Карл Бер. В поисках «Подсолнечного царства»

© Роман Русинов, 2021

ISBN 978-5-0055-0815-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

В тот день небольшая аудитория Санкт-Петербургского университета была, как никогда, переполнена. Хотя университетское начальство и пыталось ограничить наплыв студентов и вольнослушателей, пуская их на лекцию профессора естествознания Кенигсбергского университета Карла Бера исключительно по билетам, в ней было яблоку негде упасть, всеми правдами и неправдами студенты пробирались на эту лекцию, не взирая ни на строгих с виду контролёров, некоторым из которых они заранее заплатили баснословные деньги за одно право присутствовать на лекции заграничного светила, ни на чрезмерную тесноту в аудитории – мест за партами всем не хватило и люди сидели на корточках в проходах, прижимались к стенам, сидели и стояли на подоконниках, но эти неудобства были ничем по сравнению с чрезвычайно интересной и занимательной лекцией, посвящённой вопросу происхождения видов и истории их приспособления к различным условиям жизни.

– Возьмём, к примеру, мамонта. – продолжил свою речь профессор, привычным жестом поправляя пенсне, постоянно сползавшее с его большого мясистого носа. – С первого же вида становится ясно, что он абсолютно не приспособлен к жизни в тех природных условиях, в которых живут его собратья слоны. Первое отличие мамонта от слона – это, конечно же, его размеры – две с половиной сажени росту и вес, по самым приблизительным подсчётам, достигавший почти 12 ластов. Конечно, вы можете подумать, что животное таких исполинских размеров способно вырасти только в тропиках, где для этого есть все необходимые условия, но далеко не всё так просто. Холодный климат России, как ничто другое, способствует развитию гигантизма у живых существ, что неудивительно, ведь для жизни и работы в условиях холодного климата нужны очень большие энергозатраты, а их способно выдержать только очень большое физическое тело и, если посмотреть остальные особенности анатомии мамонта, то можно увидеть, что возможности для его создания у него были. Второе главное отличие мамонта от слона, обеспечившее его выживание и вполне благополучную жизнь – это устройство его челюстного аппарата. Первое отличие, которое буквально сразу бросается в глаза, это, конечно, бивни – разросшиеся верхние резцы, которые служат хоботным млекопитающим для добычи пищи и обороны от врагов, хотя, – тут же поправил себя Бер – я крайне сомневаюсь, что до появления человека у мамонта могли быть естественные враги, но ни в этом дело. Несмотря на сильное внешнее сходство, бивень мамонта и бивень слона абсолютно различны по своему внутреннему устройству. Слоновий бивень состоит из мелких костяных пластинок, расположенных крупной сеткой под углом в 115 градусов. Внешне устройство бивня мамонта в точности повторяет устройство слоновьего бивня: те же костяные пластинки, расположенные под углом, только угол между ними достигает 90 градусов, да и расположены они более плотно, чем у слона, что не только само по себе укрепляет бивень, но и способствует его минерализации, превращая в один из самых прочных поделочных материалов на Земле. Остальные зубы мамонта в количестве двух штук тоже свидетельствуют о приспособленности этого животного к условиям России. Сходства с зубами слона тут не наблюдается: по своему внешнему виду зуб мамонта напоминает стиральную доску, состоящую из эмалевых гребней, тесно соединённых между собой дентином. Подобная конструкция не только предотвращала быстрый износ зуба, но и позволяла мамонту справляться с самой твёрдой пищей, в которую входили не только травы и коренья, которые это животное выкапывало из земли своими бивнями, но и хвойные деревья. Да, да, господа, не удивляйтесь. – ответил Бэр на недоумённые возгласы студентов – По самым скромным подсчётам, сила челюстей мамонта была достаточной, чтобы с одного раза напополам раскусить большое сосновое бревно, да и в желудках трупов мамонтов, которые время от времени находят в Сибири, обнаруживают древесную щепу, подтверждающую тот факт, что мамонты придерживались самой разнообразной диеты, в том числе древесной. И, наконец, густой шерстяной покров, который не только поддерживал температуру тела мамонта в приемлемом для жизни состоянии, но и который при этом камня на камне не оставляет от эволюционной теории Жана-Батиста Ламарка, ведь, согласно ей, мамонт произошёл от обычного слона, у которого в связи с общим похолоданием развились признаки приспособления к изменившейся окружающей среде, но на самом деле, если учесть масштабы этого похолодания и его скорость, обычные слоны вымерли бы полностью быстрее, чем смогли бы приспособиться к изменившемуся климату. Опровергает мамонт и ещё одну теорию, которую я услышал недавно в Академии Наук от наших многоуважаемых астрономов – в очередной раз поправив пенсне, продолжил Бэр – которые всерьёз полагают, что в древности произошла смена магнитных полюсов Земли и тропическая зона, в которой обитали мамонты и представители иных видов, ныне в большом количестве обитающих в Африке и тропической Азии, превратилась в ледяную пустыню. Более подробное изучение так называемой «мамонтовой фауны», в которую, помимо собственно мамонта, входят также дикая лошадь, шерстистый носорог, зубр, тур, овцебык, як, олени исландский и северный, верблюд, сайгак, дзерен, лось, кулан, пещерный медведь, пещерный лев, пещерная гиена и саблезубый тигр, говорит о том, что эти животные были идеально приспособлены как раз к российскому климату и ни к какому другому и в приписываемых больным воображением им тропических ландшафтах они бы попросту не выжили, вымерев от жары и отсутствия привычной пищи, так что, услышав от кого-нибудь из своих знакомых, что магнитные полюса Земли в самом скором времени поменяются и Санкт-Петербург окажется посреди тропического леса или того хуже – ледяной пустыни, вы с самой чистой совестью можете посмеяться над его словами, как над неудачной шуткой. Вы, конечно, спросите меня, как же трупы представителей мамонтовой фауны оказались во льдах Арктики, в том числе и на островах Ледовитого океана, никогда не имевших связи с сушей? – задал риторический вопрос Карл Бэр и, услышав одобрительные возгласы, тут же сам на него и ответил – Мы считаем, что сии туши – это следствие того самого гигантского наводнения, широко известного нам по Библии под названием «Всемирного потопа». Гигантская волна неизвестного происхождения в стародавние времена обогнула весь земной шар, не только уничтожив ряд человеческих цивилизаций располагавшихся в удобных для жизни местах и убив многие тысячи животных, но и унесла их трупы на север, где они в результате резкого похолодания вмерзли в вечные льды, которые только сейчас и очень неохотно начали расставаться со своими жертвами…

Увлечённые интересной лекцией профессор и слушатели не обращали ровным счётом никакого внимания на левый угол галёрки, где скромно примостился молодой человек в мундире Корпуса флотских штурманов. Лекцию профессора Бера он слушал бесстрастно и на его волевом и обветренном лице не дрогнул ни один мускул. Лишь когда Карл Бэр начал излагать теорию о гигантской волне, он быстро достал из карманной сумочки листик бумаги, карандаш и быстро что-то нацарапал. Закончив, он передал листочек со своим вопросом нижесидящему студенту и так, по цепочке, послание молодого офицера дошло до профессора Бэра. Пробежав глазами адресованный ему вопрос, Карл Бэр поправил пенсне и продолжил свою речь:

– Мне тут поступил вопрос, в чём заключается моя уверенность в существовании гигантской волны, возникшей вследствие Всемирного потопа. Объясняю: последние исследования рек России, впадающих в Ледовитый океан показали, что их долины и частично русла сложены лессовыми материалами, которые, со стопроцентной уверенностью, возникли в результате перемещения гигантских масс породы, вызванного гигантской волной, причём в пользу этого предположения говорит толщина породы, не характерная для ветрового или наносного лесса и расположенность его строго по долинам рек, как бы обтекая районы с выходом коренных пород. Вторым важным доказательством волновой теории является такое явление, как мерзлота, целиком застилающая весь север России и Сибири и к 60 градусу северной широты разбивающаяся на отдельные острова, что полностью укладывается в волновую теорию, ведь после Всемирного потопа вода с земной поверхности сошла далеко не одномоментно, к тому же в самом скором времени наступило общее похолодание, что вызвало не только замерзание вод Всемирного потопа, находившихся к тому времени на поверхности Земли, но и промерзание почвы под ними. И, наконец, в области Северного Полюса Земли расположена зона постоянного антициклона – зоны повышенного атмосферного давления, возникшего и до сих пор существующего во многом благодаря тому гигантскому напряжению воздуха, которое породила волна, порождённая Всемирным потопом. Так что неопровержимых доказательств волновой теории существует масса и они идеально вписываются в существующую научную картину мира. Благодарю всех за оказанное внимание! – сказал Карл Бэр и с этими словами сошёл с кафедры под бурную овацию, устроенную ему студентами и вольнослушателями Санкт-Петербургского университета. Находясь в аудитории, Карл Бэр первым делом вытер со своего лба обильно выступивший пот, что поделать – лекция перед столь большой аудиторией далась ему с большим трудом. Протирая лоб газовым платком, он не заметил, как к нему сзади тихо подошли, а когда он, наконец, обернулся на стук подкованных сапог, то увидел перед собой низкорослого прапорщика Корпуса флотских штурманов, украшением его когда-то симпатичного, а теперь как будто обваренного овального лица служили черные топорщившиеся волосы, такие же маленькие усики и карие глаза.

– А, молодой человек, очень приятно с вами познакомиться. – сказал профессор, протирая свое пенсне, а затем снова водружая его на законное место – Это же вы написали мне вопрос о волновой теории? – и, получив в ответ утвердительный кивок, продолжил – Весьма похвально, что такие молодые люди интересуются естественными науками, но хотелось бы узнать, почему вы сомневаетесь в теории большой волны, которая последовала вслед за Всемирным потопом и до неузнаваемости перекроила ландшафты севера России?

– Для начала позвольте объяснить, кто я такой. – ответил прапорщик – Меня зовут Станислав Август Циволька и в настоящее время я служу в Корпусе флотских штурманов в чине прапорщика. Последние 3 года я исследовал архипелаг Новая Земля и за это время нашёл множество доказательств того, что он был когда-то частью приличного размера материка и более того – на этом материке когда-то существовала довольно высокоразвитая цивилизация…

– Какая высокоразвитая цивилизация? Неужели сами гипербореи? – с наигранным интересом спросил профессор.

– Мне понятен ваш скепсис, господин Бер, я, честно сказать, сам до сих пор не верю в то, что мы нашли. – спокойно, но при этом твёрдо, ответил Циволька – Но то, что мы нашли на Новой Земле следы допотопной цивилизации – это факт…

– И что же вам удалось найти на Новой Земле? – в душе посмеиваясь над столь доверчивым молодым офицером, спросил Бер – Неужели колесницу Аполлона?

– Ну, колесницу Аполлона, в которую запрягались лебеди, мы пока не нашли. – ухмыльнувшись, ответил Циволька, сделав при этом особое ударение на слове «пока» – Не попадались нам ещё и останки гипербореев, «возросших из крови прежних титанов», но вот следы их деятельности мой отряд находил на Новой Земле повсеместно…

– И что же это за следы? – спросил Карл Бер. По правде говоря, этот флотский прапорщик со своими «остатками Гипербореи» уже начал его раздражать, но профессор Карл Эрнст Риттер фон Бер Эдлер фон Хутхорн (хотя здесь, в России, его называли много проще – Карл Максимович Бер) был человеком высокой культуры, а высшим достоинством высококультурного человека во все времена считалось умение держать под контролем свои эмоции, особенно такие сильные, как раздражение и гнев. Август Циволька тем временем спокойно рассказывал о своих новоземельских находках:

– Обследовав Южный остров архипелага Новая Земля, мы нашли множество артефактов, относящихся ко временам допотопной цивилизации, не исключено, что именно к гиперборейской. Главные находки нами были сделаны во внутренних районах острова, где в настоящий момент человеческое присутствие минимально. В районе истоков реки Пуховая мы обнаружили руины древнего храма. Да, да, профессор, вы не ослышались – именно храма, а не святилища или жертвенника. Мы наткнулись на две целые пирамиды высотой примерно 37 саженей и которые, что называется, с головы до пят были украшены различными узорами, в основном зигзагообразными и спиралевидными, два лабиринта, подобных тем, которые находят на Кольском полуострове и Соловецких островах, а также порядком подпорченное эрозией каменное изваяние крылатого существа, у основания которого лежало множество мелких фигурок подобных «ангелов». Кстати, одну такую фигурку я привёз сюда. – и с этими словами достал из кармана форменного сюртука маленькую каменную фигурку и подал её Карлу Беру. Профессор с растерянным взглядом вертел в руках маленькую фигурку из диабаза в виде трехглавого существа неизвестного пола, одетого в странной формы платье и с крыльями, напоминающими крылья российского двухглавого орла. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это явно не переделанный северными народами образ христианского ангела или своего духа-хранителя, а тактильные ощущения красноречиво говорили о том, что статуэтка, попавшая к нему в руки пришла из настолько седой древности, о которой не сохранилось даже легенд, но рациональная часть его мышления упорно отказывалась признать очевидное и Карл Бер решительно заявил:

– Голубчик, это, конечно, похвально, что вы так преданны овладевшей вашим разумом теории, как благородный рыцарь – даме своего сердца, но мне придётся вас огорчить. Давно доказано, что самоеды, проживающие на континенте и время от времени, конечно же, бывающие на Новой Земле, видят душу человека именно в виде вот такого крылатого существа, а за неимением на Новой Земле кости и дерева вырезали такие фигурки из камня, которого там предостаточно, причем у них, судя по всему, имеются технологии обработки камня, которые пока нам недоступны, а отсутствие следов ручной обработки объясняется воздействием сурового климата и времени, так что успокойтесь, гипербореев никогда не существовало. – и с этими словами буквально сунул статуэтку в руки Цивольки, демонстративно повернувшись к нему спиной. Сам Циволька уже тихо закипал от ярости, готовый вот-вот наброситься на профессора с кулаками, но вовремя сдержался и сказал те слова, которым суждено было кардинально изменить лицо российской науки:

– Слушайте, профессор, а почему бы вам не подтвердить истинность ваших доводов на Новой Земле? Да, да – продолжил Циволька, когда ошарашенный таким предложением Бер обернулся на его слова – Именно там. В ближайшее время я отправляюсь в экспедицию на Новую Землю с целью картографирования Южного острова и исследования недавно открытого пролива Маточкин Шар. Основные участники этой экспедиции на Новую Землю, как и предыдущих – матросы и офицеры Русского императорского флота, которые хорошо разбираются в морском деле и картографии, но в естественных науках, сами понимаете, не бельмеса ни понимают. Понимаю – спокойно продолжил Циволька, поймав на себе недоумённый взгляд Карла Бера – Такие важные решения в одночасье не принимаются, да я вас и не тороплю. Вот мой адрес в Санкт-Петербурге – протянул он профессору свою визитку – по которому вы можете меня найти. В Петербурге я пробуду ещё неделю, утрясая мелкие вопросы, связанные с экспедицией, надумаете ехать – отправляйте посыльного. Честь имею! – и, вежливо поклонившись, Циволька быстро вышел из аудитории.

Как он прибыл к себе домой, Карл Бер долго вспомнить не мог. Сказать, что предложение Станислава Цивольки застало его врасплох – значит, не сказать ничего, он был буквально ошеломлён этим предложением, ведь ему только что предложили выполнение его детской мечты о путешествии по России. С самого раннего возраста, когда Карл Бер ещё рос на дядиной мызе Лассила, приносившей, как порой говорили русские, 100 рублей убытка в год, он только и думал, что о естественных науках. Несмотря на то, что его дядя был довольно-таки плохим хозяином, жил чуть ли не в долг, а все без исключения соседи считали его чудаком, он души не чаял в своём резвом племяннике, всячески поощряя его интерес к родной природе. Когда Карлу Беру было 8 лет, он вернулся в лоно родной семьи на мызу Пип под Вейсштейном или, как его называют эстонцы, Пайде – «известняк», в честь горной породы, из которой был построен местный замок и там он уже начал учиться всерьёз, в том числе и естественным наукам. Учился он быстро, в 10 лет он уже принялся за изучение тригонометрии, а в 12 лет составил точную карту имения Пип и именно тогда у него возникла идея путешествия в неведомые земли, особо его манил Крайний Север, но семейные обстоятельства заставили его всерьёз заняться медициной – наукой, не располагающей к странствиям по свету, затем были Дерптский университет, служба военным врачом в Отечественную войну 1812—1814 годов, учёба, а затем преподавание в немецких университетах. За это время мечта о путешествиях стала восприниматься, как детская блажь, а письмо его брата Андрея, казалось, окончательно похоронило её:

«Скажу теперь несколько слов о плане твоего путешествия.

План был бы недурен в просвещенной стране, но не в России,

которая очень отстала в этом отношении и особенно на Крайнем

Севере, где редко видят чужих и где господствует фанатизм и

грубое суеверие; там путешествовать без содействия властей

почти невозможно. Во-первых, при переездах с одного места

на другое, вне почтового тракта, возникают большие трудности,

так что за лошадей приходится платить втрое дороже, и то их

часто не достать. Можно бы избежать этих трудностей, имея

пару здоровых ног. Но нелегко придется в деревнях, где можно

найти только жалкое пропитание, и в этих местах в деревенских

домах невероятная грязь. Второе – тебе придется голодать

во время постов, потому что в постный день никакой право-

славный русский человек не продаст тебе ни молока, ни яиц и

не позволит поставить в печь горшок с мясной пищей. Малейшее подозрение, что ты не принадлежишь к православной вере,

может окончиться самым печальным образом… Хорошо еще, если ты отделаешься побоями, и не отдашь богу душу. Чтобы

избежать этого, надо соблюдать обряды православной церкви.

После кампании 1812 г. русский народ настроен против всего,

что ему не кажется чисто русским, и что ему будут непонятно,

например, задачи твоего путешествия. Тебя могут принять

за шпиона, а это грозит большими неприятностями, даже в более

культурных губерниях. Чего же можно ожидать на берегах

Ледовитого океана? В подмосковной деревне меня чуть было не

убили мужики, потому что я не вполне чисто говорю по-русски,

и если бы со мной не было трех десятков солдат, которые меня

спасли, то что было бы со мной? Вид некоторых необходимых

в путешествии приборов, как термометры, барометры, компасы

и проч., может вызвать подозрение в колдовстве… Все это

делает путешествие на Крайний Север с малым числом спутников

и без охраны со стороны правительства, по моему мнению, совершенно невозможным».1

После таких слов Карл Бер забросил мечту о путешествиях, занимался преподавательской и научной работой в Кенигсбергском университете и только недавно с семьёй перебрался в Санкт-Петербург, где получил место ординарного академика зоологии. Казалось, и после переезда в Россию Бера ждёт такая же тихая лабораторная работа, как ранее в Кенигсберге, но встреча с прапорщиком Циволькой и его предложение перевернули всё. Во время переезда из Кенигсберга в Санкт-Петербург Карл Бер убедился, что всё из того, что писал ему о русских брат – кстати, довольно непутёвая личность – наглая ложь, русские народ радушный и гостеприимный, готовы поделиться последним с путником, а знание и того, кто им обладает, вообще ценят выше золота. Ещё одно обстоятельство, которое склоняло Бера к принятию предложения Цивольки – это временная невозможность заниматься той самой лабораторной работой, к которой он так привык. Лабораторию в Петербургской Академии наук ему не выделили, да и жильё он выбил себе с большим трудом – Академия была крайне стеснена в средствах. Его богатейшая библиотека ещё находилась в пути, ведь Карл Бер, справедливо не доверяя русской таможне, воспользовался для её перевозки знакомством с адмиралом Рикордом, который устроил её погрузку на русский военный корабль, но на доставку и разгрузку томов должно было уйти время, в течение которого профессор был лишён возможности плодотворно работать по основанной им научной дисциплине – эмбриологии, науке о зарождении жизни. Пока ему оставалось только заканчивать свои старые исследования по эмбриологии, начатые ещё в Кенигсберге, но этот ресурс был небеспределен. Да и, наконец, грустно было бы состариться и не исполнить своей детской мечты о странствиях. Одной минуты, за которую в голове пролетели все эти мысли, хватило профессору Карлу Беру, чтобы принять окончательное решение, он умылся и вышел в кухню к обеду, который он должен был разделить с гостями – натуралистом Леманом и художником Редером. Задумчиво прихлёбывая молочный суп, Карл Бер пустым взглядом смотрел в одну точку, не обращая внимания на шутки гостей – соседей по флигелю, в котором Бер временно обосновался со всей семьёй, ни на причитания жены, ещё не обвыкшейся в Санкт-Петербурге. Карл Бер был настолько погружён в свои мысли, что не заметил, как выпалил:

– Слушайте, господа, не хотите ли прокатиться со мною на Новую Землю?

Эти слова в буквальном смысле прозвучали как гром среди ясного неба, Августа Бер, жена профессора, от испуга даже выронила жаровню. Потрясены были и гости: Леман так и застыл с ложкою во рту, не в силах вымолвить и слова, а Редер живо заинтересовался словами профессора и в итоге вытянул из него всю информацию насчёт готовящейся экспедиции.

– Да, герр Бер, нам неожиданно повезло. – заключил Редер – Я Цивольку знаю и знаю хорошо, в своё время мне пришлось договариваться с ним о моём участии в экспедиции на Новую Землю, но тогда она сорвалась – на моё участие не хватило средств, а потом их заработать не получалось, да и Цивольку перевели описывать Абосские шхеры. Я согласен отправиться немедленно!

– Да, да, и я тоже. – сказал отошедший от первого шока Леман – Надоело отсиживать зад в библиотеке Академии…

Услышав слова Лемана про библиотеку, Бер ухмыльнулся. Он и познакомился-то с Александром Леманом, 20-летним студентом Дерптского университета, находившемся в академическом отпуске, в библиотеке Академии Наук, где они приводили в божеский вид старые тома. Подававший большие надежды Александр Леман был идеальным коллегой, не дававшим Карлу Беру, трудоголику от природы, заработаться до смерти. Большую помощь мог оказать и Карл Редер, совмещавший учёбу в Горном институте с работой художником на Санкт-Петербургском монетном дворе и бывший весьма полезен и как художник, и как геолог. Одним словом, без них в путешествии на Новую Землю было не обойтись, да и они сами были готовы отправиться в далёкое и опасное путешествие, о чём Бер решил тут же оповестить Цивольку. Дорога с Васильевского острова на Крестовый, где в ожидании решения вопросов, связанных с экспедицией на Новую Землю, жил Циволька, у Бера и его коллег заняла полдня. Когда они добрались до доходного дома, где временно обосновался Циволька, то застали его за поспешными сборами.

– А, профессор! – обрадовался Циволька, увидев Бера – Да, мне удалось уладить все вопросы, связанные с экспедицией на Новую Землю много раньше, чем я думал и сейчас я отбываю в Архангельск. Вы тоже едете, как я понимаю?

– Да, я еду. – ответил Бер, скрывая подкатившее к горлу волнение – Но поеду я не один, а с этими двумя молодыми людьми. – и тут же представил Цивольке Лемана и Редера. Циволька пристально посмотрел на них и ответил.

– Я, в общем, ничего не имею против участия сих господ в экспедиции, но ехать они должны за свой счёт. Поймите меня правильно, но их участие не планировалось ранее, а на них нужен провиант, лекарства, тёплая одежда…

– Мы это понимаем, господин Циволька. – прервал его Леман – Так во сколько обойдётся наше участие в экспедиции на Новую Землю?