Река голубого пламени
Однако то были не рыбы, а свет. Чистый свет.
«Я снова сплю». Эта мысль приходила к нему постепенно, словно он начал решать главную загадку таинственной истории, которая его больше не интересовала. «Не тону, а сплю».
По мере того как Орландо погружался все глубже, свет слабел, а давление возрастало. Он задумался: не так ли будет ощущаться смерть, когда наконец-то придет – как медленное, беспомощное погружение в глубину. Возможно, что как раз сейчас он действительно умирает – его определенно перестало интересовать все, что намерены делать или сделать живые. Возможно также, что в конце жизненного пути нет ничего страшного. Орландо надеялся, что это действительно так, но он так долго наблюдал и изучал смерть, пытаясь опознать ее в любом обличье, чтобы оказаться готовым к ее приходу, что уже не мог полностью доверять тому, что чувствовал.
Сколько он себя помнил, смерть ждала его – не та отдаленная смерть большинства людей, та печальная, но необходимая встреча, которой суждено состояться, когда жизнь окажется с удовлетворением прожита, а все важное сделано и достигнуто, а очень близкая смерть, терпеливая и настойчивая, как сборщик налогов, каждый день таящаяся за дверью в ожидании момента, когда он отвлечется и невольно позволит ей переступить костлявой ногой через порог…
В безмятежный покой его размышлений ворвалась какая-то тень, заставив мгновенно сжаться от страха, и этот страх дал понять Орландо, что он еще не готов к холодным объятиям смерти – ожидаемой или нет. Но если даже этот темный силуэт в глубине и есть пришедшая за ним к конце концов старуха с косой, то явилась она в облике… омара, или краба, или какого-то другого многоногого существа. И вообще она очень похожа на…
«Орландо! Босс, не знаю, слышите ли вы меня. Я буду пытаться и дальше, но у меня очень мало времени. Если они меня поймают, то мне конец».
Он видел, как существо медленно помахивает суставчатыми ножками, подсвеченными тусклыми огоньками, исходящими из круга глазных стебельков. Орландо попытался заговорить, но не смог. Вода давила ему на грудь гигантской рукой. «Послушайте, босс, в прошлый раз вы сказали мне „Атаско“. Или мне кажется, что вы сказали именно это, поскольку слово едва прозвучало. Я проиграл запись тридцать раз, проанализировал ее как только смог. Но я не знаю, что это может означать, босс. О человеке с таким именем прошло огромное количество информации в Сети, целые тонны. Его убили в Южной Америке. Это тот парень? Вы должны дать мне дополнительную информацию, босс».
Орландо ощутил, легкий интерес, но движение мысли оказалось лишь слабым подергиванием под невыносимо тяжелым одеялом. Чего хочет от него многоногое существо? Ведь он сейчас старается опуститься глубже, обрести мир и спокойствие. Краб забрался ему на грудь. Орландо еле-еле ощущал касания его грубоватых ножек – так, наверное, сказочная принцесса чувствует ночью горошину, мешающую заснуть. Ему хотелось стряхнуть многоножку, вернуть спокойную тяжесть, но существо не уходило.
«Ваши родители собираются меня отключить, босс. Они не станут выключать домашнюю систему, потому что боятся делать это снова после того, как ваши жизненные показатели резко стали настолько плохими, но меня они хотят выключить. Мне пришлось спрятать свое внешнее тело в ваш чемоданчик, босс, но то, что меня заметит кто-либо из госпиталя, – вопрос лишь времени».
Орландо снова попытался заговорить и ощутил, как в его горле рождаются и умирают неслышимые звуки.
«Понимаете, босс, сопротивляться отключению я могу только в том случае, если вы мне это прикажете. Я всего лишь псевдоискусственный интеллект, агент – и у ваших родителей есть право меня отключить, если вы не запретите мне отключаться, но я совершенно не могу связаться с вами в онлайне. Где вы?»
Орландо все еще тянуло вниз, и сопротивляться было слишком трудно. Он ощутил, как его пропитывает летаргия, теплая, настойчивая тяжесть. Голосок крабообразного существа становился тише.
«Босс, послушайте меня. Я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне. Вы должны приказать мне спасти себя, или я не смогу этого сделать – меня отключат. Если прикажете, то я соберу все свои вещички и спрячусь где-нибудь в системе или даже переберусь в другую систему. Но вы должны приказать, босс…»
Орландо никому не желал зла, даже этому крабику.
– Тогда действуй, – пробормотал он. – Спасайся…
Голосок пропал, но вызванная им тревога осталась. Орландо задумался: что может оказаться настолько важным? Размышляя, он чувствовал, что погружается еще глубже. Бездна, темная и обволакивающая, затаилась внизу, поджидая его. От света наверху осталось лишь тусклое мерцание, затухающее с каждой секундой подобно умирающей звезде.
Охватившие Рени шок и ужас оказались настолько сильны, что она с трудом понимала, о чем говорят остальные. То, что до сих пор казалось сном, обернулось еще более грозной ирреальностью.
– Слушай, дорогуша, чему ты так удивляешься? – Сладкий Уильям пожал костлявыми плечами. Вкупе с трепещущими перьями это сделало его еще более похожим на странную птицу из джунглей. – Это какой-то самогипноз или что-то подобное.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Кван Ли. Когда у Рени неожиданно хлынули слезы, пожилая женщина обняла ее за плечи.
«Я больше не ощущаю кислородную маску, зато чувствую, как по моим щекам (обнаженным щекам!) катятся слезы. Да что здесь происходит?» Рени тряхнула головой и шмыгнула носом. Ей было стыдно за утрату контроля над собой перед почти незнакомыми людьми, но она поняла, что поскольку больше не в состоянии нащупать физические предметы, соединяющие ее с РЖ, то, значит, не сможет вырваться из этой ужасной истории, даже если дальше станет еще хуже. «Но ведь я подключена не так, как остальные. Почему же такое возможно?»
– Не знаю, правильно ли называть это самогипнозом. Скорее это постгипнотическое внушение… ну, вы меня понимаете. Вроде того, что демонстрируют фокусники на сцене.
– Но кто мог такое проделать? И как? – вопросила Флоримель. – В этом нет никакого смысла. – Ее гнев прозвучал как презрение, и Рени стало еще противнее из-за того, что она расплакалась перед этой женщиной.
– Возможно, это то же самое, что и у меня, когда я чувствовал боль при отключении, – предположил Фредерикс. – Но как бы там ни было, боль при этом не воображаемая. То есть не в воображении. Она реальная.
– Слушайте, а в этом тоже есть смысл, – заметил Уильям. – К несущему сигналу подмешивается еще и какой-то сверхмощный подсознательный. Если наши воображаемые враги вообще способны добираться до мозгов – а они должны это уметь, иначе мы не явились бы сюда в поисках ответов, – то готов поспорить, что они умеют ковыряться в головах так, что мы этого даже не поймем.
Рени вытерла глаза и высморкалась, стараясь не думать о том, как выглядит со стороны. Над головой прожужжали еще несколько насекомых, каждое с небольшой автомобиль. Похоже, их совершенно не интересовали крошечные человечки, столь оживленно разговаривающие внизу – за что, как решила Рени, их следует как минимум поблагодарить.
– Тогда что получается? – сказала она вслух. – Мне только кажется, будто я сморкаюсь? Ты это хотел сказать? И Фредериксу точно так же показалось, будто его позвоночник шарахнуло электрическим разрядом?
– А у тебя есть объяснение получше, цыпочка?
Она прищурилась:
– А откуда ты так много об этом знаешь?..
– Рени! – крикнул !Ксаббу, все еще сидящий на краю листа. – Там, над берегом, много насекомых, и они сейчас всей стаей полетели оттуда в сторону реки. Я таких еще никогда не видел. Они опасные, как вы считаете?
Рени пригляделась к одному из насекомых с круглым тельцем, как раз пролетавшим над листом. Хотя крылья у него были сильными и блестящими, остальное тело выглядело как-то странно несформированным – ноги неуклюжие, голова пупырчатая.
– Не знаю, как они называются, но они только что вылупились, – объявила Флоримель, – И я уверена, что мы для них слишком крупная пища – если они вообще что-нибудь едят. Эти твари собираются спариваться – видите, как пляшут в воздухе! – Она указала на пару, изображающую па-де-де трехмерного танца примерно в сотне относительных ярдов от них.
– Вы биолог? – спросила Рени. Флоримель покачала головой, но в подробности вдаваться не стала. Не успела Рени решить, стоит ли задать еще один вопрос, как Фредерикс замахал руками так, словно ошпарил их кипятком.
– Орландо не дышит!
– Что? Ты уверен? – Рени подбежала к неподвижному телу. Фредерикс стоял на коленях возле друга, и тряся его за мощную мускулистую руку пытаясь разбудить.
– Да уверен, уверен! Я посмотрел на него, а он не дышит!
– Это же сим, — сказал Уильям, но его голос стал пронзительным из-за внезапного страха, – Симам не нужно дышать.
– А до этого он еще как дышал! – возразил Фредерикс. – Я же за ним наблюдал. Его грудь двигалась. Он дышал, а теперь перестал!
Рени протянула к Орландо руку, но ее грубо оттолкнула Флоримель. Встав на колени возле массивного тела, она принялась сильно и ритмично нажимать на грудную клетку.
– Да это же сим, черт побери! – взвизгнул Уильям. – Что ты делаешь?
– Если у него есть такторные датчики, то нажатия преобразуются в сигналы, пусть даже и слабые, – процедила Флоримель сквозь стиснутые зубы. – А вдувание воздуха в рот не поможет – иначе я уже нашла бы твоему раззявленному рту полезное применение.
– Извини. – Уильям беспомощно пошевелил пальцами. – Господи, извини.
– Не дайте ему умереть! – Фредерикс подпрыгивал от волнения рядом с Флоримель.
– Если в реале он лежит в госпитале, как и ты, – выдохнула Флоримель, – то там ему смогут помочь больше, чем я. Но если сердце остановилось, то нам, возможно, удастся поддерживать в нем жизнь, пока там кто-нибудь не придет на помощь.
!Ксаббу стоял возле Рени, положив руку ей на плечо. Время словно растянулось, каждая секунда казалась мучительно долгой. Желудок Рени сжался вокруг холодной пустоты. Ей было страшно смотреть на сим Орландо, чья голова безжизненно покачивалась всякий раз, когда Флоримель нажимала на грудь, но отвернуться Рени не могла. Одно из только что вылупившихся насекомых с громким жужжанием пролетело всего в нескольких метрах от края листа, и Рени сильно пожалела о том, что она сейчас не прежнего размера и не может его прихлопнуть.
– Шум становится сильнее, – внезапно сказала Мартина. Она словно не подозревала о происходящем. – Шум в моей голове.
– Мы сейчас ничего не можем сделать, – ответила Рени. – Вам придется его просто игнорировать. Парень, возможно, умирает!
– Нет, он… очень громкий, – с нажимом продолжила Мартина. – Ах! Господи, помоги, это… это что-то…
Лист неожиданно подскочил, словно снизу его ударил кто-то огромный. Рени, !Ксаббу и остальные взлетели в воздух, став невесомыми в верхней точке траектории. На мгновение их удивленные взгляды встретились, потом лист рухнул на воду и они вцепились во что смогли, пытаясь удержать равновесие.
Не успел кто-либо вымолвить и слова, как из воды рядом с листом показалось огромное сияющее тело размером с подлодку. То была рыбина, из-за своих гигантских размеров она смахивала на галлюцинацию. С глянцевой крапчатой спины стекали струйки воды, а диаметр плоского глупого глаза превышал рост Рени. На мгновение в воронке гигантского водоворота показалась розоватая плоть. Лист бешено закачался на пенящихся волнах, а пасть рыбины щелкнула со звуком пушечного выстрела. Пролетавшее рядом насекомое исчезло, а чудовище упало обратно в воду, подняв фонтаны брызг.
Первые волны лишь закружили лист, заставив Рени и остальных покатиться по его неровной поверхности, потом над ними взвился непостижимо огромный темный силуэт, врезался в воду за противоположной стороной листа и взметнул высоченный фонтан брызг. Угодивший между двумя волнами лист накренился. Завопив, Рени заскользила по испещренной жилками поверхности к бурлящей воде. В последний момент нижний край листа подбросила другая всплывшая рыбина. Рени отчаянно вцепилась в волокнистый загнутый край листа и бросилась ничком, ошеломленная и задыхающаяся.
Над водой стали показываться головы все новых и новых хищников, открывших сезон охоты на летающих насекомых, и очень быстро поверхность реки буквально закипела. Лист захлестывали потоки воды, мгновенно заполнившей его до середины «человеческого» роста. Рени отчаянно пыталась удержаться на ногах, но судно слишком уж резко раскачивалось.
– !Ксаббу! – завопила она. Рени смутно различала, как фигурки людей вокруг нее кеглями швыряет из стороны в сторону, как люди молотят по воде руками, но не видела среди них своею невысокого друга в облика бабуина. Ее пронзило воспоминание: непреодолимый страх !Ксаббу перед водой у «Мистера Джи», его детский ужас после нападения крокодила. Реки попыталась снова выкрикнуть имя бушмена, но пробежавшая поперек листа волна залила ей рот и свалила в воду.
– Держись! – крикнул кто-то. Секунду спустя край листа в очередной раз подбросило, и асе горизонтальное мгновенно стало вертикальным. Рени взмыла в воздух, вновь став на долю секунды невесомой, и грохнулась в темную воду. Та сомкнулась вокруг нее и проглотила подобно холодным челюстям самого Левиафана.
Он находился в глубине – так глубоко, как только мог вообразить. Здесь не было света. Не было шума, даже знакомых и привычных звуков собственного тела. Тишина была абсолютной.
Орландо чего-то ждал, хотя сам не знал чего. Кто-то должен сообщить ему нечто важное, или что-то должно измениться, и тогда все станет ясным. Но одно он знал наверняка – здесь, в глубине, в темном сне, ему ничего делать не надо.
Он так долго боролся со слабостью, со страхом, с болью из-за того, что он иной, ощущая давящим бременем ужас и жалость других людей. Заставлял себя не обращать на это внимания, улыбаться и шутить, притворяться, будто он такой же нормальный и счастливый, как и все. Но больше он бороться не мог. У него не осталось сил. Орландо не мог выдержать напряжение еще одной схватки с неумолимым приливом, не мог представить хоть какую-то причину, способную сломить овладевшее им равнодушие.
И все же…
И все же тоненький голосок, нечто почти не казавшееся частью его существа все еще жило внутри тишины и неподвижности, в которые он превратился. Что это? Та его частичка, которая все еще желает, во что-то верит, чего-то хочет, на что-то… надеется?
Нет. Такой голос может быть лишь шуткой, последней страшной шуткой. Надежда так давно превратилась в бессмысленное слово. Его говорил врач, повторяла мать, произносил с улыбкой отец. А он отказался от этого слова, для чего понадобилось больше усилий, чем любой из них мог представить. Надежда была словом, не имеющим никакого отношения к смыслу, а применяемым для того, чтобы заставить Орландо ползти дальше, транжирить те немногие силы и время, которые у него еще оставались, губить краткие моменты ясности ложными обещаниями. Но теперь он отвернулся, покинул грубое течение жизни, в которой все борется за выживание. Он находился в глубокой обволакивающей темноте и наконец-то отыскал в себе силы взглянуть на надежду трезво и отвергнуть ее.
Но странный голосок не затихал. Он дразнил и раздражал Орландо как спор в соседней комнате.
«Не сдавайся, — звучал он оскорбительным клише. – Нет ничего хуже отчаяния».
«Нет, – устало ответил Орландо, – нет ничего хуже бессмысленной надежды».
«А как же другие? Как же все те, кому ты нужен? Как же великий квест, героический поход, совсем как в Срединной Стране, но только реальный и невероятно важный?»
Орландо пришлось воздать голосу должное за настойчивость. А если с ним разговаривала частичка его самого, то придется восхититься и своей способностью к нечестной игре.
«Нет, а как насчет меня? – спросил он. – Довольно болтать о других и о том, чего они хотят. Как насчет меня?»
«Да, как насчет тебя? Кто ты? И что ты?»
«Я подросток. Я больной подросток, и я умру».
«Но кто ты до тех пор?»
«Оставь меня в покое».
«До тех пор?!!»
«В покое».
«Только ты способен это решить».
«В покое…»
«Только ты».
Голос не отступит. Не сдастся. Он безнадежно слабее его, но все же не окажет Орландо любезности и не капитулирует.
И с усталостью, какую нельзя было вообразить даже в худшие дни болезни, превозмогая тяжесть безмятежных тихих глубин, Орландо сдался самому себе и этому тихому упрямому голоску.
Он начал возвращаться.
ГЛАВА 2
ГРИМ
СЕТЕПЕРЕДАЧА/ИНТЕРАКТИВНЫЕ ИГРЫ: GCN, 7.00 (Евр., Сев. Am.) – «Побег!»
(изображение: Зепмо везут на каталке в операционную)
ГОЛОС: Недра (Камчатка Т.) и Зепмо (Кот Уэллс Карсон) снова сбежали из Академии Железного острова, но лорд Лубар (Игнац Рейнер) активировал в Зепмо «Прикосновение замедленной смерти». Для съемки госпитального эпизода требуется восемь человек в группу поддержки и десять в массовку, предпочтительно с опытом участия в медицинских интерактивных играх. Обращаться в GCN.IHMLIFE.CAST.
Одна из шин Зиппи-Заппи-Зумермобиля спустила, и теперь все они опаздывали на сказочный Небесный Пикник, устраиваемый королем Небесная Обезьяна. Дядюшка Джингл пытался с помощью детей успокоить рыдающего Зумера Зизза, и тут на нее навалилась головная боль.
Когда та пронзила ее словно ножом, Ольга снизила чувствительность лицевых такторов – пусть дядюшка Джингл дольше обычного походит с застывшей улыбкой, это неважно. Она затаила дыхание, пока не смогла оценить, насколько серьезен этот приступ. На сей раз не так страшно. Жить можно.
– Зумер все еще плачет! – пискнул кто-то из малышей, не выдержав страданий рыдающей зебры в шляпе-котелке.
Невидимая под электронной маской, «дядюшка Джингл» стиснула зубы и с трудом заставила голос звучать почти нормально:
– Но это же глупо… и сам он такой глупый, правда, детишки? Мы поможем ему починить Зиппи-Заппи-Зумермобиль!
Дружный вопль согласившихся детей заставил ее снова поморщиться. Боже, да что у меня такое? Очень смахивает на опухоль мозга или нечто подобное, но врачи утверждают, что результаты сканирования прекрасные.
– Не-е-ет! – взвыл Зумер. – Слишком по-о-оздно! Нет, нет, нет! Мы опоздаем на пикник! И во всем виноват буду я! – Тут полосатый Зумер испустил очередной бесконечный горестный вопль.
«Дядюшка Джингл» закатила глаза. Этот конкретный Зумер Зизз, кем бы он ни был – ей смутно припомнилось, что в сегодняшней смене его изображает новый парень из Южной Калифорнии – явно перегибает палку с этими воплями. Чего он добивается – сольной сцены? Ноги-то у него не отвалились. (Такое случилось в одном из эпизодов с другим Зумером, и тот актер сумел все превратить в очаровательную комическую сценку.) Проблема в том, что новички не умеют по-настоящему импровизировать. Все хотят быть звездами и вставлять шутку в каждую фразу. И еще они ни черта не смыслят в работе с детьми.
Головная боль стала сильнее, а позади правого глаза словно вонзили раскаленную иголку. «Дядюшка Джингл» взглянула на часы. Еще десять минут. Она столько не протянет. Усталость и боль прикончат ее раньше.
– Думаю, ты прав, Зумер. К тому же вряд ли им нужна на пикнике вонючая старая зебра, верно, детишки?
Малыши радостно отозвались, но вскоре стихли, не совсем понимая, что происходит.
– Более того, пожалуй, нам лучше оставить тебя рыдать здесь, у обочины, мистер Полосатая Задница. А мы отправимся на пикник без тебя и станем веселиться. Но сперва посмотрим на замечательное приглашение, которое прислали нам король Небесная Обезьяна и королева Облачная Кошка! Давайте взглянем на него прямо сейчас, хорошо? – Она с намеком кашлянула. – Приглашение… сейчас.
Ольга затаила дыхание, выжидая, пока кто-то из инженеров не понял намек и не включил приглашение – записанный сегмент с изображением королевского двора, где распевали и веселились кошки и обезьяны. «Дядюшка Джингл» нажала кнопку тревоги, и в ухе послышался голос инженера:
– Что случилось, миз-з П.?
– Извините, но мне нужно отключиться. Я… я плохо себя чувствую.
– А вы дали хорошего пинка старине Зумеру. Пожалуй, можно сказать, что вы попробовали показать ему, как глупо он себя вел… ну, когда так жалел себя.
– Конечно. Как скажете. Я уверена, что Роланд что-нибудь придумает. – Роланд Макдэниел был следующим дядюшкой Джинглом в ротации актеров, и теперь дожидался своей очереди, уже подключенный. Ему придется заполнить лишь несколько дополнительных минут до своего обычного выхода.
– Договорились. Завтра будете работать?
– Не знаю. Впрочем, да, обязательно буду.
Она отключилась, выдернула разъем дядюшки Джингла и снова стала Ольгой Пирофски. Расстегнув дрожащими руками «сбрую» и освободившись, она кое-как добралась до ванной, где ее тошнило до тех пор, пока в желудке ничего не осталось.
Приведя себя в порядок и поставив воду для чая, Ольга зашла в спальню выпустить Мишу. Лопоухий песик лежал на покрывале кровати и смотрел на хозяйку с выражением, недвусмысленно намекавшем, что подобная медлительность враз не забывается.
– Не смотри на меня так. – Она взяла собаку на руки. – У мамочки был очень плохой день. У мамочки болит голова. А тебе, кстати, пришлось подождать всего лишних пять минут.
Хвостик пока не завилял, но Миша, похоже, задумался о возможности прошения.
Ольга вскрыла упаковку корма для собак и выдавила ее содержимое в миску, потом поставила плошку на пол. Наблюдая за тем, как Миша ест, она впервые с начала рабочего дня испытала нечто похожее на счастье. Вода еще не закипела, поэтому Ольга медленно – голова еще пульсировала от боли, но худшее уже было позади – вошла в комнату и очень негромко включила радио, настроенное на станцию из Торонто, передающую классическую музыку. У нее не было стенного экрана, а то место, где он когда-то висел, занимали несколько обрамленных фотографий набережных в Петербурге и большое фото синагоги на Ораниенбургерштрассе в Берлине. Современного мира Ольге более чем хватало на работе. Даже радиоприемник у нее был чуть ли не антикварный – на боку располагалась кнопка автопоиска станций, а на передней панели тлеющими угольками светились красные цифры.
Свисток чайника призвал ее обратно на кухню. Ольга выключила галогеновую нагревательную панель, налила кипяток в чашку, где уже лежала ложечка меда, и опустила в кипяток ситечко с «дарджилингом». В тот единственный раз, когда она приехала в студию, расположенную в здании корпорации, кто-то принес ей упаковку саморазогревающегося чая, но она, хотя и надеялась на повышение зарплаты и поэтому отчаянно старалась всем понравиться, так и не смогла заставить себя выпить это пойло.
Прихрамывая, она вернулась в комнату. Из радио лилась одна из «Импровизаций» Шуберта, а газовая печка наконец-то стала согревать комнату. Ольга уселась в кресло, поставила чашку на пол и похлопала себя по бедру. Миша обнюхал чашку и лодыжку хозяйки, и, очевидно, решив, что сегодня неподходящий вечер для ссор, прыгнул ей на колени. Когда она подняла чашку, песик ткнулся носом под высокий ворот ее свитера, поелозил лапками, отыскивая самое удобное положение, и немедленно заснул.
Ольга Пирофски смотрела на огонь и думала о том, не умирает ли она.
Головные боли начались у нее почти год назад. Впервые это случилось в самый разгар Волшебной Веселой Вечеринки дядюшки Джингла – события, которое планировалось почти весь сезон и рекламировалось с размахом, невиданным прежде в индустрии детских интерактивных игр. Боль пронзила ее столь внезапно и мощно, что она немедленно вышла в офлайн, уверенная, что с ее физическим телом что-то произошло. Лишь по счастливому совпадению главным событием виртуальной вечеринки было расщепление дядюшки Джи на двенадцать копий (компания любезно разрешила всем дядюшкам Джинглам получить свою долю премиальных), поэтому ее отсутствие не было критическим. В любом случае, Ольга быстро вернулась обратно – боль прошла столь же быстро, как и возникла, а дома не обнаружилось ничего необычного и способного воздействовать на ее беспомощное во время работы физическое тело.
Если бы этим все ограничилось, Ольга вскоре забыла бы об инциденте. Как и ожидалось, Веселая Вечеринка побила все рекорды сетевых рейтингов и принесла ей неплохую премию. (Персонаж по имени «мистер Бабах», изображающий из себя нечто вроде живого взрыва, которого Ольга изобрела во время Вечеринки вместе с Роландом и другим дядюшкой Джи, даже обрел на короткое время популярность, став главным героем в монологах комедий и других онлайновых игр и породив собственную линию вечно взрывающихся маек, кружек и игрушек.)
Однако два месяца спустя приступ повторился, выведя ее из работы в шоу на три дня. Ольга сходила к своему врачу, который заявил, что причина в стрессе, и прописал курс мягких болеутоляющих и серитолина. Когда же случился следующий приступ (потом они начали повторяться почти еженедельно), а тесты раз за разом показывали, что в ее физиологии не обнаруживается никаких отклонений от нормы, врач стал все менее и менее отзывчивым.
Вы ознакомились с фрагментом книги.