Всё будет хорошо, мы все умрём!

© Сергей Аман, 2018

© ИД «Флюид ФриФлай», 2018

«Маркс, Фрейд, Христос – любая система окажется концлагерем, если принимать её полностью и без иронии».

Автор хочет заметить, что действительные имена, адреса, пароли и явки в представленном вашему вниманию почти документальном повествовании изменены до неузнаваемости, хотя в этом нет нужды, потому как все персонажи и места действия, выведенные в нём, никакой исторической роли не играют и на неё даже не претендуют. Конечно, узнавшие себя и решившие, что изображены они в неподобающем виде, могут подать на автора в суд, но вот тут-то он и вправе сказать: «А у меня с вашим ФИО может совпасть целое трио!», намекая этой замысловатостью, что перемешал он в использованных фамилиях, именах и отчествах не только исходные паспортные данные, но и характерные особенности как минимум трёх разных «исполнителей ролей». Вот и поди разберись. Мол, любые совпадения фактов или имён исключительно случайны. Как случайны сочетания разноцветных стёклышек внутри крутящегося калейдоскопа, которые изредка, как ни крути, вдруг возьмут да и повторятся. И он, автор, в этом явно неповинен. Да, впрочем, что с него, с автора, взять, когда он и самого себя называет не по имени, а каким-то Бомбилой…

Бомбила

Бомбилы бывают разные. Я бомблю недавно и по нужде, но уже успел вывести такое умозаключение: самые скупые клиенты – кавказцы и негры. Мало того, что будут торговаться за каждый полтинник, но ещё и потребуют, чтобы ты их подвёз к самому подъезду. Самые щедрые – русские, однако, будто подтверждая иностранный тезис о загадочной русской душе, сбегали от меня, не заплатив, тоже именно русские.

Что тут далеко ходить, вот только сегодня один такой меня на три стольника нагрел. Худой длинноногий курчавый козёл, сбежавший не заплатив.

Дело было около двух ночи, когда я вдруг решил проехаться по району. Я взял его недалеко от метро «Перово» до Дмитровского шоссе за триста рублей. Этого, конечно, было мало, но он был первым в этот выезд, а первому по таксистским суевериям не отказывают, фарта не будет, да я к тому же никогда и не торгуюсь. Если совсем не в жилу, просто отказываюсь везти.

Мы летели по пустому ночью МКАДу, и я прикидывал, сколько с этими тремястами у меня получится сегодня и за что я завтра смогу заплатить. Только за коммунальные услуги горячо любимой жилищно-эксплуатационной конторе за мою однушку в хрущобе надо было отстегнуть почти полторы тысячи. Плюс телефон с интернетом. Плюс бензин. Да и жратвы надо купить. Тем более Лина должна приехать. В общем на круг выходило, что в ближайшие три дня у меня уйдёт тыщи три, как минимум. А на кармане только пятихатка. Тут мы повернули на Дмитровку, и он стал объяснять, куда ехать.

Долго по его указке колесили по улочкам. Потом он сказал: «Вот здесь остановите», – и я тормознул. Выйти он не мог, так как против задней двери, где он сидел, оказался столб. Я встал около него без задней мысли, мол, пока не заплатит – дверь не откроет, само так получилось. Вдруг он попросил подвезти его к аптеке, чтобы ему купить лекарство. А аптека вон она, пятьдесят метров назад, я, когда ещё подъезжал, заметил светящийся зелёный крест и вывеску. Я сдал задним ходом к аптеке и только затормозил – он тут же выскочил и дунул сразу во все свои длинные ноги. А я-то ведь, подтупевший уже к этому времени суток, даже не подумал: «Какая аптека в три часа ночи?» И довольно спокойно отреагировал на побег, так как сразу понял, что к чему. Не бежать же за ним. И нога болит, и пока отстегнёшь ремень безопасности да из салона своей старенькой «шестёрки» выползешь, его и след простынет. Я сразу развернулся и поехал обратно. И, конечно, заплутал. Вот так всегда, как выеду из своего района.

Мотался, матерясь, часа полтора по пустынным улицам, всё время попадая на какие-то незнакомые мне места, пока не вы ехал на Третье кольцо и через центр доехал до шоссе Энтузиастов. Так что «наварил» я в эту ночь здорово. Одного только бензина сжёг рублей на двести. А нервов сколько сжёг? Ты понимаешь, козёл длинноногий, что ты теперь на всю жизнь останешься козлом, педераст онанистический? Это я ему – козлу этому. Ну да ладно – сам дурак. Умнее буду. Не стал больше никого ловить, поехал сразу домой, выпил со злости и завалился спать.

С утра тоже дела не фонтан. Весь день сидел за компом – искал работу. Вышел только хлеба да картошки купить, она к концу лета подешевела, консервы ещё пока у меня есть. Две сотни на вечер оставил – заправиться перед выездом. Осталась сотня с мелочью на развод.

Снова сел за комп. Бесполезняк. Если что-то для меня подходящее, гуманитарное, звонишь – уже взяли. А так – одни продавцы, грузчики, охранники или, наоборот, специалисты высокого класса и определенного профиля. С моим философским образованием да возрастом «за 45» я на хрен никому не нужен. И это уже, похоже, абсолютная истина.

Проваландался так до вечера и решил выехать пораньше, ещё засветло. Темнеть уже стало ощутимо раньше, всё-таки конец августа. Залил бензин на заправке, которую недавно открыли прямо рядом с нашим домом. Сумасшедшие цифры на ценнике – за литр восьмидесятого девятнадцать рублей с копейками. На две сотни вышло чуть больше десяти литров, ну, для начала хватит. Наконец выехал.

Сначала, думал, повезло – только от заправки отъехал, девушка с тротуара руку тянет. Летом у меня стёкла на передних дверцах всегда опущены, чтобы выдувало дым, когда курят в салоне, и с потенциальными пассажирами было проще общаться. Она сунула голову в окошко и хрипло произнесла: «Работаю». «Я тоже», – буркнул я в ответ и тронул с места. До меня как-то сразу дошло – проститутка!

Не то чтобы мои моральные принципы не позволяют мне общаться с дамами лёгкого поведения, тут скорее что-то физиологическое – у меня к ним непреодолимая брезгливость. А так – каждый зарабатывает как может. И чем может. Я вот машиной, они передним местом. Но в постель я с ними не лёг бы. Однако как здорово я сразу ей ответил. Даже остроумно. У меня это редко получается. Кстати, случай блеснуть остроумием в этот вечер мне представился ещё раз.

Я катил по опустевшим улицам. Когда везёт, в это время как раз начинают попадаться подзадержавшиеся на работе или в гостях потенциальные клиенты. Но сегодняшний день, видимо, был не из везучих. Наконец, уже в районе Новогиреева, я подобрал парочку среднего возраста и довольно солидного вида до Южного Измайлова. Туда минимум двести рублей, а я, полагаясь на солидность этих «господ» и своё знание людей, решил, что тут пахнет пятихаткой, не ниже.

Они мило ворковали друг с другом, а я предвкушал первые нормальные деньги. И когда, расплачиваясь, мужик протянул мне сторублевку и доброжелательно сказал: «Спасибо, нам было приятно в вашем обществе», – я в шоке не нашёлся что ответить. Во-первых, от такой вежливости я всегда теряюсь, а во-вторых, я сразу припомнил, что цену мы не обговаривали, а в таких случаях клиент всегда прав.

Сколько раз говорил себе, что цену нужно назначать сразу, а ночью ещё и требовать деньги вперёд, ан нет же. Интеллигентность моя, видите ли, не позволяет. Они уже скрылись из виду, а я всё ещё продолжал язвительно высказывать им приходившие на ум колкости: «Спасибо за щедрость!», или «Если не можете заработать на такси, ездите общественным транспортом», или «Даже подростки дают в два раза больше» – и так далее в том же духе.

Расстроенный, я повернул в обратку и опять, как всегда, по ходу вертел головой по сторонам. Но голосующих не наблюдалось. Я ехал не торопясь и думал, сворачиваться ли домой или попытать счастья ещё. Часов одиннадцать было, в принципе не поздно. И я решил сделать один кружок по своему району. Свернул на Плеханова, вижу, стоит в тусклом свете фонарей небольшая толпа, человек пять, и издали руками машут. Я подъехал и рассмотрел, что там три женщины и два мужика. Когда тормознул около них, дверь дёрнул один из парней в спортивном костюме и весело крикнул:

– Командир, в Железку женщину отвезёшь?

Я уточнил:

– До Железнодорожного?

– Ну да! – ухмыльнулся мужик.

– Пятихатку даёте? – спросил я, парень загоготал в ответ:

– Ну да! – и повернулся к своим. Было видно, что все они хорошо навеселе, и меня порадовало, что везти, похоже, придётся только одну «подругу». Они начали прощаться. Как это бывает у подгулявшей компании, пошли обнимашки, весёлые возгласы, вопросы, напутствия и похлопывания по плечу, потом вдруг кто-то рассыпал звонкую мелочь и все бросились её собирать с тротуара и сзади машины, гогоча ещё громче и заразительнее. Я сидел, стараясь спокойно дождаться пассажирку.

Тут парень распахнул заднюю дверь и стал усаживать свою подругу, которая продолжала с кем-то из остающихся живой и тёплый разговор. Кстати, на его подругу она явно не тянула, так как оказалась прилично старше его и гораздо более пьяной, что стало понятно, когда она, втискиваясь, потеряла равновесие. Грузная женщина ухнула вниз головой и ткнулась носом в сиденье, лишь через минуту приняв при помощи не приводимых в приличном обществе идиоматических выражений великого русского языка вертикальное положение. Усаживающий её, изогнутый наполовину в салоне парень вдруг погрозил мне пальцем:

– Смотри, мужик, чтоб доставил в целости и сохранности, я твой номер запомнил, – затем обернулся к другому представителю мужского пола и сказал: – Давай.

Тот протянул ему кулак и ссыпал что-то звякающее. Парень протиснулся мимо подруги и протянул кулак мне. Я принял в ладонь подаяние, которое при ближайшем рассмотрении оказалось тремя мятыми сотками и целой жменей мелочи. Она была увесистой, однако двух сотен тут явно не набиралось. Я хотел было заявить подателю сего ноту протеста, но парень уже, вывернувшись из салона, захлопнул дверцу. Мысленно плюнув, я решил, что лучше не связываться, ссыпал плату за проезд в монетоприёмник у рычага коробки передач, как я называл пластиковый короб с несколькими выемками, где кроме денег лежала всякая мелочёвка вроде самостоятельно изготовленных на принтере визиток, пачки сигарет и пары старых свечей зажигания, и тронул машину, прикидывая, как лучше выехать к Носо вихинскому шоссе.

Женщина оказалась словоохотливой до безобразия, сразу начав рассказывать, что её зовут Антониной, а провожали её дочь с мужем Юрием и их друзья, тоже семейная пара. У дочери день рождения, она не работает, Юра ей не даёт, жалеет её, хотя сам пока без работы. Так что Антонина сама им всё сегодня привезла, и выпивку, и закуску, да так хорошо посидели, что ещё несколько раз пришлось в магазин сбегать. Но ей никаких денег не жалко для счастья дочери, она может и себя содержать, и их, так как предпринимательница, у неё продуктовый магазин в Железке и возит её собственный водитель, да вот сегодня отпросился он по причине рождения сына и теперь, чувствует она, несколько дней придется ей жить безлошадной, так как отмечать сынорождение у них принято широко. И завтра ей, между прочим, предстоит продолжение банкета уже в компании своего шофёра Вити.

– А тебя как зовут? – поинтересовалась Антонина, перейдя сразу на «ты», хотя мне она в матери явно не годилась.

– Вася, – буркнул я первое пришедшее на ум имя. Впрочем, этот Вася всегда со мной. У других за всё отвечает Пушкин, а у меня Вася. Откуда это имя пришло – не знаю. Никаких Васей в знакомых у меня нет, и ничем они меня обидеть не могли. Хотя, может быть, как раз поэтому – безобидное имя. А вот Антонина, похоже, не такая безобидная. Раздражала она меня. Не люблю пьяных тёток. Не люблю их пьяные разговоры с повторениями одного и того же по сто раз, хотя этим, конечно, и мужики грешат не меньше. Не люблю, когда начинают курить в машине, не спрашивая разрешения, а она уже дымила сзади, и я боялся, не прожгла бы ткань сиденья. Со злости сам закурил.

– Вы окно приспустите, там пепельницы нет, – сказал я, намекая, что пепел на пол стряхивать не надо.

– Василий, а ты приходи работать ко мне, – не обратила внимания на моё тонкое замечание Антонина. – Страшно ведь по ночам хрен знает кого развозить, сейчас бандитов развелось…

Я слегка опешил, когда услышал обращённое в свою сторону имя Василий, как-то мне не подумалось, что человек его примет всерьёз, я-то ведь его всерьёз не принимал.

– Я подумаю, – не сразу отозвался я.

– Давай-давай, – не отставала она, – запиши мой номер.

– Диктуйте, я запомню, – сказал я, чтоб только она отстала. Знаю я таких работодателей, которые тебя наутро и не вспомнят. Но продолжения не последовало. Вернее, послышался в ответ какой-то странный хрип. Я глянул в зеркало заднего вида и понял, что это не хрип, а храп – предпринимательница, задрав голову на спинку сиденья, спала с открытым ртом. Что ж, я такое видел уже не раз.

Я оглянулся назад, чтобы проверить, где сигарета, не обнаружил её и облегченно вздохнул. Но тут до меня дошло, что окна-то сзади закрыты, значит, она всё равно здесь – и поспешно притормозил. Выйдя, я выкинул, как раз докурив, свою, открыл заднюю дверь и сунул нос в салон. Вот она, родимая, еще слегка дымит под её ногами, хорошо, что на коврике резиновом, а не на ткани сиденья. Я выковырял окурок и, выбросив, устроился на водительское место.

До Железки дорогу я знал, она тянулась вдоль бесконечных заборов, которые размыкались только на перекрестках или небольших площадях с магазинами. Этот однообразный пейзаж сейчас практически неразличим, так как фонари кое-как освещают только дорожное покрытие, а стоящие за строем деревьев заборы и спящие за ними дома тонут в темноте. От наконец наступившей тишины в салоне я даже почувствовал облегчение. Однако скоро и город уже пойдет. Надо было будить женщину, кто её знает, может, ей в самом начале его выходить, а может, в другом конце, Железка-то длинная, накрутишь лишнего.

– Антонина, – негромко позвал я, стараясь не напугать её.

Ответом было молчание, если молчанием можно назвать однообразное подхрюкивание носом в такт тяжёлому дыханию.

– Антонина! – громко произнёс я, глядя в зеркало заднего вида.

– А? Чо? – встрепенулась женщина. – Мы где это? Ты кто?

– Вам куда надо? Подъезжаем к Железке.

– А-а… Сейчас… – Она осматривалась по сторонам, ещё не придя в себя со сна. – Едем пока. Так. Раз… Два… Три… На четвёртом светофоре поворачивай направо и дуй прямо до конца, я там подскажу.

– Хорошо, – краем глаза я увидел, что она посчитала свою миссию выполненной и снова примостила голову на спинку сиденья, закрыв глаза и раскрыв рот.

На четвёртом светофоре я повернул и понял, что до этого мы летели по ярко освещённому европейскому хайвею. Теперь горящие фонари попадались лишь изредка, как одинокие зубы в старческом рту. В провалах темноты приходилось напрягать глаза, а под колёсами то и дело попадались то хищные ямы, то плавные провалы. Фары моей допотопной «шестёрки» помогали мало. Я полз как улитка, поглядывая изредка на Антонину, голова которой в такт проезжаемым колдобинам раскатывалась по спинке. Вдруг этот раздолбанный участок кончился, и я на радостях поддал газу. И тут же машина подпрыгнула, наскочив на «лежачего полицейского». Что это был именно он, я понял, увидев метров через тридцать в освещённом прогале его брата-близнеца. Антонина заворочалась сзади, чего-то невнятно бормоча. Я воспользовался моментом:

– Нам далеко ещё?

Она тяжело вздохнула.

– Ты едь, едь. У тебя закурить есть?

Я сбавил скорость. Раскрытая пачка лежала в одной из выемок монетоприёмника. Вытащив двумя пальцами сигарету, я поднял её над плечом. Антонина защёлкала зажигалкой, и вскоре меня обдало струёй дыма. Я поёжился. Вот вроде сам курю, а табачного дыма не люблю. Хотя иногда, если давно не курил и вдруг пахнёт им, он неожиданно покажется сладким и притягательным. Ну, прям дым оте чества. Я понял, что мне самому очень хочется закурить. Но дымить с ней на пару было не в кайф. Хотелось уже высадить эту Антонину и спокойно затянуться с чувством, с толком, с расстановкой.

– Ехать-то ещё далеко?

– Да почти приехали. Как в лес упрёшься, так налево.

Эта странная ориентировка вскоре стала понятна. Через несколько минут мы оказались на Т-образном перекрёстке. Прямо по курсу сплошной стеной вставал лес, а направо и налево стояли современные многоэтажки. И уличное освещение тут работало на полную катушку. Мне даже понравился этот свеженький район с нормальным дорожным покрытием. Свернув, я нажал на педаль газа.

– Ты не гони, не гони, – послышался сзади бодрый голос Антонины. – Вон видишь остановка, у неё тормози.

Совсем проснулась, чертовка. Слава богу, наконец-то приехали. Ведь от пьяных пассажиров никогда не знаешь чего ждать. Я остановился у лёгкого стеклянного сооружения и обернулся.

– Сколько я тебе должна, Василий? – вдруг спросила женщина. Смотри-ка, даже имя вспомнила.

– Ничего. Ваши друзья уже расплатились.

– Какие друзья?

– Ну дочь с мужем. В Москве.

– А-а… – Она явно уже про них забыла. – А я тебе ещё дам. Обходительный ты.

Знала бы она, как я её костерил про себя. Но от лишних денег кто же откажется…

– Спасибо.

Она завозилась в своей дамской сумочке, перебирая какие-то женские премудрости, и наконец извлекла кошелёк. Однако он оказался пустым. Она пошарила в нём, перевернула и потрясла над сумкой. Потом полезла по карманам своей кожаной куртки. Мне это стало надоедать.

– Вы не переживайте, деньги мне за вас отдали. – Я вылез из машины, обошёл её и открыл заднюю дверцу, чтобы ускорить процесс.

И это оказалось верным решением, не только потому, что она всё-таки заёрзала в сторону выхода, но и потому, что при её комплекции самостоятельно выйти из салона ей было затруднительно. Я подал руку и чуть не присел, так грузно она опёрлась на неё. Но главное было сделано – женщина стояла рядом, а я себя ощущал как вышедший на свободу с чистой совестью.

– Василий, ты не бойся, деньги будут. Запиши мой телефон.

Уж не клеится ли она ко мне таким образом, вдруг мелькнуло у меня в мозгу. А ведь мы с ней, похоже, приблизительно ровесники. Никак не могу привыкнуть, что я уже старый хрыч по общечеловеческим меркам. Меня передёрнуло при мысли оказаться с ней в постели.

– Я запомню, Антонина, – как можно почтительнее сказал я.

Она посмотрела на меня, будто поняв, что ждать от меня нечего, но всё же быстро произнесла набор цифр и, вдруг сказав:

– Так ссать хочу! – бросилась опрометью через дорогу. Я ещё не пришёл в себя от этого шокирующего откровения, как в следующее мгновение у меня ухнуло вниз сердце. Женщина летела прямо под колёса несущегося по противоположной стороне шоссе автобуса. Я хотел закричать и не смог, у меня перехватило горло. Автобус с ярко освещёнными окнами, явно не рейсовый, а какой-то вахтовый, просвистел, не тормозя, мимо, и в моём воспалённом мозгу уже была готова открыться апокалиптическая картина частного характера.

И вдруг я увидел не распластанное на асфальте тело, а спину как-то легко бегущей Антонины. Этот её бег показался мне даже грациозным. Как же она проскочила? Всё-таки не зря говорят, что пьяным везет! А водила автобуса до сих пор, наверное, в себя прийти не может – что за ведьма на метле пролетела перед его носом? Я и сам в момент почувствовал, как обмякло моё тело и вдруг заломило в затылке. Проводив взглядом удаляющуюся фигуру, я обошёл «шестёрку» и опустился в своё водительское кресло. Теперь точно надо закурить.

Я с наслаждением вдыхал табачный дым, думая, что надо проверить, не оставила ли она мне ещё окурков сзади. Не спеша докурив, я выбрался из салона и, включив верхний свет, внимательно осмотрел сиденье и пол. Ещё один вдавленный в коврик бычок и налёт распылённого пепла. Взяв тряпку и щётку из багажника, я отчистил машину от скверны, и совсем повеселевший, развернулся в обратный путь. До Носовихи дорога показалась мне гораздо короче. Сворачивая на Москву, я вспомнил, сколько раз я по этому шоссе мотался в противоположную от столицы сторону – в небольшой городок со странным, я бы даже сказал страшным, названием Бездна.

Однако ничего страшного в этом провинциальном городишке не наблюдалось. Наоборот, он даже нравился мне. Но не своей незатейливостью, а тем, что жила в нём на улице Праздничной – прочувствуйте, какое название! – одна девушка… Хотя какая девушка – женщина, это когда-то она была миловидной и чрезвычайно стройной девушкой. А с годами превратилась для меня в существо, в отношениях с которым я всё никак не мог определиться и которое в сердцах называл «поблинушкой из Бездны».

Поблинушка из Бездны

Поблинушки бывают разные. Эту звали Ангелина. Имечко такое ей папа дал. Очень уж он её любил. Долгожданный единственный ребенок – пятнадцать лет ждали, не получалось всё. А тут наконец… Он её «Ангел мой» звал. Ангелина маленькой даже думала, что «Ангелмой» это и есть её имя. А мама Линой называла. В детстве вообще Линушкой звала, с ударением на «у», как-то по-деревенски. Лина этого стеснялась. Но перед мальчишками никакого стеснения не показывала. Она в детстве и сама была как мальчишка, наравне с ними лазая по заборам или убегая со всей ватагой на железную дорогу подцепляться за железные скобы к товарным вагонам, когда им после отстоя на запасных путях давали зелёный свет и они, с дрожью тяжело стронутые с места далёким тепловозом, медленно, но верно набирали скорость.

Тут главное было вовремя спрыгнуть, пока щебёнка внизу под ногами не становилась сплошной и ровной серой массой, в которой почему-то нестрашно казалось оказаться, а впереди быстро наплывали пристанционные здания с бегущим и машущим свёрнутым флажком, как дубинкой, мужиком в чёрной железнодорожной форме. И спрыгнуть надо было именно вперёд по ходу поезда, иначе тебя опрокидывало навзничь и ты здорово прикладывался о жёсткую придорожную землю. А то ещё и крутило тебя по ней, рвя одежду и оставляя глубокие и больные царапины на коже. И потом ещё надо было что-нибудь придумывать о том, как они были заработаны, родителям.

Они жили на окраине города в деревенском доме, в так называемом частном секторе. Это спустя много лет её родители получили маленькую квартирку неподалёку в строящемся новом микрорайоне, а тогда их скромная деревянная изба стояла в ряду других таких же на берегу небольшой речушки Болхонки. Прямо перед заборчиками, отделявшими возделанные сотки, проходила грунтовая дорога, по которой летом изредка пылили машины. Дороги за забором было не видно, а открывалась из их окна сразу луговина с сочной зеленью, над которой как картина стоял восхитительный вид на далёкие поля и пере лески. У Лины всегда как-то по-особенному сладко ныло сердце, когда она не отрываясь подолгу смотрела вдаль, сидя у окошка.

Обрывалась луговина крутым склоном, местами изрезанным сбегавшими к речке овражками. Резкий уклон у самой воды сменялся узкой полоской жёлтого речного песка. Этот песочек прямо звал тех, кто смотрел на него сверху, – валяйте сюда поваляться. Но местной ребятне, чтобы искупаться, приходилось топать метров двести вниз по течению, а потом возвращаться понизу вдоль склона под родительский присмотр. Взрослые хоть так, но пытались контролировать ситуацию. Для тех, у кого родители были в это время на работе, находились бабушки, безработные тётушки или соседи. А купаться тут было безопасно, так как Болхонка на этом прямом участке была совсем мелководной. Сколько же безмерно длинных счастливых летних дней провела у тихой воды Ангелина в вечной компании таких же полудеревенских пацанят и девчонок!..

Крутые склоны берега, которые летом казались неприступной стеной крепости, зимой предоставляли для подрастающего поколения самую большую радость. Обычно разношёрстно одетая ватага мелкоты от шести до двенадцати лет толпилась с санками у обрыва, подначивая друг друга и набираясь куражу. Наконец кто-то из тех, кто постарше, решался и подходил к самому краю склона, ставя санки так, что их изогнутые полозья нависали над пропастью. Он садился на деревянные досочки, а затем оглядывался на обступившую его вдруг притихшую на миг толпу. Теперь, чтобы ухнуть вниз, оставалось только упереться ногами в передок саней и, нагнувшись, переместить центр тяжести. Но душа требовала «высказаться» не меньше, чем напряжённое в ожидании тело.

Большинство неосознанно вспоминало знаменитое гагаринское «Поехали!», открывшее человеческий космос. Но некоторые, так и не найдя подходящего слова, вдруг просто взвизгивали и с криком «А-а!» резко подавались вперёд. Вниз ухали не только санки, но и сердца всех наблюдающих, не говоря уже о том, кто летел сейчас в пропасть по, казалось, вертикальной стене. Он почти вытягивался в струнку, не ощущая ногами передок саней, но это длилось лишь мгновение. Не успев даже прочувствовать прелесть свободного падения, человечек вдруг упирался валенками в переднюю планку санок и вжимался в лёгонькую санную конструкцию. И тут надо было успеть сгруппироваться и сесть вертикально. Вновь обретённая гравитация означала, что стена склона перешла в пологость берега. Но скорость была набрана такая, что санки пролетали, скользя по льду, неширокую речушку и далеко не сразу останавливались, въезжая на противоположный пологий бережок.