Атмосфера распада. Стихи из-за колючки

лесу, что прям и светел.

Алою кровью ягод

брызнет под ноги ветер.

Настежь раскрою двери,

слушая шорох вербный.

Я с малолетства верил

в этот простор целебный.

В шорох ночного сада,

груши, что одичала.

И ничего, что надо

всё начинать с начала.

Дай мне забыть её! Хоть до рассвета

* * *

Я вспоминаю, грешен, – кольнуло, как иглою, —

тот сад, что занавешен черёмуховой мглою.

Цвела сирень левее, дождём дорожку смыло…

И тихо ветер веял – как из другого мира.

И всё так странно было в неверном этом свете:

наверное, любила ты не меня, а ветер.

Он вновь летит из мрака, что всё плотней и гуще, —

беспечный, как гуляка,

сам от себя бегущий.

* * *

Вот и август уже на исходе,

для дождей служат крыши мишенью,

и опять происходят в природе

неприметные перемещенья.

Блёкнут краски. Их было так много,

остается лишь охра в итоге —

словно капсюль устройства взрывного

щелкнул: миг – и зима на пороге.

Лист кленовый планирует, жилист,

в кронах редких — обилие света:

словно мира душа обнажилась,

как бывает с душой человека.

Словно зная, что с бешеной прытью

вьюга снова спешит на свиданье,

что-то важное хочет открыть он,

недоступное для пониманья.

* * *

Сентябрь распечатал колоду, повсюду червонная масть,

и листья бросаются в воду и долго не могут упасть.

И жмутся, и ластятся к веткам – забытые дети ветвей.

…Как листья, гонимые ветром, кружу я по жизни своей.

В природе – пора золотая, а я у себя же в долгу:

я падаю, но не взлетаю,

поскольку уже не могу.

* * *

Удлиняются жёлтые тени

листьев клена, летящих с утра.

Что такое людские потери

рядом с этой стихией утрат?

Задержись у родного порога,

оглядись, не спеши, уходя,

посмотри, как тоскует природа,

как исходит слезами дождя.

Сыплют капли в разбухшую мякоть

сквозь остатки изреженных крон,

словно хочет октябрь оплакать

листопады грядущих времен.

* * *

Снова задумал январь взбелениться,

так он достал, что я снова растерян.

Хуже тюрьмы и страшнее больницы

это месилово мглистой метели.

И невозможно заняться делами,

слыша, как стекла царапает вьюга.

Как это страшно, когда разделяют

двух человек, что любили друг друга!

Дай мне одно всего только мгновенье,

чтобы сквозь снежные эти заряды

снова настичь тебя — облаком, тенью —

лишь бы, два призрака, были мы рядом.

* * *

Ты слова не жалела нисколько,

ведь за это никто не осудит.

Разлетелись они, как осколки

безнадежно разбитой посуды.

Эту память ни вырвать, ни сжечь, ни

зашвырнуть в огород, словно камень.

Остаюсь, как несчастный горшечник,

я один на один с черепками.

Не сложить их, не склеить, как было.

Примиряюсь с судьбою слепою.

Что ж, все правильно: ты не любила,

не любила казаться скупою.

* * *

Вот он мелькает за прожелтью леса,

вот уже видится более чётко —

нагроможденье стекла и железа,

камня, что красен, как бычья печёнка.

Мир, что еще добродушно-наивен

и бескорыстен, как сытая чайка,

в бусах огней, что надеты на иву, —

словно на праздник собралась сельчанка.

И, как шары биллиардные, к лузе

катятся звёзды… И та, что женою

станет не мне, и волос её узел

ветер рассыплет волною ржаною.

Боже всесильный! Не надо иного

благодеяния, дай только это:

дай мне забыть её – хоть на немного!

Дай мне забыть её! Хоть до рассвета.

* * *

Город угрюмый, изогнутый, острый, как коготь,