Путь Воина
Таким образом, странно одетым бесшумным мужчинам выпала участь стать важным винтиком в этой операции. Захват господствующей высоты обеспечивал войскам время для похода к валу, корректировку артиллерийского огня перед штурмом и контроль выгодного направления удара основных сил.
Второй взвод был оставлен в небольшой балке. Остальные во главе с капитаном Лысенко ушли в ночную тьму. Буквально через пятьдесят метров их уже не было видно и слышно. Бойцы Кошелева прилегли, прижавшись к левому склону балки. Виктор стал напряжённо всматриваться в темноту в тревожном ожидании. Прошло уже полчаса, прежде чем мелькнула ослепительная вспышка, затем ночную тишину прорезал звук взрыва гранаты. Ещё одна вспышка, другая… Выстрелы… И понеслось: справа – знакомый стрекот немецкой MG-42, слева, ближе, – звуки наших ППШ, редкие ответы винтовок и всполохи от выстрелов немецких автоматов. Снова взрывы гранат – захлебнулся немецкий пулемёт. Вдоль вала, справа и слева, взметнулись осветительные ракеты противника. При их вспышках Виктор успел разглядеть, что дело сделано – рота ворвалась в траншеи. Но немцы этого ещё не понимали в суматохе. С соседних позиций не вели огонь – видимо, боялись попасть в своих. А разведрота слилась с местностью и затихла, предпочитая работать холодным оружием, добивая врага.
Через некоторое время со стороны высоты к балке, где укрывался взвод Кошелева, прилетела зелёная ракета – «все в порядке» – можно подходить. Виктор тихим голосом поднял бойцов и повёл на высоту, стараясь не шуметь. Впрочем, особой тишины не требовалось, потому что немцы очухались: там и тут раздавались выстрелы, окрики. Скоро поймут, что позиция уничтожена, и постараются вернуть обратно. Взвод Кошелева быстрым шагом приблизился ко рву, перебрался через него, начал подниматься по пологому насыпному склону вала. В это время с двух сторон ударили немцы. Сначала послышались глухие звуки выстрелов немецких пятидесятимиллиметровых пехотных миномётов. Но стреляли в темноте, наобум, поэтому особого вреда не причинили, лишь два разведчика получили лёгкие ранения. Так что большинство бойцов успели подняться на высоту и укрыться в окопах.
Осторожно продвигаясь по траншее в поисках командира роты, Кошелев увидел множество убитых гитлеровцев, валяющихся под ногами. Ротный обнаружился у немецкого ДЗОТа. Он давал указания по организации обороны, а связист рядом разворачивал рацию. Со слов командира стало ясно, что скоро начнётся артподготовка наших войск – светает. Необходимо корректировать их огонь.
– Задача вашего взвода – прикрыть занятые нами позиции с правого фланга, – сказал капитан Лысенко, указав местоположение рукой. – С той стороны, вдоль по валу, гитлеровцы. Но, по данным разведки, их там мало. Действовать осмотрительно. На рожон не лезть. Беречь личный состав. Главная задача по взятию высоты ротой выполнена. Ждём удара наших главных сил.
– Есть!
Кошелев довёл своим бойцам приказ командира роты. Взвод спешно принялся обустраивать место обороны. С рассветом, как и предполагал капитан, немцы ударили с тыла и левого фланга. А справа, где стоял взвод Кошелева, мешал рельеф самого вала. Начала бить артиллерия, слева наступали немецкие солдаты. Несмотря на ожесточённое желание гитлеровцев вернуть выгодную высоту, им это не удалось. В течение часа, пока шёл бой, фашисты неоднократно бросали людей на высоту, но продвинуться вперёд не смогли.
Вдруг земля содрогнулась от мощных нескончаемых взрывов – это наша дальнобойная артиллерия, бог войны, начала артподготовку. Задача этого грозного бога – подавление огневых точек, в том числе артиллерийских и миномётных батарей, разрушение дзотов, а также создание хаоса в управлении и организация проходов в заграждениях для движения наступающих войск. Через час с небольшим обстрела огонь, уже меньшей интенсивности, был перенесён в глубину обороны противника. Как только это произошло, со стороны позиций наших войск открылась массированная стрельба из стрелкового оружия и послышались возгласы: «Ура-а-а!»
Виктор подумал, что уже началось наступление основных сил, но оказалось, это был кратковременный перенос огня артиллерии и имитация атаки, цель которой – вывод солдат противника из укрытий. Буквально через пять минут артиллеристы снова перенесли огонь на передовые позиции гитлеровцев. Позже, по допросам пленных немецких солдат, выяснили, что нашу ложную атаку противник действительно принял за настоящую. Поэтому вывел свои силы из укрытий на первую линию окопов, в результате чего понёс серьёзные потери в живой силе и технике.
С окончанием двух с половиной часов артиллерийской подготовки передовые стрелковые полки дивизии, уничтожив небольшие выжившие группы гитлеровцев, в течение первого же часа боя полностью захватили позиции обороны и вклинились на глубину до полутора километров. Существенную поддержку наступающим оказывала ружейно-пулемётным огнём разведрота капитана Лысенко, засевшая на выгодной позиции. Благодаря возвышенности для бойцов роты это был первый увиденный своими глазами бой, размах которого превзошёл все мыслимые ожидания. Перед их взором разворачивалась картина сражения невиданного масштаба. Нескончаемым потоком через проходы в минных полях шли бойцы и техника, затем, растекаясь по фронту, бросались в бой, метр за метром освобождая занятые противником позиции.
В результате двухдневного напряжённого боя дивизия, во взаимодействии с другими соединениями 2-й гвардейской армии, прорвала первую полосу обороны и разгромила основные силы противника.
Как только волна наступающих прошла через Перекопский вал, командира роты вызвал к себе начальник разведки дивизии. Лысенко убыл в командный пункт, приказав роте оставаться на занятых позициях.
В ожидании ротного бойцы переоделись в привычное обмундирование, занялись чисткой оружия, принялись приводить форму в порядок. Старшина роты занялся обеспечением питания личного состава. Кошелев проверил своих бойцов и, отдав указания замкомвзвода по отправке в тыл раненых, поднялся на высшую точку развалин, чтобы посмотреть на окрестности некогда грозной и знаменитой крепости.
Крепость была важным турецко-татарским сооружением, которое закрывало единственный сухопутный проход в Крым через Перекопское сужение. Турецкое название крепости – Ор-Капу, татары же называли крепость Ферх-Кермен, а славянские народы – Перекоп. Ор-Капу несколько раз разрушалась. В 1500 году крепость попытался взять хан Большой Орды Ших-Ахмет.
Через год повторил попытку – опять не получилось. Неоднократно брали крепость и оставляли русские войска. В 1663 году захватывали запорожские казаки во главе с Иваном Сирко. Самые тяжёлые удары эта линия обороны получила в ходе русско-турецких войн в восемнадцатом веке, в которых непосредственное участие принимало Крымское ханство: и как вассал Османской империи, и как важный объект расширения сферы влияния Российской империи.
В 1736 году русские войска взяли штурмом Перекопский вал и крепость. Но окончательно овладели Ор-Капу лишь в 1738 году. Остатки города и земляных валов, множество раз перестроенных, были совершенно разрушены во время штурма Красной Армией в Гражданскую войну. После этих событий 1920 года крепость дважды становилась ареной военных событий.
В 1941 году, несмотря на работы по укреплению перешейка и ожесточённое сопротивление Красной Армии, пришлось оставить эти места на долгие два года. И вот теперь советские войска бесповоротно овладели валом и отбросили гитлеровцев вглубь полуострова.
Виктор всматривался вдаль, но, кроме развалин крепости и близлежащих холмов, ничего не было видно. Повсюду до самого неба поднимались клубы дыма от горящей техники, временных зданий и сооружений, превращая светлый день в сумерки. Сквозь эту мглу то там, то тут вспыхивали багровые всполохи огня – видимо, взрывались остатки боеприпасов. Но там дальше, со стороны моря, где был виден через дым красный диск, стали пробиваться слабые лучики солнца, отчего игра света стала умопомрачительной. В то время как южный склон Перекопского вала оставался во мраке дыма пожарищ, северный склон, освещённый лучами солнца, окрасился светло-золотистыми и другими яркими осенними красками.
Глава 5. Ожидание
Из идиллического состояния Виктора вывел многоголосый хохот бойцов взвода. Лейтенант обернулся к своим. Внизу, собравшись в кружок, бойцы слушали байки записного шутника и балагура Савелия. Как в газетах пишут: «Жить без пищи можно сутки. Можно больше. Но порой на войне одной минутки не прожить без прибаутки, шутки самой немудрой»1.
Кошелев спустился к своим, прислушался, улыбаясь.
– Взял я, значит, удочки и пошёл к озеру, – продолжал вещать Савелий. – А там красота-а-а неописуемая. Раннее утро, солнце только-только встаёт, пробиваясь лучами из-за крон деревьев, растущих вокруг озера. А над водой такой лёгкий туман от испарения… И ни ветерка-а-а. Тишина-а-а. Слышно только, как далеко за деревьями в лесочке поют птички негромко… Но портит эту идиллию такой, знаете, как бы это помягче выразиться, неприятный запах. До тошноты, откуда-то тянет. Фу-у-у…
Савелий всё это рассказывал с чувством и интонацией, причём его подвижное лицо меняло выражение практически с каждым предложением. Вот и сейчас на последнем слове сморщил нос, затем умолк, сделав театральную паузу.
– Ну-у-у?! – взмолились бойцы в ожидании продолжения.
У многих при этом на лицах заранее расплывалась широкая улыбка. Вот сейчас Савелий задаст… Но Савелий продолжил спокойно:
– Смотрю, в сторонке на мостках сидит дед с удочкой. Тоже, видать, на рыбалку пришёл. Я к нему подхожу и обращаюсь так уважительно: «Здорово, дед!» Он: «Здравствуй, милок!» Я: «Слушай, дед, я сам не местный – в гости приехал. Вот решил рыбу поудить…» Дед: «Что ж, хорошее дело. У нас тут знатная рыбалка». Я говорю: «Да, всё прекрасно, красиво – лес, озеро, тишина, рыбалка. Только не пойму – отчего так воняет здесь?» Дед встрепенулся, ожил, вышел из полусонного состояния и говорит: «А ты разве не знаешь историю здешних мест?! Нет? Ну, тогда слушай!» Он полностью повернулся ко мне лицом, устроился на мостках поудобнее и продолжил: «В нашей деревне жили-были две семьи – соседи. Дружные были. В одной семье росла девочка, в другой – мальчик. Мальчик с девочкой всё время были рядом – не разлей вода. Играли вместе на улице, друг друга в обиду не давали. Зовут кушать мальчика – девочку берёт с собой, зовут девочку домой – она его к себе приглашает. Как одна семья, в общем. Как подросли – пошли в школу, сидели за одной партой. Когда заканчивали школу, дружба переросла в большую любовь. Так любили друг друга, так любили… Вся деревня радовалась их счастью. Но возраст уже был у парня призывной. Забрали в Красную Армию, а тут финская как раз началась…» Дед слегка прокашлялся и запел:
– Мы приходим помочь вам расправиться,Расплатиться с лихвой за позор.Принимай нас, Суоми-красавица,В ожерелье прозрачных озёр2!Затем дед говорит: «Ну, он там и сгинул, в этих озёрах прозрачных. Пропал без вести. Аккурат зима была, как похоронка пришла. Девочка наша так убивалась, так убивалась… хотела даже в петлю лезть. Удержали тогда… Но прошло полгода, наступило лето, она вот с этих мостков и бросилась в озеро, утопла. Вся деревня хоронила сердешную…» Дед замолчал, достал кисет с махоркой, скрутил цигарку, закурил и, пустив густой дым, продолжил: «Ты представляешь, прошло буквально два месяца, как её похоронили, вернулся тот парень с войны. Оказалось, что был в плену у финнов. Вернулся, а любимой-то уже нет в живых. Что делать?! Жизнь – она такая. То одним боком повернётся, то другим…» Я спрашиваю деда: «И что дальше?» Дед посмотрел на меня с прищуром сквозь табачный дым и говорит: «Что-что? Он тоже утоп. Напился самогону и утоп, бросившись в озеро с этих же самых мостков… Эх-эх-хэхх… Вот такая грустная история в нашей деревне приключилась, сынок!» Я говорю ему: «Да, история очень грустная! Но ты так и не сказал, дед, почему воняет-то у озера?» Дед: «Не знаю… Насрал, наверное, кто-нибудь на берегу…»
Гомерический хохот всего взвода разорвал напряжённую тишину. Виктор тоже улыбнулся и подумал: «Молодец, Савелий! Какая бы нелепая шутка ни была – всё идёт на пользу бойцам. Снимает напряжение. Только что был бой, каждый смотрел смерти в лицо – убиты, ранены товарищи, тяжело на душе и… вдруг… кто-то отпустил шуточку, рассказал анекдот. И хохот. Взрыв хохота! И отлегло… Фронтовики – люди грубоватые, иной раз циничные, но человеческое достоинство не уронят. Пусть шуткуют… Без этого нельзя…»
Лейтенант Кошелев по траншеям пробрался к первому взводу. Старший лейтенант Синицын был в блиндаже: сидел за столиком и что-то записывал в блокнот.
– А, Виктор! Заходи! Я тут записываю ход боя, пока свежо в памяти. Потом во время разбора у командира роты пригодится. Рекомендую тоже так поступать.
– Да я на память не жалуюсь…
– Все так говорят.
– Нет, на самом деле, – сказал Кошелев, усаживаясь на скамейку. – Я не шучу. Стоит мне взглянуть на текст или объект, так сразу запоминаю, могу воспроизвести, описать. Как будто перед глазами фотографическая карточка.
Синицын заинтересованно посмотрел на Виктора.
– Хм-м-м… Интересно. А командиру сказал об этом?
– Нет, не успел. Некогда было. Мы с ним даже не успели поговорить. Сначала ушёл на задание с группой, потом этот бой…
– Ну-ка, давай проверим, пока нет командира! Отвернись!
Кошелев с улыбкой отвернулся в сторону. Синицын снял часы с руки, покрутил стрелки, положил на столик. Там же поместил ещё множество предметов из планшета и карманов. Что-то поднял с пола и присовокупил к композиции.
– Сейчас ты повернёшься, посмотришь на предметы на столе в течение десяти секунд и как можно подробнее опишешь их, отвернувшись, – сказал Синицын. – Поворачивайся!
Виктор последовал команде, посмотрел на стол и, не дожидаясь сигнала, отвернулся:
– Я готов.
– Так быстро? – удивился старший лейтенант. – Говори!
– На столе лежат твои часы из жёлтого металла, времени на них без пяти девять, хотя сейчас время другое – я посмотрел на свои, когда зашёл. Было четырнадцать тридцать пять. Кроме того, на столе компас, карандаш химический, блокнот, в который ты писал, две стреляные гильзы от ППШ, один патрон от ТТ, немецкая монета, не знаю, какого достоинства, решкой книзу. Ах да, керосиновая лампа – немецкая. И ещё между досок застрял засохший паук.
– Из жёлтого металла?! – обиделся Синицын в шутку. – Они золотые – папин подарок в честь окончания военного училища. В остальном – всё верно! Да ты феномен, Кошелев!
– Это ерунда. Я баллистические таблицы запоминал в училище с одного прочтения.
– Твои способности надо использовать в нашем деле. Разведчику умение запоминать большой объём информации крайне необходимо.
В это время в блиндаж заглянул один из бойцов:
– Товарищ гвардии старший лейтенант, ротный идёт!
Синицын с Кошелевым вышли встречать капитана Лысенко. Он шествовал не один. С ним прибыл ещё один офицер – майор НКВД.
– Товарищ гвардии капитан, за время вашего отсутствия происшествий не случилось. Личный состав занимается приёмом пищи, приводит в порядок себя и вверенное оружие. Раненые отправлены в медсанбат, – доложил Синицын.
– Хорошо. Соберите всех офицеров роты. Товарищ майор желает побеседовать.
Собрались в том же самом блиндаже: пространство позволяло.
– Вот, товарищ майор, пять человек вместе со мной, – сказал ротный. – Политрука у меня нет – убит, до сих пор не прислали. Командир третьего взвода в медсанбате – ранен. Лейтенант Кошелев у нас только третий день. Остальные офицеры надёжные, проверенные.
– А лейтенант Кошелев, значит, ненадёжный?! – спросил майор.
Каверзный вопрос энкавэдэшника нисколько не смутил капитана. Он спокойно ответил:
– В бою он себя показал смелым, не трусил. Но изучить его более подробно пока возможности не было. Я же сказал, что он у нас всего три дня.
Майор достал из планшета листочки, положил на стол перед собой. Виктор заметил, что это были списки с фамилиями. Офицер НКВД пробежал по списку глазами, отложил в сторону.
– Товарищи офицеры! – начал он. – Красная Армия успешно наступает, освобождая ранее занятые территории Советского Союза. Но на освобождённых территориях ещё остаётся недобитый враг, предатели и их пособники. Для их поиска, ликвидации или ареста нам необходимы офицеры с боевым опытом. У меня есть предписание отобрать определённое количество офицеров. Будут учитываться рекомендации непосредственных командиров, личное желание и согласие. Нам люди, работающие из-под палки, не нужны. Хотя у нас есть возможности заставить, но моё мнение такое. Нужны люди, осознанно идущие в нашу структуру. Не скрою, работа крайне опасная, но этим вас не напугать. Мы уже по пути поговорили с вашим командиром. Он назвал несколько фамилий. Но прежде я хотел бы лично поговорить с каждым из вас.
Виктор вместе с остальными офицерами вышел из блиндажа. Настроение у всех было паршивое. Похоже, никто не хотел менять боевую работу фронтового разведчика на деятельность сотрудника НКВД в тылу. Во всяком случае, так думал Кошелев. Но оказалось, что он ошибся. Хотя он полагал, что его вообще не пригласят на беседу, учитывая отсутствие боевого опыта, но когда все офицеры побывали по одному в блиндаже, послышался возглас:
– Лейтенант Кошелев! Прошу!
Виктор зашёл внутрь. Майор держал в одной руке бумаги, в другой – дымящуюся папиросу.
– Присаживайтесь, Кошелев Виктор Николаевич. Расскажите мне, каким образом вы после пребывания в штрафной роте стали офицером и попали в войсковую разведку? В моей практике подобное впервые… Что-то сомнительно.
– Я полностью реабилитирован, товарищ майор. После госпиталя я завершил обучение в военном училище и по рекомендации экзаменационной комиссии получил назначение сюда. Все документы находятся в штабе дивизии, можете проверить.
– Я уже смотрел ваши документы, товарищ лейтенант. Для этого мне ваше разрешение не нужно. Кроме того, я отправил запросы в училище и штрафную роту. Мы с вами, возможно, ещё встретимся. А пока можете быть свободны.
Виктор молча вышел из блиндажа и подошёл к группе офицеров, весело переговаривающихся между собой. Неопределённость для них закончилась. Выяснилось, что командир первого взвода, старший лейтенант Синицын, дал согласие перейти в структуру НКВД. Более того, его рекомендовал сам ротный. Прощание с Синицыным было коротким. Обнялся с каждым офицером, попрощался со своим взводом, забрал личные вещи у старшины и уехал с майором. Капитан дал команду личному составу готовиться к передислокации. Штаб дивизии переместился, и разведроте был указан район для переезда. Скорее для перехода – транспорта не предусматривалось: пойдут пешком. Но ушлый старшина, фактически первый помощник командира роты, всё же нашёл транспорт для своего имущества и тяжёлого вооружения роты. Так что бойцы пойдут налегке. Не придётся тащить на себе ротные пятидесятимиллиметровые миномёты, ручные пулемёты и противотанковые ружья. На этом же транспорте уехал и личный состав санитарного отделения, оставив в роте одного санинструктора.
Глава 6. Поединок
Разведрота разместилась в очень удобном месте, северо-западнее Армянска. Ощущалась близость моря – с запада дул тёплый солёный ветер, перебивая запах гари выжженной степи. В практически разрушенный посёлок не было смысла соваться – там ещё шли бои с ожесточённо сопротивляющимся врагом. А у разведки своя работа, свои задачи – добыть достоверные сведения о противнике, его группировке, численности, состоянии, расположении, вооружении и намерениях…
Да, рота занималась своими задачами, но к этой работе Кошелева не допускали. Почти каждый день уходили группы на задания – командованию требовалась свежая информация. А кто же её добудет, как не разведка. Уже неделю Виктор маялся в неизвестности. Конечно, без дела не сидел – занимался со своим взводом, но больше на боевых выходах не бывал. Даже сам капитан Лысенко не раз ходил за языком, а про лейтенанта как будто забыл. Не раз и не два Виктор подходил к командиру роты, но у того был один ответ: «Ещё не время!»
Однажды ротный почтальон принёс письмо. Удивленный этому сообщению лейтенант – писать было некому – взял из рук письмоносца аккуратно запечатанный конверт. Письмо было от Вали. От Вали Шишкинской, училищной медсестры.
«Салют, боец! Ой, извините, товарищ лейтенант! С пламенным комсомольским приветом из родного вам училища младший сержант Шишкинская! Я, как только узнала вашу полевую почту, села писать письмо. Как обещала. Как ваши дела? Хорошо ли вас там приняли? Как воюете? Как бьёте фашистскую гадину? Мы с вами виделись всего ничего, а как уехали, будто что-то оторвалось внутри, стало грустно. Вы так молоды, а столько пришлось пережить. А всё из-за меня. Я так чувствую себя виноватой. Если бы знала тогда, что вас отдают под трибунал из-за ревности лейтенанта Семёнова, то сама бы пошла рассказать про этого неприятного человека. Он очень плохой человек. Виктор! Я тоже решила уйти на фронт. Написала рапорт. Мама моя против, конечно. Но я твёрдо решила. Сейчас прохожу подготовку в качестве радиста, помимо своей медицинской специальности. Может, меня тоже направят в разведку?! Хорошо было бы попасть к вам!»
Дальше Валя писала про Москву, про училище. О том, что стало тихо и спокойно – бомбёжки прекратились. Будто и нет войны. А заканчивалось письмо такими словами: «До свидания, Виктор! Я пишу „до свидания“, потому что надеюсь на встречу. Возможно, увидимся, когда мы наконец раздавим фашистскую нечисть! А вы берегите себя! И простите за моё нескромное письмо. Валя». Виктор с волнением перечитал послание ещё раз. Перед его глазами стоял образ девушки в белом халате в проёме окна медпункта. Вот бывает же так – раньше и знать не знал, что это за медсестра, причём даже имел отрицательное суждение о ней, но лишь одна встреча, один лишь взгляд, одно прикосновение переменили всё. Когда Виктор вспоминал о ней, а вспоминал он почти каждый день, то думал об их последней встрече. Как она смотрела на него, что говорила, как порывисто коснулась его руки…
– Товарищ гвардии лейтенант, – голос бойца отвлёк его от мечтательных раздумий. – Вас ротный требует к себе.
«Неужели и обо мне вспомнили?» – подумал Кошелев.
Он быстренько привёл себя в порядок и отправился к командиру роты.
– Настало время устроить вам проверку, Кошелев, – сказал Лысенко, когда лейтенант доложил о своём прибытии. – Через это проходят все офицеры, поступившие в мою роту. Я изучил ваше личное дело, понаблюдал в бою, присмотрелся со стороны в повседневной жизни. А теперь перейдём к непосредственной проверке ваших личных качеств – физических и внутренних. Начнём с короткого спарринга, как говорят англичане. Я знаю, что вы занимались боксом. Прошу!
Они с капитаном вышли на площадку, окружённую бойцами. Для личного состава роты это было обычное явление, поэтому лица были серьёзны. Никто не ждал театрального представления – это лишь очередной урок. Офицеры Лысенко и Кошелев сняли головные уборы и портупеи. Приняли боевую стойку. Если Виктор стоял в классической боксёрской стойке (левая нога впереди, левая рука, согнутая в локте, вынесена вперёд; правая нога на шаг сзади и полшага вправо, правый кулак прикрывает подбородок), то капитан стоял в обычной стойке с опущенными руками. Но был весь какой-то собранный, напружиненный, и в то же время создавалось впечатление, что человек стоит расслабленно и не представляет опасности. Виктор пошёл в атаку, нанося короткие прямые удары левой, и… тут же оказался на земле. Сидя прислушался к своим ощущениям: нигде ничего не болит, но как он очутился на спине?
Кошелев вскочил на ноги, снова бросился в атаку. На этот раз получил ощутимый удар в грудь, да такой, будто врезался в бетонный столб. У него перехватило дыхание. Теперь он стал осторожничать: сбавил темп, нанося обманные удары, начал кружить вокруг партнёра. Один раз даже достал правым хуком, так ему показалось, но удар пришёлся в пустоту. Виктор разозлился. Как это так? Он, неоднократный чемпион училища, не может даже одного удара нанести. Начал комбинировать удары, наносил сериями, но все движения или проваливались в пустоту, или их блокировал капитан. Наконец, ротный в стремительном броске опрокинул Кошелева на спину и зафиксировал того болевым приёмом. Виктор попытался вырваться из цепких рук и ног капитана, но безрезультатно, лишь себе причинил боль.
– Всё! – сказал капитан. – Встаём! Достаточно…
Они поднялись. Виктор – морщась и потирая плечо в месте старого ранения, а капитан – без всяких эмоций, лишь на мгновение показав на лице подобие улыбки.
– Неплохо, – сказал он, обращаясь к Кошелеву; затем повернулся к бойцам и продолжил: – Все уяснили, как необходимо действовать, когда на вашем пути встречается противник с боксёрским опытом? Лейтенант Кошелев имеет довольно приличную подготовку, но он действовал, как на ринге, поэтому проиграл. Но поле боя – это не ринг!