Тихая ложь

Подарок

Несмотря на то, что часы показывали полдень, продуктовая лавка, вход в которую закрывала железная ставня, покрытая граффити разгневанного волка с желто-зелеными глазами и оскаленными клыками, все еще была закрыта. Трое алкашей, еще недавно сидевшие на скамейке у входа в ожидании хозяина, отчаялись и побрели искать другое место, где можно было купить водки. Расположенный неподалеку полицейский участок тоже был закрыт, и возможно именно поэтому на бульваре под широкими кронами деревьев было припарковано так много машин. Из зеленой листвы неслась оголтелая какофония скворцов. От бывшего здесь когда-то рабочего района выходцев из Салоников почти ничего не осталось. По обеим сторонам бульвара высились новые семиэтажки, и лишь посередине пережитком прошлого торчало старое трехэтажное здание, заброшенное и облупившееся. Один из его балконов был закрыт уродливыми пластмассовыми ставнями, а на всех остальных по-прежнему красовались оригинальные деревянные жалюзи и железные перила. На некоторых балконах даже стояли горшки с цветами и висели гирлянды из лампочек, придающие дому неповторимый шарм.

Сиван уселась на скамейку, где до этого сидели алкаши. Он непременно опоздает. Никогда в жизни он не был пунктуальным.

Он позвонил вчера вечером, когда она была в офисе. «Номер не определен» высветилось на экране телефона. Сиван поколебалась, но решила ответить, подумав, что это мог быть потенциальный клиент, который хочет записаться на прием, а значит – доход, без которого, увы, далеко не уедешь.

– Сиван?

Даже после восемнадцати лет разлуки его голос был все таким-же ласкающим и любимым.

– Да, – с трудом произнесла она после короткой паузы.

– Узнаешь?

Молчание.

– Ваня? Ты там? – позвал он, назвав ее нежным именем, которым пользовался много лет назад.

– Привет, Яаль, – пульс ее участился. – У меня через пару минут встреча с клиентом. Сможешь перезвонить мне попозже?

– У тебя получится уделить мне завтра немного времени? Это важно. Я хочу кое-что тебе показать. Это займет полчаса. А потом, если у тебя будет настроение, я хотел бы пригласить тебя на чашечку кофе или на обед.

– Где?

– Во Флорентине. Я пошлю тебе адрес.

В последний раз Сиван видела Яаля на похоронах Бамби на кладбище кибуца. Несколько месяцев спустя он переехал в Эйлат, и с тех пор связь между ними прервалась. Сиван знала, что во время своих визитов в кибуц он обязательно навещал отца и всегда виделся с Долев, которая специально приезжала из Зихрон-Яакова, чтобы встретиться с ним. Однако ей он больше не звонил, да и она, со своей стороны, не стремилась присоединиться к их компании. И даже потом, когда Сиван все еще приезжала раз в год на Синай, она не останавливалась в Эйлате, и не пыталась разыскать его.

Сиван встала со скамейки, подошла к киоску в конце бульвара и купила себе капучино в бумажном стаканчике. Она уже почти решила добавить к кофе одно печенье из банки, стоящей на прилавке, но вспомнила, что впереди их может ждать обед, поборола искушение и вернулась на скамейку перед домом номер 36. Справа от взломанного входа находилась запертая ярко-синяя железная дверь, а стену рядом с ней украшало еще одно граффити, облитое кем-то черной краской, изображающее стоящую внутри прозрачного шара девушку, мысли и чувства которой были написаны на плавающих вокруг нее меньших шарах.

Сиван почти допила свой кофе, когда увидела Яаля, идущего к ней со стороны улицы Мешек А-Поалот. Мечта всех девушек в кибуце – метр восемьдесят шесть, член молодежной сборной Израиля по плаванию, служил в «Сайерет Маткаль»[1], любимый сын достойных родителей – он был все еще красив, хотя несколько располнел в области талии, что, впрочем, нисколько его не портило. Одет как всегда: сандалии Roots, брюки цвета хаки и футболка, которую он носил даже в разгар зимы. Только волосы, которые раньше были коротко подстрижены на армейский манер, отросли и ниспадали на плечи мягкими, как у ребенка, локонами.

Она знала, что Яаль тоже узнал ее. Сиван и Бамби были почти одинаковыми: высокими, широкоплечими, с длинными гладкими волосами медово-каштанового цвета, оливковой кожей и зелеными глазами, чуть более темными у Сиван. И только младшая дочь, Долев, была словно негатив: крутые изгибы тела, дьявольская грива, молочно-белая кожа и карие глаза.

– Привет, Сиван.

Она встала ему навстречу, и дыхание у нее перехватило. Яаль наклонился и обнял ее.

– Посидим минутку? Расскажи мне, как дела, что у тебя слышно?

– В порядке. Все в полном порядке, – ответила она, справившись с дыханием.

– И это все, что ты можешь сказать, Ваня? – снова все то же давно забытое имя.

– Все хорошо, о чем же тут рассказывать? А что у тебя?

– Живу в Эйлате. Слышала, конечно.

– Чем ты там занимаешься?

– Только не говори, что в кибуце перестали сплетничать.

– Я не была там уже много лет, но даже когда я там, я не прислушиваюсь к сплетням.

– У меня есть прачечная, которая обслуживает крупных клиентов, главным образом отели. Это мой основной бизнес, а кроме него есть еще несколько проектов, которые я разрабатываю. В течение одиннадцати лет была у меня, как бы ее назвать, подруга, но в конце концов мы расстались. Детей нет. Вот и все. За одну минуту обсказал тебе всю мою жизнь. А ты, я слышал, адвокат, – Яаль снова перевел разговор на нее.

– Жизнь преподносит нам всяческие сюрпризы, – произнесла Сиван, хотя то, что она услышала, не должно было быть для нее сюрпризом. Когда их дружбу внезапно оборвала смерть, она была второкурсницей. Но она никогда не интересовала Яаля сама по себе, а лишь как сестра Бамби, поэтому он не помнил о ней ничего, что не было бы связано с ее сестрой.

– Лично я ничему не удивляюсь. Ты всегда была замкнутой, хоть у тебя и было все, что надо. Бамби любила повторять, что никто не знакомится с тобой только потому что ты никого к себе не подпускаешь. Но те, кто тебя знал, понимал, что именно ты – самая глубокая, самая боевая.

– Ничего не поделаешь. Пришлось повзрослеть. Жизнь заставила меня раскрыть рот, а потом я обнаружила, что говорить – это здорово, да к тому же неплохо помогает во многих случаях.

– И посмотри на себя сейчас – адвокат! – снова вернулся он к прежней теме.

Сиван начала успокаиваться. Яаль вел себя как обычно. Такой незамысловатый, прямой и честный парень. Годы совсем не изменили его. Все тот же взгляд горящих глаз, все та же гладкая детская кожа лица, все те же длинные пальцы рук. Он ничего не помнит, ни о чем не думает и уж точно он позвал ее не затем, чтобы говорить о прошлом.

– В какой области ты специализируешься?

– Семейные дела, разводы, завещания.

– Когда я расстался со своей подругой, она пошла в суд и хотела получить половину денег. Сказала, что мы вдвоем открыли дело, хотя ее там и близко не было.

– Вы немало прожили вместе.

– Это правда, но вместо того, чтобы упирать на это, она начала с клеветы и лжи, а потом и вовсе спятила. Я бы оставил ей гораздо больше, но в конце концов она получила меньше, чем хотела.

– Обида – сильное чувство.

– Она погрязла во лжи, и я не смог справиться с собой.

– Я всегда говорю своим клиентам во время первой встречи, что непременным условием успешного развода является желание каждого думать о другом не меньше, чем о себе и хотеть ему добра. Большинство при этом смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Для нас это было невозможно, – горько усмехнулся Яаль. – Ее жадность заставила все, что во мне было плохого, вырваться наружу.

– Я выступаю посредником между людьми вот уже почти двадцать лет, – сказала Сиван, чувствуя себя уверенно в знакомых водах. – Знаешь, сколько конфликтов я видела? В конце концов всегда выясняется, что дело было не в деньгах, а в чувствах.

– По крайней мере, ты сама на этом зарабатываешь.

– Томер сказал однажды, что если бы все люди правильно ухаживали за своими зубами – полоскали рот после каждой еды, регулярно ходили на чистку – он бы остался без работы. Это верно и по отношению ко мне.

– Где ты живешь? И где находится твой офис?

– Там же, где всегда жила. В северном Тель-Авиве, в районе похожем на кибуц. И офис там же неподалеку.

– Ты работаешь одна?

С каждой произнесенной им фразой ее беспокойство ослабевало.

– Я открыла адвокатскую контору вместе со своей лучшей подругой Тамарой, а теперь у нас работают еще трое юристов. Десять лет назад я купила весь этаж. Половину занимает наш офис, а вторую половину мы сдаем.

– Трудно мне представить тебя суровым адвокатом, Яни, – воспользовался он еще одной вариацией ее имени. – Ты всегда была такой мечтательной.

– Суровость мне требуется крайне редко. Гораздо важнее дать человеку уверенность в себе.

– Жаль, что не ты занималась моим разводом с Цуф. Избавила бы меня от этого кошмара.

– Ее зовут Цуф[2]?

– Да.

– Что-то это мне напоминает. Ты что, выбираешь женщин по имени?

– А как твоя дочь? – спросил он, засмеявшись. – Она живет с тобой? Сколько ей?

– Почти двадцать четыре. У нее был парень, с которым они жили вместе. Когда расстались, она вернулась ко мне.

– Студентка?

– Учится на факультете промышленного дизайна в Технологическом колледже Холона, – Сиван замолчала, почувствовав, что слишком разболталась, подробно отвечая на короткие вопросы.

– Тебе наверное любопытно узнать, почему я попросил тебя встретиться со мной именно здесь? Я хочу кое-что тебе показать.

Они вошли в здание и оказались в захламленном узком коридоре, пахнущем мочой и канализацией, в конце которого виднелся двор с переполненными зелеными мусорными баками. На левой стене безо всякого порядка висели заржавленные почтовые ящики, а справа находился холл, в котором стояли три велосипеда. Ступеньки, ведущие внутрь здания, были поломаны, лампочки на лестничной клетке разбиты, стекла в больших окнах с облезлыми деревянными рамами выбиты. Пока Сиван с Яалем поднимались по лестнице, в одно из них влетел голубь, пронесся у них над головами и уселся на распределительный щит с торчащими во все стороны оголенными проводами, еще более уродующими это заброшенное пространство. Лишь мозаичный пол и деревянные перила лестницы намекали на былую элегантность.

На втором этаже с правой стороны от крошащихся ступенек находились две коричневые двери, а слева – совершенно чуждая здесь розовая. Когда Сиван и Яаль проходили мимо нее, послышалось шарканье ног, и дверь слегка приоткрылась. Сиван не удалось рассмотреть, кто стоит за дверью, но, чтобы обратить на себя внимание, он произнесла:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – послышался старческий голос, и дверь снова захлопнулась.

Яаль вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Приготовившаяся последовать за ним Сиван, услышала позади себя шум и обернулась. Спускающийся с верхнего этажа мужчина кивнул ей и продолжил свой путь. Господи, кто может жить в такой грязи и заброшенности, подумала она. Только люди, существующие на пособие, которым не важно, что их окружает и которым уже все равно.

Яаль вошел в квартиру, и Сиван последовала за ним сначала в прихожую, а затем в узкий коридор, ведущий в крошечную ванную с душевой кабинкой, раковиной и унитазом, и еще дальше – в кухню с сырыми стенами. Осмотрев ее, они вернулись к двум просторным комнатам, в одной из которых был выход на балкон, обращенный на бульвар. Не считая покрытого желто-коричнево-зелено-красной плиткой пола, сохранившегося в более-менее приличном состоянии, кругом царило полное разорение. Трудно было представить, чтобы здесь мог жить человек.

– Где это мы, Яаль?

Как интимно звучало это имя сейчас, когда они стояли так близко друг к другу. Яаль. Имя, всегда привлекавшее внимание. Даже в этом они подходили друг к другу: Бамби и Яаль. Все всегда спрашивали: «Это ваши настоящие имена?». И они отвечали: «Да, так записано в наших свидетельствах о рождении». Когда Бамби родилась, девочкам было принято давать имена вроде Ирит, Ронит или Тали. Но были родители, которые под влиянием «детей цветов» из шестидесятых старались придумывать своим детям особенные имена, и Бамби нисколько не стеснялась своего имени, а, напротив, гордилась им.

– В квартире тети моей матери, Маргариты, царство ей небесное. Она умерла несколько месяцев назад.

– Прими мои соболезнования.

– Я частенько видел ее в юности, но в последние годы она не хотела, чтобы к ней приходили. А теперь, – он обвел рукой вокруг себя, – эта квартира – моя.

– Она завещала ее тебе?

– Да. У нее не было детей. Как и у меня.

Взгляд Сиван скользнул по стене, на которой висели два гобелена в дешевых рамках. Несмотря на их изрядную потертость, мастерство автора было несомненным.

– Поздравляю, – ответила она, оторвав взгляд от картин.

– Это я тебя поздравляю.

– С чем?

– Я дарю ее тебе.

– Не понимаю, – Сиван уставилась на него изумленным взглядом.

– Ты – сестра Бамби. У тебя есть дочь, которая приходится ей племянницей. Когда придет время, она унаследует ее. У меня же нет никого, кому бы я мог ее передать.

– Ты можешь продать ее. Недвижимость в этом районе сейчас дорожает.

– Мне не нужны деньги, – прервал ее Яаль. – У меня есть достаточно. Мне не хватает ее, Бамби. Мне бы хотелось сделать что-то большее, чем просто хранить память о ней. Ты и твоя дочь одной с ней крови. Я много думал об этом, и это решение, к которому я пришел.

– Ты совсем спятил?

– Наоборот. Я давно уже не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Пойдем, выпьем кофе. Здесь пахнет плесенью. Квартира потребует капитального ремонта, но и на это я дам тебе денег. Тебе не придется ни о чем беспокоиться.

– Я и так ни о чем не беспокоюсь, – промямлила она.

– Ты сможешь сдавать ее и получишь дополнительный доход для себя и своей дочери. Кстати, а как ее зовут?

– Лайла[3].

– Лали, значит. Как я мог забыть? Она родилась в Бразилии, но в этом имени есть что-то арабское.

– Просто добавляет шарма. Мы ведь все-таки на Ближнем Востоке, разве не так?

Яаль засмеялся. Когда они подошли к двери, он пропустил ее вперед, и Сиван, выходя, коснулась плечом его руки. Каким бы невинным ни казалось это прикосновение, для нее оно значило неизмеримо много. Никогда в жизни не удастся ей избавиться ни от скрытой любви к Яалю, ни от постоянного чувства вины.

Они направились к центру района, пересекли улицу Ядидей-Френкель и зашли в битком набитое кафе.

– Никак не могу прийти в себя после твоего предложения, – произнесла Сиван, когда они смогли найти свободный столик и сделали заказ.

– Это было не предложение. Все уже решено.

– Но почему? Ты ведь даже не помнил, как зовут мою дочь. И дело тут вовсе не в деньгах. У меня тоже их хватает. Я просто пытаюсь понять.

– Я же сказал тебе, – терпеливо ответил он, – что у меня больше никого нет. Я пытался забыть все, что было, больше десяти лет прожил с женщиной, которую не любил. Под конец она тоже поняла, что я не могу дать ей того, что она ищет, и ушла неудовлетворенной. Когда тетя завещала мне эту квартиру, я начал думать, что же мне делать. И тут я вспомнил про тебя и Лайлу. Бамби навсегда останется моей единственной женщиной. Только ее одну я любил. Что еще я могу для нее сделать, кроме как позаботиться о вас? Если не о вас, то о ком?

– О Долев. У нее тоже есть дети.

– Долев моложе Бамби на четырнадцать лет. Ты же с Бамби почти как один человек. И выросли вы вместе. К тебе я чувствую близость, которую не испытываю по отношению к Долев. Когда я думаю о Бамби, представляю себе ее, я всегда вижу тебя. Ты – это часть ее. А Долев – она сама по себе.

Все это случилось так давно, а он все еще живет той жизнью. Так никуда и не продвинулся. А чему она, собственно, удивляется? Ведь она тоже никуда не продвинулась.

– А как же твоя сестра? Она на тебя не обидится?

– Это ее не касается. Маргарита завещала эту квартиру мне, значит на то у нее были веские причины. У Мор все в порядке, и она никак не связана со всей этой историей.

– Ну хорошо, – улыбнулась Сиван. – Я не буду возражать. Я рада, и Лайла тоже будет рада. Она очень любит этот район. Два года прожила со своим парнем на улице Уриэля Акосты, пока у них не начались проблемы.

– Ты можешь предложить ей переехать жить в эту мою квартиру. То есть теперь твою квартиру, – поправился он. – После ремонта.

– Ты можешь говорить: «в нашу квартиру». Так будет точнее.

– А почему они расстались?

– Кто? Лайла и Лиор? Сложно объяснить. Хотя не так уж и сложно. По правде говоря, вполне обычная история. Короче, они были вместе с пятнадцати лет, огромная любовь, которая началась с юношеского вожделения. После армии они поехали путешествовать по Южной Америке, а когда вернулись, стали жить вместе. Он готовился к вступительным экзаменам, она училась в колледже, и тут все изменилось. Он хотел увидеть мир, почувствовать его. В конце концов они были вместе с такого раннего возраста, и она была его первой и единственной девушкой. Она попыталась понять его и не стала ему препятствовать. Он поехал с приятелем в Шри Ланку, встретил там кого-то, влюбился по уши, и все. Так все и кончилось, и он решил прервать свои отношения с Лайлой.

– А она?

– Сломалась. Целый год была как мертвая. Что-то делала, но словно во сне. Лежала у меня на диване и плакала. Похожа была больше на привидение, чем на человека. Но, как говорится, время берет свое. Ну да ты знаешь, как это. Она поняла, в чем состояла ее ошибка, отплакалась, взяла себя в руки, сложила себя по кусочкам и снова стала встречаться с парнями. Потом запуталась окончательно. Не знала, что же делать дальше: идти каждый вечер с кем-то гулять, или сосредоточиться на себе, на своей учебе, на своем внутреннем мире. И всегда надеяться, что однажды, в конце этого длинного и тернистого пути найдется еще один, новый, Лиор, с кем она будет чувствовать себя так же, как и с прежним, которого она до сих пор не может забыть ни телом, ни душой.

– Мы говорим про Лайлу или про меня? Я чувствую, что ты обращаешься ко мне, – его губы растянулись в иронической усмешке. – Надеюсь, что у Лайлы все кончится не так, как у меня, потому что я так и не смог найти никого, с кем бы чувствовал себя так же, как с Бамби. Иногда любовь бывает единственной.

– Это правда.

– Однако, если он влюбился в другую, они изначально не подходили друг к другу. Он просто делал ей одолжение. Это совсем не так, как было у меня с Бамби.

Сиван никак не отреагировала на последнее предложение. Человеческая память избирательна. Зачем спорить о том, что давно кануло в Лету. Лучше говорить о Лайле.

– Иногда я чувствую, что она до сих пор ждет его. Ждет, что он опомнится и вернется.

Брови Яаля скептически приподнялись.

– Скажи ей, что это никогда не случится. Нет ни единого шанса.

– Я знаю, да и она тоже знает.

– Мне кажется, вы довольно близки друг другу.

– Она – моя лучшая подруга, Пока продолжалась ее любовь, у нас были обычные отношения дочери с матерью, но когда у нее с Лиором начались трудности, мы вдруг обратили друг на друга внимание. Она – моя путеводная звезда.

– Я часто думаю о том, что у нас с Бамби мог бы быть ребенок. Уверен, что это был бы мальчик. Сейчас он должен был быть примерно одного возраста с Лайлой. Я представляю себе его на разных этапах взросления, но всегда останавливаюсь на армии. Никак не могу решить, в каких войсках он должен был служить.

– Только не в боевых частях. Страшно отправлять мальчика в боевые части.

– Если бы у тебя был сын, он бы и спрашивать тебя не стал.

– Если бы у него был такой отец, как ты, это уж точно, – улыбнулась она.

– На следующей неделе я поеду проведать твоего отца. Мне нравится быть с ним. Он мало говорит, но каждое его слово на вес золота.

– Раз уж мы с тобой встретились, я тоже поеду. Повидаюсь с Долев. Давненько мы с ней не общались. Нам надо почаще бывать вместе.

– Каждый занят своим делом. Когда мы виделись в последний раз, она сказала что продает через интернет винтажную одежду, а в последнее время стала заниматься оформлением интерьеров.

– А ты, оказывается, в курсе всех событий. Поначалу она получала заказы от друзей, но со временем ее бизнес развился. Она и мою квартиру обустраивала. Прекрасная работа! У нее голова работает по-особенному, не так, как у всех.

– Ни одна из сестер Ньюман не была такой, как все. Ты тоже не такая, как все. Это только видимость одна: адвокат, хорошо устроена, ведешь современный образ жизни, два глаза, нос, рот, все, как у всех. Но мы-то с тобой знаем, что ты не такая, как все, Бамби была не такая, как все, и, по-видимому, Долев тоже, – улыбнулся Яаль.

И тут она поняла, почему влюбилась в него. Только тогда, когда он говорил с ней, она знала, что живет на свете не зря.

Гадалка

Здание, в которое вошла Сиван, было раньше Яффским дворцом, а теперь оказалось поделено на квартиры. Табличка на двери призывала посетителей не звонить, а сразу проходить в комнату ожидания, где стояли два продавленных дивана, на спинке одного из которых чудом держалась накренившаяся пепельница, полная окурков. Сиван поставила ее на пол и погрузилась в сиденье. Этот визит к гадалке на кофейной гуще Зейнаб был подарен ей сотрудницами ко дню рождения еще в июле, но абонемент можно было использовать в течение полугода. И вот теперь, когда наступила зима и срок действия подарка подходил к концу, Сиван решила воспользоваться им, главным образом для того, чтобы не обижать девушек.

В папке, лежащей у нее на коленях, чтобы не помялась, находилась фотография Лайлы. Женщина, с которой она созвонилась, сказала, что можно показать фотографию и на экране телефона, но она предпочитает бумагу. На ней и правда и цвета лучше, и изображение четче, и Лайла просто светится безмятежной радостью молодости: широкая улыбка подчеркивает полные розовые губы и ровные белые зубы; гладкие щеки и нос, покрытый веснушками; голубые глаза сощурены в щелочки из-за яркого солнца. Снимок сделан профессиональным фотографом на горнолыжном курорте во Франции, где Лайла проработала всю зиму перед тем, как поступить в колледж, в качестве сопровождающей групп туристов из Израиля.

Сиван не верила в мистику. В молодости они с Бамби пошли к астрологу в Хайфе, сообщили заранее даты, место и время рождения, и, когда приехали, их уже ждали заранее составленные звездные карты.

– Ты – принцесса, – сказала астрологиня Бамби. – Твой парень – принц, и сын твой тоже будет принцем.

Однако Сиван ждала совсем другая история.

– Ты выйдешь замуж поздно, – сказала она. – Не раньше, чем в сорок. А до этого у тебя уже будет двое детей.

– То есть как это? – спросила Сиван. – От кого?

– Он будет чужаком, – продолжала астрологиня, пропустив вопрос Сиван мимо ушей.

– Кто будет чужаком?

– Твой муж.

– Что значит «чужаком»?

– Не из привычного тебе мира.

– Тогда откуда? – спросила Бамби. – Из Австралии, Аргентины или, может, из Африки? А может, просто бедуин с Синая?

– Чужаком и все! – отрезала женщина. – И он будет намного старше ее. По меньшей мере лет на двадцать.

На этом астрологиня покончила с Сиван и полностью переключилась на Бамби.

– Но моя сестра не встречается с теми, кто старшее нее, – продолжала протестовать Бамби. – То, что вы говорите, не имеет смысла.

– Так говорят звезды. А с ними не имеет смысла спорить!

– Да забудь ты о ней, – сказала Бамби, когда визит окончился. – Эта женщина абсолютно сумасшедшая. Я не верю ей ни на грош.

В другой раз, когда Сиван пошла с подругой из университета к прорицательнице из Нетании, которая тоже предсказывала судьбу по кофейной гуще, картам Таро и псалмам, она услышала о сложных и даже жестоких отношениях между ней и ее отцом.

– У вас очень сложные отношения, и в них много плохого, – заявила прорицательница. – Он очень агрессивен по отношению к тебе.

– Неправда, – изумилась Сиван. – Мой отец очень порядочный и тихий человек. И у меня было счастливое детство.

– Тогда, наверное, – скорректировала свой вердикт прорицательница, учтя полученную информацию, – он обижал тебя в предыдущем воплощении, а в этом он пытается это скомпенсировать и исправить ошибки, допущенные в прошлой жизни.

Вдруг, сидя на запятнанном диване в тусклой комнате ожидания с облезлыми стенами, Сиван испытала непреодолимое желание закурить и огляделась, надеясь увидеть забытую кем-нибудь пачку сигарет. Лайла начала курить, когда пошла в армию. Она покупала табак в пачках, папиросную бумагу и фильтры и делала сигареты сама, и когда они с подругами сидели в саду, Сиван иногда прихватывала у нее сигаретку-другую и сама чувствовала себя как девчонка. Однако когда Лайле исполнилось двадцать два, она заявила, что с нее хватит, и с тех пор они курили только во время особенно волнительных бесед.