Пришла пора охоты по пороше, но и о ней приходилось забыть. На зайцев всем родом не пойдешь, а выйти одному – самому попасть в зубы упырю. В вынужденном безделье сидя дома, ловцы перебирали свое снаряжение и горько вздыхали, не зная, доведется ли этой зимой пустить его в ход. А чем тогда будущую дань князю платить?
Томясь от скуки больше всех, самый лучший ловец Вешничей, Корец, учил своих сынишек пищать мышью-полевкой. Прижав к губам тыльную сторону ладони, он тянул в себя воздух, и хотелось оглянуться – где тут затаился маленький серый комочек? Так Корец приманил уже не одну лису. Были у него особые манки, с которыми он подражал крику раненого зайца, и мальчишки наперебой просили попробовать.
– Да угомонитесь! – прикрикнул на них Берестень, которого раздражала бесполезная возня в избе. – Покуда лисьим ловом у нас не пахнет…
Дети стихли, и сам старейшина вдруг тоже замолчал. А потом хлопнул себя по залысому лбу.
– И как я раньше-то не додумался? – воскликнул он. Все домочадцы оставили дела и повернулись к нему. – Вишь, в бороде рожь цветет, а в голове и не пахано! Спасибо чурам – наставили наконец на ум! Мы упыря-то нашего приманим! Мышей-то он не ест, а ведь корова старая вот-вот сдохнет. Чем забивать, лучше мы ее на приманку пустим. Выгоним ее, а сами следом. Упырь кровь живую учует – прибежит.
– Да на что ему корова? – усомнился старший сын Берестеня, Бебря, крепкий и рослый мужик с чуть выступающими передними зубами, за что его еще в детстве прозвали Бобренком. – Ему человека надо.
– Голод и ему не брат. Люди-то попрятались, он и корове обрадуется.
– Да он в лесу лося или кабана завалит, коли ему звериная кровь по вкусу. Нет, батя, на корову он не пойдет. Человека надо.
– Чур с тобой! – замахал на него руками отец. – Что такое говоришь!
Однако замысел с приманкой был хорош, и Берестень послал трех мужиков за ведуньей.
– Сдурел, сыне, голову застудил! – кричала на Бебрю его мать, бабка Ветоха. – Да как же можно кровопивцу поганому живое дите отдать?
– Не отдать, а подманить! – убеждал ее сын. – Мы ж рядом укроемся, да с Оборотневой Смертью. Он только покажется, а мы его сразу – на рожон! И близко не пустим!
– Меня возьмите, я не боюсь! – беспечно предложил четырнадцатилетний Вострец, третий внук Берестеня. Бабка Ветоха в сердцах дала ему подзатыльник.
Женщины никак не соглашались на такой страшный замысел, и даже Берестень был в сомнении. Ждали ведунью. Елова жила в ельнике одна, но упыря совсем не боялась – у нее была надежная защита, и упырь даже близко не смел подходить к ее избушке.
Но к беде рода Елова не осталась равнодушна и сразу пришла.
– Дело Бебря говорит! – решительно одобрила она возникший замысел. – Ловите гада на живую кровь, иного спасения нам нет. Я много ночей звала волков на помощь, но Белый Князь не хочет нам помочь. Только волкам, Хорсову стаду, дана сила пожирать упырей. Князь Кабанов, покровитель наш, его прогнать не может. И торопитесь. Упырь день ото дня все сильнее. Скоро с ним будет не совладать никому. А на приманку ему не всякий пригоден. Нужно дите не больше двенадцати годов или девка молодая.
– Да кто же свое дитя отдаст? – снова закричала бабка Ветоха.
Девки в ужасе прятались по углам, матери прижимали к себе маленьких детей. Но потребуй Елова – никто не посмел бы противиться. Так нужно для рода.
Елова села возле очага в избе Берестеня, положила клинок Оборотневой Смерти к себе на колени, закрыла глаза. Ее пальцы стали гладить железо, подаренное самим Сварогом, она тихо забормотала что-то, покачиваясь, чуть слышно запела. Домочадцы Берестеня попрятались и наблюдали за ворожбой, затаив дыхание и не смея пошевелиться. Сейчас Оборотнева Смерть сама укажет приманку.
Вот ведунья медленно поднялась на ноги, подняла рогатину. Черный клинок сам собой очертил круг по избе. Один из маленьких мальчишек, прятавшихся на полатях, пустил лужу от страха, другой чуть не свалился на пол. Но рогатина указала на дверь.
Не открывая глаз, Елова шла через двор займища туда, куда вела ее священная рогатина. Сейчас она смотрела в Надвечный Мир, мир богов и духов, открытый немногим. Оборотнева Смерть указывала ей путь. Елова не знала, чья это изба, какая семья живет здесь и кого выберет рогатина, но этот человек, наделенный особым жизненным теплом, был уже совсем близко.
Дверь сама собой распахнулась. Открыв рты, домочадцы Лобана смотрели, как к ним входит священная рогатина, а за ней ведунья. Черный наконечник миновал самого Лобана, его жену Вмалу возле печки, Брезя на лавке у порога с непочиненной сетью в руках, обернулась к дочерям. Спорина и Милава застыли, держа на коленях шитье и подняв иголки.
И острие священной рогатины указало на Милаву.
Елова открыла глаза.
– Ты! – сказала она Милаве, и все в избе ахнули. – Тебя выбрала Оборотнева Смерть! На тебя будем упыря манить. В тебе жизнеогонь особый, чистый и яркий, ты ему по вкусу придешься.
Вмала и Спорина запричитали, словно Милаву выбрали в жертву Ящеру в засушливый год. Лобан и Брезь переглянулись, нахмурились. Им было страшно за дочь и сестру, но с ведуньей не поспоришь – ее устами говорят боги и предки.
– Да не бойтесь! – снисходительно утешила их Елова. – Оборотнева Смерть выбрала, она же и оборонит. Чуры не дадут такой ладной девке пропасть.
Когда Елова с рогатиной вышла, Брезь подсел к Милаве и обнял ее.
– Не бойся! Он тебя не тронет, – утешал он побледневшую сестру. – Я сам с мужиками попрошусь и тебя в обиду не дам.
– Я не боюсь, – нетвердо ответила Милава. Она очень боялась, но хотела успокоить родичей. – Ведь кому-то же надо… И Бебря, и Оборотнева Смерть… Я не боюсь…
– Потому она и оборотню чуроборскому приглянулась! – сказала Спорина. – Видать, она всей нежити по вкусу. Ох, не до добра это доведет!
– Не каркай! – оборвал ее Брезь. – С твоим норовом и упырь жрать не станет!
Вмала полезла в ларь, вытащила несколько старых, от прабабки оставшихся оберегов и все их навесила на Милаву. Чурам она зарезала белую курицу и бросила ее в печку, в каждый угол поставила по плошке молока, бормоча молитвы. Если уж так нужно для рода, то пусть чуры получше берегут ее младшую дочку.
* * *
На другое утро Вешничи поднялись на заре. На маленьком родовом святилище перед идолами чуров разожгли костер, зарезали трех белых петухов, их кровью обмазали идолов и клинок Оборотневой Смерти. Привели Милаву. Она была наряжена как невеста: в белой, красными узорами вышитой рубахе под меховым кожухом, с красным поясом, с нарядным венчиком на голове поверх платка. Она была бледна, но внешне спокойна, хотя внутри у нее все дрожало, дыхание теснилось, руки и ноги были слабы и холодны. Женщины причитали, словно отдавали ее замуж в чужой род или даже в жертву гневным богам. Милаву поставили перед ликами чуров, и Берестень, поднимая руки к небесам, просил богов и предков не оставить без защиты их внучку. Милава крепко сжимала в руках костяную фигурку женщины-медведицы, самый старый в роду женский оберег, бывший даже старше Оборотневой Смерти – бабка Ветоха дала ей Мать-Медведицу на такой случай. Уж если она не защитит, то больше надеяться не на что. Милава от страха сама не понимала, что с ней делается, а просила богов только о том, чтобы все кончилось поскорее.
Настал полдень, из своей избушки пришла на займище ведунья, пора было отправляться. Брезь просился пойти с сестрой, но старейшина ему не позволил – бой с упырем был делом для зрелых мужчин, а не для неженатого парня. Рогатину нес Бебря, самый крепкий мужик в роду. С ним шли еще два мужика – Корец и Спожин.
Вдруг мальчишки, которые сидели на тыну и высматривали упыря, дружно завопили и замахали руками, а семилетний Зайча чуть не слетел на землю.
– Неужто сам подвалил? – заговорили мужики. – И славно, недалеко ходить! К дому ближе – легче!
– Люди едут! Чужие! – орали мальчишки. – Много!
Услышав о чужих людях, сам Берестень побежал к воротам и выглянул наружу.
– Княжьи люди! – воскликнул он, вглядевшись в отряд, показавшийся со стороны Белезени. – Позабыли мы – ведь время дани! Ох, не ко времени как нелегкая принесла!
В самом деле, в тревогах и волнениях из-за упыря Вешничи совсем позабыли, что княжеское полюдье проходит мимо них перед самой Макошиной Неделей. Теперь же приходилось отложить на время упыриный лов и встречать гостей.
Первое, что увидел Светел во дворе Вешничей, была священная рогатина в руках у Берестеня. Он сразу узнал ее – такая могла быть только одна. Длинное крепкое древко потемнело от времени и было до блеска отполировано десятками ладоней, все его от конца до самого перекрестья покрывала затейливая древняя резьба. Черный клинок в полтора локтя длиной был украшен знаками огня, и на нем алела свежая кровь.
Светел остановился в воротах, не понимая, что здесь происходит. Почему горит огонь перед чурами, зачем вынесли рогатину? Почему мужчины с копьями и колами в руках окружают дрожащую молоденькую девушку, разодетую как невеста?
– Здоров будь, боярин светлый, пусть беды и недуги тебя и людей твоих за многие версты обходят! – выйдя вперед, с поклоном приветствовал его Берестень. – Прости, дань у нас не уложена – не ждали мы тебя ныне. Войди, обогрейся, пусть твоя дружина передохнет.
– Что у вас здесь случилось? – спросил Светел, сойдя с коня и глядя то на рогатину, то на девушку. – Или свадьба? Или на рать собрались? Или жертвы приносите?
– Беда у нас, боярин светлый. Упырь у нас по округе бродит. Не видали его? Уж дней десять мучает и нас, и соседей всех. Вот, вышли мы на него со священным оружием нашего предка! – Берестень показал рогатину. – Хотим погубить упыря!
– Это ваша рогатина священная? – с волнением спросил Светел. – Она любую нечисть бьет?
– Любую нечисть, нежить, любое зло она победит, – с гордостью ответил Берестень. – Когда пращур наш, Вешник, в сии места пришел, владел ими медведь-оборотень, и сила в нем была невиданная. Никому из людей он на десять дней пути жить не давал. Сам Сварог по мольбе пращура нашего дал ему железа из своей кузницы небесной, а Мать Макошь ветку Мирового Дерева сломила на ратовище. Так сделал наш пращур рогатину сию и ею убил медведя-оборотня. Сам он на этой земле поселился, род наш от него пошел, и рогатина, Оборотнева Смерть, нас от бед хранит. Нет такой нечисти, что от нее бы целой ушла!
– Я с вами пойду! – решил Светел. – Дайте мне вашу рогатину – я сам упыря на нее насажу!
