Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны
Насыщенность событий в это время была чрезвычайно велика, но семь месяцев между сентябрем 1938 года и мартом 1939 года стали наиболее важными. Они почти окончательно уверили руководство СССР в бессмысленности надежд на создание системы коллективной безопасности в Европе. Политика, осуществляемая главой НКИД М.М. Литвиновым, завершилась внешнеполитической изоляцией и угрозой войны на два фронта против коалиции держав во главе с Германией и Японией. Это произошло во время чехословацкого кризиса. Усилившись, Берлин успешно осуществил несколько важнейших операций – возвратил под свой контроль Саарскую и Рейнскую области, осуществил аншлюс Австрии. Вслед за этим гитлеровская дипломатия приступила к реализации планов уничтожения Чехословацкой республики. Инструментом этой политики стал вопрос о статусе национальных меньшинств этого государства и прежде всего немцев Судетского края.
Дискриминационная политика в отношении второй по численности национальной общины ЧСР, т. е. немцев, а также недовольство словаков своим статусом в республике подорвали ее стабильность. Потенциал чехов оказался недостаточен для удержания под контролем внутриполитической ситуации, в то время как внешнее окружение Чехословакии было или явно враждебным (Германия), или недоброжелательным (Польша, Венгрия), или двусмысленным (союзная Румыния). Ставка на Малую Антанту (союз Чехословакии, Румынии и Югославии) не оправдала себя, а советско-чехословацкий договор был поставлен в зависимость от готовности Парижа выполнить франко-чехословацкий. Вскоре выяснилось, что такой готовности не было, а единство созданной Антантой Чехословакии зависит от внешнего покровителя. Франция и Англия не готовы были защищать это создание Версаля, а готовность СССР выполнить свои союзнические обязательства блокировалась германо-польским союзом de facto.
Что касается Варшавы, то её политику определяли люди, которые мечтали лишь о превращении Польши в великую державу за счет сотрудничества с гитлеровцами и захвата территорий соседних стран. Не сумев реализовать агрессию в отношении Литвы после объединения Германии и Австрии, польские политики превратили свою армию в надежный и прочный щит, охранявший тыл Гитлера во время его действий против Чехословакии. Мобилизация Красной Армии совпала с пограничным столкновением на Дальнем Востоке у озера Хасан. Японцы были отбиты, но не разбиты, результат боев не был для них обескураживавшим. Москва столкнулась с угрозой войны на два фронта. Франция и Англия не захотели сражаться за Чехословакию, а Чехословакия не захотела сражаться даже за себя. Результатом стало согласие Парижа и Лондона на отторжение Судетского края от ЧСР и капитуляция Праги. Она была оформлена в Мюнхене.
Вскоре Чехословакия вынуждена была согласиться на передачу ряда земель Польше и Венгрии и превращение того, что осталось, в федерацию Чехии и Словакии. Новая Чехо-Словакия оказалась нежизнеспособной, и в марте 1939 года ей пришел конец. Чехия стала германским протекторатом, Словакия – зависимым от Германии государством, Подкарпатская Русь, власть в которой попытались захватить украинские националисты, была оккупирована Венгрией. Вскоре настала очередь Польши. Берлин предложил Варшаве смириться с возвращением в германское государство немецкого свободного города Данциг (совр. Гданьск). За эту уступку Гитлер готов был предложить польскому союзнику компенсацию в Советской Украине. Варшава хотела сотрудничать с Берлином, но она хотела получать не теряя. Переговоры СССР с Францией и Англией по вопросу о соглашении для противоборства гитлеровской агрессии проходили в условиях, когда Москве приходилось решать задачу со многими неизвестными.
Неясным оставалось, можно ли было доверять Лондону и Парижу, которые за несколько месяцев до этого предали Чехословакию. Нельзя было не учитывать, что в это же время союзная им Варшава отказывалась от сотрудничества с Москвой, а на Дальнем Востоке начался очередной конфликт с Японией, вдобавок ничего не гарантировало, что он будет успешным, а в случае успеха – что он ограничится районом реки Халхин-Гол. Особую сложность задаче придал «дальневосточный Мюнхен», а именно соглашение между Великобританией и Японией в июле 1939, на пике советско-японского противостояния на границе Монголии и Маньчжоу-го. Лондон признал тогда японские завоевания в Китае, и этот шаг британской дипломатии не мог быть не учтен в Москве, где и так уже имели все основания для недоверия западным партнерам: уклонявшимся от ответственности англичанам, не желавшим идти без их санкции на сотрудничество французам и не скрывавшим своей враждебности полякам. В результате советское руководство во главе с И.В. Сталиным пришло к единственно верному решению принять предложение немцев заключить договор о ненападении. Угроза войны на два фронта была снята, и огонь войны был направлен в сторону ее разжигателей. Это дало СССР два года для подготовки к неизбежному столкновению с Третьим рейхом. Таким был идеологический и стратегический контекст решений советской внешней политики в межвоенный период.
С конца 1980-х в СССР, а затем и в государствах, образовавшихся на его развалинах, с подачи тех, кого в кругу политиков новой волны принято называть «нашими партнерами», была развернута колоссальная программа пропаганды по очернению советской внешней политики, а СССР был изображен одним из виновников Второй Мировой войны. В конце 1980-х и начале 1990-х годов был заложен фундамент историографии, основанной на презумпции вины Советского Союза, в которой большие работы советского периода оцениваются с лихостью традиций института красной профессуры. В сборнике документов «Фашистский меч ковался в СССР» практически все выстроено по принципу осуждения не требующего доказательств. СССР обвиняется в невыполнении условий Версальского договора, который, кстати, он никогда не признавал. Советские дипломаты даже не подписывали этот договор, но авторам идеологической поделки это было безразлично. Они выходили из подобных логических тупиков, козыряя способностью соответствовать потребностям современной им политики. Например, «История Великой Отечественной войны Советского Союза» названа «идеологической миной под процесс обновления нашего общества»26.
На мой взгляд, эти обороты – явное свидетельство того, что цитируемый шедевр начал готовиться по заказу еще во время перестройки. При этом авторы явно сознательно допускают смешение понятий «нацистский» и «немецкий», ведя речь о догитлеровском периоде сотрудничества СССР и Веймарской Германии. Идеологическая зашоренность сквозит в оценках, которыми пестрит авторский текст сборника. Часто они не отягощены доказательствами, как, например, в случае с утверждением о том, что в Генуе у советской дипломатии была возможность заключения договора «с Западом», но она коварно выбрала соглашение с Германией27. Недопустимость подобного рода приемов в серьезном исследовании, претендующем на объективный анализ прошлого, авторов скандального сборника не останавливает. Представляется, что ветеран советской дипломатии академик И.М. Майский был более прав, говоря о том, что случилось в Генуе в отношениях с тем самым «Западом»: «Разумеется, соглашения не произошло, да и не могло произойти…»28
Традицию разоблачений продолжили работы петербургского историка О.Н. Кена. Так, например, в своем исследовании о советско-польском договоре о ненападении, написанном при поддержке (или по заказу) генконсульства Польши, нежелание Варшавы отказываться от участия во враждебных группировках в случае войны одного из участников соглашения он объяснил… членством Польши в Лиге Наций29. Следуя этой логике, можно предположить, что Литва, Германия, Финляндия, Франция и т. д., заключавшие соглашения с СССР с включением этого положения, в Лиге Наций не состояли. Иногда демагогическое прочтение истории доходит почти до паранойи. Разумеется, пальму первенства прочно держат западные исследователи. Возможно, такой вид этой болезни естественен для некоторых работ, явно написанных под определенный заказ. В конечном итоге, нет ничего более политически мотивированного, чем версия истории внешней политики потенциального противника. И уж безусловно по заказу идет отбор исследований для перевода на русский язык.
В случае с фондами Ельцина, «Мемориалом» и т. п. это просто очевидно. В качестве примера можно привести работу французской исследовательницы Сабин Дюллен, которая, в частности, называет политику развития нашей страны «сталинскими “идеями фикс”» и, разумеется, объясняет ими и противостояние с Западом, и жизненно важную необходимость догнать его в промышленном развитии, и опасение быть смятым нашествием из Европы30. Американский историк Деннис Данн на страницах своей работы пытается убедить читателей, что задача американского посольства в СССР в 1930-е годы сводилась к борьбе за демократию31. 17 мая 1939 года, выступая в парламенте с критикой правительства Чемберлена в отношении СССР, Дэвид Ллойд Джордж заявил: «Вы не доверяете им. Нет ли у них оснований не доверять нам?»32 На такого рода вопрос современные западные авторы без колебаний дают отрицательный ответ. Как и Чемберлен и его окружение в 1939 г. Впрочем, я категорический противник одноцветных размашистых оценок. В США и Европе есть глубокие серьезные авторы, с работами которых по истории русско-американских и советско-американских отношений можно и должно ознакомиться33. Из недавних работ наиболее обширный обзор западной научной историографии начала Второй Мировой войны представлен в работе московского исследователя Р.А. Сетова34, знакомство с его книгой будет весьма полезно для понимая процессов, приведших к 1939 году.
Исторический факт должен анализироваться в его контексте. Внешняя политика государства должна анализироваться с учетом его интересов. Я придерживаюсь той точки зрения, что эти подходы вполне применимы и к прошлому Советского Союза. Исходя из этого, я и работал над этой книгой. Во время работы мне пришлось столкнуться с проблемой источников и литературы. Не все они были доступны в Москве, а с некоторыми было проще поработать дома35. Благодарю за оказанную помощь моих дорогих коллег – Альберта Адылова (Калининград), Григория Асланова (Лондон), Олега Аурова (Москва), Андрея Ганина (Москва), Далибора Денда (Белград), Василия Каширина (Москва), Брюса Меннинга (Канзас-сити), Чиро Паолетти (Рим), Валерия Степанова (Москва), Пола Чейсти (Оксфорд), Давида Схиммелпенника ван дер Ойе (Сент-Катарина), Мустафу Танрыверди (Стамбул), Кирилла Шевченко (Минск), Максима Шевченко (Москва). Особенно благодарю моего литературного редактора Филиппа Колерова (Москва). Моя сердечная благодарность городу Светлогорску Калининградской области. Это прекрасное место для того, чтобы задумать, начать или закончить книгу.
Глава 1
Советско-польская война и завершение Гражданской войны в Европейской России. Завязка новых конфликтов
Одним из самых враждебных соседей советских республик, а затем и СССР была Польша. Окончание Первой Мировой войны дало ей шанс на возрождение. Уже 10 ноября 1918 года под влиянием вестей из Берлина, где шла революция, в Варшаве начали разоружать германский гарнизон. Очаги сопротивления не могли что-либо изменить. Образовались солдатские Советы, армия хотела вернуться домой. 11 ноября в занятом немцами бывшем Царстве Польском, а также в австрийских губернаторствах Западная и Восточная Галиция власть перешла к полякам. Впрочем, в Восточной Галиции с центром в Лемберге (совр. Львов) все было не так просто – на контроль над городом и провинцией претендовала и Западно-Украинская Народная республика. В январе-феврале 1919 года новое правительство Польши во главе с Юзефом Пилсудским было признано странами Антанты. Польское государство восстановилось. Его «начальник» с первых же дней прихода к власти был уверен в неизбежности войны с Россией36.
Кроме Галиции для возрожденной Польши сразу же стал проблемным Виленский край. На Вильно претендовала и Литва, желавшая сделать его своей столицей. Литовские процессы походили на польские. Преимущественно литовской по данным переписи 1897 г. была всего лишь одна губерния – Ковенская. Из 1,544 млн её населения абсолютное большинство составляли католики – 76,2 % (православных 3,01 % и старообрядцев 2,13 %, иудеев 13,78 %). По национальному составу: литовцы – 66,02 %, в то время как русские, белорусы и малоросы – 7,28 %, поляки – 9,04 %37. Поначалу местные националисты взяли курс на Германию. В сентябре 1917 года литовский Совет – Тариба – провозгласил в Вильно необходимость воссоздания литовского государства. Тарибу возглавлял Атанас Сметона. Он был готов пригласить на престол возрожденного государства немецкого принца под именем Миндовга II38. 11 декабря Тариба провозгласила возрождение Литвы с центром в Вильно39. По данным переписи 1897 года наиболее многочисленной частью населения Виленской губернии – свыше 1,5 млн чел. – были католики (935 847 чел.), за которыми шли православные (415 296 чел.) и иудеи (204 686 чел.)40. Своим родным языком белорусский назвали 56,05 % населения губернии, литовский – 17,58 %, идиш – 12,72 %, польский – 8,17 % и русский – 4,94 %. В городе Вильно евреи составляли 40 % населения, поляки – 30,1 %, русские – 20,2 %, белорусы – 4,3 %, литовцы – 2 % и прочие (в основном немцы и татары) – 2,4 %41. Еврейский элемент превалировал во всех городах губернии.
Тариба претендовала также и на Гродненскую губернию с 1,6 млн чел., хотя в ней проживали преимущественно православные (919 346 чел.), а католиков было только 386 519 и иудеев – 230 489 чел42. Литовский язык родным признало 0,2 % населения губернии, польский – 10,08 % (161 662 чел.), в то время как белорусский – 43,97 % (705 045 чел.). Таким образом, литовцы были в ничтожном меньшинстве, а поляки не составляли большинства даже среди католиков. Оставшуюся часть православного населения составляли великорусы (4,62 %) и малоросы (22,61 %)43. Этноконфессиональная структура населения была достаточно стабильной и почти не изменилась с середины XIX столетия. В 1863 г. в Виленской, Ковенской и Гродненской губерниях проживало 2,7 млн чел., из них 1,185 млн литовцев (44 %), 0,95 млн русских (по современной классификации – белорусов, 35,2 %), 0,275 млн евреев (10,2 %), 0,22 млн поляков (8,1 %) и 0,07 млн прочих (2,6 %). Ковенская губерния была преимущественно литовской, Гродненская – преимущественно белорусской, Виленская – контактной зоной двух народов с преимущественным белорусским населением в районе Вильно44.
Разумеется, подобного рода «мелочи» не останавливали ни литовских, ни польских националистов. Первой реакцией Пилсудского было заявление о том, что Польша признает независимость Литвы, но при условии тесного политического союза с Польшей. Переговоров не было45. Для Пилсудского борьба за Вильно была особо важным делом – это была его малая родина. Польские, литовские националисты и сторонники Советской власти готовились к схватке за этот крупнейший город региона, из которого в конце 1918 года уходили немецкие войска. Их командование заключило соглашение с поляками. При уходе своих частей немцы оказывали им всяческую поддержку и брали на себя обязательство не допускать на контролируемые территории красных46. Наиболее серьезной силой в Вильно были польские националисты и большевики. 1 января 1919 года поляки осадили городской совет и после суточной осады овладели зданием47.
Но победа польских националистов была временной. 5 января вслед за уходящими немцами в город пришла Красная Армия. Польские отряды самообороны почти не оказывали сопротивления. 27 февраля была провозглашена Литовско-Белорусская республика. Тариба переехала в Ковно (совр. Каунас). Польша наращивала силы и постепенно отторгала в свою пользу территории на линии разграничения, пользуясь тем, что начавшаяся Гражданская война в России не позволяла Москве сосредоточить на Западе сколько-нибудь значительные силы48. Красных частей в Литве было всего около 12 тыс. чел. и время работало против них. 13 марта эти войска были переименованы в Белорусско-Литовскую армию49.
Реализовав после Первой Мировой войны лозунг возрождения национального государства, Польша начала борьбу за свои «исторические» границы, каковыми в Варшаве упорно считали те, что существовали до первого раздела Польского королевства в 1772 г. Это было минимальным требованием. На Версальской конференции польская дипломатия повела активную борьбу за максимальное расширение своих будущих границ. «Возрожденные народы, – вспоминал Ллойд Джордж, – восстали из своих могил, голодные и прожорливые после долгого поста в подземных казематах угнетения»50. Почти все они желали теперь построить собственные казематы, и многим это удалось. Польский и русский революционер Юлиан Мархлевский дал приблизительно такую же оценку политике «своего» правительства: «Но польские политики, едва освободившись сами от чужого ига, тотчас же обнаружили наклонность к подавлению других народов…»51
США и Франция активно поддерживали Польшу – она была нужна им как противовес Германии в послевоенном устройстве Европы. Между тем польские претензии были самыми гигантскими и самыми проблемными для союзников52. Не зря именно в это время глава МИД Франции Аристид Бриан назвал Польшу «ревматизмом Европы»53. Впрочем, в Париже эту болезнь поддерживали. Клемансо говорил: «Целью нашей политики должно быть укрепление Польши для того, чтобы обуздать Россию и сдерживать Германию»54. Эти расчеты были довольно очевидны. Реализация польской мегаломании и французских расчетов продолжилась и после конференции, и в результате привела к территориальным спорам Варшавы практически со всеми своими соседями, за исключением Румынии.
Наиболее обширными претензии Варшавы были на востоке. Пилсудский планировал присоединение около 200 тыс. кв. км с предполагаемым населением около 20 млн чел55. В январе 1919 года польская жандармерия устроила кровавую расправу над миссией российского общества Красного Креста, прибывшей на территорию Польши по предварительному согласию её правительства и под гарантии общества Красного Креста Дании. Четверо из пяти членов миссии, одна из них женщина, подверглись пыткам, а затем были убиты. Пятому врачу удалось спастись, в результате чего зверское убийство не удалось списать на преступление «неизвестных лиц»56. 13 февраля 1919 года Польша нанесла первый удар по советской территории в районе Барановичей57. Началась советско-польская война. Поляки активно практиковали массовые расправы над пленными и гражданскими, как и другие формы террора местного населения. В убийствах принимал участие, по его собственному признанию, и будущий глава польского МИД – Юзеф Бек58.
20 апреля 1919 г. поляки захватили Вильно. Пилсудский издал обращение к жителям города и края, извещая их о том, что сделал это для того, чтобы они сами смогли решить свою судьбу59. Попытки советского командования парировать этот удар и восстановить контроль над городом успеха не имели, хотя для этого пришлось и приостановить переброску части войск на Южный фронт, действовавший против армий генерала А.И. Деникина60. Захват Вильно был особым успехом для Пилсудского, и пан «начальник государства» не собирался ограничиваться им61. Его армия, пользуясь численным и техническим превосходством, постоянно и постепенно теснила советские части на восток. 10 июля поляки взяли Лунинец, 8 августа – Минск, 10 августа – Слуцк, 18 августа – Борисовский плацдарм, 28 августа – Бобруйский район. Выйдя на линию Березины, польский враг остановился62. Пилсудский тем временем готовил переворот в Ковно с целью присоединения оставшейся части Литвы. Он должен был состояться в ночь с 28 на 29 августа 1919 г. Но этот план провалился – офицеры литовской армии провели аресты заговорщиков63.
На оккупированных территориях был развязан террор. «Хозяйничанье польских оккупантов было ужасным, – писал Мархлевский. – Белорусский крестьянин стал жертвой безжалостных преследований со стороны помещиков, офицерство издевалось над безоружным населением; еврейские погромы и убийства людей, подозреваемых в большевизме, стали обыкновенным явлением»64. Действия польских оккупантов привели к неизбежным последствиям, они оттолкнули от себя даже лояльные слои населения, недовольные политикой большевиков. «Ситуация на литовско-белорусских землях, подчиненных польским властям, – гласил отчет польской контрразведки, – очень быстро меняется не в нашу пользу»65.
Население Белоруссии с надеждой смотрело на восток, но положение Красной Армии вплоть до осени 1919 г. оставалось весьма тяжелым. 3 июля ген. А.И. Деникин подписал «Московскую директиву», предусматривавшую широкое наступление для взятия столицы66. 10 августа Южный фронт был прорван, конница ген. К.К. Мамонтова пошла в рейд по советским тылам. 19 сентября Мамонтов соединился с наступавшим корпусом ген. А.Г. Шкуро67. Уже летом Главное командование начало переброску войск с Восточного фронта, где шло успешное наступление против войск адм. А.В. Колчака, на Южный, против Деникина68. Но эти части еще нужно было перевезти и сосредоточить на необходимых направлениях. Между тем в ходе боев белыми были взяты Одесса, Киев, Воронеж, Добровольческая армия устремилась в центр страны69. В сентябре наступление Деникина успешно продолжалось, Красная Армия несла большие потери и не была в состоянии справиться с кризисом70. Советское правительство старалось выйти из враждебного окружения.
Весьма недружественными были и северо-западные границы РСФСР. В январе 1918 году в Финляндии началась собственная гражданская война. Промышленный юг поддерживал красных, аграрный по преимуществу север – белых. Здесь образовалось правительство ярого националиста Пера Эвинда Свинхувуда. Советская Россия оказала помощь своим собратьям по классу оружием, но белые оказались на более высоком организационном уровне71. Еще во время Первой Мировой войны финны-добровольцы отправлялись в Германию, чтобы воевать на её стороне. Они составили 27-й егерский батальон72. Егеря по призыву Свинхувуда стали возвращаться домой. 18 февраля 1918 года прибыли первые их части, к 25 февраля их насчитывалось около 1 тыс. чел. Тогда же прибыла и первая партия шведских офицеров – около 28 чел73. Добровольцы начали формирование отряда, который затем вырос до отдельной бригады. Но в целом белая армия, командовать которой поручили генерал-лейтенанту русской службы Карлу-Густаву-Эмилю Маннергейму, была немногочисленной. Поначалу в её рядах числилось не более 3 тыс. чел., которые к тому же были плохо вооружены74.
Финские левые социал-демократы не уделили достаточно внимания этой опасности и слишком увлеклись парламентской борьбой и выборами. Демократические институты работали на них, но только до тех пор, пока противная сторона не прибегла к насилию. Добровольческие отряды финской Красной армии были плохо обучены, офицерских кадров практически не было, а унтер-офицерские были крайне редки, – они закономерно не смогли выстоять против удара местных белых, поддержанных немецкими ветеранами75. Опорой Красной армии стали отряды рабочей Красной гвардии, которые начали формироваться после Февральской революции 1917 года.
Рабочие, приходившие в отряды красногвардейцев, поначалу попросту не умели даже зарядить винтовку. Успешно действовать против опытных и слаженных соединений они не могли76. В созданной Красной армии числилось около 100 тыс. чел. В стране находилось около 120 тыс. русских солдат и 70 тыс. моряков, в Гельсингфорсе стоял Балтийский флот. Однако русские части уже утратили дисциплину и были небоеспособными77. Многие из них не имели полного комплекта, они плохо снабжались продовольствием, испытывали проблемы с обеспечением обмундированием. Солдаты и матросы рвались домой, но часть из них готова была добровольно поддержать финляндских революционеров78. До прихода немцев белые не могли похвастаться успехами, несмотря на значительную помощь со стороны Швеции, присылавшей оружие, медикаменты, предоставлявшей 5 госпиталей и данные разведки79. Офицеры шведской армии помогали строить армию буржуазного правительства. Кроме офицеров Генерального штаба, шведы сформировали добровольческую бригаду численностью до 1 тыс. чел80. На положение дел самое мощное влияние оказывало наступление германских войск на разваливавшемся русском фронте.
Уже 22 февраля корабли Балтийского флота начали готовиться к уходу из своей главной базы – Гельсингфорса81. Одновременно, ввиду опасности взятия немцами Ревеля (совр. Таллин), приступили к его эвакуации. Финский залив замерз, так что путь в Кронштадт был закрыт. Корабли уходили в Гельсингфорс82. Обычно в конце февраля – начале марта лед в восточной Балтике достигал максимальной толщины. 1918 год не был исключением83. Море и тогда было сковано льдом, движение по нему было возможно лишь благодаря героической работе команды ледокола «Ермак»84. 25 февраля немцы вошли в Ревель, последние русские корабли покинули свою базу под прикрытием тяжелого крейсера «Адмирал Макаров». Всего было выведено 56 кораблей85.
3 марта 1918 г. был подписан Брестский мир. По его условиям Советское правительство обязалось вывести из Финляндии военные части и корабли. Москва могла помочь красным финнам оружием и боеприпасами, командование Красной армией было поручено бывшему начальнику 106-й пехотной дивизии полковнику М.С. Свечникову86. Организовать эвакуацию из Гельсингфорса по морю было не просто. Ледовая обстановка в Финском заливе была чрезвычайно сложной, торосы достигали высоты до пяти метров. Тем не менее 12 марта в море вышло 7 лучших кораблей Балтийского флота – это были 4 линкора дредноутного типа и 3 тяжелых крейсера. Сопровождаемые ледоколами «Ермак» и «Волынец», они смогли достичь Кронштадта только на шестые сутки. Даже мощных машин и корпусов дредноутов типа «Севастополь» было недостаточно для прорыва. При малейшей остановке корпуса кораблей вмерзали в лед. За 5 дней корабли прошли 180 миль. В Гельсингфорсе тем временем белые финны захватили и угнали в Ревель два мощных ледокола – «Сармо» и «Волынец». Положение резко усложнилось87.