запой. Компанию согласился составить только Снег, да и то только через двое суток, так как на тот момент работал. А напиться хотелось, потому и предложил Вию, рассказав о своём горе.

В тот день он привёл меня сюда.

– Ты так выделяешься на фоне наших пацанов, – маленькая темноволосая курносая Китя с детским писклявым голосом, к которому я не мог привыкнуть. Она сидела в тот день рядом со мной и болтала без умолку, то же самое делал и незнакомый мне тогда Шаман – они меня окружили и разглядывали как экспонат в музее.

– Как медведь! – подхватил тогда Шаман.

– Осторожно, это злой медведь, – вмешался Вий.

– Злыми медведи бывают только недоспавшие до весны или те, которых мучает бессонница, и они никак не могут уснуть, – отвечал ему Шаман.

– Тебя мучает бессонница? – тут же обратилась ко мне Китя.

– Да, поэтому я работал в больнице и оставался на ночные дежурства чаще остальных, – честно признался я, не зная, что всё это игра и таким образом здесь принято знакомиться с новенькими.

– Всё ясно, – сложив руки в замок, сидя за столом, заключил Шаман. – Ты – медведь-шатун.

– Но это длинное прозвище, – наморщив лоб, возразила Китя. – Можно, тебя звать просто Шатуном?

Если кличка «Вий» меня не удивляла, и я не стал настаивать на том, чтобы Вий мне сказал своё настоящее имя, то в тот момент, мне было неясно – с какой радости мне вдруг дают кличку люди, которых я знал от силы минут пять.

– Всё просто: мы забыли свои имена, которые нам когда-то дали родители, – принялся объяснять Шаман, – мы взяли свои: Китя – потому что маленькая ростом, Шаман – потому что… – в этот момент Вий громко чихнул, а я так до сих и не знаю, почему Шаман назвал себя именно Шаманом, он отвлёкся от себя и переключил всё моё и своё внимание на Вия. – Вий – потому что появляется всегда только тогда, когда его позовут. Ну, знаешь, как у Гоголя, – Шаман поднялся со своего места и двинулся в мою сторону, – позовите мне Ви-и-ия! – изображая мстительную панночку голосом, проревел он.