ГКЧП: Следствием установлено
В окружении Буша также расценили действия Лукьянова во время его визита в Лондон как первую серьезную попытку начать возможную работу «по замене М.С. Горбачева». Они считают, что Лукьянов во время переговоров в Лондоне пытался «показать себя Западу как возможный преемник Горбачева».
С учетом указанных факторов, как считают в ближайшем окружении Горбачева, у него сейчас существуют следующие варианты выхода из создавшегося положения. Первый из них – начать активную борьбу против Павлова и поддерживающих его Крючкова, Язова и др. С настоятельными рекомендациями действовать именно в этом направлении выступает А.Н. Яковлев. В ближайшем окружении М.С. Горбачева также считают, что он не исключает для себя варианта повторения «действий Ельцина», то есть выйти из КПСС как силы, которая препятствует «дальнейшему демократическому развитию СССР». После этого он должен будет по логике вещей пойти на союз с Ельциным и радикальными «демократическими» силами, поддерживающими его.
В настоящее время, по негласному указанию Горбачева, через его пресс-секретариат начата работа по сбору компрометирующих данных на Павлова. В частности, ведется анализ критических публикаций и высказываний ведущих западных политиков и экономистов.
Вместе с тем, в ближайшем окружении М.С. Горбачева считают, что он в последнее время практически лишился поддержки бывших ближайших соратников: Шеварднадзе предпринимает усилия по созданию оппозиционной КПСС партии и намерен ее возглавить. Бакатин после президентских выборов в России не выполняет ни одного из указаний Горбачева, абсолютно устранился от всяких дел в Совете безопасности, деятельность которого в значительной степени парализована. Такие соратники М.С. Горбачева, как Черняев и Болдин, не способны серьезным образом влиять на развитие событий и оказывать реальное содействие президенту.
В ближайшем окружении М.С. Горбачева полагают, что наиболее логичным, разумным и приемлемым для дальнейшей судьбы СССР было бы повторение М.С. Горбачевым варианта действий, связанных с обстановкой в свое время вокруг программы «500 дней», когда Горбачев в самый последний момент отверг эту программу и поддержал линию Рыжкова.
В этой связи в окружении Горбачева отмечают, что было бы важно с учетом внутренних и внешних факторов «не загонять М.С. Горбачева в угол, а попытаться найти компромиссное решение между ним и Павловым и поддерживающими премьер-министра группами и силами». В частности, по словам источника, было бы целесообразно создать ситуацию, когда М.С. Горбачев пошел бы на фактическое согласие с линией Павлова с одновременным предоставлением ему возможности публично «скорректировать некоторые элементы программы Павлова и его политической линии».
По словам источника, в ближайшем окружении М.С. Горбачева считают, что наиболее влиятельной фигурой, которая могла бы согласовать с президентом такую тактику, является В.А. Крючков.
Многоликая тень
СПРАВКА
о лице, проходящем по делу о заговоре с целью захвата власти
КРЮЧКОВ Владимир Александрович. 1924 года рождения. Русский. Место рождения – г. Волгоград. Член КПСС с 1944 года. Образование высшее. Окончил Всесоюзный заочный юридический институт, Высшую дипломатическую школу МИД СССР. Трудиться начал в 1941 году рабочим на заводе. С августа 1943 по октябрь 1946 года был на комсомольской работе: комсоргом ЦК ВЛКСМ в Особой строительно-монтажной части номер 25, первым секретарем Баррикадного РК ВЛКСМ в г. Волгограде, вторым секретарем Волгоградского горкома ВЛКСМ.
С ноября 1946 по август 1951 года работал в органах прокуратуры: народным следователем, прокурором следственного отдела областной прокуратуры, районным прокурором.
В 1954–1959 гг. после окончания Высшей дипломатической школы находился на дипломатической работе, сначала в МИД СССР, затем третьим секретарем Посольства СССР в Венгрии.
С 1959 года в аппарате ЦК КПСС: референт, заведующий сектором, помощник секретаря ЦК.
С 1967 года на руководящих должностях в КГБ. С 1978 года заместитель председателя, а с 1988 года председатель КГБ СССР. Генерал армии. Личный номер Е-104577.
В 1989 году член Политбюро ЦК КПСС.
Награжден двумя орденами Ленина, Красного Знамени, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и многими советскими и зарубежными медалями.
Пожалуй, никто и никогда не говорил о перестройке так красиво и с таким пафосом, как Крючков на последнем, XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года: «…Перестройка явилась неизбежным и единственно возможным выходом из тупиковой ситуации, в которой наша страна оказалась к середине восьмидесятых годов. <…> Несмотря на огромные трудности, которые мы сегодня переживаем, перестройка войдет в историю как начало очищения и самоочищения, как революция в революции. И какие бы сложности и испытания не возникали на избранном нами пути, они не должны умалять значение перестроечных процессов».
«Умалить» при всем желании было уже невозможно. «Перестроечные процессы» довели партию до утраты главного ее достояния – руководящей и направляющей роли. И, конечно, Крючков знал, что его панегирик перестройке не сорвет «бурных, переходящих в овацию», аплодисментов. Но он озвучивал его не для большинства делегатов, скорбевших вместе с ним по упраздненной 6-й статье, и не для Генерального секретаря ЦК партии, переживающей не лучшие дни. Председатель КГБ демонстрировал лояльность первому советскому президенту, являвшему собой наиболее реальную в создавшейся ситуации силу.
Бабушка Крючкова, Лидия Яковлевна, в девичестве Шрайнер, была из семьи поволжских немцев, но, выйдя замуж, «рассталась со всем немецким» и даже с подругами детства, приходившими в гости, общалась только на русском. На все просьбы внука выучить его немецкому бабушка отвечала отказом. Может быть, предчувствуя грядущие репрессии, берегла своего любимца, которого выделяла из всех своих внуков и которому прочила большое будущее. Наверное, от бабушки Крючков унаследовал чисто немецкую аккуратность во всем, а также исполнительность и трудолюбие. И, конечно, ее уроки осторожности тоже были им усвоены.
Насчет большого будущего бабушка не ошиблась. В 1951 году Сталинградский обком партии направил Крючкова в Высшую дипломатическую школу. Там он выучил наконец не чужой ему немецкий. А еще – венгерский. И это обстоятельство стало поистине судьбоносным. Венгерский язык с его двадцатью восемью падежами показался сокурсникам Крючкова слишком трудным, а Владимир Александрович не отступил и в итоге оказался единственным выпускником – специалистом по Венгрии. Поэтому долго ждать первой загранкомандировки ему не пришлось. Уже в октябре 1955 года он с женой и пятилетним сыном отправился в Будапешт на встречу с главным в своей судьбе человеком-тогдашним послом СССР в Венгрии Юрием Владимировичем Андроповым.
Венгерские события, грянувшие через год, стали испытанием, положившим начало их многолетнему союзу. Из всего пережитого осенью 1956 года в мятежном Будапеште они сделали одинаковый вывод: правда – смертельно опасная вещь, она требует предельно аккуратного обращения. Ее следует строго дозировать, подвергать тщательной идеологической обработке – и только тогда демонстрировать общественности. А еще лучше – держать вечно под архивным спудом. Ведь, если бы не Хрущев с его безоглядной критикой сталинского культа личности на XX съезде, венгерского восстания не было бы.
Из Венгрии Крючков привез свою первую высокую награду – орден Трудового Красного Знамени, увенчавший его дипломатическую карьеру. Андропов, уже освоившийся к тому времени на новом месте – в ЦК партии, взял Крючкова к себе в Международный отдел референтом, а когда стал секретарем, предоставил ему место помощника. В мае 1967 года Андропова назначили председателем КГБ. Сначала Крючков и на Лубянке был помощником, но вскоре сделался начальником Секретариата. Ему, с его врожденным талантом канцеляриста, эта должность очень подходила. Однако через четыре года Андропов отправил Крючкова в Первое Главное управление (ПГУ) в качестве заместителя начальника разведки. Впервые за семнадцать лет их сотрудничества Крючкову выпала возможность показать себя самостоятельным работником. Вот только он никак на это решался и не делал ни шага, не посоветовавшись с Андроповым. Так было, пока Андропов возглавлял КГБ, а он проработал на этом посту дольше всех прочих председателей – полтора десятка лет, так продолжалось и в недолгую бытность его Генеральным секретарем ЦК КПСС. Даже сделавшись главным разведчиком, Крючков любую мелочь обговаривал со своим высоким патроном. Правда, хорошо знавшие их обоих люди свидетельствуют, что подчиненный позволял себе и поспорить с начальником. Но до серьезных разногласий у них никогда не доходило. Крючков был по отношению к Андропову не только безупречно лоялен, он им восхищался.
В год смерти Андропова Крючкову исполнилось 60 лет. Пенсионный возраст. Но он не чувствовал себя стариком. За здоровьем всегда следил строго. Поблажек себе не давал. Каждый день – подъем без четверти шесть и зарядка на открытом воздухе по сорок минут в любую погоду. Жил он всегда за городом, в дачном поселке ПГУ. В отпуск уходил зимой, чтобы вволю набегаться на лыжах. Вредных привычек не имел. Так что силы у него были – не было перспектив. Но, когда с приходом Горбачева жизнь в стране закрутилась, завертелась и начала меняться каким-то еще не совсем ясным, но манящим образом, Крючкову, возможно, показалось, что он сам тоже готов измениться: хватит вторых ролей – пора в лидеры. Надо было только найти дорожку к Горбачеву. Сначала Крючков принялся обхаживать Александра Николаевича Яковлева. Тот впоследствии так вспоминал об этом: «Крючков напористо полез ко мне в друзья, буквально подлизывался ко мне, постоянно звонил, зазывал в сауну, всячески изображал из себя реформатора». Потом Крючков попросил Яковлева свести его с Валерием Ивановичем Болдиным, мотивируя это желанием предоставлять Горбачеву напрямую, в обход своего шефа Чебрикова, наиболее важные разведданные.
Горбачев надеялся обрести в Крючкове трудолюбивого и вместе с тем скромного, твердо помнящего свое место помощника. Он видел в нем только то, что и многие другие, – верную тень Андропова. Вероятно, Михаилу Сергеевичу следовало задаться вопросом: а сможет и, главное, захочет ли Крючков и для него стать столь же верной тенью? Кажется, для правильного ответа достаточно было бы только внимательнее проанализировать личность и деятельность Андропова. Но в то время все будто бы забыли об Андропове-чекисте. Принято было вспоминать о нем как о Генеральном секретаре, которому лишь безвременная смерть помешала осуществить проводимые его политическим наследником Горбачевым реформы.
Между тем, возглавив КГБ, Андропов решительно пресек предпринятые во времена хрущевской оттепели попытки и довел систему идеологического контроля над обществом почти до сталинских кондиций. Конечно, массовых репрессий не было, но Комитета боялись все – сверху донизу. Он мог сломать жизнь любому, оставаясь невидимым, неслышимым, недосягаемым и потому неуязвимым. Что касается реформ, то Андропов даже более чем осторожные предложения Косыгина считал крайне опасными. А Крючков был и остался единомышленником Андропова и плотью от плоти КГБ.
Леонид Шебаршин, работавший в ПГУ заместителем Крючкова, а затем сменивший его на посту начальника разведки, считал, что Горбачев «не заметил за мягкой манерой, внешней гибкостью и послушностью Крючкова железной воли и упрямства, способности долго, окольными путями, но все же непременно добиваться поставленной цели». А.Н. Яковлев, всю оставшуюся жизнь страдавший от нападок своего протеже, не мог простить себе того, что «по своей природной доверчивости» не разглядел в Крючкове интригана. Однако и Горбачев, и Яковлев были предупреждены. В. Чебриков перед своим уходом советовал президенту не принимать на веру все доклады нового шефа Госбезопасности, а Яковлеву прямо сказал: «Я знаю, что ты поддержал Крючкова, но запомни – это плохой человек, ты увидишь это».
Так что только на невнимательность и доверчивость роковой выбор списать затруднительно. Точнее всего причину подобных «заблуждений» объяснил великий Пушкин: «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад!»
Судя по послеавгустовским признаниям, когда 1 октября 1988 года Крючков приступал к исполнению обязанностей председателя Комитета госбезопасности, он уже не заблуждался ни насчет Горбачева, ни насчет проводимого им политического курса. Но истинного отношения к множащимся день ото дня переменам никак не выказывал. А.Н. Яковлев так характеризовал аналитические донесения председателя КГБ: «В них был сплошной подхалимаж. Одни восторги и в адрес Горбачева, и в отношении Раисы Максимовны. С положением в стране у него было все в порядке. Он, как к наркотику, приучал Горбачева к позитиву, знал, что тот вдохновляется похвалами, становится зависим от них. И тут же внедрял информацию о своих оппонентах».
Неизвестное ни одному из его предшественников бремя публичного политика Крючков нес с немалым энтузиазмом. Часто выступал по телевидению, давал интервью, учредил Центр по связям с общественностью, открыл залы чекистской славы для экскурсантов, радушно принимал гостей – артистов, спортсменов, писателей, встречался с представителями деловых и политических кругов многих стран, искал пути сотрудничества с коллегами из зарубежных спецслужб. Создавалось полное впечатление, что он искренне увлечен процессом, который с присущей ему любовью к образному языку назвал «походом в мир гласности».
Через месяц после вступления в должность Крючков инициировал разработку Закона об органах безопасности, призванного заменить правовой акт, с 1959 года регламентировавший деятельность Комитета. Новый председатель КГБ также в десять раз сократил пограничную зону на Дальнем Востоке и создал Специальное управление по борьбе с организованной преступностью. Однако результаты этих нововведений не оправдали ни возлагавшихся на них надежд, ни затраченных усилий. Открытые для полезной деятельности огромные массивы земель вместо добрых хозяйственников принялись осваивать браконьеры. Тысячи чекистов, брошенные на инспектирование подсобок кооперативных магазинов, из-за этих не свойственных им дел, отвлекались от своих прямых задач – искоренения коррупции и препятствования упрочению мафиозных структур. А новый закон, утвержденный благодаря настойчивости Крючкова в мае 1991 года Верховным Советом СССР, по оценке большинства правоведов, в том числе и специалистов из научно-исследовательских подразделений КГБ, не соответствовал демократическим нормам и к тому же неправомерно опережал Закон о безопасности государства.
Но эти недостатки и недоработки обсуждались в узких кругах, тогда как широкой общественности рекламировали достижения, многократно раздутые услужливыми СМИ.
Оберегая создаваемый такими трудами образ настоящего радетеля перестройки, Крючков не обнаружил своих истинных чувств, даже когда рушилась Берлинская стена, когда наши войска уходили из Афганистана. А ведь афганская война была одним из значительнейших событий в его жизни. Она началась с подачи разведки, которой он руководил. И все, что потом происходило там, «за речкой», обусловливалось выводами, к которым на основе разведданных приходили аналитические службы ПГУ. Во многих ключевых эпизодах афганской кампании Крючков принимал личное участие. Он часто туда ездил, близко знал Тараки, Амина, Кармаля, Наджибуллу, самым непосредственным образом вмешивался в жизни этих людей и в судьбу их страны. Но, видимо, так и не познал характер народа, которого «советники» из КГБ пытались обучить социализму. По его глубокому убеждению, Советский Союз победил в той войне…
Единственное, что Крючков, всегда докладывавший «не то, что есть, а то, что надо», не хотел скрывать даже из соображений осторожности, так это уверенность в праве своего ведомства на политическую состоятельность. Пропев на XXVIII съезде гимн перестройке, он тут же твердо дал понять, что никакая «революция в революции» не может требовать деполитизации КГБ. «Органы государственной безопасности, – сказал он, – по своему предназначению призваны действовать в политической сфере. Они защищают главное, что есть в политике, – государственные и общественно-экономические устои страны, конституционный строй, политическую власть Советского государства. Выхолостить из их деятельности политическую суть – значит превратить чекистов в ремесленников, не имеющих политических принципов и ориентиров».
Осенью 1990 года Леонид Шебаршин с присущей разведчику тщательностью анализировал перемены в начальнике: «Крючков никогда не допускает ни одного слова, которое можно было бы истолковать как проявление нелояльности в отношении Горбачева. И тем не менее, мне кажется, что он начал разочаровываться в нашем лидере… Он остро переживает нарастающую смуту, обеспокоен нерешительностью Горбачева, усилением центробежных сил, раздирающих на части наше государство. В этом нет сомнений. Однако Крючков – непосредственный участник борьбы за власть, и это может искажать его взгляд на положение в обществе…»
К весне 1991-го взгляд председателя КГБ «исказился» настолько, что он, обсуждая «разрушительную» политику президента в кругу единомышленников, обретенных за рамками «похода в мир гласности», заявил: «Один из нас должен будет уйти».
…За две недели до часа икс
Горбачев улетал на отдых в Крым в воскресенье, 4 августа. У премьера страны Валентина Павлова проводы президента остались в памяти как сугубо формальные. Они были удивительно короткими: без обычного в таких случаях обсуждения задач, раздачи поручений и объявления каких-либо важных новостей. Премьер из всего сказанного президентом на прощание выделил только его наказ Г. Янаеву: «Ты остаешься на хозяйстве».
Расстались без лобызанья – традиция, процветавшая во времена Брежнева, давно была отменена Горбачевым как порочная. Обменялись лишь крепкими дружескими рукопожатиями. Внешне все выглядело пристойно: провожающие и отбывающие делали самый миролюбивый вид, хотя обычные проводы были расставанием навсегда. Горбачев уже вычеркнул многих провожающих из числа людей, с которыми он дальше собирался работать.
Страна стояла на грани глобальной реформы. Новый Союз требовал новых подходов к управлению экономикой. Необходимо было очистить Центр от многочисленных административных структур, значительно обновить высшие этажи власти. Показать народам республик, что подписание Союзного договора не просто формальность, а новый этап в жизни государства. На встрече, состоявшейся у Горбачева 30 июля в Ново-Огарево с президентом России Ельциным и руководителем Казахстана Назарбаевым, было принято решение, что после подписания нового Союзного договора покинут свои посты премьер Валентин Павлов, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков и другие «товарищи». Непростые обязанности премьера согласился взять на себя Назарбаев…
В свою очередь, провожающие, тепло прощаясь с Горбачевым и особенно тепло с его женой – Раисой Максимовной, вынашивали планы опередить Президента СССР: до подписания Союзного договора отправить в отставку его самого.
На следующий после отбытия Горбачева день, вечером 5 августа, личному шоферу министра обороны позвонил офицер охраны КГБ. Распорядился снять с машины проблесковые «маячки» и отвезти Язова в дом приемов КГБ, расположенный в конце Ленинского проспекта. «Мигалки» обычно снимались для того, чтобы не привлекать внимание к высокой персоне. Так делалось в исключительно редких случаях, к примеру, во время частных поездок. Но в данном случае речь шла о деловой встрече. На нее Язова от имени своего шефа пригласил личный охранник председателя КГБ Крючкова.
Одновременно с Язовым к месту встречи оправился с Лубянки и сам Крючков, сменив приметный правительственный ЗИЛ на «скромный», представительского класса «мерседес».
Язов прибыл на объект первым. Минут через двадцать объявился Крючков, а после него с небольшим интервалом приехали еще два участника встречи – глава ВПК страны Олег Бакланов и руководитель Аппарата Президента СССР Валерий Болдин.
Особняк КГБ СССР, который сооружался под видом «Архивно-библиотечного центра» («АБЦ»), а после ввода в эксплуатацию в официальных бумагах стал именоваться соответственно предназначению «Объектом КГБ СССР для обучения иностранцев и приема зарубежных делегаций», был идеальным местом для тайных встреч. Комфортабельное современное здание, оборудованное первоклассным бассейном, саунами, огороженное от внешнего мира высоким забором, охранялось восемнадцатью сотрудниками КГБ. Посты безопасности располагались как внутри, так и снаружи объекта. Все без исключения охранники, не привлекая к себе лишних взглядов, несли службу в гражданской одежде.
Подробности того вечернего разговора остались во многом невыясненными, так как его участники во время следствия уклонились от ответов на вопросы о характере беседы. «Обсуждали положение дел в стране», – отвечали они, не вдаваясь в детали. Ничего существенного не смогла рассказать и официантка, сотрудница КГБ, обслуживавшая ужин «высокопоставленной четверки». Как только она входила в зал – гости тут же замолкали.
Известен лишь результат встречи: на следующий день министр обороны вызвал к себе недавнего выпускника Академии Генштаба, исполняющего обязанности командующего ВДВ генерала Павла Грачева и сообщил ему, что «с ним хочет познакомиться Крючков».
Знакомство состоялось на Лубянке. Причем не только с шефом этого учреждения, но и двумя его подчиненными – заместителем начальника Первого Главного управления (Внешняя разведка) Жижиным и помощником первого заместителя председателя КГБ СССР Егоровым.
Вместе с новыми знакомыми, считающимися в КГБ аналитиками высокого уровня, Грачев должен был изучить возможности введения в ближайшие дни ЧП, а также последствия этого шага. Для работы отводилось два дня и конспиративный объект Второго Главного управления КГБ СССР – дом в деревне Машкино Химкинского района Московской области.
В профессионализме своих аналитиков Крючков не сомневался. А вот Грачев – Герой Советского Союза, отвоевавший в Афгане долгих шесть лет, не показался ему достаточно компетентным для решения подобного уровня задачи. Руководитель Лубянки поделился с Язовым своими сомнениями. Министр обороны, как вспоминал впоследствии Крючков, не стал уверять его в аналитических способностях генерала, но заметил, что «вместе с другими товарищами Грачев, пожалуй, может справиться с заданием».
Итогом двухсуточной работы межведомственной группы военных спецов стали документы, в которых содержался «стратегический прогноз» и рассматривались «возможные пути развития ситуации в связи с введением чрезвычайного положения»:
Острая борьба за власть в период трех недель. Основные сценарии.
1. Массовое гражданское неповиновение. Переворот слева, но уже в режиме террора по отношению к коммунистам и высшим эшелонам государственного управления.
2. Резкий крен вправо. Обвинение существующего постгорбачевского руководства в содействии Горбачеву. Обострение борьбы за власть с постепенным переходом ее к силам ортодоксальноправой ориентации.
3. Политика бездействия. Новых мер не происходит. Идет запаздывание по всем остальным компонентам. Шок чрезвычайного положения проходит. Идет осознание того, что все это не всерьез. Одновременно психологическая атака Запада. Средства массовой информации оказываются неспособными вести активную политику. Образ ситуации формируется нашими противниками. Режим гниения продолжается и углубляется. Срок сброса – до шести месяцев.
4. Жесткий инициативный курс. Пакеты мер, следующие друг за другом с периодом в несколько недель. Ощущение социального облегчения. Внятное и «несуконное» объяснение с народом. Последний сценарий требует:
первая позиция – заявление об уровне контрастности курса и его преемственности;
вторая позиция – обеспечение максимальной легитимности. Резкое ускорение срока сбора законодательных органов;
<…> четвертая позиция – экономика и образ новых радикальных реформ. Цены. Образ будущего. Тупиковость политики предшествующего периода;
<…> шестая позиция – новое в КПСС. В течение месяца это станет вопросом чрезвычайной важности;
<…> девятая позиция – криминалитет, вопросы борьбы с преступностью как политика;
десятая позиция- государство, его перспективы и формы устройства.
Строго говоря, ничего предосудительного в составлении подобного рода документов не было. Союзное законодательство предусматривало введение ЧП. И разговор о возможном переходе к управлению страной в режиме ЧП не один раз обсуждался на разных уровнях, в том числе и на президентском. И странно было бы, если это не делалось в стране, находящейся в тисках экономических и межнациональных противоречий. Документы по «чрезвычайке» готовились в КГБ и раньше. Жижин, к примеру, в начале года уже сочинял подобные записки. Чтобы не изобретать велосипед дважды, прежние наработки, по общему согласию аналитиков, были положены в основу отчетных бумаг. Эксклюзивный характер имела лишь одна небольшая четырехстраничная записка о целесообразности введения ЧП в канун подписания Союзного договора.