Хлеб
Харитона Артемьевича не было дома, – он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, – в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
– Ну, а что зелье-то наше? – сурово спросила ее Анфуса Гавриловна, – она все больше и больше не любила Харитину.
– Ничего… Два новых платья заказала да соболий воротник велела переделать.
– Наказал меня господь дочкой, – жаловалась Анфуса Гавриловна зятю. – Полуштофова жена модница, а эта всех превзошла. Ох, плохо дело, Галактион!.. Не кончит она добром.
Вечером, когда уже подали самовар, неожиданно приехала Харитина. Она вошла, не раздеваясь, прямо в столовую, чтобы показать матери новый воротник. Галактион давно уже не видал ее и теперь был поражен. Харитина сделалась еще красивее, а в лице ее появилось такое уверенное, почти нахальное выражение.
– А, деревенская родня приехала! – здоровалась Харитина с гостем, по своему обыкновению глядя прямо ему в лицо. – Надолго ли?
– Не знаю, как поживется.
– Оставайся на святки. Будем веселиться напропалую.
– Это у тебя веселье только на уме, – оговорила мать. – У других на уме дело, а у тебя пустяки.
– Что же, мамаша, не всем умным быть.
– Да ты сядь, не таранти. Ох, не люблю я вот таких-то верченых! Точно сорока на колу.
– Что же, я и разденусь. Хотела только показать вам, мамаша, новый воротник. Триста рублей всего стоит.
Харитину задело за живое то равнодушие, с каким отнесся к ней Галактион. Она уже привыкла, чтобы все ухаживали за ней. Снимая шубку, она попросила его помочь.
– Не умеешь помочь раздеться, увалень! – пошутила она. – Привык с деревенскими бабами обращаться!
На Галактиона так и пахнуло душистою волной, когда он подошел к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
– Что, хороша? – сказала она и засмеялась.
– Перестань ты, бесстыдница! – заворчала Анфуса Гавриловна. – Хоть и зять, а все-таки мужчина. Что руки-то задираешь, срамница?
– Я в корсете, мамаша.
Галактион опустил глаза, чувствуя, как начинает краснеть. Ему как-то вся кровь бросилась в голову. Агния смотрела на него добрыми глазами и печально улыбалась. Она достаточно насмотрелась на все штуки сестрицы Харитины.
– Ну, а что твоя деревенская баба? – спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. – Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
– Да будет тебе! – сердито крикнула Анфуса Гавриловна. – Не пристало нам твои-то гадости слушать… Постыдилась бы хоть Галактиона.
– Что мне его стыдиться, мамаша? Дело прошлое: я была в него сама влюблена. Даже отравиться хотела. И он…
– Будет! Перестань, срамница!
Анфуса Гавриловна была рада, когда Харитина начала собираться. Ей нужно было еще заехать к портнихе, в два магазина, потом к сестре Евлампии, потом еще в два места. Когда Галактион надевал ей шубку, Харитина успела ему шепнуть:
– А помнишь, дурачок, как я тебя целовала? Я тебя все еще немножко люблю… Приезжай ко мне с визитом. Поговорим.
Никогда еще Галактион не был так несчастлив, как в эту первую ночь в Заполье. Ему было как-то особенно больно и обидно. Что будет? Как он будет жить? А тут еще Харитина! Эта встреча была последнею каплей в чаше испытаний. Разве она такая была? Да, она сейчас красивее, в полном расцвете молодости, а ему было больно на нее смотреть. Какое у нее сделалось нахальное лицо, как она смотрит, какие движения, какие слова! И не стыдно… Галактион с каким-то ужасом думал об этой погибшей душе, припоминая свое минутное увлечение. Да, она тогда была другая, – такая чистая, нетронутая, красивая именно этою своею чистотою. А теперь кто ее окружает? Какие разговоры она слышит? Что ее интересует? Если б она гнала, что у него сейчас на душе и как ему больно за нее! О ее выходке тогда на мельнице, у кровати больного отца, он как-то даже забыл и не придавал этому особенного значения. Так, молодая глупость. Кровь молодая расходилась. А теперь уже совсем другое…
Галактион лежал и думал о Харитине, думал и сердился, что думает именно о ней, а не о своих детях.
IV
Отправляясь в первый раз с визитом к своему другу Штоффу, Галактион испытывал тяжелое чувство. Ему еще не случалось фигурировать в роли просителя, и он испытывал большое смущение. А вдруг Штофф сделает вид, что не помнит своих разговоров на мельнице? Все может быть.
Штофф был дома и принял гостя с распростертыми объятиями. Он по-русски расцеловался с Галактионом из щеки в щеку.
– Слышал, слышал, голубчик, – повторил он. – Этим и должно было кончиться… Чем скорее, тем лучше.
– Откуда вы узнали, Карл Карлыч? – удивился Галактион.
– А сорока на хвосте принесла… Право, отлично. Одобряю.
Штофф занимал очень скромную квартирку. Теперь небольшой деревянный домик принадлежал уже ему, потому что был нужен для ценза по городским выборам. Откуда взял немец денег на покупку дома и вообще откуда добывал средства – было покрыто мраком неизвестности. Галактион сразу почувствовал себя легче в этих уютных маленьких комнатах, – у него гора свалилась с плеч.
– Будем устраиваться… да… – повторял Штофф, расхаживая по комнате и потирая руки. – Я уже кое-что подготовил на всякий случай. Ведь вы знаете Луковникова? О, это большая сила!.. Он знает вас. Да… Ничего, помаленьку устроимся. Знаете, нужно жить, как кошка: откуда ее ни бросьте, она всегда на все четыре ноги встанет.
Было часов одиннадцать, и Евлампия Харитоновна еще спала, чему Галактион был рад. Он не любил эту модницу больше всех сестер. Такая противная бабенка, и ее мог выносить только один Штофф.
– Одного у нас нет, – проговорил хозяин, заметив, как гость оглядывает обстановку. – Недостает деточек… А я так люблю детей. Да… Вот у вас целых трое.
– Заботы много с детьми.
– А для чего же тогда жить?
Взглянув на часы, Штофф прибавил совсем другим тоном:
– Скоро двенадцать. Поедемте в думу. Там сразу со всеми перезнакомитесь.
– Да я, кажется, и без того всех знаю.
– Нет, то другое… Мало ли кого можно встретить на свадьбе, – это в счет у нас нейдет.
У Штоффа была уже своя выездная лошадь, на которой они и отправились в думу. Галактион опять начал испытывать смущение. С чего он-то едет в думу? Там все свои соберутся, а он для всех чужой. Оставалось положиться на опытность Штоффа. Новая дума помещалась рядом с полицией. Это было новое двухэтажное здание, еще не оштукатуренное. У подъезда стояло несколько хозяйских экипажей.
– Здесь вы всех найдете, – объяснял Штофф, здороваясь с представительным швейцаром. – Тарас Семеныч здесь?
– Точно так-с, – вытянувшись по-солдатски, ответил швейцар.
Поднявшись по лестнице во второй этаж, они прошли куда-то направо, откуда доносился гул споривших голосов. Большая комната, затянутая табачным дымом, с длинным столом посредине, походила на железнодорожный буфет. На столе кипело два самовара, стояла чайная посуда, а кругом стола разместились представители местного самоуправления.
– Господа, я привел к вам дорогого гостя! – громко отрекомендовал Штофф своего спутника. – Прошу любить и жаловать!
Подхватив Галактиона под руку, Штофф повел его вокруг стола, рекомендуя всем:
– Тараса Семеныча вы знаете? А это два купца Ивановых… три купца Поповых… старший городской врач Кацман, а это его помощник, доктор медицины Кочетов… член управы Голяшкин.
– Ба, ба! – крикнул знакомый голос.
Это был Полуянов. Он обнял Галактиона и расцеловал.
– Слышал, батенька… как же! Вчера жена что-то такое рассказывала про тебя и еще жаловалась, что шубы не умеешь дамам подавать. Ничего, выучим… У нас, батенька, все попросту. Живем одною семьей.
Член управы Голяшкин, рослый и краснощекий детина, все время смотрел на Галактиона какими-то маслеными глазами и сладко улыбался. Он ужасно походил на вербного херувима, хотя и простой работы. Выждав, когда все перездоровались, Голяшкин подошел к Галактиону, крепко пожал ему руку и каким-то сладким голосом проговорил:
– Очень, очень рады, Галактион Михеич. Мы здесь все попросту. Да… Одною семьей.
Херувим страдал манией повторять чужие слова, точно эхо. Проделав свою партию, он подсел к столу и широко вздохнул. Рядом с ним сидел доктор Кочетов, красивый черноволосый мужчина лет тридцати. Молодое лицо доктора носило явные следы усиленного пьянства – кожа на лице была красная, потная, глаза опухли и слезились, нос просвечивал синими жилками. Галактион почему-то обратил особенное внимание на эту типичную пару. Впрочем, и вся остальная компания не напоминала праведников, за исключением Луковникова, резко выделявшегося своею степенностью и благообразною старостью.
– Ну, что родитель, каково прыгает? – спросил он Галактиона, улыбаясь одними глазами. – Завязали вы нам узелок с вашей мельницей… да.
– Так уж вышло, Тарас Семеныч, – оправдывался Галактион смущаясь. – Обижать никого не хотели.
– Что же, дело житейское, – проговорил старик и вздохнул. – К тестю в гости приехал, Галактион Михеич?
– Да… Может быть, вам говорил что-нибудь Карл Карлыч?
– Ах, да, да!.. Ндравный старик. Ничего, как-нибудь устроимся. Заходи ко мне, – потолкуем.
Солидный старик очень понравился Галактиону. Не то, что тятенька Михей Зотыч. Мысль об отце у Галактиона являлась теперь в какой-то обидной форме. Ему казалось, что Тарас Семеныч смотрит на него с сожалением.
Чай продолжался довольно долго, и Галактион заметил, что в его стакане все больше и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела на него хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он все заглядывал ему в лицо и повторял:
– Очень мы рады… Да, рады.
– Господа, что мы тут напрасно время теряем? – провозгласил захмелевший Полуянов. – Едем!
Все разом поднялись, как по команде, и, не прощаясь друг с другом, повалили к двери. Галактион догнал Штоффа уже на лестнице и начал прощаться.
– Ну, это дудки! – заявил немец. – У нас так не играют!.. Едем!
– Куда?
– А вот увидите.
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук на руки жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
– Милости просим, господа! – повторял хозяин. – У нас все попросту!.. Пожалуйте!
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь – и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали – и делу конец. В большой столовой во всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, – у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
– Вот теперь мы добрались и до настоящего фундамента, – повторял Полуянов, расхаживая по комнате с видом человека, вернувшегося домой. – Галактион, выпьем.
– Да я не пью, Илья Фирсыч… Так разве, одну рюмочку.
– Э-э! у нас между первою и второю рюмкой не дышат… У нас попросту.
Выпитые две рюмки водки с непривычки сильно подействовали на Галактиона. Он как-то вдруг почувствовал себя и тепло и легко, точно он всегда жил в Заполье и попал в родную семью. Все пили и ели, как в трактире, не обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять был около Галактиона и опять заглядывал ему в лицо своими выцветшими глазами.
– А я ведь знавал Михея-то Зотыча, – говорил он, подвигая стул ближе к Галактиону. – Еще там, на заводах… Как же! У него три сына было, три молодца.
Дальше события немножко перепутались. Галактион помнил только, что поднимался опять куда-то во второй этаж вместе с Полуяновым и что шубы с них снимала красивая горничная, которую Полуянов пребольно щипнул. Потом их встретила красивая белокурая дама в сером шелковом платье. Кругом были все те же люди, что и в думе, и Голяшкин обнимал при всех белокурую даму и говорил:
– А вот эта сестрица Пашенька. У нас все попросту. Давайте, Пашенька, поцелуемтесь.
Брат и сестра громко расцеловались. Потом Пашенька очутилась около Галактиона и ласково говорила:
– А вы забыли, как я на вашей свадьбе была? Как же, мы тогда еще с Харитиной русскую отплясывали. Какие мы тогда глупые были: ничего-то, ничего не понимали. Совсем девчонки.
Кругом все пили, хлопая рюмку за рюмкой. Вместе с другими пил и Галактион, то есть заставляла его пить Пашенька. Он видел ее белые, точно налитые молоком руки, и эти руки подавали ему одну рюмку за другой. Пашенька смеялась и садилась так близко к гостю, что своим плечом касалась его. Что-то такое горячее прилило к самому сердцу Галактиона, ему вдруг захотелось веселиться и называть хозяйку тоже Пашенькой, как Голяшкин, но в самый интересный момент опять появился старичок с утиным носом и помешал. Галактион рассердился и чуть не наговорил дерзостей. Пашенька во-время отвела его в сторону и прошептала на самое ухо с милой интимностью:
– Будьте осторожны… Это наш миллионер Нагибин. У него единственная дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте, я ему скажу.
Она действительно что-то поговорила старичку, и тот моментально исчез, точно в воду канул. Потом Галактион поймал маленькую теплую руку Пашеньки и крепко пожал ее. У Пашеньки даже слезы выступили на глазах от боли, но она стерпела и продолжала улыбаться.
– У нас попросту… да… – проговорил Голяшкин над самым ухом Галактиона и захохотал. – Пашенька, поцелуемся.
Пашенька вскочила и убежала.
Потом Галактион что-то говорил с доктором, а тот его привел куда-то в дальнюю комнату, в которой лежал на диване опухший человек средних лет. Он обрадовался гостям и попросил рюмочку водки.
– Это муж Прасковьи Ивановны, – рекомендовал доктор, считая пульс у больного. – Вот что делает водочка, а какой был богатырь!
– Рюмочку, – мычал больной.
В этот момент в комнату ворвалась Пашенька, и больной закрыл голову подушкой. Она обругала доктора и увела Галактиона за руку.
Дальше, кажется, был обед. Пашенька опять сидела рядом с Галактионом и угощала его виноградом, выбирая самые крупные ягоды своими розовыми пальчиками.
V
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он лежал на широком кожаном диване. Над его головой на стене было развешано всевозможное оружие.
– Где я? – вслух подумал Галактион, не узнавая собственного голоса.
Он напрасно старался припомнить последовательный ход событий, – они обрывались Пашенькой, а что было дальше, он не помнит, как не помнит, как попал в эту комнату. Э, все равно!.. Галактион хотел опять заснуть, но почувствовал, что ему что-то мешает. Это была не головная боль, а что-то внешнее, что-то такое, что было вот в этой комнате. Он приподнялся на локоть и стал внимательно осматривать комнату. Вдруг он вздрогнул – у дальнего конца письменного стола, совсем в тени, в глубоком кресле сидела неподвижная женская фигура. Ему сделалось страшно. Лица ее нельзя было рассмотреть, но он узнал ее, потому что чувствовал, как она пристально смотрит на него.
– Харитина, это ты?
Она молчала.
– Харитина!
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села к нему на диван, так, чтобы свет не падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
– Харитина, я был пьян, как скотина… в первый раз в жизни. Я себя презираю… и ты… и все…
– Что же тут особенного? – с раздражением ответила она. – Здесь все пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я люблю кутить.
– Перестань говорить глупости! Ты прикидываешься такой, а сама совсем не такая.
– А какая я?
Она подвинулась совсем близко к его лицу и, заглядывая в глаза, с нетерпением спрашивала:
– Ну, говори… говори, какая я?
– Ты?
Галактион с трудом перекатил голову на подушке, закрыл глаза и ответил шепотом:
– Хорошая… вся хорошая.
Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Он видел только, как вздрагивала эта высокая лебединая грудь, видел эти удивительные руки, чудные русалочьи волосы и чувствовал, что с ним делается что-то такое большое, грешное, бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень счастья! Он уже протянул к ней руки, чтоб схватить это гибкое и упругое молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
– Галактион, не нужно!.. Галактион, оставь!.. Этого не нужно, не нужно, не нужно!
– Ну, иди, глупая, сюда… Не бойся, не трону.
– Я сейчас…
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
– Не смотри на меня так, Галактион… Не хорошо.
– Не буду.
Он закрыл глаза и слышал, как она села опять к нему. Он чувствовал близость этого молодого, цветущего тела, точно окруженного благоухающим облаком, слышал, как она порывисто дышала, и не мог только разобрать, чье это сердце так сильно бьется – его или ее. Это был его ангел-хранитель.
– Харитина, помнишь мою свадьбу? – заговорил он, не открывая глаз, – ему страстно хотелось исповедаться. – Тогда в моленной… У меня голова закружилась… и потом весь вечер я видел только тебя. Это грешно… я мучился… да. А потом все прошло… я привык к жене… дети пошли… Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
Она сделала нетерпеливое движение.
– Подожди, – говорил он. – Я знаю, что это пустяки… Тебе просто нужно было кого-нибудь любить, а тут я подвернулся…
– Скажи одно: ты думал когда-нибудь обо мне?
– О, часто!.. Было совестно, а все-таки думал. Где-то она? что-то она делает? что думает? Поэтому и на свадьбу к тебе не приехал… Зачем растравлять и тебя и себя? А вчера… ах, как мне было вчера тяжело! Разве такая была Харитина! Ты нарочно травила меня, – я знаю, что ты не такая. И мне так было жаль тебя и себя вместе, – я как-то всегда вместе думаю о нас обоих.
– А жена?
Он опять сделал движение, она опять отскочила.
– Я уйду совсем, если ты не будешь лежать смирно… Вытяни руку вот так. Ну, будь теперь паинькой.
Она опять села около него и заговорила, быстро роняя слова, точно боялась, что не успеет высказать всего.
– Тогда я была девчонкой и не знала, что такое значит любить… да. А теперь я… я тебя не люблю…
Он схватил ее и привлек к себе. Она не сопротивлялась и только смотрела на него своими темными большими глазами. Галактион почувствовал, что это молодое тело не отвечает на его безумный порыв ни одним движением, и его руки распустились сами собой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Бус – хлебная пыль, которая летит при размолке зерна. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
2
Поскотина – изгородь, которой отделяется выгон. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
3
Виноходец – иноходец. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги