Таинственная Кабардино-Балкария. Сто невероятных, загадочных, труднообъяснимых фактов, явлений, событий, происшедших в республике, которую называют жемчужиной Кавказа

Говорящие мумии

Леденящие дух мистические истории о таинственной смерти исследователей, потревоживших покой мумий фараонов, стали сюжетами множества триллеров, голливудских блокбастеров и знакомы практически каждому. Но мало кто знает, что в Кабардино-Балкарии чуть более 240 лет назад, весной 1767 года, имели место аналогичные по своему сюжету события, однако, в отличие от египетских, основанных на домыслах и натяжках, подтвержденные солидной фактологической базой. Но начнем по порядку.

В 1996 году издательский центр «Эль-Фа», где авторы этих строк в то время работали, выпустил сборник документов «Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа в период правления императрицы Екатерины II». Сборник подготовил великий радетель адыгской истории, ученый, чей подвижнический труд (его многотомная «Библиография Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгеи с древнейших времен по 1917 год» не имеет аналогов в российской исторической науке) по достоинству так и не был оценен современниками, Р. У. Туганов. В первый из задуманных четырех томов вошли документы, охватившие период с 1763-го по 1774 год.

В процессе редакторской подготовки было обращено внимание составителя на отсутствие в рукописи некоторых сообщений (исходя из нумерации представленных рапортов), в частности, от кизлярского коменданта генерал-майора Н. А. Потапова. Рашад Умарович ответил, что это легко объяснимо – многие из имеющихся материалов все еще не выявлены, ждут своего исследователя.

В тот момент мы не знали, что один из пропущенных в нашем издании документов уже опубликован владикавказскими учеными, мало того, хотя и хранится в «Осетинских делах» Архива внешней политики России, но имеет самое прямое отношение к Кабарде. Речь идет о рапорте за номером 26, отправленном Николаем Потаповым 3 апреля 1767 года в Святейший синод. Имеющийся на нем гриф «По секрету», которым предварялись документы государственной важности (в частности, «О мерах приведения в покорность горских народов в условиях войны с Турцией», «О защите владельцев Малой Кабарды от владельцев Большой Кабарды…» и т. д.), говорит сам за себя. Публикатор сборника «Русско-осетинские отношения в XVIII веке» (Орджоникидзе, 1984) профессор М. М. Блиев аннотировал его следующими словами: «…о найденном в Чегемском ущелье местными пастухами храме с золотыми и серебряными вещами, а также просьбе прислать Григория в Осетию».

Впрочем, лучше всего об этом расскажет сам документ. Так как он написан на старорусском, передадим его современным языком. Итак, «находящийся в Моздоке господин полковник Копытовской, присланный ко мне с рапортом от 28 февраля от посланного им в Большую Кабарду для сбора разведданных ротмистра Шейдякова, доносил, что от живущего в Кабарде армянина Хачатура и от прочих кабардинцев ему стало известно следующее. Один из жителей Чегемского ущелья (чегемцев) в трех верстах от места выпаса баранов нашел яму, а в ней двери. Войдя в них, он увидел сидящего престарелого мужа и девицу. Перед стариком лежала книга, которую он читал, а перед девицей – золотой таз, а в нем – золотое колечко, и сверх того множество золотых и серебряных вещей. Об этом он рассказал своим шестерым товарищам, и они к тем людям ходили и все золото и серебро, которое там было, забрали. А когда стали брать золотое кольцо, то девица будто сказала им, чтобы они оного не делали, ибо придет им через это гибель. Однако пастухи не послушались, забрали сокровища и отнесли в свою деревню. После чего по всей деревне в три ночи слышен был голос, вещавший, чтобы те, кто оное сокровище взял, принесли его обратно, иначе всем жителям будет беда. Чегемы сокровища в ту ямину отнесли, но оных людей уже не увидели.

А на четвертую ночь все пастухи и члены их семей умерли, после чего и другие жители деревни умирать начали. Почему мной в Большую Кабарду был послан с Особой комиссией ротмистр Киреев с предписанием разведать, отчего у чегемских жителей необычная смерть приключилась.

Киреев в своем рапорте сообщил, что владелец Касай Атажукин и чегемский житель Барак Бештов поведали ему, что зараза была у них в осеннее время по причине того, что чегемские пастухи пасли в горах овец, один из них нечаянно оступился и провалился под землю, где усмотрел выкладную каменную хоромину. Когда он зашел в нее, то увидел множество казны, несколько крестов золотых и серебряных и два лежащих нетленных тела: мужское в монашеском одеянии и женское, по-видимому, девичье. Пастух рассказал об этом своим товарищам, которые сходили в то место, немало казны и прочих вещей взяли, а напоследок, когда стали с руки девичьей снимать перстень, то услышали необычайный голос, запрещающий им брать сокровища. Однако они не послушались его, взяли, что им надобно было, принесли в свои дома, после чего вскорости один за другим все до последнего с женами и детьми умерли, а всего через два месяца двадцать душ преставились. Чего убоялись прочие жители, взятые вещи в ту же палату вернули, по своему закону чинили богомолие, зараза в ту же осень утихла, и ныне обстоит благополучно. Но так как это вторичное подтверждение заслуживает еще большего внимания, мною господину полковнику Копытовскому велено дьячка при Осетинской комиссии, Петра Давыдова, бывавшего в тех местах, под каким-нибудь видом послать в чегемские жилища осмотреть то место, где тела были найдены, разведать и, не касаясь ни до чего, возвратиться».

Далее в рапорте Николая Потапова содержится просьба срочно прислать ему в помощь опытного миссионера – грузинского игумена Григория, который в Осетинской духовной комиссии занимался обучением грамоте детей осетинских и киштинских (ингушских) старшин, но в настоящее время находится в Москве «для принесения святым мощам должного поклонения». Но если отлучка игумена Григория продлится долго, сетует кизлярский комендант, то возложенная «на него Императорским Величеством из Государственной коллегии иностранных дел указом секретная работа остановиться может». Николай Потапов просит Святейший Правительствующий синод учесть «вышеописанные обстоятельства» и игумена Григория «безудержно из Москвы отправить сюда».

Москва отреагировала весьма оперативно. В мае был издан Указ Ее Императорского Величества самодержицы Всероссийской из Святейшего синода Коллегии иностранных дел, опубликованный в цитируемом нами сборнике за № 28. Датирован он 25 мая и подписан обер-секретарем Михайло Остолоповым и канцеляристом Алексеем Древским. В преамбуле раскрывается суть рапорта коменданта Потапова и содержащихся в нем представлений полковника Копытовского и ротмистра Шейдякова, а также просьба отправить в Кизляр «искуснейшего и совершенно сведущего в тамошних делах» игумена Григория.

Сообщается, что Григорий 20 мая был вызван в канцелярию Святейшего синода, где, судя по всему (в документе об этом прямо не говорится), ему было предложено выехать на Кавказ, чтобы разобраться с «найденными в землянке человеческими нетленными телами». Имеется в документе и постановляющая часть: «С оного присланного Святейшему синоду от генерал-майора господина Потапова рапорта снять точную копию и для рассмотрения послать оную в Коллегию иностранных дел».

К слову говоря, документ этот, сотворенный, напомним, почти четверть тысячелетия назад, написан столь махровым бюрократическим языком, что до его конечного смысла добраться совсем непросто. Вот откуда, оказывается, берут начало канцеляризмы, и поныне столь вольготно чувствующие себя на просторах «великого и могучего».

Уместно будет уточнить, что Синод – высший коллегиальный орган Русской православной церкви, являвшийся частью общегосударственного управления и занимавшийся среди прочих обязанностей распространением христианства. Как писал профессор, доктор исторических наук В. Виноградов, «подоплека интереса не скрывалась: в те годы так называемая осетинская духовная миссия по заданию российского правительства разворачивала деятельную пропаганду христианства среди горцев Центрального Кавказа. И факт обнаружения христианских древностей и «святых мощей» (нетленные тела), которые покарали святотатцев, нарушивших их покой, представлялся крайне заманчивым для миссионерской пропаганды… Церковники хотели полностью использовать в своих интересах подвернувшийся шанс»[1].

С помощью кабардинского князя Нитча и чегемских старшин А. Тузову удалось подняться на ту гору, где он увидел сундук сосновый и ему «показывали восемь книг, писанных краской и чернилами на пергаменте и на бумаге, величиной в десть, в полдесть и в четверть. Тут же, вынув из сундука, показывали дьяконский оларь кутняной ветхий. И из того сундука книги вынимали, сняв шапки, с великим благоговением и страхом. И, кроме христиан, к тем книгам никого, а паче мухамедан, отнюдь не допускают».

…О христианских памятниках, расположенных в Чегемском ущелье, написано много. В обобщенном виде этот материал представлен в работе выдающегося кавказоведа Леонида Лаврова «Карачай и Балкария до 30-х годов XIX века», вошедшей во второй выпуск «Балкария: страницы истории», опубликованный нашим издательством в 2005 году.

Из него узнаем, что «по сообщению И. А. Гюльденштедта, около селения Верхний Чегем стоит одна каменная церковь, имеющая в длину 3 сажени… П.-С. Паллас, говоря о балкарцах, замечает, что «они были христианами и имеют у себя церкви, среди которых особенно замечательна одна на Чегеме. Она расположена на скале, в которой вырублен витиеватый проход, снабженный с обеих сторон железными перилами. Здесь еще сохраняются остатки книг. Несколько листков из них, добытые оттуда со многими опасностями, оказались: один лист – из Евангелия на древнегреческом языке, другие – из [других] греческих церковных книг».

Г. Ю. Клапрот пишет, что «во время моего пребывания на Кавказе я имел случай доставить себе несколько отрывков: одни принадлежали греческому Евангелию, другие – служебнику и составляли часть службы ноября месяца; у меня хранятся семь листов. По письму рукопись относится ко второй половине XV века и преисполнена ошибок».

В 1867 году Нарышкину сообщили в Нальчике, что «во время управления бывшего тут начальником князя Эристова были найдены в Чегемском ущелье старинные книги и вещи и что все это было взято князем Эристовым».

В. Ф. Миллер в 1883 году слышал народное предание, которое гласило, что близ Чегема, на горе, в пещерах был когда-то склад христианских книг. У подножия горы сохранились следы прилепленных к скале построек, фундаментов, ниш, стен и т. п., а выше по горе идет искусственный, укрепленный камнями из извести карниз. Эта тропинка ведет к пещере, в которой будто бы были найдены книги…

И вот какой вывод делает, исходя из имеющихся источников, Леонид Лавров: «Таким образом, в районе Верхнего Чегема существовали небольшие церкви. Кроме них, в пещере, на левом берегу реки Джилги, находился склад богослужебных книг и других церковных предметов. К пещере вела высеченная в скале лестница, остатки которой до сих пор видны. Надо думать, что использование пещеры для хранения книг относилось к более позднему времени, чем постройка церквей около селения Верхний Чегем. Перенос «священных» предметов из церквей в пещеру, по всей вероятности, произошел тогда, когда, в силу сложившейся политической обстановки, построенные до этого церкви оказались перед возможностью разграбления».

Современный ученый В. А. Кузнецов убежден, что в районе Верхнего Чегема находилась не просто церковь, а знаменитая епископия Кавказия – подразделение Аланской епархии, о которой имеются сведения в акте Константинопольской патриархии 1364 года (см. подробнее об этом в третьей части нынешней книги, в приложении к материалу «Калеж, осененный крестами»).

Следовательно, сокровища действительно были. Но неужели и спустя несколько столетий, то есть в 1767 году, кто-то из греческих миссионеров оставался жив? Конечно, это маловероятно, но тем не менее обратите внимание: из сообщения явствует, что речь шла о живых людях, находящихся в склепе – сидящем старике, читающем книгу, и девице, предрекшей похитителям гибель.

В последующем, правда, речь идет уже о нетленных телах, то есть мощах. Но голос-то, запретивший выносить сокровища, пастухи слышали! Чей он был? Кто предупреждал похитителей о грозящей им гибели? Если бы речь шла о событиях, имевших место какое-то время назад, то наличие такого предупреждения можно было бы отнести к людской фантазии, основанной на постигших чегемцев бедах. Но ведь все, знавшие про эту историю, были опрошены, так сказать, по свежим следам, когда флер народной молвы еще не успел скрыть происшедшее туманом выдуманных напластований. Мистика да и только…

Вероятнее всего, что пророчествующий голос – элемент привнесенный. А вот постигшая расхитителей гробницы гибель вполне объяснима. Скорее всего хранители христианских сокровищ, находившиеся в погребальном склепе (а речь идет, конечно, о нем), умерли от чумы, черной смерти, как ее называли, чьи микробы, как известно, могут сохранять свои свойства столетиями.

В истории Кавказа известно немало эпидемий, унесших в могилу целые поселения, тысячи и тысячи жителей; чума вносила свои весомые коррективы в войны. На Кавказе даже существовало поверье, как писал профессор Сорокин в газете «Кавказ» (1886. № 146), «будто чума приходит каждые 7 лет и что перед ее появлением можно встретить двух всадников. Один одет в красную, другой в черную одежду. Они входят в дом и палками обозначают людей и животных, исписывая тело невидимыми знаками. Кого коснется черный – тот обречен на смерть, красный – выздоровление»[2].

Известно, что заболевшие жители ущелий, дабы не заразить своих соплеменников, уходили высоко в горы, в пещеры, и умирали там. В начале прошлого века по России были широко распространены открытки, на которых некий весьма бравый молодой человек запечатлен рядом с мумиями, прислоненными к стенке могильника. Снимки эти (они воспроизведены в альбомах нашего издательства «Балкария: время и лица») были сделаны в так называемом Городе мертвых, находящемся за селением Верхняя Балкария, которое, как известно, связано с Верхним Чегемом перевалом. Что с тем молодцем стало впоследствии, нам не ведомо, но известно другое – потревожившие покой мертвых покидают наш мир достаточно быстро, и не только чума способствует этому.

А вот как описывает посещение одного из таких склепов выдающийся писатель Константин Чхеидзе, автор книги «Страна Прометея»: «Я нагнулся, посмотрел, и во тьме пещеры ничего не увидел. Чтобы пробраться внутрь, надо было влезть, как в спальный мешок.

Внутри пещеры, когда глаза привыкли к скудному свету, я увидел десятка два скелетов, частью разрушенных, частью сохранившихся. Некоторые из них находились в наклонном положении, полуприслоненные к стене; некоторые сидели, некоторые лежали. Там и сям валялись почти совершенно истлевшие куски тканей. В одном углу собраны были глиняные кувшины, большие и маленькие, целые и разбитые. Вокруг бедер у некоторых скелетов висели пояса. Кожаные кавказские пояса с серебряной насечкой. На полу лежали кинжалы, шашки, старинные пистолеты, женские украшения, почти разъеденный кумган (металлический кувшин) и множество монет… Я взял шашку. Она походила скорее на меч, ее кривизна была слишком мала сравнительно с современной. Но как только я ее взял, истлевшее дерево рукоятки рассыпалось прахом. Из моих рук посыпалась пыль…

…По дороге я расспрашивал Абдуллу о происхождении этих общих могил. По его словам, сохранилось предание, что «много, много лет тому назад…».

– А сколько именно лет? – заинтересовался я.

– Здесь был один ученый, он говорил, лет триста или пятьсот… Так вот, тогда посетила наши места моровая язва. Не успевали хоронить, да и опасно было совершать все обряды. Тогда приходилось делать общие могилы…»[3]

Напомним, что побывал Константин Чхеидзе в склепе в 1916 году.

К сожалению, документального продолжения чегемской истории мы так и не нашли, хотя и просмотрели великое множество документов по интересующей теме. Проштудировали пятитомное «Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государыни императрицы Екатерины Второй», а также «Книгу именных высочайших указов Синоду 1767 г.», «Полное собрание законов Российской империи с 1649 г.», целый ряд других изданий. Имя кизлярского коменданта Потапова на их страницах упоминается довольно часто, как и сообщения о событиях в Большой и Малой Кабарде. Встречается и имя игумена Григория, прежде всего в Указе № 354 от 8 июня 1767 года «Об устроении дел в Осетинской комиссии». Но о самих реликвиях и их судьбе – ни слова.

Возникает вопрос, что же стало с немалыми драгоценностями – золотым тазом, колечком, прочими вещами из золота и серебра, которые пастухи вернули в склеп? Можно предположить, что сокровища трогать поостереглись, опасаясь смертельных последствий. Да и огласка у этого дела была столь великой, что если бы драгоценности изъяли, об этом наверняка остались документальные свидетельства. Их нет, а значит, весьма вероятно, что в одном из скрытых под землей могильников, что в районе Верхнего Чегема, до сих пор охраняют священные реликвии мумии старца и девушки. Кого следующего настигнет их гнев, если вход в склеп будет-таки найден? И зазвучит ли при этом необычный голос, предупреждающий о каре?..

История эта имела продолжение, вернее, целых два. Во-первых, она заинтересовала газету «Московский комсомолец», которая прислала репортера, разразившегося удивительным материалом «Мумии извращаются»[4]. Редакция действительно «поизвращалась» всласть – один из авторов этих строк, великодушно названный «сталкером», с удивлением прочитал, как именно он поведал журналистке, что «в больших склепах погребали богатых господ, а в маленьких – простолюдинов»; что местный житель, говоря об обитателях гробниц, апеллирует к трагедиям Шекспира, ничтоже сумняшеся называя погребенных «Йориками»; что «в гробницах находили старинные Библии и предметы православного культа»; что «склепы строили во время эпидемии чумы – заболевшие уходили сюда умирать, чтобы не заразить близких».

И еще один пассаж, окончательно потрясший наше воображение – оказывается (со слов опять-таки «сталкера»), «один краевед фотографировал эти места с высоты птичьего полета, и захваченный им из дома металлоискатель отчаянно пищал даже на таком огромном расстоянии». Как это могло быть (внутри вертолета, сделанного из металла, на который и реагирует детектор!), репортер могла не знать (блондинка, что с нее взять), но готовящий материал к выпуску редактор, но дежурная бригада… Воистину не то что железяка, сам отчаянно запищишь…

А о втором продолжении этой истории, имевшем на самом деле место быть, вы узнаете из материала «В поисках высокогорного склепа», публикуемого в третьей книге этого издания.

Друг по имени Палестина

Если, выезжая из турбазы «Долина нарзанов», свернуть влево, то окажешься в местечке, которое называется Мушт. Это и одноименное урочище, и небольшая речка Мушта, и поселок, существовавший здесь перед войной. Поселение крошечное – несколько домиков, контора да магазин, но в архивных документах упоминаемое куда чаще, чем другие. Еще бы – поселок ведь старательский, здесь добывали – и довольно успешно – золото. Многие тонны породы перемыли старатели, попадались им и приличные самородки, а уж золотой песок сдавали килограммами. Малка в те годы проходила по геологическим сводкам как солидное золотосодержащее месторождение, притягивающее, как и все прииски, не только работяг, но и авантюристов, бродяг, грабителей с большой дороги.

Рассказывают, что последнее золото здесь намыли как раз в конце июня 1941 года, но железный ящичек, весьма, кстати говоря, тяжелый, до Нальчика так и не довезли: сопровождающие ценный груз попали в засаду, были расстреляны, а золото исчезло. И как ни старались энкавэдэшники, допрашивая рабочих с пристрастием, перерыв, в прямом смысле, всю землю в месте нападения, но безуспешно – виновные так и не были найдены, а железный ящичек как сквозь землю провалился.

Ходили слухи, что в грабеже был замешан кое-кто из старателей и будто бы драгметалл, желая переждать, пока стихнет первый шум и золото можно будет вывезти за пределы республики, спрятали где-то поблизости – благо в этих местах пещер и укромных мест предостаточно. Но власть искала грабителей достаточно долго, посадила многих – весьма возможно, и виноватых, к тому же война подбиралась все ближе и ближе, пришли немцы… И следы золота затерялись окончательно. Воспользовались ли им, ждет ли оно своего часа, закопанное в землю, – одному Богу известно…

Эту историю, подтверждение которой имеется в ведомственных архивах, рассказала нам Татьяна Дмитриевна Полякова, старожил этих мест, личность на редкость колоритная. Сегодня ей около восьмидесяти, практически вся ее жизнь прошла в Муште. Здесь в тридцатых годах прошлого века поселились ее родители, отец оставался и во время оккупации, а она с матерью, взяв два мешка картошки, пережидала в Курсавке Ставропольского края. Вернулась, наладила личную жизнь – вышла замуж, родила детей… Роды, кстати говоря, принимал муж – транспорта добраться до больницы не нашлось.

Жили тяжело, но дружно: работали с утра до вечера, держали кабана, коров. Муж ловил рыбу, коптил форель, в зимнее время плотничал, что позволило приобрести квартиру в Кисловодске. Но уж очень быстро ушел из жизни. В 35 лет она осталась одна с детьми. Первое время с наступлением холодов уезжала в город, но с приходом тепла обязательно возвращалась. Привыкла, прикипела к этому месту, где похоронены ее родные и близкие, теперь живет здесь постоянно. Часто навещают дети, помогают чем могут…

Что такое Мушт сегодня? Это пара-другая неказистых домиков, в которых летом живут пчеловоды, отсутствие элементарных удобств, начиная от света и кончая водой из речки, натуральное хозяйство, где хлеб из привозной муки, а вся остальная еда с подворья: молоко – от коровы, яйца – от кур… Летом еще терпимо: функционирует детская турбаза, можно, если что, обратиться за помощью. Зимой, а случались годы, когда Татьяна Дмитриевна оставалась в Муште абсолютно одна, надеяться и ждать помощи не от кого.

С одиночеством смирилась, принимает его за наказание господне. Как и все женщины, многого боится, а поэтому, чуть стемнеет, запирается она в своем домике. Убежище на редкость ненадежное – хлипкая дверь вывалится от первого же удара ногой. Но бог миловал – люди не обижали и звери стороной обходили. Одно время следы медвежьи около дома чуть ли не каждое утро находила – медведи ходят вокруг, мычат, словно жалуются на что-то.

Но куда больше ее беспокоит не привычный и весьма добродушный медведь, а другое создание. И не человек и не животное – лесной житель. Этому дикому Татьяна Дмитриевна даже дала имя, причем весьма необычное – Палестина. Почему так, ответить затрудняется: то ли книжку какую божескую читала, то ли слово по душе пришлось – мягкое, спокойное, но как повелось с первого раза, так и приклеилось. Была как-то на первом ключе – всего их на речке Мушта с добрый десяток – и вдруг услышала звук необычный: словно человек в ладоши громко хлопает. Но откуда здесь людям взяться, если никто через поселок не проходил, а звуков похожих от зверей она никогда не слышала…

Стала замечать, что на деревьях пучки травы кто-то раскладывает для просушки, мало того, когда та высохнет, забирает ее и на только сорванную, совсем свежую, заменяет.

Как-то решила она узнать, откуда Мушта берет свое начало. В дорогу с раннего утра собралась: путь вдоль речки, без тропок, по буреломам да откосам, неблизкий – километров двадцать, не меньше. Шла-шла и у четвертого ключа вдруг следы увидела – да преогромные, чуть ли не в два человеческих, ступня босая, с вмятинами от пальцев. Неожиданно звуки непонятные раздались, чем-то на сигналы радио похожие, что-то вроде «пи-пи-пи», но не звонкое, а более грубое, басовитое, словно обиженное. Еще подумала: «Откуда здесь радио взялось?».

А тут собачка, которая ее сопровождала, тихо взвизгнула и молниеносно под корягу забилась, только нос и торчит. Обернулась Татьяна Дмитриевна в ту сторону, откуда звуки доносились, и не увидела, скорее почувствовала, что из-за деревьев за нею кто-то внимательно наблюдает. Сама от себя такой смелости не ожидая, произнесла ласково: «Палестина». Но никто не отозвался, на полянку не вышел…

Испуг пришел только потом, но все обошлось. С тех пор она часто ощущала присутствие дикого человека: за смородиной пойдет, а он где-то рядом тихо-тихо бродит, потом даст о себе знать – в ладоши начнет хлопать, звуки, те, что на радиосигналы похожи, издавать. Поняла, что вреда он ей не причинит, но тем не менее далеко от дома не уходит.