Записка Анке (сборник)
– А если знаки будут перепутаны?
– Тогда прошу не взыскать. Все, что представляется вам в данный момент величинами положительными, в том числе и вы сами, по всей вероятности, превратится в нечто иррациональное, в мнимость, в фикцию, доцент!
– Это хорошо, что вы отдаете себе во всем отчет, капитан.
– Янки, доцент, всегда и во всем отдают себе отчет… Впрочем, на этот раз, кажется, и янки заболтался. Мы идем на сближение со льдом, и просветов не видно. Вероятно, настало время погружаться.
У Зуля невольно пробежали по спине мурашки.
– А вы не думаете переждать немного?
– Что переждать?
– Ну, пока лед, может быть, отойдет.
– Лишнее. Давайте-ка собираться вниз.
Двадцать семь лет прошло с тех пор, как Зуль впервые вошел на своем судне в лед. С тех пор он перестал бояться льда и смело входил в него на утлых деревянных шхунах и на больших железных пароходах. Он безбоязненно колесил по белым просторам на лыжах. А русские большевики научили его даже тому, как следует ломать лед носом корабля и пробираться там, где раньше Зуль умел только пережидать. Но Зуль никогда еще не вдумывался в то, что будет он испытывать, спускаясь под лед.
Только теперь, когда люди, гревшиеся на палубе, поспешно убегали вниз, Зуль понял, что спуститься под лед – это не то же самое, что ходить по нему на лыжах. Беспредельная белая крышка толщиною в несколько метров, которая должна будет непроницаемо отделить его от привычного белого сияния снега, от бледного солнца, пугала. Зуль нехотя согнулся, чтобы влезть в рубку. Над головой громыхнул сталью тяжелый люк, и матрос стал его быстро задраивать. Под ногами Зуля зловеще звенели ступеньки трапа. Дизеля прекратили работу, и в лодке воцарилась тишина, как в пустой бочке.
Спустившись в центральный пост, Зуль застал уже всех на своих местах. Тишину дробно разорвал резкий звонок. Билькинс приник к окуляру. Ему было видно, как на перископ быстро надвигается белая полоса льдов. Ее края разорваны черными пятнами редких и узких разводьев. Не могло быть и речи о том, чтобы воспользоваться ими для прохода лодки.
Когда до льдов оставалось не больше полутора миль, Билькинс отдал распоряжение:
– К погружению!
Одновременно по лодке разнесся новый резкий звонок. Люди экипажа застыли на своих местах с руками, лежавшими на рычагах механизмов. Снова прозвучал голос капитана:
– Заполнить балластные!
Зазвенела вода, устремившаяся в главные цистерны. Глубомер едва заметно дрогнул. Зуль, не отрывая глаз, следил за его показаниями.
И опять Билькинс крикнул:
– Заполнить носовую!
Матрос поспешно открыл клапан носовой дифферентной цистерны и повернул рычаг манипулятора. Лодка едва заметно качнулась на нос.
Рулевые на горизонтальных рулях неподвижно сидели на своих низеньких железных табуретах, внимательно следя за каждым движением старшего офицера, передающего им команды Билькинса.
Лодка медленно погружалась. Она шла теперь на глубине перископа. Билькинс, впившись в скользящие навстречу льдины, оттягивал полное погружение. Только когда казалось, что вот-вот перископ должен разбиться о сверкающие прозрачной голубизной изломанные бока льдин, Билькинс оторвался от окулятора и скомандовал полное погружение.
Рулевые налегли на горизонтальные рули. Лодка дала еще больший дифферент на нос, и глубомер стал быстро менять свои показания.
Билькинс повернулся к несколько ошеломленному Зулю.
– Итак, доцент, только тогда, когда этот прибор скажет нам, что у нас над головой нет больше льда, мы сможем снова увидеть свет так надоевшего нам незаходящего солнца.
– Я очень хотел бы, чтобы это было раньше, чем солнце закончит свой летний путь.
– Ну, в этом-то мы можем быть уверены.
Уходя, Билькинс сделал приветственный жест.
Зуль посидел еще немного в тесной коробке центрального поста, с интересом наблюдая за работой вахтенного начальника, следившего за ходом судна под водой, и тоже пошел в отведенный ему угол кормового кубрика. Здесь было так же тесно, как и во всех остальных помещениях лодки. Зуль попробовал сосредоточиться на чтении, но ничего не вышло. В голове звенело от непрерывного мощного гула электромоторов, сменивших остановленные с момента погружения дизеля. В их ровный гул тонким певучим голосом вонзалось пение динамо. Прямо над головой широким звеном шипела вентиляционная магистраль. Не выпуская книжки, Зуль устроился на рундуках и незаметно для себя заснул.
Тем временем Билькинс вместе со старшим штурманским офицером сидел в радиорубке Вебстера. В отличие от всех остальных помещений лодки, здесь царила полная тишина. Ни гул мотора, ни пение динамо не проникали сюда сквозь толстую пробковую обшивку переборок. С сосредоточенным видом Вебстер медленно поворачивал лимб гониометра, стараясь найти правильное положение контура для сигналов, непрерывно подаваемых ему норвежской радиостанцией со Свальбарда и советской станцией с Земли Франца Иосифа. Но сигналы все время оставались недостаточно четкими, и Вебстер никак не мог сделать засечек. А засечки были нужны Билькинсу. Нужно было проверить свое местоположение, исчисленное по приборам и показаниям лага.
Ожидая результатов возни Вебстера, Билькинс вполголоса разговаривал со штурманом. Штурман высказывал сомнение в правильности курса, избранного Билькинсом:
– Стоит ли нам так сильно уклоняться к зюйд-осту, сэр?
– Да, я считаю это наиболее правильным. Этим курсом мы примерно до траверса Северной земли и Таймыра будем идти навстречу холодным течениям, идущим со стороны Берингова пролива и устремляющимся в проход между Шпицбергеном и Гренландией. Таким образом, мы меньше всего рискуем деривацией. Зная по наблюдениям Норденшельда и Нансена скорость этих течений, мы с известным приближением можем внести поправку в показания лага. Кроме того, здесь мы постоянно находимся вблизи пути, пройденного при дрейфе «Фрама», а это вместе с наблюдением Каньи 99-го года дает нам возможность хоть сколько-нибудь судить о склонении наших магнитных компасов. И если мы затем приблизительно на координатах 110 в.д. и 83 с.ш. изменим курс под прямым углом к первоначальному, то есть примерно на норд-ост, то пойдем почти перпендикулярно течениям и войдем в неисследованную зону с самой интересной в геологическом отношении стороны.
– А разве, сэр, вас нисколько не интересует полюс как таковой?
– Стоит ли терять время на открытие того, что давно открыто? Я же только что хвалился перед Зулем тем, что мы, янки, верим лишь в непреложное, а что может быть менее постоянным, чем история, особенно на нынешней ступени ее развития? Мир переживает лихорадку, мой милый Кроппс, а во время лихорадки температура повышается и человечество начинает бредить. Вон большевики уже договорились до того, что Северного полюса первым достиг вовсе не Роберт Пири, а какой-то негр. Вы понимаете, чем это пахнет; когда-нибудь наши почтенные потомки, повязавшись красными галстуками, станут утверждать, что вовсе не мы с вами первыми пришли под водой к этой точке, а наш милейший черный кок! Так стоит ли, Кроппс, жечь из-за того хотя бы один лишний галлон нефти?
Билькинс усмехнулся и повернулся к Вебстеру, сбросившему наконец наушники. На минуту он задумался над написанными радистом пеленгами. Карандашом прикинул на бумажке углы и покачал головой.
– Странно, – буркнул он, передавая листок штурману. – Надо поскорее определиться, здесь что-то не так…
Штурман, в свою очередь, сомнительно качнул головой, просмотрев записанные углы.
– Да, действительно что-то неладно… А вы, Вебстер, правильно взяли отчеты пеленгатора?
Вебстер только пожал плечами.
Билькинс поднялся в свою каюту.
Через десять минут туда же пришел и штурман.
– Действительно, сэр, получается какая-то чепуха. Выходит так, будто мы много севернее, чем предполагали.
– Если это и так, я думаю, что в этом нашей вины нет. Вероятнее всего, либо скорость течений и их направление значительно изменились со времени последних наблюдений, либо произошли какие-то изменения в магнитных силах, влияющих на склонение наших компасов.
– Неплохо бы произвести астрономические наблюдения, сэр.
– Ну, с этим, вероятно, придется теперь подождать.
Билькинс крикнул в открытую дверь:
– Мистер Скриппс!
– Есть, сэр! – раздался в ответ голос вахтенного начальника.
– Что говорит ледяной зонд?
– Никаких признаков воды, сэр.
– Вот видите, Кроппс, – сказал Билькинс старшему штурману, – едва ли можно ждать так скоро чистой воды. Как мне показалось, лед был очень плотный и почти совершенно без трещин.
В этот момент в дверях показалось сонное лицо Зуля:
– Что нового, капитан?
– Только то, что мы не знаем, где находимся.
Зуль почесал бороду и не спеша протер очки. Затем он задал совершенно неожиданный вопрос:
– Можно спокойно идти спать? Новостей, я думаю, долго никаких не будет.
– Если хотите, спите, а я все-таки попробую выяснить, где мы.
– Ну, в этом я вам помочь не могу.
Зуль спрятал очки в футляр и пошел на свои рундуки. От немного спертого воздуха и непрестанного монотонного гудения машин доцента клонило ко сну.
5. «Наутилус» дышит
Мерно гудят моторы. Слышно, как за бортом стучат винты. Каждый их удар отдается в стальном корпусе лодки. Помещения команды погружены в полумрак. Там и сям видны на рундуках скорчившиеся фигуры спящих людей. Время от времени кто-нибудь ворочается с тяжелым кряхтеньем и бормочет во сне. В кормовом кубрике рядом с машинным отделением лежит на рундуке Зуль. Он больше уже не может спать. Скоро сутки, как лодка погрузилась. Воздух в помещении делается все более тяжелым. Зулю с непривычки трудно дышать. Еще во сне ему почудилось, что на лицо положили подушку. Он сделал усилие, чтобы проснуться. Но и наяву не стало легче. Воздух пропитан запахом машинного масла и прогретой краски. При этом он теплый, душный. Зуль сбросил суконную куртку – и все-таки жарко. Пришлось сбросить фуфайку. Но при этом Зулю страшно малейшее прикосновение к стальной переборке, около которой он лежит, – она покрыта матовым налетом холодного пота. На ребре проходящего над головой бимса росой собираются капли влаги и, соединившись по нескольку вместе, крупными горошинами падают к самому изголовью.
Поворочавшись с боку на бок, Зуль увидел, что попытки заснуть бесполезны. Он встал и пошел в ярко освещенную будку центрального поста. Под лучами электричества белели круглые циферблаты многочисленных приборов. Стрелки одних непрестанно дрожали; на других стояли неподвижно. Вахтенный начальник – молодой, коренастый, с круглой, коротко остриженной головой – все время переводил взгляд от одного прибора к другому. Не отрываясь от них, он ответил на приветствие Зуля.
Зуль поинтересовался, как долго еще может лодка находиться под водой. Молодой моряк подумал немного:
– Аккумуляторов хватит еще надолго, а вот насчет воздуха становится плоховато. Я думаю, что через несколько часов нам во что бы то ни стало придется пробиваться к поверхности.
– Но как странно, что все наблюдения прежних лет не оправдываются… Ведь капитан Билькинс совершенно правильно рассчитывал встречать чистую воду каждые двадцать пять – тридцать миль. А тут мы отмахали почти четыреста, воды же нет как нет.
В этот момент в центральный пост, неслышно ступая мягкими туфлями, вошел Билькинс.
– А ну-ка, кто меня здесь ругает? – весело бросил он.
– Ругаю вас я и самым нещадным образом, капитан. Как долго вы намерены еще держать меня в этой коробке без свежего воздуха? – ответил Зуль.
– Если мы в течение ближайшего часа не встретим воды, то придется проделывать первое отверстие во…
Но Билькинс не успел договорить: вахтенный офицер издал радостное восклицание и уставился в один из приборов. Билькинсу достаточно было одного взгляда на циферблат.
– Ну вот, доцент, все идет как нельзя лучше. Сейчас вы получите столько свежего воздуха, сколько могут вместить ваши легкие.
Билькинс занял командирское место. По лодке разнесся пронзительный звонок. Во всех концах судна заворочались полусонные люди, занимая свои места у аппаратов и машин. Везде вспыхнул ослепительный свет. Через минуту раздалась команда Билькинса:
– Продуть носовую!
Зашипел и забулькал врывающийся в цистерны воздух. Лодка колыхнулась и, подчиняясь горизонтальным рулям, немного приподняв нос, пошла на всплытие.
Билькинс медленно и осторожно поднимал лодку, впившись взором в сигнал, соединенный с палубным зондом. Но сигнал оставался темным. По-видимому, льда над судном не было. Лодка спокойно поднималась. Перед глазами Билькинса, прижавшегося к окуляру перископа, появился слабый свет, и через момент ярко заблестела поверхность освещенного моря. Вращая перископ, Билькинс внимательно оглядел горизонт по всей окружности.
– В северных квадрантах лед на расстоянии двух-трех миль. В южных квадрантах почти совсем рядом… Однако всплываем.
Все облегченно вздохнули. Палуба лодки стала жать подошвы, поднимая людей к свету и чистому воздуху. Вахтенный матрос бросился по узкому трапу к главному люку рубки, приготовившись открыть его по первому приказанию командира.
Но, прежде чем оставить управление, Билькинс сказал вахтенному начальнику:
– Вы будете придерживать лодку на месте, на равном расстоянии от обоих полей, – и, обернувшись к главному механику, добавил: – Приготовить дизеля!
6. Платоническая любовь доцента
Так же однообразно и без всяких приключений прошли вторые и третьи сутки похода «Наутилуса». Билькинс еще три раза воспользовался свободной ото льдов водой, чтобы всплыть и возобновить запас воздуха, не прибегая к пробиванию льда. Последний раз пробыли на поверхности почти целый день для того, чтобы перезарядить аккумуляторы.
Со времени последнего всплытия прошло уже около полутора суток. Не было никаких признаков чистой воды, даже узких прогалин между ледяными полями не попадалось. Льды представляли собой монолит, отгородивший морские глубины от внешней атмосферы толстой прозрачной корой. Сделав несколько раз попытку приблизиться к нижней поверхности ледяного покрова и идти вплотную около него, Билькинс каждый раз должен был от этой мысли отказаться, так как, вопреки ожиданиям, эта поверхность вовсе не была гладкой.
Экипаж успел, по-видимому, уже привыкнуть к урезанной порции кислорода, и люди не испытывали страданий, как в первые дни. Но большинство из них стало отличаться необычайной сонливостью. Свободные от вахты не интересовались ничем, кроме койки.
Лодка представляла собой плавучее сонное царство, где бодрствовали только штурманы, рулевые да вахтенные механики, клевавшие носами под однотонное жужжание электромоторов.
Так было и около полудня 5 июня. В лодке слышно было лишь гудение моторов. Ярко освещенный колодец центрального поста, главная машина и обе станции – носовая и кормовая – были отделены шторами от погруженных в полумрак помещений команды. Только еще в крошечной каютке старшего штурмана зеленел абажур лампы. Пятно света падало на стол, выхватывая из полумрака красные жилистые руки Кроппса и желтые лакированные ящики хронометров. Крепкими волосатыми пальцами штурман бережно поворачивал ключ, заводя один за другим четыре хронометра.
В тот момент, когда штурман отнял пальцы от ключа и потянулся за крышкой хронометра, по всему судну разнеслась резкая металлическая дробь аврального звонка. Звонок не умолкал, громко и тревожно разрывая тихий полумрак лодки. Почти одновременно с началом звонка – может быть, на одну-две секунды позже – из машинного отделения донесся оглушительный металлический стук резко переключенной реверсивной муфты. Лодка испытала сильный толчок, точно гигант ударил ее чем-то мягким по форштевню. Хронометры, стоявшие перед штурманом, скользнули по гладкой поверхности стола и с жалобным звоном упали на палубу. Сам штурман, протянув руки к хронометрам, с возгласом отчаяния стремительно полетел со стула в угол каюты.
Во всех помещениях происходило почти то же самое. Спящие люди валились с рундуков и коек. Они катились друг на друга. Среди них падала посуда и звенела по железной палубе. Билькинс, свалившись с койки, больно ударился головой и в первый момент не мог ничего сообразить. Его мозг серебряной пилой разрезала дробная трель звонка. Но через несколько секунд он выскочил из своей каюты и, покрывая звон посуды, стук барахтавшихся тел и наполняющие темноту проклятия, прокричал:
– Спокойно… Спокойно… Ничего не случилось. Все по местам!
Повторив это несколько раз и убедившись в том, что в помещениях вспыхнуло электричество и люди стали поспешно занимать свои места у аппаратов, Билькинс в два прыжка оказался около ошеломленного вахтенного начальника, еще не оправившегося после сотрясения. Звонок не переставал трещать. На приборной доске ярко вспыхивал красный сигнал носового зонда.
– Джонс, мы с чем-то столкнулись! – крикнул Билькинс вахтенному начальнику. – Или это очень хорошо, или это очень плохо.
– Скорее плохо, чем хорошо, сэр, – ответил Джонс. – Посмотрите-ка, мы уже две минуты отрабатываем задним ходом, а сигнал все еще не прекращается.
– Вы думаете, что зонд засел в препятствии? Посмотрите-ка лаг.
– Есть, сэр.
Джонс побежал к колодцу лага и через минуту крикнул:
– Здесь все в порядке, сэр. Лаг работает на полный ход.
– Что же это значит – ведь не тащим же мы с собой всю скалу!.. Эй, Джонс, на какой глубине вы шли, когда произошло столкновение?
– Двадцать метров по глубомеру, сэр.
В центральный пост вбежали Зуль и старший штурман.
Билькинс отдал распоряжение о перемене курса. Рулевые осторожно переложили вертикальный руль. Лодка шла в новом направлении с едва вращающимися двигателями. Однако сигнал столкновения не прекращался. Все стояли совершенно ошеломленные. Штурман выбрал минуту и попробовал рассказать Билькинсу:
– Сэр, большое несчастье, два хронометра…
Билькинс только отмахнулся:
– Не до хронометров… тут за нами скалы гонятся, – он на минуту задумался и скомандовал: – Подготовиться к всплытию.
Медленно, осторожно, на одних горизонтальных рулях лодка поднимается метр за метром. Глаза всех присутствующих впились в сигнал вертикального зонда. Через несколько минут непрекращающаяся трель звонка горизонтального зонда смешалась с такой же трескучей трелью другого звонка, и циферблат вертикального зонда загорелся синим светом.
Лодка стала двигаться горизонтально. Когда она оторвалась от ледяного покрова, верхний сигнал умолк, и синий свет погас. Но носовой сигнал продолжал сиять красным светом, и его звонок все так же пронзительно наполнял стальную тесноту лодки. Все пришли к заключению, что, по-видимому, зонд просто испортился от удара о встречную скалу, и в нем произошло замыкание. Идти вперед с таким зондом было слишком рискованно. Билькинс решил продержаться несколько часов и спустить водолаза для починки.
Пока шли приготовления водолаза, Билькинс исследовал все пространство вокруг лодки при помощи перископа и прожектора. Луч сосредоточенного света в сто миллионов свечей методически, метр за метром, ощупал темное пространство, окутавшее лодку. Но ничего похожего на берег Билькинс не обнаружил. Луч, не встречая никаких препятствий, уходил в мягкое, податливое стекло воды, преломлявшее его едва уловимым волнением. Билькинс попробовал даже направить луч вверх, рассчитывая, что сила света преодолеет лед. Но его ожидания не оправдались. По-видимому, толщина льда была настолько велика, что совершенно лишала возможности его просветить. В самый последний момент, когда Билькинс, перед тем как выключить прожектор, обводил лучом вокруг лодки, сноп света пересек большое темное тело, быстро промелькнувшее снизу вверх. Проследив за ним, Билькинс увидел в ледяном покрове небольшое круглое отверстие – характерную лунку морского зайца. Это говорило о том, что и в этих крайних широтах есть жизнь.
Тем временем были закончены все приготовления для спуска водолаза. Судно подошло на расстояние двух-трех метров ко льду. Пустили в ход алмазные буры и в проделанные отверстия выпустили шланги. Свежий морозный воздух стал парно вырываться из широкого зева вентилятора. Молодой машинист от восторга даже издал воинственный клич, потрясая кулаками. Потом махнул безнадежно рукой:
– Эх, на лыжах бы сейчас! Небось там-то воздуху, вот бы подышать!
Его поддержал Зуль:
– А что, капитан, не попытаться ли нам при помощи водолаза проделать отверстие такого размера, чтобы можно было выставить наружу всю рубку? Мы могли бы прежде всего совершенно точно определить свое место по солнцу, и, кроме того, было бы очень интересно познакомиться с окружающим ландшафтом.
В разговор вступил кок:
– Не вредно бы и пресную воду в цистернах переменить. Наша что-то попахивать стала.
Все знали, что вода отличная и ничем не пахнет, но с благодарностью взглянули на находчивого негра. Однако Билькинс колебался. Ему и самому улыбалась перспектива познакомиться с тем, что делается наверху, но не хотелось терять времени. Старший штурман преодолел колебания капитана:
– Подумайте, сэр, ведь мы находимся в том секторе, где еще не ступал человек и не побывало ни одно судно. Разве только несчастная «Жанетта»… Да и то неизвестно, прошла ли она именно тут. Мы значительно к норд-осту от дрейфа «Фрама»… Мы будем здесь первыми, сэр.
Билькинс решился:
– Ну хорошо, уговорили. Выведем рубку наружу и тогда примемся за осмотр носового зонда. Мистер Кроппс, отдайте распоряжение подойти вплотную ко льду. Тогда водолазы с рубки смогут разрезать лед у себя над головой… Впрочем, стоп, отставить. Из водолазов кто приготовился?
– Мультанаки, сэр.
– Отлично, пусть его спускают в кессон. Через четверть часа я выйду к нему на помощь.
– То есть, сэр, вы хотите…
– Правильно, Кроппс, я всегда делаю то, что хочу, и хочу то, что делаю. Вам не идет это выражение удивления. Сгоните его поскорее. Скажите-ка лучше, чтобы мне приготовили водолазное снаряжение.
Через четверть часа небольшой коренастый грек Мультанаки, облаченный в скафандр и водолазный костюм, под руководством Билькинса действовал плавильным ледяным ножом. В руках у него была зажата эбонитовая рукоятка со вделанным в нее длинным стальным стержнем. В полом стержне проходила платиновая проволока высокого сопротивления, разогревающая стержень. Вода вокруг стержня бурлила и кипела. При каждом движении Мультанаки его рука рассыпала целые каскады прыгающих пузырьков.
При соприкосновении со льдом нож вошел в него как в мягкое масло. Мультанаки сделал длинный разрез, в который сейчас же устремилась темная масса воды. На расстоянии полуметра от первого разреза водолаз сделал еще один. Затем полученную длинную полосу льда он стал быстро разрезать на небольшие параллелепипеды. Билькинс тут же выталкивал их наверх. Пока он пыхтел над первым куском льда, разрезы, сделанные Мультанаки, стали под действием холода снова смерзаться, и водолазу пришлось еще раз провести ножом по тем же местам. Через полчаса работы над головами работающих было уже окно чистой воды площадью около квадратного метра.
Со лба Билькинса градом катился пот, заливая глаза. Белье прилипло к телу. Несмотря на низкую температуру воды, стало невыносимо жарко. Он передал на контрольный пост в лодку:
– Выключите у меня обогреватель. Жарко как в тропиках.
В наушниках прозвенел ответ:
– Есть выключить обогреватель!
Через полминуты Билькинс уже почувствовал, как к телу его прилегает холодная одежда. Стало несколько легче работать. Но через четверть часа Мультанаки бессильно опустил свой нож. Билькинс чувствовал, что и у него от напряжения перед глазами прыгают звезды.
Скоро их сменили другие водолазы, и работа продолжалась.
Шесть раз менялись люди, и только через три часа окно достаточных размеров было готово.
Как ни ярко сверкали электрические лампы во всех помещениях лодки, но выскочившие на лед люди зажмурились и закрыли руками лица. Блистая пирамидами рассыпанной в воздухе алмазной пыли, взлетали со льда фонтаны серебряного света. Фонтаны переливались и играли на каждой неровности. Вся атмосфера волновалась лучистыми переливами, и в то же время невозможно было никуда взглянуть от залившего все ровного света. Все кругом было совершенно мертво, и в то же время ни на секунду ландшафт не оставался одним и тем же. Непрестанно менялись контуры окружающих ледяных возвышенностей. Изгибались и волновались в непрерывном сиянии голубых краев ледяные поля.
Только Зуль и Билькинс предусмотрели это обстоятельство и надели темные очки. Большинство же людей, как слепые котята, полезли обратно в лодку.
Зуль огляделся и широко раскинул руки:
– Вы только взгляните, капитан, какой простор… Где, где, скажите, можно видеть что-нибудь подобное? Покой природы. Не покой, созданный плотными шторами и наглухо закрытыми дверями, а подлинный, абсолютный, единственно настоящий отдых неподвижной природы… Только слепцы да те, кто никогда этого не видел, могут думать, что в странах тропиков, в благословенной Италии, в пресловутом Средиземном море следует искать краски природы. Каждый сапожник, не страдающий дальтонизмом, передаст вам на полотне небо Адриатики, пальмы Алжира, а вот покажите-ка мне такого артиста, который сумел бы не только передать кистью, а хотя бы для самого себя как художник проанализировать гамму красок, взлетающих в воздух с этих мертвых полей. Таких еще нет. Попадая сюда, художники слепнут. Они в бессилии опускают кисти и смотрят на палитру как на пустую доску – на ней нет красок, из которых человеческий глаз мог бы составить цвет, нужный для изображения хотя бы вот этого края поля.