Воскрешение сердца

-Я боюсь верить… Столько раз обманывали… – Нет, рассвет не забрезжил вдалеке, но надежда вдруг совсем внезапно ожила. И, ожив, повела куда-то вперёд, к лучшим берегам и к лучшим гаваням.

–Клянусь этим небом, что над нашими головами! – Заверил он. Сейчас весь его облик казался совершенно иным, каким-то облагодетельствованным что ли. – И, если я нарушу эту клятву, пусть проклятие освежит мою память!

Это слово понравилось матери, и она поверила в своё счастье, в свою удачу, в свою судьбу. Её взгляд пронзил серое небо с благодарностью, эта чистая мысль воспарила в запредельную даль, где покоился Всемогущий Бог. Мысль пролетела беспрепятственно, мгновенно, коснулась Незримого и Неизведанного, и опять возвратилась на землю копить итоги скорбей и надежд.

–Идём со мной, – повторил твёрдо муж, обращаясь к жене, которая уже истаивала от усталости и пронизывающего холода, что сковали не одно её вымученное тело, но и саму сущность крови. – Всё будет хорошо. Я обещаю. Ты веришь мне?

–Да, но я не могу подняться, мы с сыном связаны…

Солнце окончательно выползло из-за туч, а ветер ласковым чутьём погнал их прочь, прочь. Пусть ныне они не тревожат покой этой улицы, сегодня наступил рассвет любви. Оставалось разбить сопричастность по душам, дав каждой своё сугубо-личное направление, надо мальчику обрезать пуповину, связующее звено с матерью.

–Вы меня не бросите умирать? – В последний раз спросила несчастная. Всё-таки унаследовать искреннюю помощь от чужого человека – это не так-то просто. Всегда нужно оплачивать счета своего успеха и своего позора. Но он не врал и был честен. Судьба связала возникшую правильность рождеством мальчика.

–Нет.

–Неужели Бог сжалился над Своей рабой?! – Прошептала мать.

–Что? – Мужчина не слышал её вопиющее слово.

Душа отогревалась от зла. И теперь мир не казался таким жестоким и пагубным. Как важно найти себе друга или товарища, с которым можно поделить боль. Одному всегда тяжко и очень горько, но поделённая печаль сердце не надломит.

–Спасибо тебе, добрый человек… – А, в сущности, она благодарила Бога, пославшего ей тяготу испытания. Лишь бы ты, мать, не утеряла ореол дальнейшего целомудрия и настоящей любви в отношении своего крохотного малютки.

Тут уже подоспел и слуга на второй лошади с подводой.

–Не бойся. Всё будет хорошо. – Пообещал он ей ласково и мягко. С его голоса пролилась особенная теплота. – Я помогу тебе и твоему ребёнку. Ты не будешь страдать… Судьба даёт тебе ещё один шанс. Так не откажись от него, а прими с радостью. – Человек словно прозревал прошлое. А наверно так и было.

Молитва всегда позволяет познавать то, чего не может сделать грех. Грех притупляет мысленную способность и вводит его в рамки примитива. Молитва же стирает такие грани и представляет широкий обзор всяким пробуждениям.

–Я надеюсь… И я так рада, что ты не побрезговал сегодня мной и моим сыном. Пусть твоя жизнь будет тихой и мудрой, пусть твой миг никогда не охладится болью… Ведь это не так просто получить заботу от посторонних и… – Она не смогла сдержать горячих слёз. Они сыпались изобильным ручьём по бледным щекам, но они уже не отражали горечь пропащей женщины. Тягота омылась светом Иисуса.

–Никто не обидит твоего сына. Это я тебе обещаю! – Снова повторил он уверенно, хотя его зоркий взгляд и коснулся Гумисоля, и, коснувшись, не застрял, не оробел, но укрепился лишь. – И ты, ты тоже найдёшь свою радость…

Она с благодарностью посмотрела на всех, кто сейчас был рядом и кто не испытывал брезгливого отвращения в отношении блудницы. Это необычно, но это так. Если Бог в искреннем чувстве складывает веру внутри человека, то Он никогда его и не посрамит на пороге житейских бурь.

–Спасибо…

–Не переживай…

–Я постараюсь… Поверю ещё раз… А мой сын, мой Гумисоль не умрёт? – Опасения искренние и материнские. Она тяжело вздохнула и взглянула на него с мольбой. – Очень холодно… Он заболеет… – Даже кровь как-то трезво заломила во всех её членах.

–Нет. Малыш крепкий и сильный. Он победит мир жестокого равнодушия своей великой любовью к Иисусу! Я открою ему смысл счастья. Тебе остаётся довериться нам и Ему. – Он как-то тепло поднял свой ясный взор к небесам.

Слуга помог женщине с ребёнком, а остальное уже образовано самою природою, здоровье матери и сына укрепили и дальнейшую жизнь этого удивительнейшего события. Мальчик словно прослышал Голос Любви, опять его дивная песнь зазвучала в сверкающей синеве. И, кажется, весь мрак утеснился на бездонных началах этим чистым раем любви. Такое чудо излилось Оттуда, с высоты поднебесной, и накрыло всех присутствующих явным крылом благодати.

Песнь рождала такое светлое великолепие, что хотелось жить, жить со всем миром в любви! Мелодия рассвета неслась навстречу проснувшемуся чуду, которое надо осязать на покрове своего счастья, что непременно отворит врата рая. Только вот сумеет ли человек ужиться в нём на собственной жажде колыхающихся чувств?!

Слуга воздел руки к небу и воскликнул. – Слава Тебе Сладчайший Иисус! Ты сегодня воскресил забытое торжество! Мы обрели свет и надежду! Такое нелицемерное блаженство вдруг ниспустилось к нам, как дар необъятного вдохновения…И впредь всегда и неизменно оставайся с нами!

И Иисус отозвался Своим желанием в каждом миге, который был воспет малышом, воспет в такой удивительный день! Песня блаженного образа парила в прозрачно-хрустальном воздухе и давала каждому дивное дыхание, от коего не хотелось отказываться.

–Слава Тебе, Благодетель!

Всё ожило, разлилось в воскресшем чуде! Песня облобызала всех четверых: мужчину, который объявился на свет преодолением разлитых скорбей, чтобы размыть их итоги чувством испытания, уготованным всякому смертному на праве жития земного; женщину, покрытую мраком безверия и унижения, но которая воскресла на благе нынешнего покоя, обещанного ей от слова Бога; слугу, нёсшего тяготы близких ему людей на своём горбу до последнего вздоха и на самогó малыша, рождённого под сенью Великого Саваóфа, подарившего и ему, маленькому гению, Своё чистое покровительство истинного чуда!

Она, Песня Счастья, сплотила их по-настоящему, потому что светилась Любовь, самое высокое чувство, чувство, позаимствованное от Бога, и оттого оно и скрепило искренне союзом царственность семьи, то есть, царственность истинного блага.

Взлетело песенное слово к престолу Иисуса Христа, взлетело к Нему и опять вернулось к Гумисолю на завете божественного единения, которое сроднило его и Иисуса на вечные веки. Мир встретился с душою человеческою, и небесная радость связала тело смертного с Телом Бессмертного.

Слава Тебе, Боже! Слава и Твоему Веку!

Величественно имя Священного Бога! Но как много оно нам даёт в этой земной жизни! В мире Бог ведёт нас путями многих знаний, которые и наше тело пытается объять постоянно. Человек же есть чудо! самое большое чудо из чудес, но только человек этого не понимает, поэтому и выискивает чудеса где-то ещё, где-то вне себя! Чудо заложено внутри чувств, они позволяют видеть нам Невидимого Бога, ощущать Его, понимать Его, определять Его, а мы думаем, что Бог нам недоступен, как Божество!

Смысл подарил людям своё особенное благо Любви. Теперь лишь бы не утерять сокровище и не сделаться подобием бесов, не имеющим никакого достоинства и никакого отношения к ценности любви. Потому что любовь – достояние сильных!

Пока светит день, будет и приходить ночь, а она хранительница разных пороков, надо только всегда помнить об этом, помнить постоянно! Как велика мудрость, если её можно уже сегодня увидеть на образе чистого и не осквернённого ума и не просто увидеть, но и прикоснуться к её источнику и напиться из него! Только как увидеть, если не открыть прежде своё сердце ей?!

Иисус Христос – Хранитель человеческого сердца! Он покоится там неизменно, если есть достоинство Слóва, соединяющего человека с Богом на вечные веки! Слово ведёт всегда вперёд, лишь бы не затеряться в темноте, где сами истоки мыслей затмеваются бранью или болью! Такое слово Иисуса не оживит в душе!

Иисус всегда там, где истинная радость и добрый покой, а сами основы этих предместий стяжаются досточýдной любовью и молитвой! Любовь и молитва есть святость человеческого сердца! В Ангелах Иисус Христос почивает иначе.

Так пусть же сердце загорится огнём непрестанной, неусыпной молитвы! Молитва спасает дух, даёт свободу затмившемуся дыханию, выводит в чертоги Царствия Небесного, а на земле не позволяет быть обречённым и одиноким!

Молитва верностью и важностью объединяет с Христом, в Ком весь смысл любви и покоя! А Христос всегда ведёт вперёд Своих чад на вечное совладение по Отцу и Духу! В этом и заключена правда нашей земной жизни!

Вот и поют души:

–Иисус!

А Иисус отзывается в них, и радуется чувственная доля истинного наречия всеобъемлющего слова! Радуется и смывает грехи, которые обезличивают смысл своими вялыми наветами. Слово постоянно роднит нас с Богом! А Бог разливает Свои мудрости в каждом движении, в каждом звуке, в каждом миге! Слово для нас – это Иисус Христос! Он и творит чудеса!

Слуга помог матери и мальчику обрести долгожданную свободу. И теперь пребывал в потаённой радости. Прижал тельце маленького человечка к себе и ощутил любовь, которая и объединила его с Гумисолем до последнего дыхания.

Молвил негромко и с радостью, теплотой:

–Я помогу тебе, малыш!

Сам же малыш дышал ровно и тихо, со свойственной ему святостью. Он знал, что его жизнь теперь связана с Иисусом, связана на веки. И такая опека его, конечно, немного обломает, но она и приведёт его на порог мудрого откровения.

–Я буду твоим другом… И помогу познать Бога…

Сердце рождённого мальчугана воспело неописуемое благо. Это было новое удивление, которое так благодатно разлилось посреди земного чутья вдохновенным началом! Иисус облобызал их (слугу и Малыша) общностью Своего Бессмертного Слова! Никто не ощутил неудобства или новой боли, потери, либо разочарования. Так хорошо, что душа парила возле рая.

–Господи, пусть Твоя любовь всегда соприсутствует на этом дивном мальчике, получившем Твоё вечное дыхание. Огради от страданий всех, кому дана жажда чувств, Твоих Чувств. – Молитва слуги полетела к престолу Славы.

А мать обрела покой. Её душа прилепилась к молитвенным речам слуги. – Спасибо, Господи… – В третий раз оно облобызало завет святого свидетельства и рассыпалось посреди таинственного вдохновения на раннем утре.

Бог рассыпал Своё благоухание на всём!

На каждом миге! На каждом вздохе! На каждом взгляде! На каждом сердце! Его любовь была настоящей и вечной! Она не предаёт и не умирает! Иисус! Подари человеку Своё право любви! Пусть не безумствует кровь завета! Пусть рождается свет на жизненном моменте непрестанно и благостно! Пусть пробуждается заря света и мира и ведёт к берегам счастья!

Малыш пел.

Его песня была истинным, но не познанным чудом. Те, кого соединила владычица судьба, слушали великую песнь любви… А сама молитва ожидала своего маленького гения, которому предстоит ещё прошагать трудные коридоры времени, земного времени, и не просто прошагать, но и научиться жить так, чтобы вечность не показалось скучной и безликой, лишней и безнадёжной.

Для этого и предложены пороги мучений и страстей, предложены тебе, человек, не ради пустоты и забавы, так пройди же по ним со слезами и болью, а потом, потом уже и вечная радость без слёз и болезней и без обмана!

Иисус!

Спаси нас!

Спаси и помоги во всех началах!

Доведи до конечного пути и встреть там, где Твоё Царство! О! это Царство уже готово к встрече! Поспеши же, человек, объять его собой, своими делами и мыслями! Ведь там такая красивая жизнь света и покоя, там любовь настоящая и там твоя доля равенства, только твоя и больше ничья! Молись сегодня, и любовь придёт завтра! Придёт и останется с тобой!

День завершил историю этой дивной неожиданности. Но случайностей в мире не бывает – это известно всякому мудрецу и даже простаку. Всё уже довольно точно и конкретно предписано законами Высшего Творчества один раз, без повторов. А мы лишь проживаем то, что и дано каждому человеку на его долю при благостном ожидании будущего века, именуемого Эрой Бессмертия.

Аминь.

Гумисоль спасает брата

Этот прекрасный год целиком принадлежал ему; вся сила материнской любви и ласки почти тратились на него одного. Почему почти? потому что другая любовь, любовь женщины к мужчине, уже не могла принадлежать сыну. Эта любовь плоти разливалась к мужу, на груди которого покоилась и нежилась голова жены.

Но любовь к мальчику была вполне естественной, яркой, нелицемерной; никто в доме не замечал его уродства, его явного убожества, потому что дивный, божественный голосок этого маленького существа покорил всех, кто жил с ним соприкосновением чуда на пажитях счастливых дней. И эти дни давали всем великую радость и достойный покой.

Когда песенная сладость разветвляла силу одухотворённости, тогда уродство тела покрывалось таким ярчайшиим светом, что младенец представлялся истинным ангелочком, которого невозможно не любить. Эта незримая богообразность делала малыша истинным творцом чуда: он был любим, и чистота неподдельного чувства парила на радостном покое каждого дня.

Мальчик рос умным и очень необычным ребёнком под опекой самой матери, под заботой отца, который мудро олицетворял своё главенство семьи. А также за Гумисолем ухаживал седобородый слуга хозяина, Ортонсóльз, человек, который просто душою и сердцем прикипел к этому необычному существу.

Ортонсользу было около 45 лет, у него очень длинные волосы, заплетённые в косу, проницательно-добрый взгляд и он всегда улыбался, невзирая на то, что покоилось внутри него. Его доброта духа привязала и к нему дух малыша, который только при одном его виде облекался песнею, что всегда приводила в слёзный восторг человека, открывшему Гумисолю священное имя Иисуса и за сей дар, возложенный на него, он навсегда удостоился места в Эдеме. Да, как ни больно и ни горько, но именно страдания открывают Врата в Царствие!

Любовь, царившая в доме Э́нтони и Марсэли́ны, не кровного отца и кровной матери мальчика, освещала жизнь светом Благодатного Бога, они помнили, чем связаны и боялись утерять эту святую связь. Покой и мир укреплялся на достоинстве их судеб. Держались крепко за нить благословений.

Минул год, но мальчика не называли Гумисолем, а просто Малыш, хотя имя даёт определённые гарантии человеческому духу. Именно имя и организует баланс внутри души, когда его значимость помогает созревать чувственным граням на приливах и отливах слов, которыми имя или его суть весьма явно отражает все комбинации соответственных буквенных символов, отображающих саму сущность с ним. Имя и фамилия каждого человека усиливают потоки всякого ориентира, позволяющие поэтапно проживать долю только своего личного звучания.

Малыш пока оживлял лишь миг на одном дыхании, а новое пробуждение в имени даст ему и новые возможности новых событий, которые обязательно последуют на пороге жизненных моментов и дел, в кои он и введён по возрастающему телу.

На данном этапе он жил на чувстве Малыша и претерпевал только его буквенные символы! Но неожиданно изменилось всё! С тех пор, как Марсэлина готовилась вторично стать матерью, её отношение к сыну тоже стало иным.

Нет, совсем нет, она не переставала баловать своего Малыша. Также с нежностью и заботою ласкала его маленькую головку, целовала розовые щёчки, только взгляд уже определился какою-то виной; ведь в её теле зародилась новая жизнь и постепенно она отдалялась от первенца, начинала мечтать о красивом и мужественном сыне, которого ей опять послал Бог.

Она, как бы и находилась при Малыше постоянно, но в тоже время мыслями уносилась далеко-далеко, а чудесный голосок, уподобленный ангельскому пению, убаюкивал, возрастающее в чреве матери, тельце брата.

И когда Малыш нечаянно касался живота, то оттуда, из самóй его глубины, слышался звук, тихий, негромкий, как всплеск волны, покоящейся у моря при лёгком дуновении ветерка, это отзывался братик на зов такого блаженства, проливающегося от вдохновенной мелодии чудесного голоса.

Песенная радость пребывала постоянно на всех членах этой семьи, и разливала особенную благодать и на того, кто слышал её из утробного мира. Там при желанном восторге великой любви человечек рос и напитывался святым впечатлением, не ощущая тяготу грешного и злобного мира.

Но мать убегала из детской комнаты в слезах, чувствуя свою вину, свой стыд, унижение перед Малышом, которому так нужна её постоянная забота и любовь. Не могла выдержать его ангельское дыхание, в котором он пребывал на потоках своего пробуждения. Ведь он не такой, как все, и он должен получать ласки гораздо больше, чем обычный ребёнок. Ему необходима не просто её материнская любовь, а особенное понимание, объяснение и чёткость во всём, а почему, почему, почему же он совершенно другой, непохожий ни на кого из них, и как ему чувствовать себя, чтобы жить не ущемленным в выборе прав на жизнь, а чувствовать себя полноправным хозяином жизни, в которую он вошёл десницею Судьбоносца.

Всё это она обязана ему высказать и поведать, что он не хуже, не меньше, а даже и выше и лучше тех, кто превосходит образность несовершенства, но мать не умела, не знала, как всё донести до сердца Малыша, видимо он сам, самостоятельно, должен шагать к прозрению путём личных болей и страхов.

Мать рыдала в одиночестве. Рыдала горько, и волнение летало на порывах весьма болезненно. Но эти слёзы не были слезами раскаяния, это были слёзы отчаяния и сожаления о том, что сошло прежде нынешней жизни и что так отвратительно скалится на явном сожалении при чувственной нужде.

Малыш ничего не понимал, он не плакал, не омрачалось его детское личико и не охлаждалось горячее сердечко, уродство не оскверняло его беззаботное взросление, пробуждение, стремление, потому что Ортонсольз всегда был с ним, он рассказывал ему тайны Иисуса, читал святые книги, учил молитвам и раскрывал смысл Божества. Он учил мальчика великому делу, ради которого тот и влился в историческую жажду таких необъятных букв.

Малыш со вниманием, жадностью и ревностью впитывал в себя новое и в ответ, за такую нелицемерную доброту и искренность, Малыш пел, пел дивно, пел так умиленно, что все, все, кто находился в доме, замирали на восторженном ритме возлюбленных звуков.

Даже кот, такой шалун и проказник, начинал мурлыкать самодовольно, и из его зелёно-голубых глаз лились тёплые капли кошачьих слёз. Но не только плакал кот, слёзы, как потоки живительной влаги, стекали и по бледным щекам Энтони и Марсэлины.

Энтони в такие минуты углублялся в свои потаённые мысли, пытался отыскать в них истаивающий покой, что так душевно разрывал грудь адамовой слабости. Слёзы кипели, как огневые струи, и он рыдал, спрятавшись ото всех, не желая, чтобы кто-то увидел его грехи, ведь плач растворяет болезнь, и она сжигает страсти, а кто не имеет плача, у того грехи срослись так крепко с чувствами, что только смерть в силах разорвать неразрывное.

Марсэлина, склонив голову к животу, взглядом ласкала утробный плод, но даже так она ощущала, как капли горестных воспоминаний на мучительных слезах омывали большой живот, где рос, рос младенец любви, мира, счастья. Её слёзы проницали внутрь, в сердцевину созревающего сына, и он умилительно замирал на вздохе чýдного пения Малыша.

–Милый мой, ты будешь сиять в этом мире, будешь моей гордостью и славою, ты сотрёшь все мои горести и печали, – шептала мать. Сия любовь принадлежала второму сыну, который ещё не родился, но уже получил титул ангелочка.

Ортонсольз пытался углубить миг радости, но не мог, не мог сдерживать порывы мягкой души, его слёзы сыпались, как жемчуг, падая на ножки Малыша, который неумело отирал их своими горячими ручонками.

–Малыш… Малыш…

Слова застревали на вздохе и не могли сложить достойное речевое помышление, а понимания и не требовалось, всё и так ясно, как день, с которого являлась непростительная жажда – наслаждаться страстью века при тягостном уделе судьбы.

Бежали минуты на восток, бежали и медленно и быстро. А там, там их ласкала вечность. Малыша скрывали от мира, от людей, от их злобы и насмешек. Он рос на затворе неизведанных чувств – в любви, в понимании, не знал ничего, что происходило там, куда тянулась душа, ведь его никогда никому не показывали, стыдились, словно чего-то неестественного и обречённого.

Ортонсольз гулял с Малышом в саду, но разве возможно скрыть, утаить величайший талант, пробудившийся в мальчике по его рождению?! И вот, наконец, настал день, тот самый долгожданный день, могущий изменить все ценности взглядов, когда на свет должен появиться брат Малыша.

–Началось! – Восторженно воскликнул Энтони старший.

Солнце ярко освещало синее небо, прозрачность воздуха освежала не только движение и жертвенность человеческих желаний, она, эта лирическая прозрачность, освежала и само намерение жизни, в которую введены все смертные.

Ветер особенною теплотою ластился ко всему: к земле, к деревьям, к людям! Сама природа ожидала чего-то, волнуясь и наслаждаясь красотою своего образа. Чистота дня отвевала не один покой, а и блаженную радость, разливающуюся с такой сияющей высоты.

Марсэлина не ощущала прежней боли, она, упоенная благодатью Малыша, напевавшего сладостную песнь, готовилась принять дух своего сына, который вот-вот объявит о своём сладостном рождестве. И он родился легко, весьма безболезненно, сверкающая белизна простыней обагрилась лишь кровью, и родившийся человечек возвестил о своём появлении, но это не был ангельский голосок, то был отчаянный крик, напугавший Малыша.

Он замолк, затих, и его дивная песнь оборвалась в момент. Не мог дольше удерживать благостный момент. Да и сам момент провозвестил приток боли. Но никто, никто из присутствующих не обратил на это должного внимания, ведь родился сын! Дивный, красивый, розовощёкий, с золотыми кудрями; чёрные глаза его засверкали, как звёзды в ночном океане неба.

–Ангел! – Воскликнул Энтони, взглянув на желанного сына.

–Ангелочек! – Вторила Марсэлина и совершенно позабыла о Малыше, который тихонько дышал на груди Ортонсольза, не испытывая притом каких-либо дурных намёков. Его душа была лучезарна и покрыта великой любовью к тем, кто окружал его, и кто так нежно заботился о нём.

В эту секунду сердце матери покрылось мраком. Малыш загрустил, потому что мрак коснулся его невольно, отчётливо. Подлая тень проскользнула внутрь, и мальчик застыл в холодности чувства незнакомого, неприятного. Вздрогнул немного, и что-то страшное выползло наружу на детское личико.

–Что с тобой? – Спросил Ортонсольз, обнимая и целуя напуганного Малыша в лобик, но даже и этот щадящий жест не прогнал тучи из души Малыша. – Родился твой братик, такой красив… – И осёкся на полуслове, не осмелившись вымолвить конечный итог.

Малыш посмотрел в глаза с такою недетскою мольбою, и этот взгляд потряс Ортонсольза! Он осознал, что отныне, с открывшейся минуты, судьба Малыша будет совершенно другой. Но разве в силах слуга изменить смысл, нависший приговором?! Сказал только:

–Всё хорошо…

–Да…

Они лобзали святость Иисуса.

–Мяу… Мяу… – А кот почему-то убежал под диван. Забился в самый дальний угол и никак не хотел себя показывать, хотя мальчик звал его и пытался вытащить на волю рая. Но тот, словно заколдованный, сидел там тихонько.

–Иди сюда, шалун! – Позвал Малыш и засмеялся. – Чего испугался? Я с тобой, никто тебя не … Иди, иди ко мне, ну, пожалуйста, вылезай скорее, будем играть… – Мальчик упрашивал своего любимого котика ласковыми речами.

–Мяу-мяу… – Лишь отзывался тот из-под дивана.

–Ну, глупыш?! Не бойся…

Кот словно что-то почувствовал, будто бы прозрел нечто на кошачьем чутье, его сладкая мордочка тоже опечалилась, потускнела, он с опаской вылез из-под дивана, но едва мальчик погладил его по голове, успокоился и стих. – Мяу… – И доверительно прижался к руке своего друга.

–Умница… Мы никогда не расстанемся с тобой!

–Мяу…

Энтони старший и Марсэлина так радовались своему сыночку, что совсем позабыли о Малыше, которому тоже необходима их внимательная забота, постоянная любовь. Теперь же почти всё свободное время Энтони проводил с сыном, рождённым от его плоти и крови, наслаждаясь при этом неземной красотой мальчугана с золотыми кудряшками. И он уже не в состоянии был делить чувства с Гумисолем, ничего не имевшим общего с его очерствевшей душой. Сердце как-то онемело мгновенно, и только одна нежность жила в нём – нежность к своему единственному сыну! И законному!

Разве на таком равновесии он мог думать о другом сыне?! Не мог и не думал, лишь ожесточался и становился хладнокровным, порою даже жестоким. Бывало и бил Малыша, не сильно, как-то убого, словно обличал своё нетерпение и поспешность. Изменить же свои права даже и не пытался.