Потерянный шпион
На следующее утро, выспавшийся, посвежевший и очень голодный, Странник двинулся в путь и к вечеру, пробираясь окольными путями и избегая встречи с прохожими, он вышел на центральную рыночную площадь провинциального городка Айзенштайна. Его внешний вид, несколько необычный и несомненно подозрительный, появись он в крупном городе, здесь ни у кого не вызывал удивления. Население маленьких провинциальных городков Империи жило очень бедно, и люди носили те вещи, которые могли себе позволить. В особенности это касалось крестьян из окрестных деревень. Денег у него с собой не было, однако это не очень беспокоило Странника – он по роду своей деятельности привык к ситуациям, которые обычному обывателю могли бы показаться абсолютно безысходными. Единственной вещью, которой он обладал и которая представляла определенную ценность, были ботинки – прекрасные горные темно-коричневые ботинки с высоким берцем и кожаными ремнями с бронзовыми пряжками; ботинки, изначально придуманные как экипировка горных егерей и бойцов пограничной стражи, но в силу высокой склонности военных интендантов к компромиссам широко распространенные среди мирного населения и пользовавшиеся неизменной популярностью. Перед тем как войти в городок, Странник тщательно очистил их от грязи и пополоскал в ручье – они были как новые и могли прослужить своему владельцу еще не менее пяти лет. На центральном рынке Рутенбурга за такие просили от десяти золотых, иногда и больше. Пройдя вдоль рядов рыночных продавцов, многие из которых ввиду позднего времени уже сворачивали свою торговлю, он нашел лоток торговца обувью, пожилого северянина с хитро прищуренными глазками.
– Сколько дашь за мои ботинки? – спросил он его, стараясь, как его учили, следовать интонациям и особенностям местного диалекта.
– Три золотых, – небрежно бросил торговец и сделал вид, что его это совершенно не интересует, хотя Странник понял, что день у него, судя по выражению лица, был совершенно неприбыльный, или, как это принято было говорить у торговцев, «пустой» и появление незнакомца давало шанс хоть как-то исправить его неутешительные итоги.
Торговля покупателя с продавцом – это искусство, требующее высокого профессионализма, знания таких наук, как психология и философия, тактика и стратегия, владение навыками актера и оратора. Если учиться этому в Университете – жизни не хватит, поэтому есть только один возможный способ владения этим искусством – с ним надо родиться. Странник не был прирожденным торговцем, хотя и обладал многими из перечисленных навыков. Это позволило ему получить за свою обувь пять золотых, один из которых он тут же превратил в простенькие ичиги местной выделки, сшитые из бараньих шкур, кожаные, мягкие, незамысловатые, но удобные и очень теплые. Появиться в них в столице означало бы вызвать презрительные взгляды и насмешки надменных рутенбуржцев, всегда свысока относившихся к провинциалам. Здесь же, в Айзенштайне, человек в ичигах выглядел гармонично и ничем не отличался от сотен других местных жителей. Общение с торговцем обувью, помимо наличных денег, дало возможность Страннику собрать массу полезной информации. Он узнал, вернее – убедился, что сегодня действительно суббота, что завтра рыночный день, что за семь-восемь серебряных монет можно снять на несколько дней комнату на втором этаже над местным трактиром, что удобно, так как там неплохо кормят; что торгуют на рынке преимущественно крестьяне из близлежащих деревень, но торговля идет вяло, так как до нового урожая, понятное дело, еще далеко, а запасы с зимы невелики. Он узнал также, что крайнее справа в первом ряду место на рынке по воскресеньям занимает местный нотариус, который, будучи грамотным, составляет всяческие прошения, петиции и прочие бумаги за умеренную плату; но что завтра он вряд ли будет на месте, так как уже восьмой день пребывает в глубоком запое по причине меланхолии, что вообще весьма свойственно людям грамотным и культурным. Эта информация очень порадовала Странника. Он зашел в трактир, где без труда и за разумную плату решил сразу несколько очень важных проблем: плотно поужинал, стараясь при этом все же не переусердствовать и с большим трудом подавляя в себе неистовое желание заказать сразу по четыре порции всего, что было в заведении, снял на три дня комнату на втором этаже и договорился с хозяйкой, что к утру она вычистит, по возможности – зашьет и приведет в порядок его верхнюю одежду. Последнее, что он сделал перед тем, как провалился в бездонную пропасть глубокого сна – он узнал: где и как утром можно будет достать бумагу, пергамент, чернила, тушь и перья. Он заснул еще до того, как его голова опустилась на мягкую пуховую подушку. Мысль о том, что такой глубокий сон есть пренебрежение элементарными мерами безопасности, даже не пришла ему в голову – об этом он подумает завтра. Сейчас – сон.
Глава 5
В кабинете у зихерхайтсдиректора кроме него находился глава Департамента, господин зихерхайтспрезидент и директор аналитического отдела. По их лицам Шмидт понял, что они только что обсуждали что-то очень важное и его приход помешал им.
– Зихерхайтскапитан Шмидт явился по вашему распоряжению – четко, в соответствии с уставом отрапортовал Шмидт.
– Присаживайтесь, капитан, – снисходительно предложил господин зихерхайтспрезидент.
Шмидт обратил внимание на папку, которая лежала на столе его начальника. Разумеется, папка была закрыта, но и в закрытом виде представляла большой интерес. Это была великолепной выделки папка темно-коричневого цвета, из натуральной кожи. Сама по себе, без документов, такая папка стоила четверть его месячного оклада. Он знал, что в таких папках в архиве Департамента хранятся дела особой важности и секретности и что доступ к документам, хранимым в этих папках, имеют всего три-четыре человека из числа высшего руководства. Эти папки никогда и ни под каким предлогом не могли покидать территорию Департамента, но даже в его пределах вынесены из спецхранилища они могли быть только по личному и письменному приказу господина зихерхайтспрезидента. У дел особой важности, хранящихся в этих папках, не было своих обычных номеров, они маркировались литерами. Вот и на этой папке Шмидт увидел вытесненные на коже литеры «КД». Он никогда ничего не слышал о деле с таким названием, что, впрочем, нисколько его не удивило. Прослужив в Департаменте Государственной Стражи более пятнадцати лет, он прекрасно понимал, что каждый сотрудник должен владеть только тем минимумом информации, который абсолютно необходим для сегодняшней работы. Было бы идеально, если бы по окончании работы, по завершении той или иной операции сотрудники, ее осуществлявшие, полностью забывали бы все, что с этой операцией связано. К сожалению, это было невозможно, хотя в особо важных случаях ставшую ненужной информацию приходилось стирать вместе с сотрудниками. Эта мысль немного обеспокоила Шмидта. Если сейчас его ознакомят с содержимым этой литерной папки, то тогда его грустные мысли выйти на пенсию отставным капитаном могут стать несбыточными розовыми мечтами.
– Вы, капитан, являетесь руководителем особой следственной группы, – начал неторопливо господин зихерхайтспрезидент. – Это значит, что вам подчинена кавалерийская полусотня специального назначения.
Поскольку в интонации главы Департамента прозвучал вопросительный оттенок, Шмидт кивнул головой и ответил:
– Так точно, в особый период я становлюсь командиром Специальной Кавалерийской Полусотни Департамента Государственной Стражи.
– Да, в особый период, – пробормотал господин зихерхайтспрезидент. Все присутствующие привыкли к лексикону военных, которые во всех документах так и писали – «особый период». Особый период означал войну.
– Так вот, капитан, для вас этот период наступил. По поступившим к нам вчера вечером достоверным сведениям, в столице нашей Родины, городе Рутенбурге, готовится крупная провокация. Ее подготавливают враги нашего строя, экстремистская организация под названием «Волхвы». В состав этой организации входят в основном бывшие и действующие офицеры армии и флота, недовольные мудрой политикой Крон-Регента и считающие его предателем, изменившим национальным интересам и неспособным обеспечить благоденствие нашей страны. Это фанатики, игнорирующие курс справедливых реформ и отрицающие благотворную суть национальных проектов. К сожалению, еще далеко не все члены этой преступной организации выявлены нашим Департаментом, однако их верхушка находится под пристальным контролем. Вчера, в четыре часа пополудни в загородном имении руководителя организации состоялось тайное совещание, на котором было принято решение об организации крупной провокации в течение ближайших 5–6 месяцев. В качестве объекта для провокации была избрана столица нашего государства, город Рутенбург. Для осуществления преступного замысла экстремистами в ближайшие дни будет отправлена группа из 6–7 человек, возглавляемая неким кавалерийским полусотником, судя по всему – действующим офицером одного из кавалерийских полков, расквартированных в столице. Его имя или название полка установить не удалось. Этот отряд должен выехать в район Северо-Западных гор не позднее следующего понедельника, возможно, что они уже выехали. Как бы то ни было, все члены этой преступной группы должны быть ликвидированы и все их имущество уничтожено. Ни один из них не должен вернуться в Рутенбург. На время выполнения этого задания вы освобождаетесь от всех текущих дел. Успешное выполнение задания откроет вам, капитан, прекрасные перспективы служебного роста.
Шмидт слегка улыбнулся. Со стороны могло показаться, что он обрадовался замаячившим для него на горизонте карьерным перспективам. На самом деле он был достаточно опытным профессионалом, чтобы осознавать, что руководителем этой операции (в день подведения итогов) он будет только в случае ее провала. В случае же удачного ее завершения всегда найдется достаточное количество чьих-либо сынков, зятьев и племяшей, которые получат ордена и звания за его работу. Но не это его смущало – к этому-то он как раз уже давно привык. Его насторожил сам факт того, что господин зихерхайтспрезидент стал что-то ему обещать, потратив на это частицу своего времени и усилий.
«По-видимому, и впрямь случилось что-то экстраординарное и они не на шутку обеспокоены», – подумал Шмидт.
– Если у вас есть вопросы, капитан, вы можете их задать, – любезно предложил ему глава Департамента.
– Да, господин зихерхайтспрезидент, – сказал Шмидт. – Во-первых, я хотел бы уточнить, означает ли вышесказанное, что операция имеет ССУ-1?
ССУ, или степень соблюдения условностей, была одним из важнейших характеристик любой проводимой операции. Состоящую из четырех степеней градацию ввели в обиход департаментов Государственной Стражи и Общественного Порядка еще в эпоху правления Максимуса IV. Дело в том, что возможности человека если и небезграничны, то уж во всяком случае – огромны. Единственное, что мешает нам их реализовывать, так это невероятное количество условностей, которыми человек опутан от рождения и до смерти. Для обычных обывателей это неплохо, так как эти условности позволяют им с наилучшими результатами осуществлять производительный труд и уплачивать справедливые налоги. В то же время для решения задач национальной безопасности просто преступно руководствоваться условностями, которые суть не более чем предрассудки. Однако в прежние времена было все-таки непонятно, в каком случае и до какой степени сотрудник Департамента может этими предрассудками пренебречь. Конец этой путанице положил секретный приказ Максимуса IV, который установил четыре уровня условностей. Шмидт хорошо помнил это еще по учебе в Академии. Четвертый, максимальный уровень степени соблюдения условностей подразумевал, что нельзя причинять задействованным в операции подданным имущественного вреда. По-видимому, этот уровень носил какой-то либо научный, либо теоретический характер и был необходим юристам-правоведам для формулировки остальных трех уровней. Никакими другими мотивами появление этого уровня в учебниках и научных трудах по правоведению объяснить было нельзя, ибо фактически эти нормы на территории Империи никогда не соблюдались даже орднунгполицайкапралами как в столице, так и в глухой провинции.
Третий уровень соблюдения условностей означал возможность причинения имущественного ущерба и лишения свободы, но в то же время запрещал нанесение каких-либо телесных повреждений. В мирное время в исключительных случаях этот уровень применялся в операциях Департаментов, чаще всего тогда, когда необходимо было продемонстрировать торжество Закона в присутствии каких-либо заморских гостей. Этот уровень настолько затруднял защиту национальной безопасности и делал работу следственного отдела по получению искренних и правдивых показаний от подозреваемых до такой степени малоэффективной, что Шмидт, как профессионал, не мог не возмущаться его применением. Ну не глупо ли беспокоиться о здоровье одного человека, когда существует угроза для целой нации? Да и нация ведь состоит из этих самых отдельных людей, так что все, что делается, делается для их же блага, разве не так?
Второй уровень ССУ означал, что задержанного или подозреваемого нельзя убивать насмерть. Это правило, как полагал Шмидт, было весьма разумным и правильным в мирное время. Во-первых, оно соответствовало принципам гуманности, до сих пор вяло проповедуемым церковью; во-вторых, несоблюдение этого правила приводило бы к таким перегибам на периферии, что терялось бы значительное количество важной и ценной информации, терялось бы вместе с ее носителями, безвозвратно. Именно поэтому, понимал зихерхайтскапитан, этот уровень и получил наибольшее распространение или, если можно было бы так выразиться, завоевал наибольшую популярность среди его коллег по всей Империи. Это было вполне понятно, но первый уровень?! Первый уровень, хотите вы того или нет, означал войну. Впрочем, это не очень волновало Шмидта. В отличие от большинства непосвященных, он прекрасно понимал, что война шла, идет и будет продолжаться всегда, а сами понятия мира и войны – не более чем условности дипломатического лексикона.
– У вас есть еще вопросы, капитан? – усталым голосом спросил его господин зихерхайтспрезидент.
– Так точно! – ответил Шмидт. Что нам известно о целях выезда экстремистов к горам Северо-Запада и какого рода провокацию они готовят?
Господин зихерхайтспрезидент недовольно поморщился.
– Вы должны слушать свои задания внимательнее, капитан. Я уже сказал вам, что их план нам в точности неизвестен. Единственное, что от вас требуется, это найти их и уничтожить, вместе со всем их имуществом, какое бы оно ни было. Это, надеюсь, вам понятно?
– Так точно, господин зихерхайтспрезидент! – четко ответил ему Шмидт.
– Можете приступать к выполнению, – вальяжно разрешил ему глава Департамента. Шмидт встал и, отсалютовав по уставу, покинул кабинет зихерхайтсдиректора.
Вернувшись к себе, он сел за свой рабочий стол и постарался неторопливо проанализировать сложившуюся ситуацию. Задание было не то чтобы исключительно сложным, но крайне необычным, можно даже сказать – уникальным. Располагая полусотней специально подобранных и обученных кавалеристов, ликвидировать 6–7 даже очень опытных бойцов представлялось делом простым и понятным. Гораздо труднее было их найти. «Поди туда, не знаю куда» – вспомнилась ему народная присказка. Здесь пригодилась бы любая, пусть даже самая незначительная информация о целях и задачах заговорщиков. Шмидт отчетливо понимал, что его начальники не могли не знать о целях этой экспедиции. Это вытекало из самой поставленной перед ним задачи. Никогда прежде не бывало, и вряд ли когда-нибудь впредь его Департамент позволит кому-либо из своих сотрудников убивать людей, знающих нечто важное, что было бы неизвестно Департаменту. Наоборот, гибель субъекта операции всегда рассматривалась как практический ее провал, за это наказывали, порою очень сурово. «Умрите, но доставьте их сюда живыми» – вот как должно было звучать его задание, если бы господин зихерхайтспрезидент и вправду не знал, зачем эти люди едут на Северо-Запад. Шмидт вдруг, уже в который раз, с ужасом для себя осознал, что причины, по которым его не сочли нужным информировать о подробностях, так сейчас необходимых ему для организации операции перехвата заговорщиков, далеки от таких понятий, как секретность и национальная безопасность. Нет, дело было не в степени доверия к нему, одному из офицеров, имеющих максимальный допуск секретности. Дело было в информации как в одном из основополагающих элементов власти. Он прекрасно понимал, что с незапамятных времен доступ к информации был одной из тех привилегий, которые являются краеугольными камнями высшей бюрократии, ничуть не менее важной, чем участие в распределении бюджетных средств, проживание в государственных замках и т. д. Несмотря на то что, по-видимому, действительно появилась некая серьезная угроза для национальной безопасности, угроза в том числе (и даже, пожалуй – прежде всего) – для их собственной безопасности, власти и благополучия (ибо уже много лет только это и считалось «национальными интересами»), они все же не сочли возможным поделиться с ним, простым исполнителем, малой толикой этой привилегии. Это было так же невозможно, как предложить ему, простому зихерхайтскапитану, на время проведения операции воспользоваться спецкаретой господина зихерхайтспрезидента. Вся жизнь, весь смысл жизни этих людей состоял в том, чтобы получить от этой самой жизни некие привилегии, которые были бы доступны только им и никому более. Ради этого они всю свою жизнь унижались, лгали, изворачивались, опять унижались, предавали друзей и теряли свое человеческое обличье, снова унижались и так до бесконечности. Поделиться мизерной частицей привилегии с человеком, который ничего из перечисленного для этого никогда не делал, означало бы в корне и полностью обессмыслить свою жизнь. Кто из нас смог бы решиться на такое? И уже в который раз опытный зихерхайтскапитан спросил себя – а действительно ли он служит своей Родине и национальной безопасности?
Грустные рассуждения такого порядка, впрочем, не снимали с него суровой ответственности за выполнение поставленного перед ним задания. Что же, бывало и хуже. Будем руководствоваться той скупой информацией, которой мы располагаем, и полагаться на собственный опыт и то неощутимое, но очень существенное, что есть в арсенале каждого профессионала – чутье. Итак: шесть (возможно, семь) заговорщиков и кавалерийский полусотник во главе. Необходимо поставить себя на место полусотника и постараться логично и рационально спланировать операцию с точки зрения мятежника. Шмидт вспомнил своего учителя, легендарного контрразведчика, зихерхайтсоберста Майдля, ставшего легендой Департамента еще лейтенантом во времена Максимуса IV, когда он раскрыл крупную шпионскую сеть стран Запада. Он говорил своему ученику, молодому курсанту Шмидту:
– Поставь себя на место противника, тщательно все спланируй и обдумай, затем – наметь наиболее слабые точки в его плане и спокойно расставляй в засады группы захвата – враг пойман!
– Так просто?! – спросил тогда восхищенный Шмидт.
– Да, – коротко и просто ответил ему зихерхайтсоберст.
– Но тогда зачем же организация сбора оперативной информации, внедрение контрагентов, разработка – все то, чему нас так долго здесь учат? – поинтересовался курсант.
Отставной разведчик, ставший профессором, улыбнулся ему:
– Видите ли, Шмидт, для того чтобы хорошо, эффективно поставить себя на место противника и рассчитать его путь, необходимо знать его характер и темперамент, образование и воспитание, образ мыслей и убеждения; необходимо знать, какое мясо он предпочитает на ужин и с каким вином, а может, он вообще трезвенник? Необходимо знать также его вероисповедание и национальность его родителей, какой тип женщин ему нравится, а какой вызывает неприязнь и еще с полсотни всяких «мелочей», вплоть до того, хорошо ли он спал и что съел сегодня на завтрак. И чем больше ты знаешь, тем точнее предсказанный тобою путь врага совпадет с его фактическим путем. А для того чтобы знать все это, необходим сбор оперативной информации, внедрение контрагентов, разработка фигуранта и что вы там еще называли?
Итак – цель задания – поездка к горам Северо-Запада. Необходимо выбрать для этого транспорт – пешком такое путешествие займет порядка двух месяцев, если учитывать, что кавалеристы – не егеря и даже не пехотинцы, и у большинства из них нет привычки к дальним пешим переходам. Более того, Шмидт был уверен, что даже очень умному кавалеристу (настолько умному, насколько позволяло живое воображение зихерхайтскапитана) вообще никогда не придет в голову мысль передвигаться пешком. Если бы Шмидт входил в число заговорщиков и подобная операция была бы поручена ему, он наверняка переоделся бы купцом, снарядил воз какого-нибудь ходового для Северо-Запада товара и неспешно двинулся бы в нужном направлении, растворившись среди тысяч таких же точно мелких торговцев, как капля в море или дерево в лесу. Но, – резонно предположил он, – кавалерист предпочтет ехать верхом на хорошей лошади, так как порученное ему задание он будет стремиться выполнить как можно быстрее. Это ведь у них в крови, у кавалеристов, с детства (если предполагать учебу в кавалеристском кадетском корпусе) воспитывается скорость – залог победы, скорость и маневр. Итак, попробуем: будем считать, что слабая точка их маршрута – это лошади, причем не просто лошади, а с седлами, седельными сумками, вьючными мешками – лошади, приготовленные к походу. Это уже что-то более конкретное.
Конечно же, в уме его промелькнул соблазнительный по своей безответственности вариант масштабной полицейской операции – с перекрытием дорог, поднятием по тревоге дежурного полка орднунгполицаев, повальной проверкой документов у всех, чье выражение лица не соответствует плакатному «Вступай добровольцем в инфантерию!», бессмысленным хождением патрулей по улицам городов и прочесыванием какого-нибудь наугад выбранного леса. В случае неизбежного провала подобной операции всегда можно было бы оправдываться, что задействовано 2356 нижних чинов, проведено 78 обысков и 120 задержаний, арестованы 5 карманных воров и 2 конокрада… такие цифры всегда баюкали разум высшего начальства и воспринимались крайне положительно, однако…
Однако, во-первых, заговорщики, скорее всего, уже покинули город и были более суток в пути, во-вторых, такие шумные операции действительно годились только для ловли конокрадов и мелких мошенников, а в-третьих, как он недвусмысленно понял из разговора с зихерхайтспрезидентом, операция должна была быть проведена тихо, без лишнего шума.
Шмидт вышел из своего кабинета и отправился через внутренний двор в стоявший несколько особняком северный флигель его Департамента. Там, в отделе документации он встретил своего старого знакомого и коллегу, зихерхайтсмайора Таубе, начальника службы документации. Очень мало было в мире документов, которые этот пожилой человек с хитровато прищуренными глазами не держал бы в руках, и еще меньше таких, которые он не смог бы изготовить за 15–20 минут. Он хотя и был на 15 лет старше Шмидта, но тоже был высоким профессионалом и уважал это качество в своем молодом коллеге.
– Что, новое ответственное задание? – хитро подмигнув, спросил его Таубе.
Шмидт улыбнулся:
– Напомни мне об этом через пятьдесят лет, я обязательно тебе расскажу!
Они оба рассмеялись. Всем было известно, что на особо важные дела Департамента распространяется срок секретности – 50 лет. На самом деле это было не совсем так, ибо дела по-настоящему секретные оставались таковыми всегда.
– Я к вам с просьбой, герр зихерхайтсмайор, – сказал ему Шмидт. – Мне нужно удостоверение интендантского оберинспектора с правом проверки документации и имущества воинских частей столичного гарнизона.
– Только-то и всего? – разочарованно переспросил Таубе. – Я мог бы тебе сделать документы адмирал-инспектора океанской эскадры Нового Света, например?
Шмидт еще раз вежливо улыбнулся:
– Это в следующий раз, дружище! Так я загляну через пятнадцать минут?
– О чем речь, конечно! – ответил ему ветеран.
Глава 6
Большой каменный дом в двадцати верстах к югу от Рутенбурга можно было смело назвать особняком, виллой или крепостью – в зависимости от того, к чему вы больше привыкли или тяготеете. Это было сооружение, сложенное из крупных, грубо отесанных каменных блоков такой толщины и массивности, что, вероятно, в случае осады могло бы выдержать попадания ядер, выпущенных из трехфунтовой пушки. В просторном холле первого этажа, возле разожженного камина сидели в креслах два человека. Они курили трубки, и запах дорогого изысканного табака, наверняка привезенного из-за океана, заполнял помещение и располагал к спокойной, неторопливой беседе. Оба собеседника были одеты в дорогого сукна, хотя и ношенные уже камзолы, в которых обычно ходят преуспевающие купцы или аристократы средней руки. Несмотря на штатскую или, как сейчас модно было говорить в Рутенбурге, партикулярную одежду, по тому, как они сидели, разговаривали, смотрели друг на друга, в общем – по тому неуловимому, что есть в каждом человеке и что очень трудно описать словами, но очень легко почувствовать, опытный наблюдатель сразу понял бы, что эти двое – профессиональные военные, причем оба – с юных лет. Впрочем, никакого опытного стороннего наблюдателя рядом не было, да и не могло быть – имение было огорожено высоким каменным забором, а ворота охранялись суровым привратником, по виду – отставным вахмистром, шести футов ростом с пышными черными, чуть с сединой усами и взглядом, мгновенно убивавшим в собеседнике какое-либо желание о чем-то спорить или что-то обсуждать.