На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)

Решительно пойдя на абордаж, я стал сжимать его в своих объятиях, сильно похлопывая по спине. Все это происходило на глазах у изумленного индуса, который просто дар речи потерял, и благоразумно отошел в сторону. Американец побледнел, начал медленно приседать и посмотрел на меня робким беззащитным и одновременно ненавидящим взглядом двоечника, в сотый раз сдающего ненавистному профессору безнадежный зачет.

Немного придя в себя, Джон просипел, с большим трудом приклеивая на себя вымученную улыбку:

– Хау а ю, сэр?

Я деловито, голосом солидного босса небрежно процедил: «Файн» и перешел на португальский язык.

– У ке э ке эшта фазенду аки, меу кару Джон? Кому эшта а туа линда эшпоза Луиза и аж криансаш? («Что поделываешь, Джон? Как дети и твоя красавица жена Луиза?» – порт.)

Мы много обнимались с Джоном в тот вечер, пили виски за вечную дружбу между СССР и США, братались, вспоминали со слезами на глазах встречу наших дедов и отцов на Эльбе весной 1945. Договорились завтра обязательно продолжить. И это мероприятие действительно состоялось, но каким-то оно оказалось не очень теплым, особенно финал.

Вечером следующего дня ровно в 18.00 я подъехал на резидентурской машине к обусловленному месту, по-моему, где-то в центре города, рядом со знаменитой мечетью Фейсала. Наши за мной, естественно, «присматривали», но без фанатизма, на двух автомобилях. Навыки левостороннего движения вспомнились быстро. А к броуновскому движению на дорогах, на первый взгляд бестолковой суете и толчее на перекрестках и сумасшедшим безбашенным водителям мне не привыкать. Заносило меня – случайно, разумеется, и ненадолго в Австралию, Сингапур, на Кипр. Был даже африканский опыт: в свое время в ЮАР порулить удалось чуть-чуть.

Гаденыш уже ждал меня, значит прибыл на место встречи заранее. Зачем? Что, изучал обстановку? Или замыслил нехорошее, вурдалак? Джон, ссылаясь на мое незнание города, дважды(!) предложил пересесть в его машину. Тут вовремя проснулся внутренний голос, который хрипловато, видимо, тоже вчера «нарушал режим» со своими пакистанскими дружбанами произнес:

– Старичок, держи ушки на макушке. Кажется, начинается.

Я в меру ласково ответил:

– За предупреждение спасибо, конечно, но ты, паразит, не расслабляйся, бдительности не теряй. Перегаром от тебя разит, как от ломового извозчика. Подожди еще у меня, ужо приедем в Москву, объявлю сухой закон. Чай при исполнении находишься! Стыдись!

В ответ он громко икнул, щелкнул каблуками и сказал:

– Яволь, мин херц, – хотя немецкий вроде бы недолюбливал. Потом добавил жалобно:

– Брат, а может презентуешь баночку холодненького пивка, а то башка просто раскалывается. Я отбатрачу, ты ведь меня знаешь.

– Перебьешься, пей вон лучше «перье», ребята резидентурские вчера целую упаковку в наш номер притащили. Врачи говорят, для здоровья полезнее…

– Ага, чья бы корова мычала. Ты на себя-то сегодня в зеркало смотрел? – Мой ангел-хранитель продолжал хамить.

Я сдержался. По правде говоря, он был прав и жить сегодня с утра мне не очень хотелось, во всяком случае, до контрастного душа, кофе и прочих реанимационных процедур.

Диалог с внутренним голосом много времени не занял, и Джон ничего не заметил. На предложение пересесть в его машину я вежливо отказался, заявив, что в Москве очень соскучился по правому рулю. После недолгого петляния по исламабадским улочкам, он впереди, я – сзади, приехали к какому-то невзрачному на вид невысокому зданию. На первом этаже располагался маленький дуккян. По дороге я обнаружил за собой «наружку» – три машины. Я не удивился. Слежка велась аккуратно, грамотно. На рожон «топтуны» не лезли, вели себя в рамках приличия.

– Ну, вот докатились, – злобно сказал внутренний голос, который тоже заметил «хвост», даром что с «бодуна», и грязно выругался почему-то по-арабски. – Наружка», кажись, не местная, американская. Но ты поосторожней там в лавке или куда вы еще пойдете с этим американским придурком. Не геройствуй, а то я тебя знаю!

– Слово офицера! – Серьезно ответил я.

Джон жестом предложил войти. Я удивленно поднял брови. Заметив это, американец ехидно сказал:

– Сегодня здесь спецобслуживание для очень дорогих гостей, как в ваших московских кабаках.

– Когда ж ты, змей звездно-полосатый, успел в Союзе побывать? Или я в Лесу досье на тебя плохо просмотрел? – Снова вклинился мой помощник.

Меня это начинало раздражать. Я злобно цыкнул на него, и он на короткое время заткнулся.

Вошли в лавку. Покупателей не было. За прилавком одиноко стоял пожилой бородатый пуштун с янтарными четками в руках. Он радостно поприветствовал нас на урду, и предложил проследовать за прилавок. Джон даже не ответил, а я, кивнув хозяину в знак приветствия головой, молча наблюдал за ними. Видать, просто для приличия, соблюдая местные традиции, «америкос» потрогал здоровенную штуку английской шерсти, лежащую тут же в углу. С видом знатока помял в руках материю и приценился. Старик назвал цену. Джон в ответ пощелкал языком, мол, дороговато…

«Передо мной комедию ломает», – беззлобно решил я.

Опять влез внутренний голос и подобострастно, явно желая мне угодить, подтвердил мой вывод.

«Точно, к бабке не ходи! Хочет, паразит, похвастаться, показать Вашему благородию, что, мол, изучил Восток, как свои пять пальцев и чувствует себя здесь словно рыба в воде. Но я лично, Сереж, поставил бы ему троечку за поведение и знание местных обычаев: а спрашивать хозяина про здоровье, семью, как идет бизнес, кто будет? Александр Сергеевич, что ли? Так великий русский поэт вообще был невыездным, дальше Эрзерума не бывал, урду так и не осилил».

Прошли за прилавок. Там, за плотной ковровой занавеской оказался неприметный вход в небольшую светелку с двумя пластиковыми столами и стульями. Сели за столик. Будто из-под земли появилась бутылка виски, на удивление чистые стаканы, содовая и полное ведерко со льдом, даже со щипцами. А еще вазочка с иранскими, кстати, самыми вкусными в мире фисташками, кэшью, очищенными грецкими орехами и молодым миндалем. Через пару секунд худенький мальчик принес фрукты и восточные сладости, дополнив натюрморт.

«Сервис тоже так себе, на четверочку с минусом, – оценил я. А где скатерть и салфетки, хотя бы бумажные? Где адалиски по углам? Кальяны душистые? Экономишь на представительских расходах, Джон? Стыдись!»

Быстро, практически не разговаривая, выпили по первой, потом по второй. Пили молча, без тостов, изучающе разглядывая друг друга словно через винтовочный прицел. Опять нагло встрял внутренний голос.

– Слушай, пока вы тут не захмелели оба, ты б у этого полиглота сраного выяснил, где он ухитрился урду нахвататься. Здесь или в американской «Вышке»? И кто у него преподавателем был? Интересно ведь. Да и на учеты конторские их поставить бы надо. Ты, что все инструкции позабывал? Помнишь тогда в Лоренсии, – хихикнул мой немного навязчивый помощник, – этот урод и через год пары слов на местном наречии сказать не мог. Да и урду-то его, честно говоря, хреновенький. Просто перед тобой выпендривается… Все, все замолкаю, – примирительно произнес болтливый стервец, – почувствовав, что я сжал кулаки и вот-вот взорвусь.

Мы выпили еще, и языки немного развязались. Желая пополнить досье на «пиндоса», я завел разговор на тему, как ему жилось после Лоренсии, и каким ветром занесло на мусульманский Восток. Периодически вплетал в канву «дружеской» беседы короткие реплики о себе, в рамках легенды, конечно. К моему удивлению клиент стал рассказывать достаточно занятные вещи автобиографического характера, иногда переходил на политику, что мне тоже было крайне интересно. Худо-бедно минут через сорок у меня в башке уже созрели, по меньшей мере, три проекта шифр-телеграмм в Центр. Сам же я за это время «слил» Джону минимум интересовавшей его информации. Это-то и настораживало, но каких-либо внятных объяснений «откровенности» американца я пока не находил.

– А ты что думаешь, друг ситный? – Спросил я свой внутренний голос.

– Кое-какие мыслишки на этот счет есть, но окончательный диагноз делать пока рано.

– Смотри, Склифосовский, чтобы потом поздно не было… Ну, все, больше мне не мешай.

Заливаясь соловьем, я вдохновенно рассказывал Джону что-то по поводу пребывания наших войск в Афгане, отношений Кремля с Саддамом Хусейном, другими арабскими лидерами. Потягивая виски, слишком щедро разбавленное, на мой взгляд, льдом, мой визави рассеянно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Улучив момент, я перевел разговор на семейно-бытовые темы. Пытаясь вызвать Джона на еще большую ответную взаимность, я стал рассказывать о Марусе и своих девчонках (он знал только супругу и старшенькую). Показал ему фотографию, где жена с детьми садились в мой «жигуленок», припаркованный на стоянке МИДа.

– Это на твоей работе? – спросил Джон расслабленно без особого интереса в голосе. Но вдруг собрался, сжался, как пружинка, и нанес укол.

– Серхио, а что-то я не разглядел на фото памятник Дзержинскому. Где он тут?

– А его можно разглядеть только в ясную погоду, Джон. Ну как твой любимый Госдеп с крылечка вашей штаб-квартиры в Лэнгли, что в штате Вирджиния, – парировал я с улыбкой.

«Молодец, Серега, хоть инициатива была у него, рахунок зустрічі 1:1, – прорезался внутренний голос. – Но мне такой поворот все равно не нравится. Раньше вы по-джентельменски обходили острые углы в дипломатическом менуэте. И хотя знали «ху из ху», вот так открыто об этом не говорили. А тут, на тебе…»

«Ты чего это на мове залопотал? – Гневно начал я. – Где-то уже «укусить» успел, пока я тут работал в поте лица?»

«Ага, работал он, – дерзко ответил голос. – Смотри вон – дед с четками уже вторую бутылку открыл. А ему, видите ли, украинский мой не понравился…

Давай-ка лучше вместе подумаем, как будем ноги отсюда уносить. Ох, не нравится мне все это, Серега, ох не нравится!»

По сути, голос был прав на все 100 процентов, поэтому я орать на него больше не стал, а погрузился в неприятные размышления.

Джон, видимо, почувствовал какие-то изменения в моем настроении решил пойти с козырей:

– Слушай, русский шпион! (что-то новенькое), ты ведь сюда приехал вынюхивать информацию о ваших «шурави», находящихся в плену у русских? Если так, то ты, Серхио, попал в точку. Моя тема. Так, тебе интересно?

Я молча кивнул, глядя в его налившиеся кровью и плохо скрываемой ненавистью холодные бесцветные глаза. В полной тишине чокнулись, выпили, закурили. Вообще-то курили мы одну за одной. В коморке топор вешать можно было. Зрачки у Джона расширились (Опа! Уж не наркотиками ли мы балуемся, интересно, какими?), крылья его орлиного носа нервно завибрировали, лицо покраснело.

Тут моего «Остапа» понесло. Он начал выкладывать такие сведения про американо-афганско-пакистанские дела, конечно, при главной роли СССР, но и своей лично, что у меня челюсть отвисла. По спине побежала холодная струйка пота, алкоголь начал испаряться и оставил в покое мой мозг. Мне даже не требовалось больше раззадоривать своего собутыльника. Американец, очевидно терявший контроль над собой, раскрывал все новые и новые детали работы своей резидентуры в Исламабаде.

В голову пришла совсем уж нелепая (а почему, собственно, нелепая?) мысль, что отпускать меня живым после такой откровенной «пресс-конференции» Джону не с руки. Значит, опять санкционированный Лэнгли «съем» или какая-то собственная безумная импровизация «обдолбанного» американского ковбоя? Сначала был «Гектор», а теперь пришла моя очередь, да? Право, не оригинально!

Да, идет «холодная война», мы ежедневно сталкиваемся со штатниками корпусами по всему земному шару так, что аж заклепки вылетают. Но есть же неписанный кодекс чести! Или вы уже его «похерили», господа?

Мельком взглянув на часы (было далеко за полночь), я начал потихоньку собираться, мол, а не надоели ли мы гостеприимным хозяевам? Джон на урду что-то коротко бросил мужику с четками – я не понял – и хлопнул в ладоши. Тут же за моей спиной выросли два свирепых с виду нукера. Руки они демонстративно держали на рукоятях кинжалов, прямо как личная охрана какого-нибудь султана.

«Ба, да это точь в точь сценарий из «Тысячи и одной ночи». Неужели эти недоросли из Лэнгли во время учебы восточные сказочки почитывали, не верю! – Пискнул внутренний голос. – Ну, ты давай тут, Серега, держись, а я, пожалуй, пойду. Не буду вам мешать, – деловито засуетился мой трусливый помощник. – Но знай, сейчас таких люлей огребешь, мало не покажется. И не говори, пожалуйста, что я тебя не предупреждал». – С этими словами он затих.

Вняв предупреждению друга, я резко вскочил с места, одновременно сделав два богоугодных дела. Во-первых, плеснул остатки горячего кофе в харю бородачу с четками. Ему это явно не понравилось: он схватился обеими руками за фейс, изрыгнул, наверное, самые страшные ругательства на своем басурманском и на некоторое время выбыл из игры. Одного из нукеров Джона, стоявших у меня за спиной, мне тоже удалось ненадолго вывести из строя. Вернее не мне, а креслу, которое при падении удачно въехало спинкой ему в пах. Он схватился за промежность, согнулся пополам и по-щенячьи жалобно заскулил.

Джон, пребывая в легкой прострации, нам особо не мешал, держал в руке свой бокал с виски и завороженно наблюдал за развернувшейся импровизированной потасовкой из первых рядов партера.

Второй нукер, чтобы не терять времени, тупо долбанул меня сзади по голове то ли какой-то железякой, то ли своей ручищей, тяжелой и твердой, как кузнечная штамповка. Мне показалось, что это был тот самый кинжал в ножнах. Удар пришелся по касательной, но кожу на затылке он мне рассек. Не сильно, но чувствительно. На этом садист не остановился и посчитал, что мне надо добавить еще, так сказать, для ума.

К этому моменту я уже повернулся к обидчику лицом. Он был выше меня ростом, тяжелее на полтора пуда, как минимум, и собирался атаковать, мстя, наверное, за двух своих поверженных коллег. Один из них сгребал остатки кофейной гущи с заросшего бородой лица, а второй все еще хватался за порушенную промежность. Оба пока были вне игры. Мой же обидчик тем временем призывно развел руки, но не для объятий, а преследуя низкую цель хлопнуть меня по ушам. В руках ничего не было. Значит бил он меня сзади не кинжалом в ножнах, а ручищей своей дурной и кожу содрал здоровенным перстнем с черным камнем, подумал я, одновременно похвалив себя за наблюдательность.

Успел я вспомнить в этот момент одного своего наставника – редкого знатока старинного русского рукопашного боя. Если противник хочет ударить тебя или захватить двумя руками спереди, учил Мастер, не хватай его за руки, не блокируй удар, а попробуй сам контратаковать. Лучший вариант – толкнуть неприятеля в грудь двумя руками, энергично и максимально сильно. Такой толчок – всегда неожиданный и обязательно выведет из равновесия и более сильного, и боле тяжелого соперника.

Спасибо, наставник, подумал я и мощно, насколько позволял отягощенный виски организм, пнул двумя руками своего соперника чуть выше солнечного сплетения. Такой прыти он точно не ожидал, отступил на пару шагов и наткнулся на второй стол в нашем ресторане, ставшем более похожим на боксерский ринг. Встречи своей задницы со столом нукер тоже не предполагал, оперся на него, но ножки подогнулись – сначала у стола, потом у нукера, и оба благополучно завалились на пол. Это был мой последний, да, собственно, единственный шанс ретироваться.

Путь к входной двери на секунду освободился, и я метнулся на улицу. И только врожденная невообразимая щедрость заставила меня потратить еще пару драгоценных секунд, а может, всего одну. Так сказать, вишенка на торте. Джон сидел спиной к стенке все с тем же бокалом виски, полным столом мелких тарелочек с восточным угощением и свежим кофе. Хорошая позиция, если ты собрался только наблюдать за спектаклем. Но она лишала моего американского коллегу маневра. Я повернулся к Джону и с размаху врезал ногой по краю пластмассового предмета мебели. Обут я был в модные о ту пору красивые кожаные «казаки» с окованным – самую малость – мыском и подковкой на каблуке. За ногу я не боялся, поэтому лупанул по столу от души. Недопитый виски и кофе, а также всю остальную «беду» в виде восточных сладостей, остатков фруктов и орешков Джон принял своим геройским фасадом. В дополнение к нашему общему меню, он получил еще и краем перевернувшегося столика где-то между глазом и ртом.

Последнее, что я разглядел, покидая негостеприимный дуккян (никогда не буду здесь больше ужинать!) и держась за ссадину на голове, были сползший по стене мистер Джон Маккинли, все еще скулящий по поводу своего ушибленного креслом мужского достоинства первый нукер и шевелящийся в обломках стола второй мой обидчик.

Дверь автомашины я предусмотрительно на ключ не закрывал, поэтому стартанул от ненавистного дома без проволочек. Дальше было не очень интересно. Банальные гонки по ночному незнакомому для меня городу. Поколесил я тогда по столице изрядно. Резидентурские хлопцы, низкий им поклон, здорово мне помогли. Если бы не они, меня пару раз могли запросто зажать в клещи, но на этот раз обошлось, слава Богу. Обошлось-то, конечно, обошлось, но слишком дорого! Мы потеряли оперативного водителя Мишу Антонова, который, отсекая от меня «наружку», выскочил из узкого переулка на своей «тойоте» наперерез тяжелому джипу. Мощный удар пришелся прямо в водительскую дверь. Миша погиб.

Несколько раз по участникам «ралли» шмальнули из своих «пукалок» отважные местные полицейские, пристроившиеся в хвост нашей колонны. Они попытались было сперва остановить и наказать сумасшедших гонщиков, но быстро сообразили, что это непростой стрит-рейсинг. И сочли за благо ретироваться. Правильно, ребята!

В посольстве я оказался часам к четырем утра, вымотанным до предела, но живым и без особого ущерба! Отправили шифртелеграмму в Центр и на удивление оперативно получили инструкции. Чтобы не создавать дополнительных проблем с американцами и местными властями гроб с телом Антонова решено было переправить в Союз через Афган. Мне было предписано сопровождать покойного и как можно быстрее исчезнуть из страны, с глаз долой. Кто бы спорил? Видал я ваш Пакистан…

В колонии «прошел» слух, что Мишу по указанию МИДа срочно перевели в посольство в Кабуле с повышением, на должность заведующего гаражом. Кто-то из техсостава, говорил, мол, парню не повезло, там ведь война идет. Другие, более предприимчивые товарищи считали, что в «мутной воде», да на такой должности с умом можно хорошенько «развернуться» и подзаработать. Так, через несколько дней я оказался в самолете, летевшем в Душанбе со своим скорбным 200-м, а молоденький молчаливый офицер – со своими.

Дня через три после моей спешной ретирады из Исламабада Джона срочно отозвали в Штаты. Как мне рассказал потом по секрету за кружечкой пивка в санатории в Трускавце один мой хороший приятель из американского отдела, Джон Маккинли больше в списках сотрудников ЦРУ не значится. Поделом придурку! Но чисто по-человечески его, вражину, даже немного жаль, ведь потенциал-то у него был неплохой. Его бы подучить немного в нашей Бурсе, был бы толк.

К освобождению «Гектора» Контора подошла очень ответственно. Главный импульс был получен со Старой площади! Там внезапное отсутствие информации с Юга африканского континента заметили, стали возмущаться. Была дана команда подключить к решению этой непростой задачи, естественно, с соблюдением строжайших мер конспирации МИД и Минобороны. Как апофеоз, Старая Площадь санкционировала в случае необходимости использование любых других возможностей. Отцы-командиры Конторы от такого внимания сильно возбудились, покумекали-покумекали и родили гениальный план. Оставалось довести его до исполнителей и… за работу, товарищи!

В минимально короткий период в Лесу создали координационный штаб, а в некоторых отделах появились засекреченные небольшие группки из «особо посвященных». Проклиная национально-освободительную борьбу народов Африки, пролетарский интернационализм, а заодно и меня с моим чернокожим другом, они перешли на казарменное положение.

Работа по всему миру закипела. Для начала дали щедрую «утечку» в прессу, грамотно организовав пропагандистскую кампанию в СССР и соцстранах. Подключили западные газеты и журналы, радио, TV, к которым смогла дотянуться рука зловещего КГБ. Потом проснулись СМИ в Африке, Азии и Латинской Америке. Задействовали трибуну ООН, Движение неприсоединения, Лигу арабских государств.

Лейтмотивом многих публикаций и пламенных выступлений ораторов было обвинение США и его кровавого монстра ЦРУ во вмешательстве в дела других государств. Им припомнили все грехи XX века, большие и малые, начиная с высадки американских войск в Гондурасе у городка Пуэрто-Кортес в 1903 году, кончая недавней агрессией против маленькой Гренады.

Шум был поднят неимоверный. Много материалов, «естественно», посвящалось исчезновению «Гектора». Одна из влиятельных итальянских газет (не уверен, конечно, но, думаю, не без нашего участия), проведя «независимое» журналистское расследование, вышла с сенсационным заголовком: «По данным надежных источников из руководящих разведывательных кругов НАТО, за похищением высокопоставленного лоренсийского дипломата в Израиле стоит ЦРУ, использовавшее международную алмазную мафию!».

Скандал разгорелся грандиозный. Дошло даже до того, что прошли слушания в Конгрессе, где со взрослого мальчика Уильяма Джозефа Кейси сняли короткие штанишки, и прилюдно отхлестали. И как после такого не верить в плохие приметы: ведь он был 13-м по счету Директором ЦРУ!

Тема связи американской разведки с главарями мафии, использование ее «отморозков» для ликвидации неугодных политических деятелей и свержения прогрессивных режимов по всему миру не сходили со страниц самых авторитетных изданий в Союзе, соцстранах и на Западе. Не отставала и пресса «третьего мира». Кстати, мой парижский коллега Николай, попытался «втемную» использовать «Японку», имевшую связи не только среди французских, но алжирских и тунисских журналистов. С ней, увы, «втемную» не вышло – умная была девочка. Выслушав пространные туманные речи Николая на заданную тему, она спросила в лоб:

– Объясни нормально, Николя, что вам надо? Какого результата вы хотите добиться? Если это в моих силах, я помогу.

Николай смутился, но решил не играть с прозорливой агентессой в кошки-мышки. Он объяснил ситуацию, как есть, в рамках дозволенного, естественно. Софи выслушала как всегда внимательно и серьезно, не перебивая.

– Знаю, как помочь, – сказала она. – Но если вы хотите хорошего результата, то я должна съездить в Тунис. Через неделю получите настоящую информационную «бомбу». Договаривайся со своей Конторой, Николя! Только не тяни. Здесь, в Париже на подготовку мне нужны сутки.

Николай в определенном смысле рисковал. Одно дело платить Софии Рени, французской гражданке за информацию, которая по большому счету не наносит ущерба ее стране. Даже если местные узнают о словоохотливости Софии в области изучения космоса, грандиозных разборок, скорее всего, не будет. Ну, покричат немного, уволят с работы… Может, кстати, и шума большого поднимать не будут, учитывая активное развитие советско-французской космической программы сотрудничества.

Совсем другой вариант – подключить завербованного иностранного агента к секретной операции против другой державы, открыть ему (в данном случае ей) ряд деталей и целей этой операции. В случае срыва или каких-то форс-мажорных непредвиденных обстоятельств ущерб вербовщиков, то есть, тех, кто привлек агента, будет очень ощутимым. Тоже, конечно, не фатальным, но крайне неприятным и болезненным.

Все это Николай понимал, попросил у Софи отсрочку для принятия решения и резво ринулся в посольство. Изложив максимально сжато и одновременно толково все обстоятельства в шифртелеграмме, он сел ждать ответа. Ждал недолго. Ответ состоял из мощного пистона за риск и необдуманную инициативу. Во втором абзаце срочного послания начальство пистон смягчило и мудро согласилось «использовать «Японку» в Тунисе». Делать это Николай должен был с максимальной осторожностью, тщательностью, продуманностью, оговорками, оглядками и т. п… Как? Должен сам решить, чай, не мальчик! Если проколется – понесет всю ответственность. Если не проколется и спасет цивилизованный мир, так это – твоя работа, сынок! Впрочем, пряников и прочих сладостей дадим, говорилось в послании Конторы.

Николай пожалел, что ввязался в эту авантюру. Но у нас на Руси испокон веку инициатива наказуема. Отступать было поздно. В итоге он в течение одной ночи и одного дня согласовал с Центром поездку Софи в Тунис и получил карт-бланш на непредвиденные расходы. Через день рано утром ближайшим рейсом отправил девушку на Северо-африканское побережье в эконом-классе – Контора хоть здесь немного сэкономила. Браво! Хорошо, что воспитанная Софи не роптала.

– Ты не волнуйся зря, Николя, – сказала девушка, когда тот провожал «Японку» в аэропорту Шарля де Голля. – Я все сделаю, как надо. Стыдиться не будешь. Привезу тебе настоящих тунисских фиников. Они очень вкусные.