Назад в СССР

Живёт в Республике Карелия.

Член Российского союза писателей.

Член литературного клуба «Творчество и потенциал» при издательстве «Четыре».

Автор шести книг: «И к закатам сердцем припадаем», «Над Белым морем летом ночь бела», «Из ладоней любви радость пить», «Бегут, бегут вагончики…», «Смена времён», «В океане обыденных дней».

Ситуация

(рассказ)

«Как некстати, – думал Николай, – что футбол в субботу».

Он обещал Марине, что уж эти два выходных будет обязательно дома и погуляет с детьми. И вот, вместо футбола Николай толкает одной рукой коляску, в которой годовалый Антошка, другой придерживает за воротник рубашки трёхлетнего Сергуню, чтобы тот не лез близко к проходящим мимо машинам.

Мысли у Николая были не очень весёлые: ноги сами собой несли его в сторону стадиона. Молодой папаша, пристроив детей к детворе, присоединился к сидевшим на скамье болельщикам и стал наблюдать за происходящим на футбольном поле. Шёл первый тайм.

Мимо пробежал Санька:

– Георгиев, ты что не в форме?

– Да вот, – Колька кивком головы указал на детей.

– А мы на тебя надеялись, – произнёс откуда-то подошедший Костя и предложил: – Может, доверим детворе твоих пацанов? Защита, видишь, хромает?

Во втором тайме Николай заменил Юрку, стоявшего в защите. Страсти на футбольном поле накалялись: болельщики орали во всё горло, а сами игроки не видели вокруг ничего, кроме своих ног и пятнистого мяча, который манил их за собой, увертываясь и дразня.

Николаю нравилось, как их команда наказывала противника. Счёт шёл в пользу поселковых спортсменов, сбивая спесь с приезжих. Игра шла без особых нарушений, хотя в некоторых моментах была жестковата. Досталось и Кольке: от неудачного падения ныла нога. Локоть был разодран, и ссадина кровоточила. Но Николай этого и не замечал: перед глазами только мяч, мяч, мяч… Он думал о том, чтобы не упустить момент, дойти до ворот, и тогда гол будет обеспечен. Обводя соперников, он умело повёл мяч вперёд, но вдруг сквозь весь футбольный гам он услышал крик:

– Папа!

Колька резко остановился, выпуская из-под своей власти с таким трудом доставшийся ему мяч. Он увидел бегущего через поле Сергуньку.

– Чёрт! Ну что за жизнь. Такой шанс пропал! Ну чего? Чего ты сюда прибежал? А? – торопливо спрашивал он у сынишки.

– А я тебя нашёл, – произнёс в ответ Сергуня.

«Ну что мне теперь делать? – думал Николай. – Вот ситуация-то!

А с поля к нему уже бежал Костя:

– Георгиев, чего канителишься? Время же идёт!

– Слушай, Сергуня, будь человеком, посиди ещё немного с Антошкой, а я быстро. Я сейчас приду, – уговаривал отец сына.

– Я к маме пойду, – упрямился мальчишка и побежал в сторону дороги. Николай рванулся было за ним, но тут увидел Марину.

– Ну вот и ладушки! – радостно хлопнул в ладоши Николай. И не дожидаясь, когда подойдёт жена, он развернулся и побежал на футбольное поле. Время поджимало, а оправдываться ему сейчас ничуть не хотелось.

Мужики

(рассказ)

Александра ходила из угла в угол:

– Господи! Да когда же это закончится?!

За стеной, в соседней квартире, надрывно визжала гармонь и громыхал голос Петьки Жукова:

– Эх, полным-полна коробушка!

А время уже за полночь.

Александра подошла к дивану, где как ни в чём не бывало похрапывал Виктор.

– Витюша, а Витюша, – она потормошила мужа за плечо.

– Чего тебе, Шура? – спросонья спросил Виктор и повернулся на другой бок.

– Да проснись же! – уже с недовольными нотками в голосе произнесла Александра.

– Ну что случилось? Такой сон снился, а ты…

– Да брось ты со своим сном. Лучше угомони соседа. Опять, видно, нализался и теперь вот гармонь свою тискает.

Виктор почесал затылок и с усмешкой произнёс:

– Ну а ежели ему тискать больше некого? Вот и отводит мужик душу.

– Да ну тебя. Ведь голова трещит, ночь на дворе, а он развёл тут шумиху. Пошёл бы ты, угомонил его, что ли…

– Да-а-а, попади сейчас кто Петьке под руку, так потом и мама родная не узнает…

Александра с презрением взглянула на мужа.

– Ну ладно, ладно! Придумаю что-нибудь, – пошёл он на попятную. – Только не смотри на меня так.

Виктор не любил, когда жена вот так принижала его. Петьку он не боялся, да и сосед был парень неплохой, только, правда, как выпьет, становился дурным и без разбору раскидывал свои пудовые кулачищи, если кто предъявлял претензии к его персоне.

Петька был из той категории мужчин, про которых говорят одним словом – «вышибала». Поэтому Витька и не собирался идти сейчас к соседу разбираться. Но всё же стал думать, как ему выйти из положения, чтобы Александра успокоилась. А из-за стены тем временем неслось:

– Раскинулось море широ-о-о-ко…

И тут Виктора осенило. Да как же он позабыл! Вот голова садовая! Александра с любопытством глянула на мужа: «Интересно, что это он удумал?» А когда поняла, ахнула;

– Батюшки, и ты туда же….

Виктор же, довольный, вынимал из футляра свой баян. Поставив табурет у стены, за которой басил Петька, он сел, приладил инструмент поудобнее на коленях, провел пальцами по кнопкам, развернул меха и затянул свою любимую:

– Эх, дороги, пыль да туман…

Сосед за стеной притих.

– Шур, видишь! Во как я его…

И только Виктор произнёс это, как Петька вновь, ещё громче забасил:

– Распрягайте, хлопцы, коней!

– Врёшь, не возьмёшь, – сквозь зубы процедил Витька и рванул баян.

– Эх, яблочко, да на тарелочке!

А сосед ещё громче завёл:

– Очи чёрные, очи жгучие…

Витька стал заводиться.

– Ну я ему покажу!

И загорланил:

– Как родная меня мать провожала, эх!

Александра была уже не рада, что разбудила мужа. Голова у неё шла кругом от этой музыкальной какофонии. Но она понимала, что Виктора теперь не остановить.

А Петька уже кричал через стенку, что Витька не умеет играть, что руки у него не в то место вставлены, на что тот в ответ ему орал:

– Да сам ты! Всего две ноты знаешь!

В противоположную стену вдруг стала стучать бабка Анисья, причитая:

– Что же вы, ироды окаянные, делаете…

Мужики же вошли в раж. Они ругались, горланили невпопад одну за другой песни. Надрывались гармонь и баян.

Виктор решил больше не слушать, что кричит ему Петька, и играл всё подряд, что приходило на ум.

Шёл уже третий час ночи. Витька, склонив голову на корпус баяна, с закрытыми глазами дёргал инструмент и мычал себе под нос (голос охрип, орать он больше уже не мог):

– Живёт моя отрада…

Александра ходила, держась за голову руками. По щекам её текли слёзы, она ругала мужа, но тот ничего не слышал. Тут в дверь постучали. Отворив её, Александра ойкнула.

На пороге стоял участковый, из-за его спины выглядывала старая Анисья.

– Вот он, ирод, спать людям не даёт, – показывала она на Виктора.

До Витьки как-то не сразу дошло, что участковый пришёл за ним. Он недоумённо взглянул на жену:

– А что же Петька?

Та сквозь слёзы простонала:

– Да он-то уже давно молчит. Уснул, видимо.

– Ладно лясы точить, – участковый Самоваров не любил долго ждать.

– Одевайтесь, Виктор Андреевич, пройдёмте.

– Куда это? – встрепенулся Витька.

– Куда, куда… туда, где за хулиганку сидят, – буркнул участковый.

Остаток ночи Виктор провёл в «холодной», размышляя о том, как всё несправедливо в этой жизни. Сплошь и рядом страдают невиновные. А ведь это всё Александра виновата – зачем его будила?

«Приду домой – прибью!»

Рассуждая так, Витька мысленно оправдывал себя, а заодно и соседа Петьку, обвинив во всём свою жену. И ему даже легче стало, что когда отпустят, будет на ком отыграться.

Как дед Аникей медведя лаптем убил

(быль)

Дед Аникей слыл опытным охотником. Не мало он исходил по лесным тропам, не мало дичи подбил и за свой век шестьдесят медведей уложил. Всегда из леса с добычей возвращался.

Много дед Аникей повидал за свою жизнь. Всякое бывало. Иногда и забавные случаи происходили. Об одном из таких дед Аникей со смехом рассказывал.

Возвращался как-то он с охоты домой. День к вечеру клонился. Дед Аникей уже порядком устал. За плечами нёс подстреленную дичь. В ружье оставался один патрон. И тут откуда ни возьмись медведь. Вскинул на плечо дед Аникей ружьё и выстрелил в бурого. Медведь взревел от боли, но так как был всего лишь ранен, ринулся в глубь леса.

Дед Аникей вздохнул с горечью, что зверя не удалось уложить с одного раза.

«Ну да ладно. Хорошо, что мишка не на меня пошёл, а то неизвестно, чем бы всё это закончилось», – подумал охотник.

Посетовав ещё немного, дед Аникей решил передохнуть, чтобы уже дальше идти прямиком в деревню. Развёл он костер. Снял лапти, чтобы их просушить у огня. Достал краюху хлеба, и тут он увидел, как прямо на него из-за кустов с рёвом идет раненый медведь. Видимо, очумевший от боли зверь дал круга и потому вышел на охотника. Дед опешил и, сам того не осознавая, почему-то схватил сушившийся у огня лапоть и запустил им в медведя. Бурого от неожиданности испуг прошиб, и он рухнул прямо к ногам охотника. Всё произошло в считанные секунды. Долго ещё дед Аникей от страха приходил в себя. Он с удивлением смотрел на лежавшего в его ногах мёртвого зверя, не совсем ещё понимая, что же произошло.

С тех пор много лет прошло. И нет давно уже самого деда Аникея. Но до сих пор в деревне люди помнят об этом случае и рассказывают другим, как дед Аникей медведя лаптем убил.

Неприятность

(рассказ)

Люську не любили все бабы на деревне. Они неистовствовали, когда она проходила мимо них, смеющаяся, вся такая округлая, как бы поддевая: «Мол, куда вам до меня». Мужики, те помалкивали, когда бабы промывали косточки красавице Люське, но про себя томливо вздыхали: «Ай, да баба!». Вот и дед Филипп, ворча на старую Мирониху, нет-нет да и кинет взгляд на нагловато-бесовитую девку и, как кот, при этом замурлычет и облизнётся. Потом поволочет по дорожкам сада свои старые колоды и пуще прежнего примется разносить свою старуху. А Мирониха стала замечать за своим стариком странные вещи: то дед вырядится, как петух гамбургский, и, крякнув на пороге, двинется прогуливаться по деревне, то тянет старый цигарку за цигаркой и всё о чём-то думает.

А старый Филипп и впрямь изменился – из головы не выходила Люська. Дед был рад этому и не рад. Старуху свою он перестал замечать, всё о чём-то мечтал да сапоги ваксой до блеска начищал, мурлыкая под нос песню. И решил Филипп к Люське на дом сходить да счастья попытать. Взял он со старухиной шкатулки кольцо обручальное да серёжки золотые в подарок снести. По деревне он шёл гордо, и все дивились: куда это старый Филипп поковылял с цветами да при фуражке?

Зашёл старик в избу в тот самый момент, когда Люська полы мыла. Юбка её была подогнута, перед Филиппом раскачивались бедра, такие аппетитные да притягательные. Тут старика чёрт и попутал: грохнулся он перед Люськой на колени и давай ноги её целовать. Люська залилась смехом: «Дед, ты что рехнулся? А ну давай отсюда!» Мокрая тряпка в Люськиных руках повисла над дедом.

Никто не мог смотреть без смеха, как старый Дон Жуан, увертываясь от тряпки, бежал, словно старая кляча, от Люськи домой.

Мирониха ничего не сказала деду, лишь посмотрела на Филиппа с какой-то грустью и пошла в хлев корову доить. Дед же после этого случая слёг. Он метался в жару и бредил, что-то бормотал и никого не узнавал. Три дня и три ночи Мирониха его обихаживала, не отходила, гладила своей рукой его лоб и приговаривала: «Ох, Филиппушка ты мой, Филиппушка».

На чётвертые сутки старик стал приходить в себя, различать, что делается рядом. Он видел всхлипывающую Мирониху, и она казалась ему молодой. В памяти начинали возникать картины прошлого: как с Миронихой встречались, как свадьбу играли небольшую, но весёлую. Мирониха его красивая была в молодости, парни на неё заглядывались.

«Эх, ты, – корил себя дед, – старуху свою захотел на кого-то променять».

А ведь будь его Мирониха сейчас молода, разве можно было сравнить ее с какой-то Люськой? Старик прижался щекой к бабкиной руке и тихо произнес:

– Милая ты моя старушка, какой же я осёл.

Больше дед Филипп не поглядывал на Люську и не вспоминал о ней, будто и не происходило с ним такой неприятности. Он вновь обрёл ясность ума и уже не покрикивал на свою старуху, а наоборот, взгляд его теплел, когда рядом с ним была Мирониха.

Философия Петра

(рассказ)

Работа не шла, не хватало запчастей, чтобы закончить ремонт двигателя, и мужики, махнув на всё рукой, решили сообразить. Мастер отсутствовал, и надзора особого не было. Один лишь Пётр, как всегда, не поддержал компании. Он стал раскладывать инструменты, думая о чём-то своём. Мужики уже привыкли к тому, что Пётр отказывался с ними посидеть, отпускали в его сторону сальные шуточки, стараясь поддеть. Да только он на это никак не реагировал. Пётр, в общем-то, никому не мешал, начальству не докладывал, если что. Но в то же время был обособленным в бригаде. Поэтому мужики не очень его жаловали, считая Петра белой вороной и называя меж собой «лохом».

Пётр и с виду-то отличался от всех в бригаде. Не очень высок, всегда аккуратен, не было в нём показушной мужицкой удали, размашистых движений, крутого гонора. У Петра и философия была на всё своя. Он не любил болтунов и лоботрясов. Когда мужики заводили разговор о бабах, то Пётр лишь поправлял, как бы невзначай: «Не бабы, а женщины» – и отходил в сторону, продолжая какое-нибудь дело. И лишь однажды высказал своё мнение:

– Мне без разницы, какие у женщины ноги – длинные или нет, блондинка она или брюнетка, лишь бы она была моей женщиной и ничьей больше.

Такая философия мужиков рассмешила и долго ещё они по этому поводу язвили в адрес Петра, мол, ничего ты в жизни не понимаешь, да и где уж тебе с твоими чопорными манерами.

Пётр лишь молчал, считая, что объяснять этим людям – терять время зря. Его удивляло, как могут мужики большую часть своего времени проводить в разговорах за бутылкой, рассуждая ни о чём, да пошло и зло шутить.

Может, так каждый и остался при своём мнении, если бы не несчастный случай с Петром.

При ремонте одного агрегата Петру одной из железяк придавило ногу. Была раздроблена кость, и он оказался в больнице. Мужики, сидя в очередной раз за бутылкой, решили навестить Петра – так, от нечего делать. Дымов по этому поводу даже изрёк:

– А что, мужики, хорошая идея, пусть он и лох, но всё же человек.

В больнице Петра не оказалось, и мужики направились к нему домой, заодно они решили удовлетворить свое любопытство – своими глазами увидеть, как же живёт Пётр.

Дымов, ухмыляясь, по дороге говорил:

– Посмотрим, такой ли у него аккуратненький дом, как он сам.

Двор у Петра был большой. Не ожидая увидеть такие постройки, вся бригада как бы приостановилась, и Дымов прикусил язык. С одной стороны дома были гараж и хлев, с другой – огород да аккуратненьким рядком грядки. Ко всему была приложена хозяйская рука.

Встретил Пётр свою бригаду дружелюбно. Он всё ещё пока передвигался с помощью костылей, но был весел.

Дымов произнёс:

– Вот тебе и раз, мы думали, ты тут лежишь, умираешь и своей кислой физиономией мир да нас проклинаешь.

Пётр рассмеялся:

– Ладно вам, проходите, у нас пироги сегодня. Кстати зашли.

Мужики слегка стушевались. Проходить, не проходить? Да и наверняка один чай будет.

Но тут Дымов скомандовал:

– Раз зовут – грех отказываться!

– Вот и хорошо, – обрадовался Пётр и крикнул жене, которая была на кухне: – Ирина, собирай стол, гости пришли!

Часа три мужики пробыли дома у Петра. Сами того не ведая, они попали на семейное торжество – двадцать лет семейной жизни Петра с женой Ириной.