Кино, культура и дух времени

Отступление № 1: «Их собственная империя»

Майя прекрасно владела английским языком – про немецкий я уже не говорю. В общей сложности она провела около двух лет в Америке, где узнала все, что было можно узнать про американское кино. К 2008 году я прожил в Америке почти три десятилетия и какие-то вещи об Америке уже знал лучше, что дало мне возможность вернуть Майе небольшую часть моего «интеллектуального долга». Когда мы обсуждали победу Рузвельта на выборах, я рассказал ей, кто такой Джон Кейнс и какое отношение он имел к «Новому курсу». Но Майя не была бы Майей, если была бы готова смириться с незнанием – через три дня она уже знала про Кейнса больше, чем я.

Иногда я посылал ей в Мюнхен книги. Помню, как я долго охотился за книгой 1969 года «Доброта незнакомцев»77. Ее написала Залка Фиртель, жена немецкого писателя и режиссера Бертольда Фиртеля (о ней нам еще предстоит говорить). Когда наконец удалось добыть потрепанный экземпляр, я начал перепечатывать и посылать Майе отдельные страницы. Майя восхитилась книгой и тут же нашла немецкий перевод у себя в Мюнхене.

Вторая книга, которую я послал, тоже оказалась важной, это была та самая книга Нила Гейблера, которую Майя упоминала в нашем разговоре (см. Предисловие). Об этой книге стоит поговорить подробнее.

Заголовок «Их собственная империя» взят из неоконченного романа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Последний магнат»78. В герое романа, киномагнате Монро Старе, который «создал свою собственную империю», можно узнать Ирвинга Тальберга, «вундеркинда», ставшего главным продюсером студии MGM в 26 лет79. Это тот самый Тальберг, который, как мы помним, уволил Эриха фон Штрогейма со студии Universal.

Гейблер начинает книгу с цитаты из Уильяма Харрисона Хейса, известного как создателя «кода Хейса», запретившего показывать в кино кружевное белье и многое другое. Американская киноиндустрия, сказал Хейс, это «квинтэссенция того, что мы называем Америкой». Парадокс состоит в том, пишет Гейблер, что эту индустрию создали восточноевропейские евреи, не имевшие ни малейшего отношения к «квинтэссенции Америки».

Членов этой группы объединяло многое. Почти все они выросли в относительной бедности, в атмосфере антисемитизма и погромов, в семьях с отцом-неудачником и любящей, но бесправной матерью.

Для молодых еврейских иммигрантов нет ничего необычного в желании полностью ассимилироваться, – пишет Гейблер, – но эту группу отличало фанатическое, даже можно сказать патологическое желание упасть в объятья Америки и полностью забыть свое прошлое80.

Пожалуй, самым ярким представителем этой группы был Луис Б. Майер, вторая буква M в названии студии MGM – Metro-Goldwyn-Mayer. Его в равной степени любили и ненавидели. Он мог быть добрым, сентиментальным и заботливым папашей для своих любимых актеров и режиссеров. «Для меня, – вспоминала Джоан Кроуфорд, – он был и отцом, и лучшим другом. Джуди Гарленд и Лана Тёрнер всегда бежали к нему, когда у них возникали проблемы»81.

Гейблер рассказывает историю, как режиссер Пандро Берман принес ему сценарий антифашистского фильма «Седьмой крест»82. Голливудские евреи избегали антифашистских тем, чтобы никто не мог сказать: «Своими разборками с Гитлером они втягивают Америку в войну». «Ты совершаешь большую ошибку, – сказал Майер, – идея ужасная. Но ты мой мальчик. Если очень хочешь – делай»83.

Но Майер мог быть холодным и жестоким. «Дьявол во плоти, – говорила о нем актриса Хелен Хейс, – самый большой злодей, которого я встречала в жизни». С ней соглашался актер Ральф Беллами: «Еврейский Гитлер, фашист»84. Согласно легенде, самую убийственную фразу на похоронах Майера произнес его партнер Сэмюэл Голдвин (буква G в названии студии): «Почему так много людей пришли на его похороны? Они хотели убедиться, что он умер». Самые сложные отношения у Майера сложились с его партнером Ирвингом Тальбергом. Они нуждались друг в друге, что не мешало каждому стараться избавиться от другого85.

Майер упорно настаивал, что не помнил ни места, ни дня своего рождения (он родился в городе Дымер на Украине). В конце концов стал утверждать, что родился 4 июля, в День независимости США. Он был страстным антикоммунистом и активным членом республиканской партии. Как ни странно, одно качество советского искусства его привлекало – стремление переделать общество86. То же самое он хотел бы проделать с Америкой – сдвинув ее, разумеется, в противоположном, патриархальном направлении.

Одну из глав своей книги Гейблер начинает с эпиграфа из неизвестного романа неизвестного автора под названием «Раввин Бёрнс»:

Страстное желание американизироваться, чтобы гои приняли его за своего, заставляет его отказаться от всего еврейского. Он избавляется от акцента, сбривает бороду, меняет одежду, англизирует свое имя и фамилию, играет в гольф и теннис, принимает протестантство. И тут до него доходит, что от его личности не осталось ничего87.

Полностью ассимилировавшись, восточноевропейские евреи в конце концов вспомнили про религию своих отцов-неудачников, но ни один раввин в Лос-Анджелесе не хотел иметь дела с «заблудшими детьми», которые не соблюдали еврейских обрядов, ели некошерную еду и ко всему прочему женились на шиксах. Исключением оказался «высокий, тяжелый, как бы высеченный из ствола секвойи»88, амбициозный раввин Эдгар Магнин. «Что хорошо для евреев, – сказал им Магнин, – хорошо для иудаизма». В 1929 году его синагога «Бней-Брит» переехала на бульвар Уилшир в монументальное здание в византийском стиле и стала называться Wilshire Boulevard Temple, а сам Магнин стал «раввином для звезд».

У меня в архиве сохранилась фотография, где Эдгар Магнин в свои 92 года проводит бар-мицву мальчика из знакомой мне семьи еврейских иммигрантов из СССР в той самой синагоге.

Эдгар Магнин проводит бар-мицву в синагоге Wilshire Boulevard Temple, Лос-Анджелес, 1982

Магнин стал раввином, другом и даже в каком-то смысле сообщником этой группы.

Это был нужный раввин в нужной синагоге в нужный момент, – писал сценарист Бадд Шульберг, посещавший эту синагогу в детстве. – Если бы его не оказалось рядом, Бог и Луис Б. Майер (чьи сферы влияния в данном случае совпадали) должны были его выдумать. Возможно, именно это они и сделали89.

Голливудские сценаристы, как видим, умели находить хлесткие формулировки.

Воспитание подростков: «Город мальчиков», 1938 – «Путевка в жизнь», 1931 90

Лучшим фильмом своей студии MGM Луис Б. Майер считал «Город мальчиков», главным героем которого был католический священник. Майер любил католицизм, более того, попав в больницу после падения с лошади, он всерьез подумывал об обращении в католичество, правда, не решился. Для члена конгрегации, «звездного раввина» Эдгара Магнина все это может показаться неожиданным. В любви Майера к католицизму соединились эстетика и бизнес. С одной стороны, его привлекала драма и роскошь католической службы. С другой, дружба с кардиналом Нью-Йорка Фрэнсисом Спеллманом давала ему возможность обращаться к нему за помощью, когда католическая церковь запрещала его фильмы. И, конечно, быть личным другом знаменитого и влиятельного кардинала было престижом. Когда Спеллман однажды зашел к нему в гости, Майер тут же позвонил спящей дочери и потребовал, чтобы та немедленно приехала, – ему был нужен свидетель его социального успеха.

И «Город мальчиков», и «Путевка в жизнь» посвящены перевоспитанию беспризорных подростков. Оба основаны на реальных событиях. «Путевка в жизнь» исходит из убеждения, что «человека создает среда». В «Городе мальчиков» эту же идею, хотя и другими словами, выражает отец Фланаган: «Не существует плохих мальчиков».

Интересно, что идея среды, формирующей личность, вызывавшая такое раздражение у Достоевского, стала основой и для католического, и для большевистского сюжета. В 1873 году Достоевский рассуждал в «Дневнике писателя»:

Делая человека ответственным, Христианство тем самым признает свободу его. Делая же человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить91.

Отец Фланаган спорит с Достоевским (даже если он его не читал), когда говорит: хороших мальчиков действительно испортила среда, но в глубине души они все равно хорошие, и пробудить к жизни это хорошее может только любовь и вера.

Режиссер и сценаристы «Путевки в жизнь» тоже спорят с Достоевским (которого они, возможно, читали), но с других позиций, когда говорят: только новая среда, только радикальное переустройство общества и физический труд могут сделать из беспризорников сознательных граждан.

«Город мальчиков» получил два «Оскара»: за лучшую оригинальную историю и за лучшего актера, который достался Спенсеру Трейси, игравшему отца Фланагана. У Трейси было девять номинаций на лучшего актера, рекорд, который он разделил с Лоуренсом Оливье, но «Оскара» он получил только два – за «Мужественных капитанов»92 уже известного нам Виктора Флеминга и за «Город мальчиков».

Награда Трейси мне кажется вполне справедливой. Менее справедливым мне кажется то, что она не досталась семнадцатилетнему Микки Руни, игравшему перевоспитавшегося подростка Уайти Марша. Руни, который начал сниматься в шесть лет и умер в 2014 году в возрасте 93 лет, был актером поразительного диапазона. Трудно забыть его, например, в роли нервного «мистера Юниоши», японского соседа сверху, в трогательном фильме «Завтрак у Тиффани»93.

Отец Эдвард Джозеф Фланаган действительно существовал. Он родился в Ирландии в 1886 году, переехал в США в 1904‐м. Основал Город мальчиков в 1921 году. Умер в Германии в 1948‐м. Когда Спенсеру Трейси вручали «Оскар» за эту роль, он сказал, что принимает награду только как знак уважения к своему герою. Американская киноакадемия послушно изготовила второго «Оскара» и отправила отцу Фланагану в штат Небраска.

За «Путевкой в жизнь» тоже стоит реальный человек и реальная история, но значительно более трагическая. Прототипом Николая Сергеева, организатора трудовой коммуны ОГПУ для беспризорников, был комиссар госбезопасности 3‐го ранга Матвей Погребинский, основатель и руководитель Болшевской трудовой коммуны, просуществовавшей с 1926 до 1937-го. Фильм основан на книге Погребинского «Фабрика людей», которая вышла с предисловием Горького.

Когда сталинский террор перекинулся на империю Генриха Ягоды, именем которого была названа Болшевская коммуна, Погребинский понял, что тучи над ним сгущаются, и 4 апреля 1937 года застрелился94. Книги Погребинского были изъяты из библиотек и уничтожены. Болшевская коммуна была ликвидирована, часть ее членов арестована, некоторые расстреляны.

«Путевка в жизнь» считается одним из первых советских звуковых художественных фильмов. Звук записывался системой «Тагефон», разработанной советским инженером Павлом Тагером. Качество звука в фильме ужасное95. Впоследствии Тагер усовершенствовал свое изобретение и даже получил за него Сталинскую премию.

Режиссер фильма Юрий Витальевич Ивакин был офицером царской армии. После революции это могло иметь серьезные последствия, ему надо было срочно менять биографию. Знакомый доктор дал ему метрику своего сына Николая Владимировича Экка, родившегося в 1902 году. Так режиссер сменил имя и стал на шесть лет младше96.

Одно время он работал режиссером-лаборантом в театре Всеволода Мейерхольда. Как писала Майя,

Экк совмещает риторику публицистического пролога, дореволюционную эстетику мелодрамы, документализм авангарда и его же революционную патетику (когда тело убитого Мустафы везут на первом паровозе), ораторский жест посвящения фильма ВЧК и бюст «железного наркома» Дзержинского в эпилоге97.

В фильме участвовали известные актеры – рано умерший Николай Баталов (Николай Сергеев), Михаил Жаров (Фомка Жиган), в эпизоде появляется Рина Зеленая (девушка из шайки Жигана). Актера, играющего перевоспитавшегося подростка Мустафу, звали Йыван Кырла. Это еще одна трагическая история. Он родился в бедной марийской семье. У него рано проявились артистические и литературные способности. Его пригласили в массовку «Путевки в жизнь», но Экку он настолько понравился, что тот назначил Йывана на главную роль.

Кырла опубликовал несколько сборников стихов на марийском языке. В 1936 году сыграл роль ламы в фильме «Наместник Будды». В 1937 году, вместе с другими членами Болшевской коммуны, был арестован как «враг народа» и приговорен к десяти годам лагерей. Участвовал в строительстве Беломорско-Балтийского канала, был узником Соловков и Кандлага. Умер в лагере 3 июля 1943 года98.

Судьба фильма тоже драматична. После первого просмотра 1 июня 1931 года Главрепетком и Деткомиссия ВЦИКа фильм запретили. В конце концов он все-таки вышел на экраны, а в 1932 году Николай Экк был признан лучшим режиссером по опросу зрителей на международном кинофестивале в Венеции. После самоубийства Погребинского и разгона коммуны судьба фильма снова была под угрозой. Его удалось сохранить, вырезав из него все прямые упоминания Болшевской коммуны, но критика продолжалась. Пролетарский критик Александр Михайлов в рецензии на «Путевку в жизнь» сетует на «буржуазно-мещанские тенденции, формализм, аполитичность и халтурное приспособленчество», которые он находит и в советском киноискусстве в целом, и в фильме Экка в частности99.

Boys Town, 1938

Это история про отца Фланагана и про город для мальчиков, который он построил в штате Небраска. Город мальчиков реально существует. Отец Фланаган тоже реально существует.

«Путевка в жизнь», 1931

Василий Качалов: «По городам они скитались злым, голодным волчьи стадом. Что их спасет? Благотворительность? Нравоучения? Им и нам смешно все это! Мы знаем больше: человека создает среда».

Как и в предыдущей паре, оба фильма начинаются с пролога. В «Городе» это относительно нейтральный информационный текст, а в финале отец Фланаган произносит свою любимую фразу: «Не бывает плохих мальчиков». «Путевка» начинается с монолога Качалова100, произнесенного преувеличенно мхатовским голосом – «как трагик в провинции драму Шекспирову», сказал бы Пастернак. Подобным же монологом Качалова фильм и заканчивается. Тот редкий случай, когда хочется согласиться с критиком из «Пролетарского кино»:

Это кричащая эклектика, беззаботно объединяющая ложноклассицизм Качалова, плохое подражание экспрессионистской графике и стиху Маяковского101.

Говоря о прологе, Михайлов сочувственно цитирует Карла Радека:

Вместо коротких, как удар бича, обвинительных слов по адресу капитализма, мы имеем лирическую апелляцию к сердцам зрителя. Такое вступление было бы на месте в любой буржуазной фильме филантропического характера, но не в советской фильме102.

Это был сравнительно короткий период, когда Радека еще можно было цитировать. Он был исключен из партии в 1927‐м, восстановлен в 1930‐м, арестован в 1936‐м и убит в тюрьме в 1939‐м.

Знакомство с отцом Фланаганом начинается с драматической сцены в тюремной камере. Приговоренный к смерти потребовал встречи с ним и теперь ждет его для исповеди. Служитель тюрьмы наливает осужденному стакан виски, тот подносит стакан к губам и в этот момент видит сквозь решетку подходящего Фланагана, который отрицательно качает головой. Осужденный тут же отдает нетронутый стакан. Моральный авторитет Фланагана показан режиссером всего лишь двумя жестами персонажей.

Осужденный произносит страстный монолог о том, что его «среда заела» (если воспользоваться выражением Достоевского), поэтому он ни в чем не виноват. Оставшись наедине с отцом Фланаганом, осужденный спрашивает, боится ли тот смерти. Фланаган говорит, что нет, и объясняет почему. Осужденный в слезах смиренно просит прощения. Функция священника выполнена.

Boys Town, 1938

Осужденный (тюремной администрации): Искупить мой долг перед государством? А где было это государство, когда моя мать умерла, а мне было 12 лет и я голодал?

Осужденный (в панике): Сколько у меня осталось времени?

Фланаган (мягко): Вечность начнется через сорок пять минут.

Осужденный: Святой отец, я раскаиваюсь в своих ошибках.

Первое знакомство с «заблудшими» подростками сразу показывает пропасть, разделяющую и внешний вид, и образ жизни двух героев. Это понятно, в 1920‐х масштаб нищеты и разрухи в двух странах был несопоставим. Уайти Марш – младший брат гангстера Джо. Старший брат не хочет, чтобы младший повторил его судьбу. Он посылает отцу Фланагану небольшую сумму, чтобы тот взял Уайти в Город мальчиков.

Можно понять, что именно нравится Луису Б. Майеру в характере Фланагана. С одной стороны, это добрый и заботливый пастырь, с другой, когда нужно, он может быть жестким, как в сцене знакомства с Уайти Маршем и тем более в конце фильма, когда ударом кулака он сбивает с ног вооруженного гангстера Джо. Отец Фланаган – это то, каким Луис Б. Майер хотел бы видеть себя.

У Мустафы роль старшего брата выполняет главарь шайки Фомка Жиган, который не только не хочет, чтобы Мустафа перевоспитался, но, как мы увидим, предпринимает действия, в том числе криминальные, чтобы вырвать Мустафу из объятий добра. Критик Михайлов и тут обнаружил идеологическую ошибку: