Собаня

© Алекс Лоренц, 2022

ISBN 978-5-0059-0921-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Этот сборник я посвящаю автору обложки и по совместительству моей жене Юле. И еще нашему псу Лорду, который на этой самой обложке изображен. Пока создавалась книга, собаки, люди и прочие животные не пострадали.

Сторож

Сырой ветер пробирал до костей. От дома до работы – километр напрямик по загаженным дворам обшарпанных многоэтажек. Или крюк в четыре остановки – если по проспекту. Антон всегда, в любую погоду, добирался до сторожки на своих двоих. Ходить ему было больше некуда, разве что за водкой в продуктовый по соседству. Так он жил последние три года – сидел в кресле перед телевизором, жирел, спивался, тупел. Тридцатилетний мужчина день за днем превращался в забулдыгу неопределенного возраста – и находил в этом свою, особенную прелесть.

Полтора года назад у матери диагностировали рак. Ей пришлось оформить инвалидность и уйти со службы. Содержать опустившегося взрослого сына она больше не могла, о чем однажды прямо ему сказала. Он встретил известие насупленным молчанием, однако в тот же день взялся искать источник заработка. Устроился ночным сторожем на главное городское кладбище. График – три через два. Зарплата не бог весть какая, но платили исправно, да и стаж капал.

В тот октябрьский вечер хлесткий ледяной дождь пригнал его к сторожке на десять минут раньше обычного. Администратор – рослый усатый мужик – широченно улыбнулся и сообщил, что дождется здесь, пока непогода поутихнет. Антон мысленно чертыхнулся, но кое-как наскреб в себе сил состроить дружелюбную мину.

«Летной» погоды администратор так и не дождался – через полчаса затрусил на остановку, вобрав голову в плечи и укутавшись в плащ. В конце концов, какой у него был выбор? Дома ведь ждет семья.

Семья…

Двадцать девятое октября. День рождения дочери.

Как ты мог забыть?..

А сколько ей вообще лет? Шесть? Нет, пожалуй, семь.

Да, семь. В сентябре, получается, в первый класс пошла.

С прошлогоднего Ирочкиного дня рождения ни звонков, ни поздравлений от Антона не ждали – и в этом был виноват он сам. Немного ранее Лариса вышла замуж за другого – и этот сраный качок стал для Ирочки новым «папой», как только Антон окончательно все испортил…

Он включил первый канал. По экрану ползали полуголыми задницами изрядно потасканные, но молодящиеся поп-звезды. Достал из потрепанного рюкзака пол-литровую флягу с водкой, пакет с бутербродами.

Свои трудовые обязанности он выполнял прилежно – рабочее место не покидал, вовремя делал обходы, два за ночь. Некрополь был огромным – начинаясь в городе (далеко не в самом отдаленном от центра месте), он тянулся к соседнему поселку; могилы каждый божий день вырастали в близлежащих перелесках, рощах, оврагах, на пустырях. Согласно инструкции, сторожу полагалось проверить все участки за один час, что было невозможно даже на велосипеде. Усач-администратор в день оформления Антона на работу сразу сделал оговорку: на самые окраины лезть не стоит; осматривай, мол, только вдоль асфальтированных дорожек. Как раз на это одного часа хватало.

Уже в день собеседования Антон получил место (место на кладбище). Других кандидатов попросту не нашлось: зарплата маленькая, да и суеверных мужиков в России двадцать первого века хоть отбавляй. Не всякому понравится несколько ночей в неделю чувствовать на себе взгляды бесчисленных скорбных лиц с памятников, когда вокруг ни единой живой души.

Антона это соседство не пугало. Атеистом он себя не считал, но был убежден: кладбища выполняют функцию сугубо утилитарную – и ни капли мистического в них нет.

И еще в одном он был полностью уверен: все худшее, что могло с ним случиться, уже произошло.

Несколько лет назад у него было все, чего мог пожелать себе юноша из небогатой семьи. С отличием окончил вуз по специальности учителя математики, устроился в школу, через год стал многообещающим педагогом, подал заявку на престижный грант, готовился побороться за звание учителя года.

Зарплаты в провинциальных школах скромные, но за счет классного руководства и других дополнительных обязанностей Антон имел вполне приличный заработок. К тому же на второй год работы, когда он уже успел заработать себе репутацию сильного учителя, родители завалили его просьбами обучать отпрысков индивидуально, причем за неплохие деньги. Антон не отказывался даже от трудных детей – учил всех.

Сразу после выпуска из университета он без роскоши, но с достоинством сыграл свадьбу с Ларисой – отношения у них завязались еще на первом курсе. Семейная жизнь протекала гладко, если не считать совсем уж мелких неурядиц. А у какой супружеской пары их нет? Главное, что дочка Ирочка росла здоровенькой и в целом все шло хорошо…

…пока одна маленькая слабость не вызвала чудовищный пожар, который подчистую выжег семейную идиллию.

Время близилось к полуночи. По первому крутили дебильное политическое ток-шоу с руганью и брызгами слюны. Антон остекленело глядел в ядовито мерцающий экран, сути дискуссии не улавливал. Когда постылые бульдожьи хари сменялись рекламой, он переключал на второй, где шел фильм про Индиану Джонса. Как только реклама прерывала кинокартину, – обратно на первый.

От выпитого он порядком осоловел. Впрочем, у него сильное опьянение давно перестало быть таким, как у людей умеренно выпивающих. Он впадал в ступор. В отупение. Если продолжал напиваться, то проваливался в сон – организм переводил невидимый рубильник в положение «выкл», когда количество выпитой водки переваливало за пол-литра. Поэтому на работу он всегда брал с собой именно столько – в самый раз, чтобы крепко опьянеть, но не впасть в забытье.

23.45. Время оставить уютную конуру. Первый обход.

Антон замотал горло шерстяным шарфом, надел шапку-гондонку и стариковскую куртку, что придало ему сходства с забулдыгой предпенсионного возраста.

Обход можно было и пропустить. Даже если бы вандалы разгромили целый участок, сторож не понес бы наказания. Так, пожурили бы – и дело с концом. На таком ненормально огромном некрополе должна дежурить бригада крепких охранников, а не один-единственный пропойца, которого соплей перешибешь. Однако Антон всегда с удовольствием обходил территорию – проветриться и слегка отрезветь, перед тем как снова принять на грудь.

Он вывалился из теплой сторожки в колючие объятия холода и мороси. В голове сразу прояснилось. Он включил фонарь и отправился в путь по молчаливым кладбищенским аллеям. За массивной каменной оградой с металлическими решетками шумела одна из главных транспортных артерий города, однако гул звучал приглушенно, словно некрополь находился под невидимым куполом.

Он прошел мимо первых могил – захоронений послевоенной пятилетки. Тогда, в конце сороковых, к городу официально присоединили множество примыкающих поселений, а их погосты упразднили. С тех пор кладбище, изначально крошечное, год от года росло как на дрожжах. Некрополь превратился в монстра, чьи щупальца протянулись далеко за город.

Подошвы чавкали гнилым месивом опавшей листвы.

Вот Аллея Славы под сенью стройных кипарисов. Скульптурные композиции, мемориальные комплексы. Братская могила павших в боях неизвестных солдат. Ряды захоронений героев войны. Люди, прославившие город.

Вот еврейский участок. Антон давно заприметил здесь могилу мужчины, прожившего сто шесть лет. Всякий раз, когда он видел у дороги тот памятник, его разгоряченное водкой воображение не на шутку разыгрывалось. Он пускался в путаные беседы с самим собой о жизни, смерти, вселенной.

О тщетности людского бытия.

О тщетности ТВОЕГО бытия, Антон Викторович!

А ведь к нему давненько не обращались по имени-отчеству. Когда-то привычное сочетание «Антон Викторович» зазвучало странно, словно стало обозначать некий неведомый объект.

– Антон, сука, Викторович! – издевательски произнес он вслух, смакуя.

Новые участки. Относительно новые, конечно. Конец восьмидесятых, начало девяностых. В те смутные годы могилы вырастали гроздьями, как поганки в лесу после дождя. Упершись в разрушающийся бетонный каркас недостроенного предприятия, орда захоронений обогнула его и усыпала овражный склон до самого ручья. Весенние оползни обнажали гнилые гробы, выволакивали наружу червивые куски почерневшей осклизлой органики. В дождливые дни запах там порой стоял непереносимый…

Увязнув в болоте угрюмых размышлений, Антон забылся и прошел дальше своего обычного последнего рубежа.

Из перелеска поодаль донесся крик.

Затем еще один.

Человек?..

Так надрывно и надсадно способен вопить лишь тот, с кого заживо сдирают кожу.

Для самоуспокоения Антон решил, что это дворняга защемила лапу – вот и орет как припадочная.

Он развернулся и заспешил восвояси.

Крик повторялся снова и снова, пока его не пожрала октябрьская морось.

Антон вернулся в сторожку, запер хлипкую дверь на замок.

– Хватит на сегодня обходов, – буркнул себе под нос.

Черт… а ведь эту дверку какой-нибудь громила вышибет одним ударом ноги. Тревожной кнопки для вызова подмоги здесь нет. И как же тогда спасаться? Антон был не в той физической форме, чтобы дать отпор врукопашную. Если повезет, успеет выстрелить в лицо из стартового пистолета. Это оглушит противника, причинит ему немного боли. Может быть, ослепит. А может быть, лишь разозлит или раззадорит.

Лучше забыть о тех воплях в перелеске. В жопу это все. Водка стынет.

Он устроился поудобнее в продавленном кресле, придвинул поближе обогреватель.

Прошло минут пятнадцать, и ему показалось…

…показалось?

…будто он слышит голоса снаружи.

Он прибавил громкости, позволив старому сварливому ящику орать вволю.

Голоса приблизились. Несколько человек то и дело срывались с шепота на громкий спор. Теперь у Антона не осталось сомнений: ему не мерещится.

За все время его работы кладбищенским сторожем ничего подобного не случалось. Сатанисты, готы, вандалы, некроманты и прочие любители нарушать покой мертвецов пробирались на кладбище с дальних подступов. Никто не рисковал приближаться к главным воротам и сторожке. Даже если б нашлись такие сорви-головы, вряд ли осмелились бы громко переговариваться, видя перед собой вагончик, в котором горит свет.

Антон поднялся из кресла, взял пистолет, рывком распахнул дверь. Пузырь теплого, застоялого, напоенного алкогольными парами воздуха выскользнул наружу. Каморку тут же заполнила холодная сырость с ароматом гниющей кленовой листвы.

Перед вагончиком остановились трое субтильных подростков – два парня и девушка. По виду одиннадцатый класс или первый курс универа (как вариант – технаря). Пацаны были одеты в длинные черные пальто и узкие джинсы, заправленные в говноступы с высокой шнуровкой. Один из ребят был настолько высок и тощ, что на него было некомфортно смотреть. Другой носил неопрятные сальные патлы до плеч. Девка – той же готической породы. С черными ногтями и волосами, густыми тенями вокруг глаз. С обильно напомаженными, глянцево блестящими губами цвета переспелой сливы. Со слипнотовским рюкзаком-торбой. Сочно чавкала жвачкой.

– Вы какого хрена здесь? – с порога выпалил Антон.

– Мы-ы-ы-ы-ы… – начал было один из пацанов – тот, что длинный как жердь.

– В курсе, что после восьми кладбище закрыто? – продолжал напирать Антон, тыча в них пистолетом.

– Э, дядь, ты потише-то с пушкой, – сказал патлатый.

– Рот закрой, – отрезал Антон. – Будешь мне еще указывать, дрищ.

– Пистолет свой на людей не наставляйте, – поддержала патлача девка. Из них троих она лучше всех владела собой.

– Вызываю полицию. – Антон протянул руку за лежавшим на столе кнопочным мобильником.

– Не, мужик, стой! – замахал руками тощий. – Мы ж к тебе и шли.

– Дядь, давай без этого, – попросил патлатый. – Вот серьезно. У нас беда случилась.

– Меня ваши беды не касаются. Я не благотворительный фонд. – Антону хотелось поскорее избавиться от нежеланных гостей и продолжить закладывать за воротник. Любое, даже незначительное, отклонение от привычного хода вещей он воспринимал болезненно.

– У нас форс-мажор! – с укором произнесла девка. – И нам нужна ваша помощь!

Антон печенкой чувствовал: сраные готы принесли с собой крупные проблемы. А значит, ночь испорчена.

– Что у вас стряслось?

– В общем, – начал тощий, подкрепляя свое повествование несдержанными жестами, – мы сюда пришли вчетвером. Мы не вандалы, ниче такого. Просто нравится по кладбищу гулять. А тут еще погода такая, ништяк…

– Ближе к сути, – поторопил Антон.

– В общем, бродили мы возле могил, и наш друг пропал.

Не было печали…

– Как это – пропал?

– Раком! – вспылил патлач. – Пушку убери, млядь!

Антон опустил пистолет.

– Рассказывайте, как пропал, – потребовал он. – Где именно?

– На кладбище, епт, – осмелев, усмехнулся волосатый и сплюнул.

– Мы искали старое кладбище, – выручила двух дебилов девка. – Ходили-ходили, а потом смотрим: одного из нас нету.

Антон поежился, вспомнив истошный вопль в отдаленном перелеске.

– Это не он орал на окраине?

– Не знаем, – продолжила готка отдуваться за всех. – Вроде голос похож.

Антону была безразлична судьба всех четверых – пусть хоть подохнут в муках, лишь бы не на вверенной ему территории. Убийство чревато приездом табуна ментов, бесконечными расспросами, разбирательствами. Придется невесть сколько торчать тут после смены. Еще, не дай бог, проверят на алкоголь.

– Что за старое кладбище? – спросил он. – Тут только одно кладбище, никакого старого даже близко нет.

– Да ты не в теме просто, – махнул рукой тощий. – Есть такая городская легенда. Типа, в этих местах раньше был погост. Там еще при царях хоронить перестали. И вот, типа, он как бы есть, но в очень укромном местечке. И искать его лучше вот такой ночью в октябре.

– Вы больные, – вздохнул Антон.

Он оделся, запер дверь на ключ, включил фонарь.

– Ведите, где ваш говнюк потерялся.

Они брели по мокрой асфальтированной дорожке в сторону новых секторов. Патлач первым нарушил молчание:

– Дядь, тебя как зовут?

– Чего? – высунулся Антон из вороха мрачных мыслей.

– Как тебя звать, а?

– Не твое дело. – Не хватало еще с этими чмошниками знакомиться.

– Антон, кажется? – сказала девка.

Он остановился.

– Допустим. А ты откуда знаешь?

– Ты у нас в школе работал. Антон Викторович, да ведь? Классный руководитель в бэ-классе моей параллели.

Она ухмыльнулась, ехидно шевельнув бровями. Паскудный нрав. Будучи сама ущербной и гонимой, норовила выискать в ближнем слабость, уязвить.

Антон скрипнул зубами и двинулся дальше. Ему отчаянно хотелось отделаться от мерзкой троицы, причем теперь его устроил бы любой исход – даже с ментами.

А троица специально поотстала от него. Девка принялась нашептывать что-то своим дружкам-обсосам.

Она помнит. Не может не помнить. Скандал прогремел на всю сраную школу. И на весь сраный город.

Антон Викторович всего раз потерял голову. Лишь раз дал маху. Из-за минутной слабости вся жизнь перевернулась вверх тормашками – и кувырком, со свистом, загрохотала под откос.

Это случилось во время одного частного занятия. Он никогда не принимал учеников у себя дома, чтобы не мешать жене и малышке, – сам ездил.

Та сука училась в одном из одиннадцатых классов его школы. Ее родилка заявилась посреди учебного года. Нужно, мол, срочно (СРОЧНО!!!) восполнить пробелы в знаниях, иначе «ребенок» не наберет нужных баллов, не поступит в вуз. Антон кое-как втиснул новенькую в давно устоявшееся расписание. Посещал ее по будням в рабочее время, когда родилка в поте лица тянула лямку мужчины-добытчика.

Самой ученице на вид можно было дать все двадцать. Сформировавшаяся фигура, чистейшая кожа, ухоженные волосы. Во время занятий она не тушевалась – принимала молодого репетитора одетая в короткий халатик на голое тело. Заигрывала, строила глазки, придвигалась поближе.

Он долго сопротивлялся первобытному инстинкту, но в один роковой день не выдержал. Секунда – и разум помутился. Родилка никогда раньше не показывалась дома во время занятий. Это придало Антону уверенности.

Только вот день выдался неудачный.

Словно почуяв неладное, мамаша нагрянула домой в самый разгар. Распахнув дверь в комнату, узрела дочурку голой, прикрывающей наготу одеялом, а незадачливого репетитора – лихорадочно напяливающим на себя мятую одежду. Дальше – ругань, крики, сбивчивые оправдания школьницы и поспешное бегство Антона Викторовича, не успевшего завязать шнурки.

Родилка взбеленилась не на шутку. Антон надеялся, что все обойдется, но вздорная баба на следующий день отправилась к директрисе и выложила историю как на духу. Потребовала уволить развратного педагога, хотя эксцесс имел место на частном занятии и не с ученицей из его классов. Угрожала публичным разбирательством с тяжелыми для учебного заведения последствиями. По-видимому, убедительно.

Он как ни в чем не бывало явился на работу, провел первый урок. На втором ему позвонили из приемной и приказали тотчас явиться «на ковер». Директриса, не глядя ему в глаза, велела написать заявление об увольнении по собственному желанию задним числом. Антон не пытался возражать. У него внутри воцарилась жгучая пустота. Деревянными пальцами он взял ручку и листок, написал «заяву», забрал из классной комнаты портфель и, не попрощавшись с учениками, навсегда покинул школу.

Возвращаясь пешком домой, он размышлял, что наплести жене, да так ничего и не придумал. Впрочем, врать не пришлось: в прихожей его встретила не любящая супруга, а несколько набитых до отказа сумок.

Как раз в те минуты, когда Антон писал заявление, родилка отыскала Ларису в социальной сети (что оказалось нетрудно) и в красочных подробностях описала ей то, чему накануне стала невольным свидетелем. Жена выставила Антона из дома, подала на развод, переоформила ипотеку на себя. Тут же нарисовался ухажер – какой-то старый школьный друг, который совсем скоро обзавелся статусом мужа. Сраный качок.

По городу поползли слухи. Клиенты один за другим отказались от репетиторских услуг Антона Викторовича. Он остался у разбитого корыта. Вернувшись к маме, несколько месяцев пил, разбазаривал сбережения и превращался в жалкую развалину. Потом худо-бедно взял себя в руки – устроился менеджером в частную компанию. Ненадолго. Его все глубже затягивало в яму алкоголизма. После нескольких прогулов ему указали на дверь.

Цыганские склепы. Могилы застреленных «братков». Белые березы, «мерседесы», спортивные костюмы.

Мелкая, похожая на пыль морось переросла в секущие ледяные струи. Ветер завывал, словно раненый зверь. Стволы голых деревьев жалобно скрипели.

– Вот здесь, – сказала девка, когда они оказались среди захоронений начала-середины девяностых. Примерно отсюда Антон и услышал вопль в отдаленном перелеске.

– Где именно вы заметили, что вашего… гм… друга с вами нет?

– Да шатались во-о-о-о-о-он там, где ивы, – ответил патлатый.

– Прямо среди могил?

– Ага.

Антон размахнулся и шарахнул фонарем по немытой волосатой башке.

Патлач сдавленно вскрикнул.

– Э, слышь, хрен, ты че, а?! – взвился тощий.

– Заткни пасть! – рявкнул Антон. – Не то сейчас тоже схлопочешь.

– Ты мне бровь рассек! – по-девчачьи скулил волосатый, шмыгая носом.

Антона трясло от злости.

– Думаете, смерть – это привлекательно, да? Заманчиво, прикольно? Считаете, можно ломать памятники, топтать то, что дорого семьям, и вам ничего за это не будет?

– Мы ни одной могилы не тронули! – возмутилась девка, гневно сверкнув глазами. – Просто гуляли!

– Как же, знаю я вас. Вандалье поганое. Найдем вашего дружка-полудурка – сразу вызову ментов. И попробуйте только рыпнуться, твари! Пистолет у меня с собой. – Он похлопал по карману куртки. – Не убежите. Да и в городе камер полно. На каждом магазине есть. Вас найдут в любом случае. И будете тогда отвечать за ВСЕ сломанные памятники! – Последнюю фразу Антон выплюнул вместе с брызгами слюны.

Подростки молчали. Даже девка уперлась взглядом в землю. Волосатик зажимал пальцами рассеченную бровь и всхлипывал, как девчонка. Из носа лилось ручьем, сопли смешивались с кровью, жижа стекала по подбородку и на отворот пальто.

– Готика ваша – говно, – сказал Антон. – И музыка ваша – тоже полное говно. И сами вы жалкие куски говна. Одеваетесь как чучела. Вами только ворон в огороде пугать.

Он презрительно сплюнул на асфальт и скомандовал:

– Пошли, быстро. И чтоб я ни слова лишнего от вас не слышал.

До перелеска у дальней окраины пришлось шлепать по жидкой грязи. Там из зарослей золотарника выглядывали неказистые кресты с номерами. Чувствуя, как набухают влагой ботинки и мокнут ноги, Антон думал: «Лучше б сразу сдал малолетних дебилов ментам». Миновав последние участки, они спустились по скользкому глинистому склону в овраг. Тощий поскользнулся и съехал вниз, изгваздался с ног до головы.

Вот он, перелесок, на пригорке.

– И кому только могло прийти в башку сюда лезть… – произнес Антон, взбираясь по склону в поникшей от дождя высокой траве.

– Мы сюда и не лезли, – осмелился возразить патлатый. – Мы там были, на кладбище. Все вроде нормально-нормально, а потом он раз – и исчез. То есть несколько секунд назад мы его видели, потом как-то все отвернулись – так совпало… и нет его. Может, старое кладбище нашел…

– Да нет здесь никакого старого кладбища! – заорал Антон, перекрикивая хлещущие кнутом косые струи. – Тут ничего не было до пятидесятых годов! НИ-ЧЕ-ГО!

– Но легенда…

– В жопу ваши легенды! Их сочиняют такие же бездельники, как вы!

Ребята сочли за лучшее не спорить с взбесившимся сторожем, иначе рассеченная бровь патлача могла оказаться лишь легкой затравкой.

Они поднялись по косогору в перелесок. Вдали виднелись редкие огоньки складов, граничащих с полудохлыми дачными поселками. Там, где днем хорошо просматривалось кладбище, теперь царила непроглядная темень, словно за краем плоского мира.

Они двинулись в глубь перелеска. Луч фонаря выхватывал из темноты одинаковые куски унылого пейзажа: поросшие грязно-желтой травой кочки, голые деревья, кусты.

Через пару десятков метров показались покрытые мхом и лишайником каменные плиты, обломки крестов. На поверхностях – остатки выбитых зубилом фигурных букв и цифр, дореволюционная орфография.

– А вот и старое кладбище, – произнесла девка то, что боялись сказать вслух остальные.

Антон не верил своим глазам.

– А кто-то только что утверждал, что нет никакого старого кладбища, – недовольно пробубнил тощий себе под нос.

– Смотрите, кровь! – воскликнул волосатый, указывая на темную лужицу в обломке каменной чаши.

– Да не кровь это, – отмахнулся Антон. – Вода обычная.

– И здесь, – проигнорировал его патлач.

Девка застыла на месте, зажала рот ладонью. Антон направил луч на предмет, приковавший ее взгляд.

Несколько отрубленных – нет, вырванных с корнем – пальцев на поваленной могильной плите.

– Его убили… – пролепетал тощий, вытирая с лица перемешанные с грязью капли воды.

– С чего вы решили, что это именно ваш? – спросил Антон.

– Кольцо.

Антон присмотрелся. На одном из пальцев – наверное, среднем – красовался дешевый перстень с несуразной гравировкой в виде вороньей головы.

– Надо уходить, – сказал Антон.

– А как же… – попыталась было возразить девка.

– Он сдох! Нет его! И искать мы его больше не будем. Во всяком случае, я точно не собираюсь, а вы как хотите.

– Ляньте туда, – обесцветившимся голосом произнес патлач, выпрямившись, как древко швабры.

Антон перенаправил луч – и…

Увидел.

Пацаненка – одного из готов – кто-то лишил ног, дочиста выпотрошил и, как резиновый чехол, натянул на могильную плиту – так, что ребра разломились, а острые зубчатые обломки пронзили плоть. Голова свесилась набок. На лице застыла маска запредельного страдания: парня потрошили заживо. Губы растянуты, зубы стиснуты. Глаза закатились так, что видны лишь белки, подернутые сеткой лопнувших сосудов.

Позади кошмарной инсталляции виднелся нескладный одноэтажный домишко с глинобитными стенами, грязным окошком и крышей из побитой ветрами дранки.

– Там сторожка, – сказал тощий.

– Правильно, – оторопело отозвалась девка. – Есть кладбище – должен быть и сторож.

В окошке засветился тусклый огонек. Внутри мелькнула тень.

Антон развернулся и бросился наутек. Готы припустили следом.

Услышав, как позади скрипнули ржавые дверные петли, Антон прибавил скорости. Остатки опьянения спали, словно разомкнутые чугунные кандалы. Ослабевшее от безделья и пьянства тело сопротивлялось: мышцы ныли, голова кружилась, в пищеводе закопошилась мягкими лапками тошнота. Дыхание сбилось до натужных хрипов. Антон бежал вниз по холму, увязал в длинных волосьях вымокшей травы, спотыкался о коряги.