Агасфер. Золотая петля. Том 2
Спрыгнув с тарантаса, Линь поймал за шиворот местного оборванца и принялся выспрашивать у него про полицию. Оборванец делал вид, что не понимает, и только серебряная монета прибавила ему энтузиазма: отбросив костыль, он побежал впереди процессии, показывая дорогу.
Здание местной полиции выглядело столь же нелицеприятно, как и окружающие его лачуги. Караван остановился, и Агасфер с Медниковым отправились на переговоры.
После недолгих поисков они нашли местного начальника полиции – тот мирно спал прямо под своим рабочим столом. Разбуженный, он живо поднялся и, заслышав русскую речь, разулыбался и тоже заговорил по-русски.
– Научная экспедиция? У нас, в Урге? Это большая радость и почет! Надо непременно доложить главе совета старейшин местного Хот-Айла[15] и кому-то из членов Хурала[16]!
Полицмейстера, рванувшего на поиски начальства, едва успели поймать за полу халата. Объяснили: сначала надо решить вопрос с захваченными хунхузами.
– Хунхуз – это совсем плохо, – покачал головой «полицмейстер». – Они напали на экспедицию? А уважаемые ученые отбили у них бедного пастуха! И много их было? Шестеро? Вы привезли двоих – остальные погибли в перестрелке? Надеюсь, никто из дорогих гостей не пострадал? Вот и хорошо! Только зачем же было мучиться и везти в Ургу негодяев? Надо было и их тоже – «пиф-паф»! Ха-ха-ха! Вы привезли их судить? Хунхузов здесь не судят! Где эти негодяи?
Вырвав из рук Берга полу халата, «полицмейстер» быстро выскочил на улицу.
Берг только и развел руками и покосился на Безухого, лицо которого озарила редкая улыбка. Он поиграл бровями и длинно сплюнул в угол, всем своим видом показывая: я же тебе говорил, Берг, – не стоило возиться с хунхузами!
С улицы прогремели два выстрела. Агасфер и Медников переглянулись. Вернувшийся страж порядка, на ходу пряча под халат дымящийся маузер, еще раз извинился перед гостями за беспокойство и заверил, что уже отдал распоряжение убрать тела негодяев с телеги.
Русским братьям необходимо взять разрешение на проведение в окрестностях Урги научных исследования? Добро пожаловать! Будете искать золото? Народной Монголии очень нужно золото и прочие полезные ископаемые! Пожалуйста!
– Но у нас есть небольшая проблема, – ворвался в скороговорку полицейского Агасфер, вытирая лоб платком. – Мы не ищем золото, а лишь выясняем возможность землетрясений. А для этого нам надо пробурить несколько скважин и заложить в них взрывчатку, чтобы приборы зафиксировали колебания глубин земли. Понимаете? Ямки в земле надо делать, а у тюркских народов землю не принято тревожить. Вот мы и решили спросить у местных властей разрешение.
Полицейский почесал в затылке: дело и вправду оказалось не таким простым. Такое разрешение может дать только Богдо-гэгэн. Если русские браться желают, он немедленно проводит их к монарху. Видите ли, у нас в Монголии пока установлена конституционная монархия. И все вопросы, связанные с верованиями народа, решает Богдо.
– И он нас примет? – недоверчиво поинтересовался Берг. – Монарх все-таки!
– Примут ли во дворце русских братьев, которые помогли изгнать из Монголии проклятых китайцев и шакалов барона Унгерна? – удивился полицейский. – Разумеется, примут! Прошу следовать за мной!
– Бергуша, а стоит ли нам тратить время на весь этот цирк с бурением скважин и взрывами? – поинтересовался у Берга Медников. – Мы же не в России…
– Да, мы в Монголии, Евстратий. Но готов держать пари, что русские чекисты имеют здесь достаточно своих агентов. И если вдруг красные узнают, что, добравшись до Урги, мы не занимались тем, ради чего приехали, возникнут подозрения. Оно нам надо?
Выйдя на улицу, путешественники увидели, что трупы двух хунхузов бесцеремонно сброшены с телеги прямо на землю, а какие-то оборванцы торопливо сдирают с них одежду и сапоги.
– Правосудие здесь действует очень быстро, – хмыкнул Медников.
* * *Через час-полтора, удостоившись приема у «живого бога» монголов и получив от него неохотное позволение на «беспокойство» земли, члены экспедиции покинули священный Гандан.
Поблагодарив «полицмейстера» и даже рискнув сунуть ему несколько китайских купюр за беспокойство – чему тот оказался весьма рад, – Агасфер решительно отказался от его дальнейших услуг и повернулся к поджидающим его друзьям.
Тут как раз поднялся небольшой ветерок, и, пользуясь относительной возможностью дышать без платков, Агасфер торопливо прочел короткую лекцию о здешних порядках.
Упомянул он и давнюю борьбу между здешним духовенством и купцами. Дело в том, что, согласно ламским законам, торговые поселения не должны располагаться слишком близко к монастырям. И когда в начале XIX века торговые лавки и базары вплотную подступили к древним стенам, ламы обратились в Пекин с петицией, а пятый Богдо-гэгэн даже велел перенести свою резиденцию с главными храмами в монастырь, расположенный на северо-западе долины.
Борьба привела к обособлению трех частей города: в одной находился монастырь главы ламаистской церкви, в другой части располагался монастырь Гандан, где находились храмы и жили монахи, третью часть составлял торговый район Маймачэн, который жил по своим особым законам. Тяжба тянулась несколько десятилетий, но в конце концов ламы уступили. Впоследствии в Урге появились торговые слободы китайцев, русских, американцев.
– Берг, а можно мне потом зайти в какой-нибудь монастырь? – поинтересовался Безухий. – Мне интересно, как молятся эти странные люди.
– Пожалуйста! Только прошу, надень все же парик! Не пугай бедных лам!
– А мне, господин Берг, тоже надо кое-куда сходить! – с подчеркнутой вежливостью заявил Масао. – Где мне потом вас искать?
– Если не ошибаюсь, в английскую миссию? – криво улыбнулся Берг. – Бегите, господин Масао, жалуйтесь на меня! А насчет поисков – вы человек сообразительный! И разведчик к тому же. Найдете!
Фыркнув, японец развернулся на каблуках и ушел.
– Так, с официальной частью мы покончили, – высказался Андрей. – Теперь нам надо выяснить, заходили ли в Ургу после изгнания Унгерна части 27-й конно-стрелковой дивизии. И если да, то каким монастырем русские усиленно интересовались.
– Совершенно верно, – кивнул Агасфер. – И если Дягур со своим воинством был тут, надо очень аккуратно, без ажиотажа, поискать свидетелей вывоза казны Азиатской дивизии.
– Красные откуда-то точно знали адрес сокровищ. Это первое, – заявил Медников. – Второе: лама, которому барон оставил свое сокровище, не захотел ссориться с советской властью или допустить, чтобы красноармейцы по досточкам разнесли в поисках золота весь его монастырь. И вот вам, друзья, вопрос на засыпку: где красноармейцы могли раздобыть несколько десятков подвод с лошадьми для вывозки золота?
– У торговцев, где же еще, – фыркнул Безухий.
– Правильно, Ху! Значит, нам надо поискать концы в торговой слободке Маймачэн. Поспрошать китайских торговцев. В конце концов, времени прошло совсем немного, забыть такое они не могли. Ясно?
– Ясно! – кивнул Безухий. – Линь пойдет по той стороне этой вонючей улицы, а я по другой…
– Погодите-ка! – Агасфер достал из кармана позванивающий мешочек. – Это мелкие серебряные китайские монеты. Торговцы будут охотнее говорить, если их воспоминания покупать.
Первым вернулся Линь:
– Хозяин, я обошел восемь лавок, и в пяти из них мне подтвердили, что вошедшая в Ургу Красная армия искала телеги с лошадьми. Мне надо идти дальше?
– Не стоит, – покачал головой Агасфер. – Подождем Безухого.
Вскоре показался и Безухий, тащивший за шиворот приседающего от страха толстого китайца.
– Не хотел идти, Берг, – коротко пояснил он. – Мне кажется, это будет интересно!
Периодически встряхивая торговца, Безухий быстро спрашивал его о чем-то по-китайски. Тот отвечал, слегка запинаясь. Наконец, бесцеремонно прикрыв все еще бормочущему китайцу рот ладонью, Безухий начал рассказывать:
– Все, с кем я говорил, подтверждают конфискацию подвод. У многих вместе с лошадьми и повозкой мобилизовали и возчиков. Обещали, что вернут. У этого черепашьего сына взяли арбу, лошадь и приказчика. Через день приказчик вернулся, но без арбы и лошади: сказал, что красные не отдали. Торговец думает, что приказчик сам сбежал от солдат и бросил хозяйское добро. Хозяин сильно рассердился и выгнал приказчика. Теперь он среди попрошаек, хозяин его недавно видел. Я думаю, Берг, было бы интересно узнать – куда пошел красный караван? Пойдем поищем бывшего приказчика – он-то наверняка помнит…
Агасфер пожал плечами: попытка не пытка. Пошли искать приказчика среди многочисленных нищих, и вскоре китаец дрожащим пальцем показал на одного из них. Велев Линю держать лавочника, Безухий врезался в толпу оборванцев, бесцеремонно вытащил одного из них и подволок к Агасферу.
Снова начался допрос. Время от времени, когда оборванец замолкал, Безухий совал ему мелкую монету. Отпустив наконец попрошайку и его бывшего хозяина, Безухий брезгливо осмотрел свои руки и даже понюхал их.
– Надо купить мыла, Берг. Я чувствую, что здесь заразы больше, чем в самой грязной сточной канаве Шанхая. Но сначала о деле. Парень подтвердил, что был мобилизован красноармейцами вместе с арбой и лошадью. В монастыре они грузили ящики, похожие на патронные. Сколько было ящиков и подвод – он точно не помнит. Когда телеги были нагружены, их под усиленным конвоем красных направили на восток. Гнали целый день, потом приказали сворачивать к югу – туда, где проходит железная дорога…
– Наверняка путали следы, маскировали путь отхода, – понимающе кивнул Агасфер.
– Не знаю. Потом половину возчиков прогнали, а часть телег связали по две-три штуки, одна к другой. Рядом с телегами все время ехали повозки с пулеметами. Парень немного понимает по-русски, и понял из разговоров, что красные живыми свидетелей не отпустят. Когда железная дорога была уже совсем близко, он незаметно прыгнул в канаву. Его поискали, но недолго. А он просидел до ночи и убежал обратно в Гандан. По дороге ему попадались дохлые лошади и сломанные телеги. Но никто из возчиков, кроме него, сюда не вернулся.
– Понятно, – помрачнел Агасфер. – Были приняты меры предосторожности… Ладно, мы выяснили здесь все, что хотели. Был склад золота, был караван, увели его конники Дягура. Ладно, господа. Пора обедать, но в такой вони это просто невозможно! Предлагаю на время покинуть Ургу и пообедать за городской стеной.
Возражающих не было. Только Андрей поинтересовался: а как же Масао?
– А вон он уже идет, – кивнул в сторону Медников. – И такой довольный!
– Господин Берг, вам шифровка из Токио! – с торжествующей ноткой в голосе проговорил Масао, протягивая Агасферу четвертушку бумаги. – Насколько я понял, ответа там не ждут!
Глава тридцатая
Неудачная миссия Сипайло
(Хайлар, Маньчжурия, 1921 год)
Еще за несколько месяцев до своего разгрома, планируя Северный поход в российские пределы, Унгерн, разочарованный отсутствие притока добровольцев в его дивизию из монгольских улусов, решил отправить делегацию в Хайлар, к атаману Семенову[17]. Выбор барона пал на полковника Савицкого и сотника Полякова: полковник был отряжен для солидности порученной миссии, а сотник происходил из забайкальских казаков и мог оказаться полезным для вербовки земляков человеком. Для охраны делегации бароном был выделен казачий взвод.
Узнав о посылке делегации в Маньчжурию, комендант Урги и он же «штатный» палач Унгерна Сипайло понял, что лучшей возможности сбежать от греха подальше у него уже не будет. И сумел уговорить барона включить в состав делегации и его.
Особо уговаривать «дедушку»[18] не пришлось: Сипайло, которому Унгерн вполне доверял, было поручено передать Семенову секретное послание. В этом письме барон извещал «дорогого друга» об «огромном успехе» своей монгольской авантюры и доверительно сообщал, что ему надоела постоянная опека японцев[19], которых он называл не иначе как «япошками» и «косоглазыми». Унгерн также просил атамана сообщить о монгольских интригах «япошек» американцам, чтобы те предприняли меры по выдворению их из Монголии.
Сипайло в то время было 40 лет. Он именовал себя русским офицером, хотя в армии никогда не служил. Свои офицерские погоны палач получил в семеновской контрразведке, и за несколько месяцев службы сумел возвыситься до полковника – быстрая «карьера» у атаманов было самым обычным делом. Сипайло «заведовал» одним из десятка забайкальских застенков и заслужил своей изощренной жестокостью такую всеобщую ненависть, что Семенов отдал приказ «кончить урода». Однако палачу удалось вовремя убраться из Читы и прибиться к Унгерну, и с тех пор он стал его неизменным спутником и вторым «я».
Сипайло широко использовал правило военной контрразведки времен Гражданской войны, оценивая ее эффективность числом жертв. Его тяга к убийствам была чисто психологического свойства: он тосковал и нервничал, если его застенок в «комендантстве» был пуст. Убийца гордился своей страшной славой, с удовольствием рассказывал всем желающим о поведении людей перед смертью, делился подробностями того или иного способа казни.
Сипайло был душителем в самом прямом смысле слова. Своих неопытных помощников-монголов он учил пользоваться разными веревками в зависимости от того, должен ли человек умереть сразу, или помучиться перед смертью. Особое удовольствие он находил в удушении предварительно изнасилованных им женщин. Рассказывали, что в числе таких женщин в свое время была племянница атамана Семенова, молоденькая Дуня. После казни ее мужа-еврея он взял Дуню в прислуги, спал с ней, рассказывая налево и направо о том, что «трахает» родню всесильного диктатора Забайкалья. А когда Дуня ему надоела, он задушил ее и позвал приятелей-офицеров, чтобы с гордостью продемонстрировать тело несчастной.
При всем этом Сипайло отличался большим женолюбием и буквально преследовал подруг ушедших в поход офицеров. Однако, подыгрывая Унгерну, при случае всегда изображал из себя поборника нравственности. Когда барон однажды высказался против проституции и чуть не выпорол дивизионного доктора за большое число венерических заболеваний в дивизии, Сипайло тут же приказал удавить двух прибившихся к дивизии проституток.
Не один Сипайло с огромным облегчением покидал монгольские степи. Твердо решил не возвращаться к барону и посылаемый им для вербовки добровольцев сотник Поляков. Разжившись перед командировкой кой-какими деньгами, он намеревался поселиться в Маньчжурии и выписать к себе из родной станицы жену.
Разбогател же он после нападении китайцев на перевозимую унгерновскую казну. Узрев занятых грабежом китайцев, он повел свою полусотню в атаку и порубил половину врагов, остальные разбежались. Когда все было кончено, Поляков приказал собрать рассыпавшееся золото и обыскать убитых и пленных. Около 200 золотых монет он с удовольствием ссыпал в свой кисет и припрятал его. А уже потом выставил у разбитых ящиков охрану и послал за Унгерном.
Примчавшись на место происшествия, барон похвалил Полякова за удаль и велел выдать ему и отличившимся казакам денежную награду. Тем временем Сипайло с помощниками вовсю трудился, закапывая живьем в землю грабителей – волкам на пропитание, как он заявил. И казалось, не обращал внимания на радостных казаков и довольного Полякова. Однако от его острого набитого глаза не укрылось, как сотник, перед тем, как сесть на лошадь, чересчур старательно поправлял штаны.
А вечером он неожиданно вызвал к себе Полякова, запер дверь и неожиданно спросил:
– Делиться-то думаешь, голубчик?
Тот сделал удивленное лицо: чем, мол, делиться-то?
– Казне-то пересчет сделали, Кузенька! – подмигнул Сипайло. – И думается мне, что не все потерянные денежки в траву закатились и копытами затоптаны! Прилипло кой-чего к твоим рукам, ох, прилипло!
Поляков поднял глаза на Сипайло и внутренне содрогнулся. Внутренняя сущность палача вполне соответствовала его внешности: злобную физиономию все время передергивали судороги, руки мелко тряслись. А голова, боже ты мой! Крепко, видать, бабка-повивалка в свое время щипцами за младенческую головенку ухватила, когда из материнской утробы вытаскивала его на свет божий! Сплюснутый, похожий на седло костистый череп делал Сипайло еще уродливее и страшнее.
Сотник попробовал было возмутиться: не брал, мол, никаких денег! Не обижайте, ваш-бродь!
– Ты не кричи, сотник! – перестал улыбаться Сипайло. – Я же не кричу, по-доброму с тобой вопрос хочу решить! Из твоих казачков мои помощники уже кое-что вытрясли, больно им теперь, голубкам. А тебя мне жалко! К чему тебе руки-ноги ломать? Давай лучше по-хорошему: поделимся по совести, а «дедушка» наш ничего и не узнает! Мне ведь в Хайларе тоже денежки надобны будут! Ну, как решишь, сотник? Выбирай: или завтра хорунжим станешь, или я шум подыму, и закопают тебя рядом с китаёзами.
Глянул Поляков в холодные глаза палача, отметил дергающие губы, прикрывающие мелкие и острые, словно у волка зубы – и понял, что деваться некуда. Расстегнул широкие штаны с лампасами и достал из тайного кармана кисет.
– Ловко ты его сховал! – подобрел Сипайло, суетливо расстилая на столе тряпицу. – Высыпай всё, по справедливости поделимся. Дели добычу на три кучки, поровнее! Одну тебе, а две мне, так-то оно и справедливо будет!
– Это почему так?
– А за мое молчание, дружок! Как полагаешь, что с тобой наш барон сделает, если узнает про твое нахальство? То-то!
Облегчив поляковский кисет на две трети, Сипайло выпроводил сотника, не забыв наказать:
– Иди теперь спокойно, голубок! Никто волоса твоего не тронет – ежели, конечно, болтать не станешь. А станешь – гляди: вырву твой болтливый язык и собакам брошу. Мне-то «дедушка» больше верит!
Через пару дней, как и предсказывал Сипайло, Поляков был произведен в хорунжие и был назначен командиром сотни.
А Унгерн, разгромив китайцев, окончательно уверовал в свое высшее предназначение. Однако ополчаться против большевиков, вопреки настоятельным советам японских советников, не спешил. Унгерн был далеко не глуп: его монгольские добровольцы храбро бились с китайскими оккупантами. Но Советская Россия недавно публично обратилась ко всем народам Востока и торжественно обещала соблюдать права Внешней Монголии на государственную независимость. Унгерн – и не без основания – просчитал, что монголы могут взбунтоваться, и тогда его счастливая звезда закатится. И поэтому он решительно заявил осаждавшему его японскому полковнику:
– О нападении на Русь мне пока думать рано! Надо сначала настроить против нее самих монголов. О войне на Севере не хотят говорить даже князья и ламы, не говоря уже о мелкой сволочне. Вы бы лучше, полковник, помогли мне озлобить дивизию против красных. А я тем временем пошлю гонцов в Маньчжурию и навербую там несколько тысяч русских беженцев – чтобы было на кого положиться в трудный момент.
Так и посчастливилось его посланцам отправиться в Маньчжурию.
На пути до границы им не встретилось ни одного красного разъезда. И китайские пограничники, получив обычную мзду, с поклонами подняли перед делегацией шлагбаум.
Всю дорогу до самого Хайлара раздосадованный денежной потерей Поляков не раз шептался с казаками охраны, убеждая их и думать забыть о возвращении к «белоглазому идолу». Намекал он и на то, что Сипайло с полковником Савицким везут с собой золото для вербовки, и что не попользоваться этим – просто грех.
Казаки чесали в завшивленных затылках, думали. Слова хорунжего ложились на благодатную почву.
В Хайларе посланцев ждало неожиданное известие: атамана Семенова здесь давно нет, а всеми делами заправляет от его имени полковник Мациевский. Поляков с казаками был оставлен на грязном и вонючем постоялом дворе, а Сипайло с Савицким поспешили к нему на прием.
Воспользовавшись отсутствием начальства, настроенные Поляковым казаки мигом обшарили оставленные начальством походные мешки и переметные сумы – но, увы, никакого золота в них не нашли. Кто-то припомнил, что Савицкий и Сипайло прихватили с собой к Мациевскому саквояжи. Все денежки с собой носят!
Пока начальство с атамановским представителем беседы беседовало, а потом в ресторан заглянуло, чтобы вкусно пообедать, казаки разбрелись по окрестностям. Кто-то тут и земляков нашел – поговорили, рассказали о своей задаче. Земляки их на смех подняли: вы, братцы, совсем там, в Монголии, с ума съехали!
Местные похвалились своими добротными домами, богатыми садами с гнущимися от тяжести будущего урожая плодами. Познакомили с пышными женками и веселой ребятней…
– Зря вы, ребята, сюда приехали! Не найдете тут дурачков, которые от этакой благости воевать в Монголию поедет! Ни за какие деньги не найдете – разве что пропойц горьких, которые перед кабаками китайскими шапками трясут, копеечку на винцо выпрашивают. А из них вояки известно какие…
На постоялый двор казаки возвращались мрачными. Неужто начальство в Харбин или даже Далянь, где Семенов жирует, погонит? Там-то людишки еще покрепче живут, поди. Переглянувшись, решили: вот вернутся Сипайло с Савицким – свернуть первой же ночкой головешку упырю Сипайло, а полковника застрелить, да и в канаву ближайшую. Денежки поделить и зажить здесь, среди земляков, как душа того желает.
Однако слепой случай разрушил их планы.
Возвращаясь на постоялый двор из дорогой ресторации, Сипайло и Савицкий свернули не на нужном углу и забрели в темный переулок. Стали было дорогу выспрашивать – никто не понимает по-русски, одни китайцы кругом. Повернули назад, а тут один китаец заверещал на всю улицу:
– Это Сипайла! Шибко худой шелавек – Сипайла!
И, обернувшись к собравшейся толпе, задрал на себе рубашку, показывая рубцы от вырезанных палачом ремней.
Мгновенно протрезвевшие Сипайло и Савицкий попробовали было вырваться из толпы, благо особняк Мациевского был совсем рядом. Но куда там! Толпа надвинулась, прижала русских к забору. Засвистели летящие во врагов камни.
На шум явились местные полицейские. Вытащили из толпы визжащего Сипайлу и поволокли в участок. Помертвевшего со страху полковника почему-то никто не тронул – хотя и за ним, как он тут же припомнил, водились грешки в виде отрубленных китайских голов.
Кое-как добравшись до спасительного постоялого двора, полковник, заикаясь, рассказал казакам о случившейся беде. Все поняли: Сипайло и про них китайцам расскажет. Решили бежать из Хайлара, только прежде потребовали у Савицкого свое жалованье. Тот попробовал схитрить: заявил, что все деньги были у Сипайло. Однако, поглядев на злые физиономии казаков, заторопился:
– Мои денежки остались, конечно: рублей пятьсот. Вырвемся из города – на первом же ночлеге поделю меж вами половину… Даже триста рублей пожертвую!
Казаки переглянулись, сделали вид, что поверили. Благополучно выехав из Хайлара, к ночи решили отдохнуть. Савицкий, закрывая руками саквояж, вытащил из него три тяжелые «колбаски» с царскими десятирублевками, отдал казакам. Не желая насторожить полковника, казаки благодарили. А когда легли спать, Поляков с общего согласия и одобрения подкрался к Савицкому и выстрелил ему в затылок.
В саквояже нашли еще две с половиной тысячи, да полторы тысячи золотых червонцев в поясе полковника. Честно поделившись, казаки утром разбрелись кто куда – кто на реку Ганн, кто в бакалейки – искать родственников и кумовьев. Был взвод – и не стало взвода…
* * *Пока казаки удирали из Хайлара, к Мациевскому зашел его старый знакомец, генерал Шемелин. Словно между прочим, поинтересовался: что за гости были у него? Тот, ничего не скрывая, рассказал о посланцах Унгерна и о деле, с которым они приехали. Мациевский и не подозревал, что старый его приятель давно работает на японскую разведку, а совсем недавно был еще завербован неким Фогелем, представлявшимся русским коммерсантом. Как мы помним, Фогель был никем иным, как вездесущим Салнынем – Гришей, без почета выпровоженным из Шанхая командой Агасфера.
В Хайларе Салнынь очутился проездом из своей Харбинской резидентуры. Осведомителей у него здесь тоже хватало, и уже к вечеру ему доложили об аресте унгеровского палача Сипайло.
А тот, как и предсказывали казаки, молчать не стал. И первым делом выдал полиции адрес постоялого двора, где остановились русские казаки. Те, мол, тоже немало китайских голов порубили.
Полиция нагрянула на постоялый двор – но никого там уже не застала.
Сипайло, которому от китайского суда ничего хорошего не светило, умудрился передать весточку о своем аресте Мациевскому. Умолял помочь, намекал на то, что ему точно известно место, где верный Унгерну Ергонов спрятал два десятка ящиков золота. Обещал указать точное место – разумеется, в обмен на свою свободу.
К судье Мациевский сходил – и вернулся несолоно хлебавши: китайские власти и слышать не хотели про освобождение палача. Генералу Шемелину – с расчетом на то, что японцы сумеют повлиять на обычно сговорчивое китайское правосудие, – Мациевский про золото прозрачно намекнул, и этого оказалось достаточно, чтобы тот тут же побежал с докладом к своим японским хозяевам.