Вождь нации. Сотворение кумира
Веймарский герцог обыкновенно говорил своим друзьям, что не следует терять мужества, что весь этот наполеонизм был несправедлив, ложен и не мог долго просуществовать. И он правильно рассуждал. чем беспощаднее Наполеон попирал весь мир, чем больше угнетал его, тем свирепее должно было быть возмущение мира против него, когда настал день. несправедливости приходится расплачиваться ужасающими процентами на проценты за свои деяния.
Я не знаю, право, не лучше ли было бы для Наполеона потерять свой лучший артиллерийский обоз или целый полк своих лучших солдат в волнах моря, чем расстрелять бедного немецкого книгопродавца Пальма! Это была вопиющая, смертельная несправедливость тирана, несправедливость, которую никто и ничто не в силах смягчить, каким бы толстым слоем румян ни прикрывать ее. Подобно раскаленному железу, она, как и всякая такая несправедливость, глубоко вонзилась в сердца людей и воспламеняла ярким пламенем глаза их всякий раз, когда они возвращались к мысли о ней, выжидая своего дня! И день настал: Германия поднялась.
Из всего совершенного Наполеоном останется в конце концов только то, что было совершено им справедливо, что санкционировала природа своими законами, что исходило из ее реальности; только это, и больше ничего. Все остальное дым и разрушение. Наполеон представляет собою величественный абрис, грубый набросок, никогда не доведенный до конца. Но разве не то же следует сказать, в сущности, о всяком великом человеке? Увы, да, – набросок, оставленный в слишком грубых очертаниях!
В мыслях, высказываемых Наполеоном на острове Святой Елены по поводу мировых событий, звучит что-то почти трагическое. он испытывает, по-видимому, вполне неподдельное удивление, что все совершилось таким образом, что он выброшен на эту голую скалу, а мир продолжает вращаться вокруг своей оси. Франция – могущественна и всемогуща, а, в сущности, ведь он есть Франция. Даже Англия, говорит он, составляет, в сущности, всего лишь принадлежность Франции, «другой остров для Франции».
Так выходило по сущности, по наполеоновской сущности, и, однако, что же случилось в действительности: где я? он не мог понять этой метаморфозы; для него было непостижимо, каким образом действительность оказалась не соответствующей его программе: Франция – не всемогущей Францией, а он – не Францией. «Страшная иллюзия»: он должен был верить в то, чего, по его мнению, не существует!
Его сосредоточенная, проницательная, решительная натура итальянца, некогда сильная и искренняя, погрузившись, так сказать, полураспустилась в мутной среде французского фанфаронства. Люди оказались вовсе не расположенными к тому, чтобы их попирали ногами, чтобы их связывали вместе и сколачивали, как он того хотел, для пьедестала Франции и Наполеона, – люди имели в виду совершенно другие цели!
Удивление Наполеона было чрезмерно, но, увы, как помочь делу? Он шел своим путем, а природа – своим: отказавшись раз от действительности, он очутился в безнадежной пустоте. Для него не было возврата. ему оставалось уныло и печально погрузиться в эту пустую пучину, с чем редко примиряется человек, – разбить свое великое сердце и умереть.
Люди и герои
1. Искреннюю радость доставляет человеку возможность восхищаться кем-нибудь; ничто так не возвышает его – хотя бы на короткое время – над всеми мелочными условностями, как искреннее восхищение. В этом смысле было сказано: «Все люди, в особенности женщины, склонны к преклонению» – и преклоняются перед тем, что хоть сколько-нибудь того достойно. Можно обожать нечто, хотя бы оно было весьма незначительно; но невозможно обожать чистейшее, ноющее ничтожество.
2. Я думаю, что уважение к героям, в различные эпохи проявляющееся различным способом, является душой общественных отношений между людьми и что способ выражения этого уважения служит истинным масштабом для оценки степени нормальности или ненормальности господствующих в мире отношений.
3. Богатство мира состоит именно в оригинальных людях. Благодаря им и их творениям мир есть мир, а не пустыня. Воспоминание о людях и история их жизни – выражение его силы, его священная собственность на вечные времена, поддерживающая его и, насколько возможно, помогающая ему пробиваться вперед сквозь неизведанную еще глубину.
4. Можно возразить, что я проповедую «поклонение героям». если хотите, да, – друзья, но поклонение прежде всего должно выразиться в том, что сами мы будем героически настроены. Мир, полный героев, вместо целого мира глупцов, в котором ни один доблестный король не может царствовать, – вот чего мы добиваемся! Со своей стороны мы отбросим все низкое и лживое; тогда только сможем надеяться, что нами будет управлять благородство и правда, но не раньше.
5. Сказано: «если сами мы холопы, для нас не может быть героев». Мы не узнаем героя, даже если увидим его, – мы примем шарлатана за героя.
6. Ты и я, мой друг, мы можем в этом отменно холопском мире создать из себя каждый из нас по одному, не холопу, герою, если мы захотим. Таким образом, получились бы для начала два героя. Мужайся! Так можно создать целый мир героев или хоть по мере возможности содействовать их появлению.
7. Я предсказываю, что мир снова станет искренним, станет миром верующих людей, будет полон героических деяний, будет полон героического духа. Тогда, и только тогда, он сделается победоносным миром, но что нам до мира и его побед? Мы, люди, слишком много говорим о нем. Пусть каждый из нас предоставит мир самому себе; разве каждому из нас не дана личная жизнь?
Жизнь – короткое, очень короткое время между двумя вечностями; другой возможности у нас нет. Благо нам, если мы не как глупцы и лицемеры проживаем свой век, а как мудрые, настоящие, истинные люди. оттого что мир будет спасен, мы не спасемся; мы не погибнем, если погибнет мир. обратим поэтому внимание на самих себя. наша заслуга и наш долг состоят в выполнении той работы, которая у нас под рукой. К тому же, по правде говоря, я никогда не слыхал, чтоб «мир» можно было «спасти» иным путем. Страсть спасать миры перешла к нам от XVIII века с его поверхностной сентиментальностью. Не следует увлекаться слишком сильно этой задачей! Спасение мира я охотно доверяю его Создателю; сам же лучше позабочусь, насколько возможно, о собственном спасении, на что я имею гораздо больше права.
8. Великий закон культуры гласит: дайте каждому возможность сделаться тем, чем он способен быть, дабы он мог развернуться во весь свой рост, преодолеть все препятствия, оттолкнуть от себя все чуждое, особенно всякие вредные наносные явления и, наконец, предстать в своем собственном образе, во всем своем величии, каковы бы они ни были. Не бывает единообразия превосходства ни в физическом, ни в духовном мире – все настоящие вещи таковы, какими они должны быть. Северный олень очень добр и красив, точно так же и слон.
9. Первая обязанность человека – подавить чувство страха. Мы должны быть свободны от него, иначе мы не можем действовать. Иначе поступки наши – поступки рабов; не искренние, а лишь для глаза, даже мысли наши фальшивы: мы мыслим, как рабы и трусы, пока не научились попирать страх ногами. Мы должны быть мужественны, идти вперед, храбро завоевать свободу – в спокойной уверенности, что мы призваны и избраны высшей силой, – и не должны бояться. насколько человек побеждает страх, настолько он – человек.
10. В этом мире даже бодрый человек может быть не уверен в столь многом относительно того, как он живет, ему необходимо быть хотя бы уверенным в себе. Ни один человек, желающий сделать что-нибудь значительное, не может надеяться на успех иначе как при условии, что он решит: «я хочу совершить это или умереть». Потому что мир всегда представлялся здравому смыслу каждого отдельного человека в большей или меньшей степени домом сумасшедших.
11. Велик тот миг, когда до нас доходит весть о свободе, когда долго закрепощенная душа освобождается от своих пут и пробуждается от печального стояния на одном месте, хотя бы слепо и в замешательстве и именем Создателя клянется, что она хочет быть свободной. Свободной? Поймите это хорошенько, то ясно, то смутно все существо наше глубоко проникнуто законом: будь свободен. Свобода – единственная цель, к которой, разумно или нет, стремится вся борьба, все старания людей на земле. Да, это высокий миг (знаком ли он тебе?): первый взгляд на охваченный пламенем Синай в пустыне нашей жизни – нашего паломничества, которому отныне столб дыма днем и огненный столб ночью будут указывать дорогу.
12. Люди привыкли всем лицам и всем вещам, начиная с ничтожнейших книг и кончая церковными епископами и государственными деятелями, предлагать вопрос, в каком парике и в какой черной треуголке гуляют они по свету, вместо того чтоб спросить у них, кто призвал их к деятельности? о Боже! Мне отлично знакома твоя треуголка, отлично известно и то, кто призвал тебя, но во имя Бога спрашиваю я тебя: кто ты? Что ты собою представляешь? Не ничто, отвечаешь ты! Ну, так скажи, насколько же, и что же ты, наконец, – это именно то, чего мне хотелось бы знать и что я должен знать и поскорее!
13. Настоящий не стоящий на месте человек, если он только не манекен, какую бы сущность вы ему ни вложили в душу, сумеет ее более или менее двинуть вперед. Самое нескладное, бестолковое в мире он сумеет сделать несколько менее нескладным. Негибкое он сделает более подвижным – вот польза от его существования в мире.
14. Прежде всего отыщите человека; тогда вы уже всего достигли. Он может научиться всему – быть сапожником, произносить приговоры, управлять государствами, и все это сделает так, как можно ожидать от человека.
Возьмите с другой стороны не-человека, и у вас в руках будет ужаснейший «татарин» в мире, который быть может тем страшней, чем он с виду тише и мягче. Беды, какие способна наделать одна только глупая голова, какие способна наделать всякая глупая голова в мире, кишащем таким бесконечным множеством последствий, не поддаются подсчету. Уже не понимающий своего дела шарлатан-сапожник может причинить немало зла, о чем свидетельствуют мозольные операторы и люди, доведенные до необходимости носить с отчаяния одну лишь войлочную обувь. Подумайте же о том, сколько зла может сделать шарлатан-священник, шарлатан-король!
15. Гений, поэт, – знаем ли мы, что означают эти слова? Подаренная нам вдохновенная душа, непосредственно из великого горнила природы присланная, чтобы видеть правду, вещать ее и совершать. Это – священный голос природы, раздающийся снова сквозь бесплодную, бесконечную чащу слухов, болтовни и трусости, в которой заблудился доведенный до края погибели мир.
16. Гений, о котором известная дама сказала, что он не имеет пола, ни в коем случае не принадлежит к какому-нибудь сословию; поэтому образование не должно гордиться своим искусственным светом, часто лишь тлеющим или фосфорическим, там, где мы имеем дело с загоревшейся искрой Божьей.
Мы начинаем сознавать, что аристократическая снисходительность, с учтивой улыбкой с высоты трона, воздвигнутого из книг в дорогих переплетах, признающая, что «для человека из народа» это очень мило, совершенно неуместна теперь. настало несчастное время в истории человечества, когда наименее образованный – прежде всего и наименее исковерканный и при обилии выпуклых, вогнутых, зеленых и желтых очков не потерял способности видеть собственными глазами. В наше время человек, владеющий пером точно так же, как и молотком, не должен возбуждать удивления.
Тем не менее снисходительно-доброжелательное отношение так широко распространено, что нам кажется полезным взглянуть на оборотную сторону дела. Я полагаю, что для способного от природы человека, имеющего в себе зародыши сильного характера – особенно, если его склонности указывают на поприще литературы и предназначают его быть мыслителем и писателем, – для такого человека, говорю я, в наше странное время не было бы большим несчастьем вырасти среди народа, а не среди образованных людей, – быть может, это и вовсе бы не было несчастьем?
Все люди наталкиваются на избыток препятствий, потому что духовный рост должен быть задержан и остановлен и должен пробиваться сквозь затруднения, иначе он совершенно остановится. Мы сознаем, что посредственным личностям беспрестанное воспитание и обучение языкам, танцам, правилам приличия, как это практикуется во всех странах у людей высокопоставленных, дает известное превосходство, в худшем случае кажущееся превосходство над средними людьми низшего класса: так что обыкновенно праздный человек по сравнению с человеком трудящимся почти всегда оказывается более милым; у него кругозор шире, яснее.
Во многих отношениях, если даже взглянуть на дело глубже, он имеет преимущество над тружеником. Противоположное верно лишь для необыкновенных личностей, одаренных зародышем неукротимой силы, которая во что бы то ни стало достигнет развития. Для таких зародышей всего лучше та почва, на которой он свободнее будет расти. Там, где есть охота, должен найтись и путь. одновременно с гением человек бывает одарен и возможностью развития, даже уверенностью в развитии. часто случается, что неумелое окапывание и удобрение вреднее, чем отсутствие ухода, и убивает то, что слепой жестокий случай щадит. редко бывает, чтобы какой-нибудь Фридрих или Наполеон воспитывались с целью подготовить их к последующей деятельности, чаще всего даже их подготовка осуществляется совсем иным путем, в одиночестве и страдании, в нужде и при неблагоприятных обстоятельствах.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги