Синдром Кандинского

– Не люблю врать, – ответил Антон.

– Поэтому и пишите письма сгоревшему бараку.

На вокзале завели Челентано. Несколько таксистов, ожидающих поезда, лениво переговаривались в тени дерева, выдавая не более одного слова в минуту. Они томно разглядывали редких прохожих, поплевывая сквозь зубы и оживляясь лишь при появлении женского пола.

– А вы сейчас один живете? – спросила Наташа.

– В смысле, успели ли мы разъехаться? – спросил Антон. – Она здесь, в Гагре. Кажется, нашла мне замену.

– Значит, я угадала, это вы ей пишете письма, – сказала Наташа.

– Да, – ответил Антон. – Недообъяснился. Хотя… все это уже никому не нужно.

– Ну, это вы зря, – сказала Наташа и засмеялась. – Вы еще молодой, красивый. Пройдет немного времени, и помиритесь. Я вот тоже сама ушла от мужа, а теперь жалею. Встретила симпатичного мальчика, влюбилась и ушла. Э-эх, любви захотелось. Он моложе на двенадцать лет, а мне все равно было. Я совсем голову потеряла. Знаете, все с самого начала: любовь, цветы, ухаживания, разговоры. А потом поняла, что не он, так другой был бы. Просто мне надоел мой муж. А этот – молодой, с горящими глазами… Правда, они у него быстро погасли. Наелся, они и погасли. Вам же не много нужно: получили свое – и вперед, к новым вершинам. Ну и черт с ним. Я ему благодарна за то, что он еще раз дал мне пережить девичью любовь. Ему нужна была опытная педагогиня, он, так сказать, входил в жизнь, и я его всему научила. Теперь у него есть опыт. – Наташа опечаленно вздохнула. – Он, дурачок такой, закомплексованный был. Я с него все комплексы сняла. Теперь снится по ночам. Приходит и гладит по голове. Ласковый был, паразит.

– А муж? – спросил Антон.

– А что муж? Муж в Москве. Говорит, переживает. Нашел себе утешительницу. У них тоже любовь жгучая как горячий борщ… Жизнь продолжается. Да даже если б он и захотел начать все сначала, не получилось бы. Я его не люблю. Он мне теперь вроде дальнего родственника: отношусь хорошо, но не люблю. Если бы я не ушла, может, все и обошлось бы. Да и баба у него теперь такая, что от себя не отпустит. Цепкая. Даже дома красится, как попугай. Я дома черт-те в чем ходила. Это сюда приехала, надела мамино платье – это вот. Теперь вылезать из него неохота. Не хочется прощаться с праздником.

– Не прощайтесь, – сказал Антон.

– А куда денешься? – вздохнула Наташа. – За летом, как известно, идет дождливая осень, потом – длинная холодная зима. А у меня пальто черное.

– Купите себе белое, – сказал Антон.

Наташа посмотрела на него с сожалением и ответила:

– На какие шиши? Ну ладно, хватит о любви и тряпках. Я хотела сказать, что рада нашему знакомству. Как-то вы мне сразу понравились. Вы странный. И взгляд у вас странный. Будто вы все о нас, бедненьких, знаете… знаете, что с нами будет, и жалеете нас, но ничем помочь не можете. Вы ведь знаете?

– У вас вся семья такая… как ваша мать? – поморщившись, спросил Антон.

– Ну, так знаете или нет? – с улыбкой спросила Наташа.

– По-моему, вам просто неинтересно жить, и вы лепите из меня героя для романтической истории. Хотите, я научу вас интересно жить?

Они уже прошли пару автобусных остановок и, разглядев в проходе к морю открытое кафе под могучим платаном, свернули налево, расположились на ажурных проволочных стульях и почти одновременно сказали: «Хорошо-то как!» Наташа рассмеялась, положила сумку под столик и добавила:

– Здесь есть все, что нужно для незапланированного праздника.

Несмотря на полуденный зной, на пляже под железобетонным парапетом, над которым располагалось кафе, загорали всего десятка два отдыхающих. Море было спокойным и каким-то странно расслабленным. Оно, словно живое, едва покачивалось в своей гигантской яме, слепило бликами и потрясало чудной прозрачностью воды. Лежавшие на небольшой глубине камни казались куда более реальными, чем серая береговая галька.

– Здесь официантов нет, – сказала Наташа. – Надо войти вон в ту дверь. Может, там есть мороженое. Кстати, там и вино есть – "Апсны абукет». Дерябнем по стаканчику?

– Да, вашему брату до вас далеко, – рассмеялся Антон и, медленно поднявшись, отправился за вином.

К столу он вернулся, держа в руках большой графин с кроваво-красным вином и две вазочки мороженого. Он сел, торопливо разлил вино по стаканам и виновато проговорил:

– Если можно, я сразу выпью. Очень хочется пить. Еще пятнадцать минут, и я бы прыгнул в море.

– Хорошее вино, – выпив, сказала Наташа. – Я сниму босоножку? Ногу натерла.

– Ради бога, – ответил Антон, – мне не жалко.

– Да? – рассмеялась Наташа. – А чего вам жалко?

– М-м. Вас жалко, – немного подумав, ответил Антон. – Очень печальную историю вы мне поведали. Я чуть не расплакался.

– Меня жалеть не надо. Я женщина опытная, все уже знаю, все понимаю, могу сама собой распорядиться без всякого для себя вреда.

– Вообще-то мне весь ваш пол жалко, – сказал Антон. – Познакомишься вот с какой-нибудь девушкой, глаза ясные, поначалу думаешь: перед тобой чистый лист бумаги, а узнаешь поближе, там столько всего понаписано. О-го-го! Правда, написано все одно и то же, только разными почерками. Всякая тайна в конце концов оборачивается вереницей житейских драм и неинтересных подробностей. Таких похожих друг на друга так, что даже противно становится. Вот, хотите, я всю вашу жизнь расскажу? Если и ошибусь, то только в хронологии или в профессии. Но это и неважно: в редакции вы сидите, чай пьете, или в бухгалтерии на обувной фабрике.

– О своей жизни я сама все знаю. Вы обещали научить меня интересно жить. Я слушаю, начинайте.

– Хорошо, только не обижайтесь, – сказал Антон и налил в стаканы вина. Когда они выпили, он продолжил: – Вы очень правильно живете, поэтому с вами ничего не происходит. А ваш уход от мужа – это всего лишь банальная попытка как-то изменить скучную жизнь.

– Уже интересно. Продолжайте, – кивнула Наташа.

– Вам нужно почаще совершать глупые поступки.

– О-о-о! Я их уже столько насовершала, что до конца жизни хватит расхлебывать, – рассмеялась Наташа.

– Это не совсем то. Вы живете по законам, установленным не вами, в рамках системы, которая, может, и не соответствует вашему характеру, а глупый поступок ломает эту систему. Знаете, как случай ломает привычный уклад. Большинство людей не совершают глупых поступков, проживают жизнь правильно от корки до корки, и ничего необыкновенного с ними не происходит. А случай может все, он всемогущ. Вы случайно появились на свет, случайно встретили своего будущего мужа, а потом и того доброго молодца. Но случай тоже, как это ни странно звучит, подчиняется своим законам. Если вы любите туризм, то, скорее всего, встретите такого же любителя таскать тюки с барахлом и ночевать в палатке на голой земле. Если вы любите сидеть дома и вязать, случаю будет очень трудно подобрать вам подходящую пару. Если же вы мечтаете о настоящем принце королевских кровей, вам придется ох как много поработать. Это только в сказках принц берет в жены замарашку. Такие сказки обычно заканчиваются свадьбой, и ни один сказочник не рискнул описать жизнь кухарки или прачки с королевским отпрыском. Сами знаете, что из этого вышло бы. Так что случай может все, но в пределах потребностей и возможностей каждого отдельного человека. А вот глупый поступок действительно может все. Глупым поступком вы сбиваете с толку собственную судьбу, случай в панике начинает подсовывать вам чужие варианты. И вот здесь главное – не ошибиться. И здесь опять же все целиком зависит от ваших способностей и потребностей. Кухарка, конечно же, позарится на большую медную сковородку. Когда у тебя большой выбор и нет времени на раздумья, ты вцепляешься в то, что по крайней мере тебе знакомо. Да и зачем кухарке принц? С ним хлопот не оберешься. А вот умный человек может извлечь из глупого поступка большу-ую пользу. Надо только победить в себе жадность и не хватать все, что попадет под руку. Бескорыстие – еще одно условие игры. Иначе случай раскусит тебя и откупится каким-нибудь кошельком с тремя рублями на заплеванном тротуаре. В общем, чтобы что-то происходило, надо совершать глупые поступки, не бояться неприятностей и даже самому нарываться на них.

– Нет уж, неприятностей у меня и так хватает, – сказала Наташа.

– Неприятностями их только называют. На самом деле это повороты, которые мешают нам скучно жить. Мы же не любим, когда нас тормошат, а потому любой незапланированный поворот судьбы считаем неприятностью. Это как со справедливостью. Человек считает справедливым только то, что ему выгодно, что помогает ему сохранять оптимизм. Дали сто рублей – справедливо. Отругал начальник – несправедливо. Недогадливый обыватель просто не видит за этой «несправедливостью» отчаянных подпрыгиваний случая, который кричит ему: «Воспользуйся! Дай в ухо начальнику, уволься, продай последний шкаф и поезжай в Сочи. Там, на пляже, в пятой кабинке, ты найдешь золотой перстень с бриллиантом размером со сливу. Затем не поленись, купи газету “Сочинская правда”. В ней ты прочтешь заметку о том, что пуп земли, шахиншах Берега Бычачьей Кости, обещает десять миллионов долларов тому, кто найдет и вернет фамильный перстень. К десяти миллионам долларов прилагается крохотный островок в Атлантическом океане, на скалах которого стоит маленький замок, кишащий привидениями. Торопись, – вопит случай, – или ты сейчас врежешь начальнику в ухо, или я отдам перстень другому». – Антон перевел дух и запил свой зажигательный монолог вином.

– Все это, конечно, интересно, – сказала Наташа. – Допустим, я вам поверила и сегодня, например, пойду на танцы. Вы считаете, что со мной произойдет что-нибудь интересное?

– Ф-фу, танцы, – разочарованно проговорил Антон. – Хотя можно и танцы. Какая разница? Только я не вижу в этом ничего глупого. Вы заранее соберетесь и пойдете веселиться, как все. Что же здесь глупого? Все так делают. Скорее всего, вы простоите весь вечер у стенки. Насколько я понял, вы не знаете, как себя вести на танцплощадке. Вернее, забыли. Там ведь тоже свои законы. Вот если вы, ни о чем не помышляя, проходя мимо и услышав музыку, на глазах у всего честного народа, не задумываясь, с воплями перемахнете через забор, с вами обязательно что-нибудь произойдет. И главное – не сопротивляться этому. А то ведь, совершив глупый поступок, вы испугаетесь, и снова будете вести себя нормально: начнете извиняться перед билетершей, сбежите обратно. И тогда все встанет на свои места. – Антон разлил остатки вина и неожиданно предложил: – Давайте выпьем на брудершафт.

– Обожаю пить с красивыми мужчинами на брудершафт, – рассмеявшись, ответила Наташа. – Только здесь как-то неудобно.

– Ерунда, – сказал Антон. – Никто же не знает, кем мы приходимся друг другу. – Антон внимательно посмотрел на Наташу и добавил: – Какая же вы трусиха!.. А может, даже и ханжа.

– Нет, я не ханжа, – ответила Наташа. – А, кстати, это будет считаться глупым поступком или умным?

– Пока не знаю, – ответил Антон. – Будем считать, что вы сделали первый шаг – дали начальнику в ухо.

Они скрестили руки, не торопясь выпили вино и три раза поцеловались, причем Наташа, целуясь, пощекотала ему губы кончиком языка.

Время летело быстро. Посетители приходили и уходили. Как-то незаметно опустел пляж, а солнце, изрядно потускневшее, опустилось ближе к морю и увязло у горизонта в жирных окровавленных облаках. С моря задул легкий бриз, и листья платана над столиком затрепетали, зашелестели мишурным шелестом. Нагретый камень медленно остывал, воздух стал более прозрачным, а море из бирюзового сделалось грязновато-белесым, словно в него влили молока и хорошенько размешали.

Антон, облив себя вином, безрезультатно пытался носовым платком стереть с белых брюк яркое розовое пятно, а Наташа наблюдала за ним и заплетающимся языком говорила:

– Бедный Антошка, тебе совершенно не во что переодеться?

– Ерунда, – ответил Антон, – одним пятном меньше, одним больше.

– Мы сейчас пойдем ко мне, и я выстираю брюки, – предложила Наташа. – Только вначале к тебе.

– Ты не передумала? – спросил Антон. – Смотри, втянешься, проклинать потом будешь.

– Нет, – упрямо ответила Наташа. – Я только один раз. Ты обещал, Антон. Я, как и ты, хочу всего попробовать. Я многое видела в этой жизни, многое перепробовала, но это… – Наташа понизила голос, оглянулась и заговорщицки прошептала: – Давно хочу попробовать морфий. А втянусь, черт с ним. Будем вместе кочевать по стране, а когда устанем, выроем в лесу берлогу и заляжем туда на веки вечные. Я буду твою лапу сосать, а ты – мою. Ты согласен помереть со мной в одной берлоге?

– Согласен, – энергично закивал Антон. – А берлогу в лесу мы можем вырыть прямо сегодня. Пойдем в лес?

– Только вначале к тебе, – напомнила Наташа. – А потом хочешь – в лес, хочешь – по дрова.

– Ну, тогда вперед, – сказал Антон и поднялся со стула. Он помог встать своей спутнице, удержал ее, когда она опасно качнулась к низким перильцам, и, взяв ее за руку, воскликнул: – Держись, у нас очень богатая вечерняя программа! Черт, я совершенно отвык от этого кайфа, но почему-то силен как бык.

– Береги силы, Антошка, тебе еще берлогу копать, – сказала Наташа и громко икнула. – Пардон, – извинилась она и запоздало прикрыла рот ладонью.

До Чанба они добрались, когда уже совсем стемнело. Антон пару раз ошибся калитками, затем нашел-таки нужный дом и, оставив Наташу под деревом, сходил на разведку. Во дворе было тихо, в хозяйском доме работал телевизор, а в каморке напротив играли в карты. Двери были раскрыты настежь, и оттуда то и дело раздавались смех и громкие возгласы: «Без двух… кто играет семь бубен…»

Антон вернулся к калитке, позвал Наташу, и они быстро прошмыгнули к нему в комнату.

– Я не буду включать свет, – сказал он.

– Не надо, – игриво ответила Наташа. – Я знаю, как выглядит этот клоповник. Лучше не видеть. А где тут можно сесть? Посади меня, Антон, а то я упаду. – Она обхватила его шею руками и зашептала: – Вот видишь, я уже падаю.

– Вот сюда, – прошептал Антон, – здесь кровать.

– О кровать, мечта моя, кровать, – пропела Наташа. – Ты знаешь, я хочу тебя, но борюсь с собой и буду бороться до последнего. Ты понял, до последнего.

– Борись, борись, – усаживая ее, ответил Антон.

Наташа отцепила руки и затихла, а Антон повалился спиной на кровать и через некоторое время пробормотал:

– Я полежу немного, отдохну…

– Что?! – возмущенно воскликнула Наташа. – Ты притащил меня сюда и бросил на самом краю этой поганой больничной койки?!

– Больничной? – рассеянно проговорил Антон. – Почему больничной? – Он закрыл глаза и мгновенно почувствовал, как уносится куда-то в чернильную темень, из глубины которой, словно из трубы, до него едва-едва доносился голос его спутницы:

– Предатель! Наркоман! Заманил меня в свою халупу и бросил одну в темноте.

Антон почувствовал, как кто-то толкает его в бок и пристраивается рядом. Затем на грудь ему легла чья-то голова, и он машинально принялся гладить эту голову. Неожиданно в неопределенном далеке, в беспросветной темени, он увидел белую точку, которая быстро увеличивалась в размерах. Вскоре Антон сумел разглядеть в этой точке женскую фигуру. Затем она приобрела знакомые очертания, а еще через некоторое время он увидел, что это Лена. Она летела к нему навстречу сквозь черный бездонный космос. Ее широко раскинутые в разные стороны руки и ноги напоминали крылья мельницы, и она медленно кружилась. Антон едва успел схватить ее за руку, и, остановив друг друга, они еще долго вращались вокруг невидимой оси, пока Антон не привлек Лену к себе. Он обнял ее, и Лена, как когда-то, прильнула щекой к его груди.

– Ты спишь? – спросила она.

– Нет, что ты! – встрепенулся Антон. – Я приехал сюда, чтобы найти тебя.

– Правда? – услышал он. – Скажи мне это еще раз.

– Я приехал сюда, чтобы отыскать тебя, – повторил Антон. – Посмотри, я снова в белом смокинге. Помнишь, как мы с тобой познакомились? Я снова такой, каким был тогда.

– Ты сильно поседел, – тихо произнесла она, – и смокинг твой совсем не белый. На нем пятна от вина.

– Да, он немножко грязный, – согласился Антон. – Это ерунда. Главное, я нашел тебя, Леночка.

– Кого ты нашел, Сережа? Я не Леночка. – Наташа приподняла голову и провела ладонью по лицу Антона. – Сережа, ты спишь?

Очнувшись от забытья, Антон открыл глаза и хрипло спросил:

– Кто здесь?

– Господи, – проговорила Наташа и села на кровати. – Я уже почти уснула. Это я, Антон.

– Наташа? – сразу вспомнил он. – Фу ты, черт! Я тоже уснул. А кто такой Сережа? Я слышал, ты назвала меня Сережей.

– Это я так, – ответила Наташа, но затем неохотно пояснила: – Сережа – это мой бывший муж. Я тебе о нем рассказывала. Ладно, хватит спать. Ты обещал мне обширную вечернюю программу, а сам, как бегемот, завалился и дрыхнешь.

Антон сел на кровати и потряс головой. Затем он встал и включил свет.

– Ну, зачем? – вскрикнула Наташа и прикрыла глаза рукой. – В темноте было так уютно. По крайней мере, не видно этих подлых стен.

– Мы едем в лес, как ты и просила, – сказал Антон. Он вытащил из-под кровати картонную коробку, перевязанную галстуком, достал оттуда бутылку шампанского и показал Наташе. – Это вместо обещанного морфия. И не спорь. Выпьем шампанское в лесу. Пить его в такой конуре – все равно что есть салат из омаров алюминиевой ложкой – к празднику не имеет никакого отношения. Вставай, мы уходим.

– Вот так всегда, – простонала Наташа. – Только почувствуешь себя женщиной, как тебе либо суют в руки бутылку, либо тащат в лес. А здесь и то, и другое.

Машину они остановили по дороге к вокзалу. Усевшись на заднее сиденье, Антон обнял Наташу за плечи и сказал водителю:

– В лес, шеф. В смысле – в горы.

– Альпинисты, что ли? – не оборачиваясь, спросил водитель. Он лихо вырулил на темную улицу и, не обращая внимания на колдобины, на большой скорости поехал в сторону Старой Гагры.

– Вроде того, – устало ответил Антон и закрыл глаза. – Утром будем брать Большой Кавказский хребет. До утра надо еще успеть выбрать горы поудобнее, чтоб наверху поменьше снегу было. У вас здесь, говорят, снежных людей в горах видимо-невидимо.

– Не видел, – ответил водитель. – Бараны снежные есть, а людей не видел.

– Это они только прикидываются баранами, – зевая сказал Антон.

Езда в машине укачала обоих пассажиров, и они уснули, а когда проснулись, машина стояла, в салоне горел свет, а снаружи была такая плотная темень, будто автомобиль накрыли брезентовым чехлом.

– Приехали. Лес, – сообщил водитель. – К хребту – наверх, к морю – вниз. Не заблудитесь.

Машина уехала, и они остались на проселочной дороге, едва видной при свете фар и совершенно неразличимой в темноте. Тишина стояла такая, что они отчетливо слышали дыхание друг друга. Пахло прелой листвой и хвоей.

– И зачем мы приехали сюда? – тихо сказала Наташа. – Так хорошо было в твоей конуре.

– Зачем? – рассеянно спросил Антон. – Сейчас расскажу зачем. Нам надо с тобой где-нибудь устроиться сесть.

Некоторое время они на ощупь продирались через густой кустарник. Затем, когда Наташа сказала, что дальше не пойдет, Антон нагнулся, пошарил вокруг себя рукой и, нащупав сухой холмик, предложил спутнице сесть. Пока Наташа, охая и проклиная поездку, устраивалась, Антон открыл шампанское. Оно выстрелило, как охотничье ружье, напугав Наташу до полусмерти. Выстрел несколько раз отозвался вдалеке эхом, и Антон пошутил:

– Смотри, здесь, как в кабаке, за каждым деревом пьют шампанское.

Наташа вздрогнула от выстрела и схватила Антона за локоть.

– Не бойся, теперь к нам ни один зверь не подойдет, – пообещал Антон. – В Гаграх они знают, что такое охотник.

– Ты их не распугиваешь, а подзываешь, – испуганно озираясь, проговорила она. – Обними меня, мне страшно.

– Успокойся, в этом лесу, кроме ежей, ничего не водится, – ответил Антон.

– Ты не знаешь, здесь даже медведи есть, – серьезно возразила она. – Но вообще-то я не зверей боюсь. Мне просто страшно. Я боюсь того, от чего не убежишь и не спрячешься. Какого черта мы сюда притащились? Вон посмотри, верхушки деревьев почему-то светятся голубым светом. И качаются. Антон, почему они качаются, ветра ведь нет?

– Светятся – это луна, просто ее отсюда не видно. А качаются потому, что длинные. Я тоже при ходьбе качаюсь. – Осторожно отпив из горлышка, Антон протянул бутылку Наташе. – Пей, только не торопись, а то взорвешься. Итак, вначале я расскажу тебе одну историю. Ты слушаешь?

– Да, – сделав глоток, ответила Наташа.

– Так вот. Был у меня друг. О его смерти я узнал через месяц после похорон. Меня не было в Москве, а когда я вернулся, на его могиле успела вырасти трава. Его жена рассказала мне, что в деревне, где мы всегда вместе отдыхали на даче, он поссорился с одной бабкой, которую все считали колдуньей.

– Нашел место, где рассказывать такие страсти, – прошептала Наташа.

– Не перебивай, – ответил Антон. – Это имеет отношение к тому, зачем мы здесь. Так вот. Что-то они не поделили со старухой, и колдунья пообещала ему, что он очень пожалеет о ссоре. И действительно, ровно через неделю друг уходит в лес за грибами и умирает там при самых загадочных обстоятельствах. Его нашли сидящим у дерева с выпученными от ужаса глазами. Корзина с грибами валялась рядом. Через какое-то время друг незадачливого грибника – назовем его Иваном – решил отомстить колдунье. Она многим успела напакостить, и самому Ивану в том числе. Как-то в конце октября, когда все дачники уже разъехались по домам и в деревне не осталось никого, кроме нескольких стариков, он решил навестить старуху. Взял с собой ружье, немного еды и рано утром отправился к этой самой колдунье. С поезда он сошел на две остановки раньше, чтобы его случайно на станции не увидели знакомые, и остаток пути добирался лесом, который хорошо знал. Как это часто бывает в конце октября, шел дождь. Идти Ивану было трудно, на сапоги налипала грязь, и он часто останавливался, чтобы очистить сапоги от глины. К деревне Иван подошел около полудня и долго стоял на опушке леса, наблюдая в бинокль, есть ли кто поблизости, но так за полчаса никого и не увидел. Тогда он пересек раскисшее от дождя поле и огородами подошел к дому колдуньи. Всю дорогу до деревни Иван уговаривал себя, что собирается совершить благое дело – наказать зло. За это время он сочинил, наверное, целый трактат о том, что такое справедливость. Говорил себе, что если каждый порядочный человек встанет на защиту добра и начнет искоренять зло вокруг себя, то очень скоро на земле зла не останется совсем. Когда же подошел к дому старухи, его охватил страх. Нет, он не стал думать иначе. Просто ему сделалось страшно, потому что одно дело рассуждать о борьбе со злом и совсем другое – вступить с ним в борьбу.

Когда Иван подошел к двери, из дома вышла старуха колдунья. Вид у нее был такой, будто она ждала Ивана. Колдунья смотрела на него без всякой злобы и даже слегка улыбалась, а Иван до того перепугался, что поначалу не мог выговорить ни слова. В горле у него пересохло, сердце бухало так громко, что ему показалось, будто взлетевших с дерева ворон вспугнул стук его сердца.

Старуха пристально смотрела на Ивана и молчала. Наконец, он хрипло поздоровался с ней и попросил попить воды.

– Что ж, зайди попей, – предложила колдунья. – Только не за этим ты сюда шел через поле.

– Не за этим, – вконец перепугавшись, согласился Иван.

– Старая я стала, – сказала старуха. – Хорошо, что ты пришел. Ты тот человек, который мне нужен. Долго я искала такого. Тебя ждала. – Она вошла в сени, зачерпнула ковшиком воды из ведра и протянула его Ивану. – На, пей. Остынь немного. Сила тебе понадобится, и я дам ее тебе.

Иван взял ковшик, посмотрел на воду, увидел отражение собственного испуганного лица и попытался взять себя в руки. Свободной рукой он залез в карман, нащупал там коробку с иголками, достал одну и воткнул ее над порогом в дверной косяк. После этого Иван протянул колдунье ковшик с водой и сказал:

– Эту воду я пить не буду. А зачем я пришел, ты сейчас узнаешь.

– Дурак ты, дурак, – хрипло рассмеялась колдунья. – Я знала об этом, когда тебя еще и на свете не было.

Сказав это, она ушла в дом, а Иван, швырнув ковшик на землю, бросился за угол к окнам. Он сделал это вовремя, потому что старуха уже смахнула с одного подоконника горшки с цветами и попыталась открыть окно. Иван успел воткнуть иглу в наличник, и эта первая маленькая победа придала ему сил и уверенности. Иван даже засмеялся от удовольствия и, уже не торопясь, повтыкал иглы в наличники над остальными окнами. После этого он посмотрел в дом сквозь стекло и увидел, как колдунья выбежала из горницы в сени.

Иван знал, где у старухи хранится лестница. Сбегав за угол, он подставил лестницу к стене дома, забрался наверх и воткнул иглу над чердачной дверцей. Затем он распахнул дверцу и увидел колдунью. Она стояла в двух метрах от него и горящими глазами смотрела на Ивана с такой ненавистью, что Иван чуть не упал вместе с лестницей вниз.