ЛермONтOFF

Предисловие

Как это часто бывает, что Герои имеют самые обычные наружные качества. Увидев человека, никогда не подумаешь, что именно он или она может быть героем. Что от нее или него может, зависеть жизнь другого человека или целой эпохи или цивилизации. Люди заурядной, или даже не очень привлекательной наружности, могут влиять на ход истории! И Бог знает, как это у них получается. Может все дело в том, что именно на внешнюю привлекательность им надеяться не приходится, и необходимо заменять такое обычное расположение, вызванное первыми впечатлениями от приятной наружности, открытой улыбки, чем-то более глубинным, я бы сказала выстраданным. И у каждого человека – это свое качество.

Вот я. Самая обычная студентка 4 курса. И имя мое тоже не отличается оригинальностью – Мария, Маша, с недавних пор Мари тоже входит в их число. Изучаю золотой век литературы, т.е. 19. И вопрос, о причинах выбора данного направления, до сих пор не очевиден даже для меня… С одной стороны, мне интересен быт, нравы, духовность и патриотизм, вызванный Отечественной войной 1812 года, все это в совокупности, как мне кажется, и породило наших гениев литературы, которые до сих пор считаются непревзойденными в нашей стране и признанными в мире. А, с другой, может мне просто нет места в сегодняшней действительности. Мне, такой обычной, с точки зрения заурядности внешних качеств. Если описывать мою внешность, я бы выбрала словосочетание – «ничем не выдающаяся». В общем, да, далека от идеала сегодняшней действительности, с темно-русым цветом волос и светло-карими глазами, среднего роста и комплекции. Мне проще раствориться в этой массе людей вокруг и стараться не привлекать внимания к себе. И читать, и представлять себя участником каких-то событий, описанных кем-то. Переживать эмоции борьбы за правое дело и робкие симпатии, флирт и кокетство, истинную дружбу, самопожертвование и пылкие чувства, но на бумаге, а не в реальной жизни. Потому что, если честно, даже живи я в то время, боюсь, моя популярность была бы на этом же уровне, если, не ниже сегодняшней, как это не прискорбно признать. Сейчас меня можно назвать хотя бы «своим парнем в доску», я могу поддержать любой разговор, у меня много интересов и неплохое чувство юмора, что согласитесь, уже немало, но для счастливой жизни все же не достаточно. Часто я слышу от своих знакомых, что я родилась не в то время, вот живи я на 200 лет раньше, попала бы в точку, со своими возвышенными идеалами и нравственными принципами. Но, мне кажется, это не вопрос времени. Идеалы должны быть всегда, это основа любого мироздания. Ну, а нравственность – это вопрос скорее к воспитанию, так что более заслуга моих родителей.

Итог всего вышесказанного, что я ушла в 19 век, даже в моде. Оказалось, что для моей фигуры платья, свободного кроя с завышенной талией подходят, как нельзя лучше. Если волосы заколоть, то особо не будет понятно, что они не густые и тонкие, и темноваты для блондинки, и не достаточно темные для брюнетки. Если особо не краситься, то и смешно не будешь выглядеть. В общем, для человека, не желающего привлекать к себе лишнее внимание – самое то!

Но, жизнь идет, и я уже студентка 4 курса. Сейчас у нас закончилась зимняя сессия, и начинаются каникулы. А у меня в голове одна мысль, какая тема курсовой работы у меня будет. И пока это открытый вопрос…

Но, как оказалось, ненадолго!

Начало

Был обычный день обычного утра. Я заварила кофе и хотела посидеть у окна, смотря, как падает снег и дует ветер за окном, а ты сидишь в домашнем тепле с фарфоровой чашечкой ароматного кофе, и до выхода из дома еще целая вечность, и пока нет страха, что нужно выходить под пронизывающий ветер, и мороз будет хватать тебя за щеки, а ты кутаться в воротник…

Звонок.

– Да.

– Привет! Я знаю тему твоей курсовой! Скажи, я угадала, ты же возьмешь эту тему? Это будет открытие! Или даже не курсовой, а диплома, если работа будет долгой, и за несколько месяцев ты не успеешь ее разгадать.

– … Я, наверное, не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Точнее сказать, я совсем не понимаю. Откуда такая восторженность. И какая тема тебе, наверное, приснилась во сне, как Менделееву?

– Ты не слышала новости сегодня? Тогда включи телевизор или почитай в интернете. Об этом говорят и пишут все. Это открытие, наверное, одно из самых грандиозных, его даже не с чем сравнить. Только, если с расшифровкой в 1917 Н.Ф.И.

– Марина, Н.Ф.И. расшифровали в 1914 году, и это было предположение, и только в 1930 подтвердилось, что Н. Ф. И. – Наталья Федоровна Иванова, и цикл стихов, посвященных ей «загадка Н.Ф.И.», так и назвали Ивановским циклом. Но теперь я хотя бы начинаю понимать, что мы о Михаиле Юрьевиче говорим, да?

– Включи, посмотри и перезвони, расскажешь, что думаешь. Хотя нет! Стой! Я должна тебе сказать сейчас сама, иначе лопну. Это связано с найденным стихотворением, предположительно пера Лермонтова. Они почти уверены, эксперты. Его нашли в архиве, в книге Карамзиных, похоже, его последнее произведение, написанное перед отъездом из Петербурга в 1841 году.

– О! Да, нужно послушать, почитать, обдумать. Я перезвоню… Прости…

Все! Мысли мои бешено начали бег наперегонки друг с другом. Хотя – стоп! Нужно узнать информацию, а не судорожно вспоминать, кому они могут быть посвящены. Я даже не знаю, что именно он написал, как я могу понять – кому?.. Да, логика нарушена. Включила телевизор, пока жду новости, залезла в интернет. Информация уже есть. Так, так, что пишут…

«Сенсация…. Найдено ранее неизвестное произведение великого русского поэта М.Ю. Лермонтова…» Если систематизировать основные выдержки прочитанного мною, то все сводилось к нескольким пунктам:

1. Предположительно его пера, с большой долей вероятности.

2. Пока ведутся работы по изучению, стихотворение не будет опубликовано в полном виде, оно без названия и без посвящения, и как обычно тогда называют по первой строчке – «Светит прекрасная луна..»

3. Стих был написан на отдельном листе и вложен в альбом Карамзиных, что и повлекло выпадение листа из книги, он хранился в коробке, где и находился альбом. Это позволило сейчас при работе найти столь ценную пропажу.

4. Оно было написано быстрым почерком, предположительно, не придумано заранее, а написано в этот же вечер, последний вечер Михаила Юрьевича в свете Петербурга.

Больше ничего узнать не удалось. Перезвонила Марине, она моя единственная подруга, больше не с кем поделиться мыслями и идеями.

– Не знаю, что делать. Это очень интересно, но, если лучшие научные сотрудники бьются над тем, что бы узнать, кому оно посвящено, могу ли я делать это же.. Может, в этом и нет тайн никаких. Конечно, было бы интересно самой провести анализ произведения, пока оно не изучено вдоль и поперек другими исследователями, пока есть, над чем подумать, и хоть какие-то свои мысли высказать на этот счет, а не то, что пересказывать доводы других «заслуженных мужей». Да! Я бы очень хотела провести анализ стихотворения. Вот в чем будет моя работа. Даже, если параллельно с историками и литературоведами, но это будет моя работа. И даже, если она покажется не очень обстоятельной, но я постараюсь провести ее на уровне, по всем правилам анализа. В Москве, и в Питере я, наверное, не добьюсь копии стихотворения. Но, мне кажется, я знаю, где у меня есть возможность пробить стену бюрократии и скрытнечества.

– Я тоже догадываюсь, куда ты собралась. Но, я не могу тебя сопровождать. Я еще не все экзамены сдала, а скоро День студента, время у меня, как ты понимаешь, в обрез. Держи меня, пожалуйста, в курсе событий. Это так интересно!

– Конечно! Не проблема! Может даже это и хорошо! Для меня это особое место силы, ты же знаешь. Как храм, место, где мне не бывает скучно, а душа и сердце наполняются светлой, но печальной энергией, которая дает мне силы. В общем, в Тарханы!

Тарханы и Михаил Юрьевич

Кто-нибудь задумывался о том, как складываются наши предпочтения. В целом, и в частности: в литературе, искусстве, в еде, одежде и пр. Я знаю точно, что моя любовь к золотому веку поэзии началась с Лермонтова Михаила Юрьевича, а к Михаилу Юрьевичу в свою очередь зародилась в 5 классе. Когда я вошла в кабинет русского языка и литературы. У нас в классе было 3 окна. Между первым и вторым окном висел портрет Пушкина, а между вторым и третьим – портрет Лермонтова. И, первое, визуальное впечатление 10-летнего человека, переступившего порог класса, было таким: Лермонтов – более симпатичный, чем Пушкин. Пушкин, со своей шевелюрой, улыбкой, бакенбардами, задорным взором, всем видом излучал радость. Михаил Юрьевич, напротив, в военной форме, с грустной улыбкой и печальным взглядом, в котором чувствовалась загадка. Что может быть более трогательное для девичьей души, чем печаль в глазах? К тому, же, я сидела во второй части класса и наблюдала этот взгляд на протяжении 7 лет, к окончанию школы даже начало казаться, что я понимаю, о чем он молчит. Но, это первое, визуальное впечатление. Далее последовало изучение творчества. И, безусловно, мне более импонировало и вызывало отклик пронзительная, пусть часто и трагическая лирика Михаила Юрьевича. Глубокие, очень точно описанные, затрагивающие струны именно моей души, я понимала, что хотел передать мне автор и откликалась. Михаил Юрьевич был мне понятен и объективно эмоционально более близок, чем кто-либо из писателей и поэтов.

А Тарханы – это особенное место! Доехать в это имение из Москвы не составляет никаких проблем. Я стремилась, как можно скорее попасть в усадьбу. Там меня охватывают эмоции, которые невозможно передать словами. Слезы сами выступают на глазах, как пелена. Через них я смотрю на барский дом, как игрушечный – желтый дом с мезонином и белой оградой балкона, к которому идут подъездные дороги, с обеих сторон растут высокие деревья. Церковь рядом. Уют, спокойствие, провинциальность и тихость этого места сплетаются со всем трагизмом, которое пришлось пережить этому месту, со всей болью его обитателей от потерь близких людей, времени забвения, разрухи. Только представить, что в доме, где рос маленький Миша, во время советской власти был курятник, и возможно, это было единственный выход для спасения и сохранения дома, и дальнейшего восстановления в наше время. Сейчас – это место паломничества для людей, любящих творчество и интересующихся личностью Михаила Юрьевича. Я очень люблю бывать здесь именно в не сезон, когда людей почти нет или нет вовсе. Селюсь гостиничный домик – сруб. Рядом с территорией усадьбы построены гостевые дома, стилизованные под избы 19 века, с минимумом мебели, но, все в целом, очень атмосферно. Но, главное – это вид на усадьбу, который открывается из домов. Вот и сейчас я приехала в конце января, когда людей нет, дом специально подготовили для меня. Быстро заселилась и практически побежала в Центр посетителей. Меня здесь все знают, я бываю здесь ежегодно. Иногда просто гуляю, хожу и «напитываюсь атмосферой, как губка, которая потом перерастает в эмоции, а они дают мне внутренний баланс и жизненные силы. Вот такой «круговорот сил» происходит внутри меня. А потом энергия иссякает и нужно ехать за следующей порцией подзарядки.

А иногда задаю много вопросов, особенно, если меня беспокоит что-то, на что я не могу ответить сама. Часто это просто рассуждения, и мои вопросы не имеют точных ответов, они больше связаны с переживаниями в какой-то момент жизни. И ответить на этот вопрос мне мог бы только Михаил Юрьевич, но спросить его не предоставляется возможным, поэтому остается только рассуждать с умными людьми об этом. По крайней мере, мне так казалось ранее…

– Добрый день! Как я скучала по вам, и по Тарханам, конечно!

– Добрый день, Машенька! Ждали тебя, но чуть позже, каникулы еще не начались. Или ты закончила раньше? И смогла выбраться.

– Да, так оно и есть. Закончила раньше и решила не ждать начала каникул официально. У меня к Вам вопрос, это очень важно для меня. Вы же слышали о сенсационном нахождении стихотворения. И я слышала. Подскажите, у вас уже есть копия этого произведения, мне бы поработать с текстом так хотелось. Думала написать научную работу по нему. Пожалуйста, помогите мне! Мой интерес строго научный, я не ищу дешевых сенсаций. После этой новости, я спать не могу нормально, меня так и раздирает изнутри, так я хочу увидеть это стихотворение. Не отказывайте мне!

Наверное. Моя пламенная речь тронула бы кого угодно, даже с каменным сердцем. Я искренне, очень хотела этого: голос дрожал и глаза горели. К тому же меня в музее знали. Знали, что я студентка, изучающая 19 век, знали, что Лермонтов – моя страсть. Причин не доверять мне не было. Но, они только отправили запрос на получение копии произведения. И пока сами ждали. Обещали дать мне копию рукописи, когда она попадет к ним, но, когда это будет, через день или через неделю, или через месяц – кто может знать.

– Спасибо! Я буду ждать. Если можно, я бы хотела походить по дому. Вы не возражаете, нужно эмоционально подзарядиться. Я помню все предосторожности. Оригиналы вещей не трогать, не садиться ни на что. Все – помню. Просто пройдусь, освежу воспоминания.

Со мной даже смотритель не пошла. Как хорошо, что мне доверяют, и я смогу походить в одиночестве, наедине со своими мыслями. Походить, погрустить, помолчать.

Вот я на дорожке к дому. Вся картина торжественно –белая, как невеста в день свадьбы. Почему такие мысли, я не знаю. Но, очень красив дом и подъездная дорога, с укрытыми снегом деревьями. Картинка, как на рождественской поздравительной карточке. По правую сторону памятник Михаилу Юрьевичу. Подойти и погладить его руку, поздороваться, улыбнуться, спросить разрешения войти в нему в дом. Далее, пройти, так называемый, дом ключника и конторщика. Ранее здесь жили дворовые крестьяне помещицы Арсеньевой, бабушки Михаила Юрьевича. Сейчас здесь музей с аутентичными вещами той эпохи: утварь, орудия труда, одежда. Вот передо мной барский дом и рядом, чуть утоплена церковь во имя Св. Марии Египетской. Построена она на месте старого большого барского дома, который снесли после смерти единственной дочери Арсеньевой и матери Михаила Юрьевича. Еще немного и я буду у цели. Дом. Первый этаж. Сени, передняя, зала. Зала, одна из моих любимых комнат, как всегда много света, много окон, чуть задержалась здесь, улыбнулась, когда увидела портреты всей семьи: Мария Михайловна, Юрий Петрович, Михаил Юрьевич, еще все вместе, когда портреты висят так особенно заметно, что Михаил был очень похож на маму. Как говорили в то время: «Добавьте к ее портрету усы и военную форму, и Вы получите внешность сына.» Представила маленького Мишеньку, который сидел и играл или рисовал здесь около своей бабушки или пил чай и смотрел в окно, и созерцал красоту природы, в любое время года. Прошла дальше. Гостиная, в голубом цвете, украшена картиной Михаила Юрьевича «Кавказский вид», далее столовая и чайная комната, классная комната, где проходили занятия начального курса с гувернером-учителем. Но, это все не то… Нужно идти дальше, на второй этаж! Вот! 4 комнаты в мезонине. Две принадлежали бабушке – Елизавете Алексеевне: кабинет и спальня, портрет внука, один из самых удачных, на мой взгляд. Две оставшиеся – Михаилу Юрьевичу: кабинет и комната. Из личных вещей: трубка и портсигар, его дорожная шкатулка, печатка, портреты: отца, друга- Раевского и Вареньки Лопухиной. Странно, она – жена другого человека, а вошла в историю, как Варенька – единственная истинная любовь поэта. Вот, то место, куда я стремилась попасть, куда меня тянет с неописуемой силой. Где я могу постоять, помолчать, подумать обо всем и ни о чем конкретно, постараться объять необъятное одной мыслью, понять скрытый смысл жизни. Мне кажется, здесь я могу все! Опять глаза заслонили слезы. Как несправедлива жизнь, забрать гения, не только в литературе, но и прекрасного художника, человека великого ума, начитанного и умного, развитого всесторонне, и не оставить после него даже ниточку, в виде детей, забрать его так рано в неполных 27 лет, и не дать ничего взамен. Это так не честно… Последний раз Михаил Юрьевич был здесь, в Тарханах с декабря 1835 по март 1836. Сейчас – конец января. В это время ОН был здесь, ходил, шутил с бабушкой, смеялся с дворовыми, молодого барина любили слуги, а он тепло относился к ним. Пелена опустилась на глаза, слезы льются уже потоком, сердце сжалось и я боюсь, как бы не зареветь навзрыд от жалости и безысходности предвещающих событий.

Меня вывел из ступора гул и непривычная суматоха за окном. Такое ощущение, как улей начал шевелиться, все копошится, двигается, ощущается жизнь. Это так странно. Все было тихо и сонно, и мертво, и вот в один момент ожило. Я не сразу поняла что случилось.

– Ермолай? Ермолай! Где ты?

Кто это? Так громко кричит здесь? Напугал меня, как водой холодной облили. Что-то вокруг изменилось. Вроде все то же, и все не то. Ничего не понимаю.

В комнату практически влетел юноша, я отскочила к окну. Юноша подошел к столу, сел, стал перебирать листы, взял перо, что-то быстро начал писать. Темные волосы взъерошены, в халате. Запустил руку в голову стал импульсивно теребить и без того помятую прическу, если ее можно было так назвать. Поднял глаза, посмотрел в окно мимо меня. И здесь я поняла, что меня-то он не видит. Абсолютно в этом уверена, так сыграть было нельзя. Его взгляд сбил меня с толка. Он был не знаком мне – это точно, но что-то до боли знакомое в нем было.

– Барин, ты звал меня?

– Ермолай! Ну, наконец-то ты! Тебя только за смертью посылать. Ты узнал?

– Да, хотят звать тебя на крестины. Трое ждали твоего приезду. Говорят, наш барин лучший крестный нашим детям, не забудет о них вовек.

– Конечно! Когда крестины назначены? На послезавтра? Тогда нужно съездить и купить, все, что нужно по этому случаю. Серебряные ложки и угощения, мешочки с монетами сам подготовлю. Остальное – с тебя.

– Да, барин. Все сделаю.

– Grand mamie видел? Как она?

– Ждет Вас.

– Да, иду.

Он порывисто вскочил с места. Направился к окну. Остановился около меня, буквально в шаге. Я ощущала жар, и дыхание, так близко он стоял от меня. Кто же ты? Мысли, которые крутятся в моей голове, не могут быть правдой. Этого не может быть! Он смотрит в окно, жадно вглядываясь в картину природы за стеклом, а в его глазах можно увидеть, как происходит мыслительный процесс, молниеносно, внутри ведется диалог –это очевидно. Один -кто-то жестокий и яростный это видно по взгляду, он-колючий и жесткий, но сменяется на более мягкий и добрый, волнами. Значит, диалог проходит между двумя людьми. Никогда не видела такой живой взгляд, такой говорящий сам за себя. Как же интересно наблюдать за человек в работе, когда он уверен, что его никто не видит. Я улыбнулась. А молодой человек подошел к столу сел и стал делать записи на листе. Что-то быстро писал. Как я могла не подойти и не заглянуть? Могла ли? Кто-либо мог бы? Зная, что находится в безопасности, но насколько долго это будет продолжаться? А вдруг, если я подойду, если шевельнусь – меня заметят. Шевельнула рукой – нет реакции, сделала шаг – не привлекла внимание, подошла ближе – уверилась, меня не видят. Заглянула через руку, чуть-чуть, самый краешек, только посмотрю и все. «Он – стар и глуп… Но после вспышки я замечал разницу убийственную для них. Ни одна меня не привязала… Был скромен -бранили за лукавство – это привело к скрытности; остро чувствовал –никто не любил – оскорбляли – стал злопамятен; чувствовал себя выше – меня ставили ниже – стал завистлив; готов был любить весь мир – никто не любил меня – научился ненавидеть. Все лучшие чувства умерли в глубине сердца…»

Это же выдержки… Подготовка к работе над драмой «Два брата». Да, все стало ясно, как божий день! Это – он! Могла ли я не дотронуться до него. Конечно, нет! Это – мечта моей жизни, и он так близко. Я протянула руку и коснулась его волос, они такие жесткие, как, впрочем, я и ожидала. Мне очень хотелось коснуться его руки. Касание, кончиками пальцев его пальцев. И, как удар тока, как статическое электричество. Что-то, наверное, все же он почувствовал, так как резко поднял голову и посмотрел прямо на меня, т е сквозь меня, там, где было что-то, что доставляло ему чувство дискомфорта. Он не понимал, что именно, но что-то ощущал, бесспорно. Я затаила дыхание. Он встал, стоял прямо передо мной, но не мог меня видеть, а я могла заглянуть в его глаза, пронзительные, черные. Кто-то, по-моему Сушкова, сравнивал их с угольками, вот сейчас они были такими – два уголька, смотревшие прямо на меня, но не видящих ничего.

– Мишель, любовь моя! Я хотела с тобой поговорить.

– Да, Grand mamie, весь во внимании.

– Когда ты едешь в Ефремов? Нужно закончить дело.

– Да, я помню, после 20 января я еду. Закончу дела с наследством, подпишу, все, что нужно и вступлю в права. Все, как мы говорили ранее.

Его взгляд смягчился, он стал любящим всем сердцем внуком.

Я аккуратно вышла из комнаты, пошла вниз по ступеням, пытаясь осознать все, что случилось. Мысли разрывали голову. Как это может быть?! Спустилась вниз и столкнулась с семьей, которая поднималась наверх с экскурсоводом… Вот и все. Это все, что было, оно вообще было или только мне приснилось или почудилось.

У меня есть мой любимый гостевой дом, из окна кухни в нем открывается вид на усадьбу. Вечером барский дом подсвечивается, и он смотрится просто изумительно. Сейчас падает снег, крупными хлопьями он кружится и ложится мягкой периной, создавая еще более прекрасную картину. Никого нет, только дом в лучах прожектора, и я. Конечно же, я не спала, в обычном смысле этого слова, просто не могла заснуть. Столько мыслей в голове. Задремала я, сидя на лавке и смотря на усадьбу, только с одной мыслью. Я хочу повторить этот опыт! Я очень хочу еще раз увидеть его!

Утром, как только рабочие часы позволили, я была уже на месте. Так рано еще для посещения дома. Я так надеялась повторить эксперимент. Но! Обитатели еще могут спать. Нет, не хочу вторгаться в их утро. Пойду, прогуляюсь по территории парка. Мое любимое место – задний парк, как я его называю, парк за барским домом. С прудом и мостиком, как с картинки, Темной и оттого романтичной аллеей и Тайной беседкой. Очень укромное и личное место для прогулок и мыслей про себя самого. Это то, что мне нужно, что бы вернуть равновесие. Вопросы, которые меня мучали. Как это возможно? Что я сделала такого, что бы это случилось? Было ли это случайно? Можно ли это повторить? Алгоритма действий, конечно, не было. Только интуитивные попытки повторить это действие. Что произошло вчера? Я думала, что Михаил Юрьевич был здесь последний раз в это время, т е в конце января 1836 года. Представить, что я сейчас в этом времени? Или, что-то еще. Нет, так специально не получается, я очень сосредоточена. Нужно что-то еще. Что я упускаю? Что-то я упускаю, и я это понимала, но что… Иду машинально, через мостик, оборачиваюсь на барский дом, как он прекрасен в своем белом пуховом наряде, решетчатый мост, вторящий ограде балкона, пруд, как зеркало. Задержаться в центре моста, вижу и беседку, и дом, и церковь. Выхожу на Темную аллею. Понять, почему она носит такое название можно летом, когда близко посаженные деревья смыкаются создавая эффект арки, что скрывает людей, идущих по ней, от посторонних глаз, а зимой, конечно, этого эффекта нет. Мысли в моей голове пропадают, я вхожу в состояние полузабытья, просто иду машинально, т к знаю, куда я хочу прийти. Иду. Подхожу к Тайной беседке. И останавливаюсь, как вкопанная.

– Доброе утро, mademoiselle! Мария Андреевна, я ничего не путаю? Рад Вас встретить, хотя это несколько неожиданно. В такой час, в парке. Я не слышал подъезжающего экипажа.

– Доброе утро, Михаил Юрьевич! Моя карета ждет меня перед въездом в усадьбу. Меня не приглашали, и я не с официальным визитом, а лично к Вам, с поручением. Я здесь проездом из Москвы в Пензу и решила заехать, навестить Вас, так как дала слово одной известной нам даме, общей подруге. И не могла нарушить своего обещания. Время не позволяет так рано наносить визиты, решила скоротать время в парке. И как удачно встретить Вас здесь.

Боже! Что я несу. Я не была к этому готова. Я же была уверена, что меня не увидят, даже, если эксперимент удастся, как и вчера – я буду невидимкой. Понаблюдаю за жизнью. Я была не готова к личному контакту! Мысль, которая бежала параллельно, как я выгляжу? Во что я одета? В меховую безрукавку и платье, с завышенной талией, все, как обычно для меня. Я же хотела пойти в дом, отлично, что не в джинсах, ура! И вполне могла сойти за барышню 19 века, придираться к тканям не будем. Так, что дальше? Я не совсем понимаю, что говорю. Про какую даму я сказала. Похоже, что Вареньку Лопухину, точнее уже Бахметьеву. Буду и дальше гнуть эту линию. Их последняя встреча состоялась в Москве в декабре 1835, уже после ее свадьбы, которая состоялась в мае 1835. Явно встреча была не из теплых и дружеских. Он – уязвлен, она- обижена. Ничего хорошего друг другу они наговорить не могли. Это сейчас я могу рассуждать более ли менее здраво, а тогда эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунды. Один вопрос решили, причину приезда и повод для этой встречи в парке я нашла. Вопрос, который оставался у меня, откуда известно мое имя, причем настоящее. Меня с кем-то перепутали или…