Гафур. Роман. Книга 1. Фантастика

– … Ты заповедал повеления Твои хранить твердо. О, если бы направлялись пути мои к соблюдению уставов Твоих! Тогда я не постыдился бы, взирая на все заповеди Твои: я славил бы Тебя в правоте сердца, поучаясь судам правды Твоей. Буду хранить уставы Твои; не оставляй меня совсем! Благословен Ты, Господи! научи меня уставам Твоим. Устами моими возвещал я все суды уст Твоих. На пути откровений Твоих я радуюсь, как во всяком богатстве. – Доносится до меня речь молящегося в святилище старика. Между вратами ада и вратами рая вишу я и мне очень, очень страшно. Какие-то странные, неприятные голоса вне поля моего зрения и голос читающего старика борются друг с другом, отстаивая каждый свое. Но предметом их непримиримого спора являюсь вовсе не я. Я – только повод. Суть же их спора, этой борьбы, намного, намного старше.

– О —о —о, да – а – а – а! – Слышу я. – Ты уже подписал себе смертный приговор… И всей своей семейке! —

– Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. —

– … лучше бы тебе даже и не брать в свои руки Псалтирь! —

– Ты укротил гордых, проклятых, уклоняющихся от заповедей Твоих. —

– Твой проклятый предок написал это! – Вторит старику голос за моей спиной. – Ты же не думаешь, что можно так вот просто произносить вслух слова, которые я ненавижу!.. О – о – о! Ты ведь знаешь, что моя месть будет скорой! —

– Князья сидят и сговариваются против меня, а раб Твой размышляет об уставах Твоих. Откровения Твои – утешение мое, советники мои. Душа моя повержена в прах; оживи меня по слову Твоему. – Тихо – тихо поет дед.

– Сейчас, оживит! – Слышу я голос, исполненный насмешек и сарказма. И вдогонку фразе – смешок.

– Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое. Укажи мне, Господи, путь уставов Твоих, и я буду держаться его до конца!

– Лжешь! – Тихо скрипит голос. – Пустые клятвы. Я их тебе обязательно припомню! —

– Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты; животвори меня на пути Твоем. Утверди слово Твое рабу Твоему, ради благоговения пред Тобою. Отврати поношение мое, которого я страшусь, ибо суды Твои благи. —

– Смерть твоя будет скорой и ужасной! – Обещает старику скрипучий голос во тьме.

– Вот, я возжелал повелений Твоих; животвори меня правдою Твоею. Да придут ко мне милости Твои, Господи, спасение Твое по слову Твоему, – и я дам ответ поносящему меня, ибо уповаю на слово Твое.-

– Что там обещает мне эта букашка? – Вдруг слышу я еще один голос вне поля моего духовного зрения. Этот голос чем-то напоминает мне компьютерный – из тех времен, когда речевые синтезаторы были несовершенны. Он страшен. Он беспол. Он врывается внутрь тебя, как некий потоп, смывая твою личность. Он выжигает в тебе свои отпечатки затем, чтобы навсегда оставить след внутри тебя.

Так вода прорывает плотину.

Так в одночасье исчезает невинность.

Так клеймят рабов.

Этот голос ввергает меня в бездумное оцепенение, полное отчаяния и тоски настолько огромной, что она овладевает мною всецело, истребляя из меня всякую надежду на что-либо хорошее.

Теперь я могу только трепетать, как осиновый лист на ветру, мечтая только об одном, чтобы больше никогда мне не слышать этого голоса.

– Вспомни слово Твое к рабу Твоему, на которое Ты повелел мне уповать: это – утешение в бедствии моем, что слово Твое оживляет меня! – Вновь слышу я дрожащий голос старика, доносящийся из каморки.

– Нет! – Кричит голос из Темноты. И это «нет» моментально приносит в мою душу целую лавину образов настолько жутких, что мне этого не описать словами. Я вижу земли, которым нет конца. Выжженые, безжизненные, безводные. Бесконечность Нежизни. Так именно называются эти земли, которые я вижу, восприняв смысл одного только лишь слова «нет», произнесенного голосом из темноты. И я теперь понимаю, что проклятая пустыня, которая простирается от этого дома на тысячу миль к югу – это просто самый настоящий рай по сравнению с теми краями, которые я только что увидел.

– Гордые крайне ругались надо мною, но я не уклонился от закона Твоего. Вспоминал суды Твои, Господи, от века, и утешался. Ужас овладевает мною при виде нечестивых, оставляющих закон Твой. – Отвечает голосу старик. – Молился я Тебе всем сердцем: помилуй меня по слову Твоему. —

– Нет! – Это новая волна Черноты наваливается на меня сзади, и я бли-зок уже к полному помешательству. Образы, переданные в этом слове раскрывают мне какую-то историю. Эта история старше самой материи.

Я вижу то, что было тогда, когда еще не было ничего. Еще до Большого Взрыва.

Бесконечные, залитые солнечным светом пространства. Яркие, живые краски. Тепло и радость. Счастье жизни. И я чувствую нескончаемую тоску по всему этому того, кто кричит сзади меня это грозное «Нет!» Там множества и множества существ, красота и совершенство которых неподвластна ни времени, ни пространству, ни пониманию. И они прославляют, воспевая в своих песнях Того, кто создал все это великолепие.

– Гордые сплетают на меня ложь; я же всем сердцем буду хранить повеления Твои. – Слышу я голос старца Иосифа.

– Не—е—ет! – Ревет голос сзади. И я на миг погружаюсь в те солнечные дали, которые передаются мне в виде образов, обрушивающихся на меня с каждым новым криком «Нет!» Теперь я могу вдохнуть одним—единственным вздохом тот мир, краше и желаннее которого нет. И в течение всего лишь одного этого вздоха моего, я успеваю понять и увидеть многое. Я вижу всеобъемлющую любовь всей твари этого мира к Своему Творцу, Который есть Центр этого мира. И Его Любовь, изливающаяся на все вокруг, наполняет все и возвращается обратно к своему Источнику. И происходит поклонение Творцу, как некий добровольный и желанный акт, порожденный Его Любовию. Эти реки любви, струясь, востекают обратно в Центр этого мира. И рядом с Центром находится тот, кто светел и могуч, и имеет всякую власть. Он находится совсем рядом с Творцом, не являясь Творцом, и поэтому каждый поклон, совершаемый созданьями в сторону своего Творца, совершается также и в сторону того, кто совсем рядом с Ним. И я чувствую, как постепенно в Стоящем Рядом рождается понимание того, что, хотя он и совсем рядом, но поклоны адресованы не ему, а совсем чуточку в сторону. И песни, воспеваемые нами, свободными гражданами свободного мира, адресованы не Стоящему Рядом. Совсем не ему.

Такое положение дел длится и длится. Проходят и бесследно исчезают бесконечно большие интервалы времени, и в Стоящем Рядом происходят изменения. Теперь от налета легкой грусти не остается и следа. Теперь зависть, рожденная в недрах души Бессмертного и Могущественного Существа, также становится бессмертной и могущественной. И мне понятно, что эти нравственные категории – это то, что истинно может принимать в мире значения не просто большие, но именно, бесконечные. Теперь я чувствую бесконечную ненависть Стоящего Рядом к Источнику Любви. И Творец Всего, являющийся Источником Жизни, теперь ненавидим Стоящим Рядом во всех своих аспектах. Теперь Стоящий Рядом ненавидит все, что так или иначе отождествляется с Творцом – ненавидит Жизнь, ненавидит Истину и Свет, и все то, что является нормой этого нашего мира. Мира, в котором я сейчас сделал всего лишь один—единственный вздох.

Я понимаю, что моя несвобода и недвижимость, вызванная смертью, ничто по сравнению с несвободой Того, кто имел когда-то ничем неограниченную власть.

– Я стал, как мех в дыму, но уставов Твоих не забыл. Сколько дней раба Твоего? Когда произведешь суд над гонителями моими? – Тихим голосом поет старик. – По милости Твоей оживляй меня, и буду хранить откровения уст Твоих. На веки, Господи, слово Твое утверждено на небесах; истина Твоя в род и род. Ты поставил землю, и она стоит. —

– О, нет! – Обрывает старика голос за моей спиной. – Здесь все мое! Поставил Он, но принадлежит все мне. Знай же, пришелец! – Слышу я голос, который ввергает меня в невыразимый ужас, потому что я понимаю, что последняя фраза адресована именно мне. – Знай же, пришелец! – Повторяет он. – Не пройдет и двадцати лет, что пролетят мгновенно, и смерть твоя придет не понарошку, как сейчас. Ты умрешь, как умирают все. И в тот час, когда это случится, я буду рядом! И не будет возле тебя потомка царского рода, который бы помолился о твоем спасении. О—о—о! Там и тогда не будет никого! Ты даже не можешь себе представить, с каким наслаждением я приму твою душонку в свои руки для того, чтобы бесконечные века наслаждаться твоим страхом, который – ты можешь мне поверить, – будет огромен! —

Мне нечего ответить на это обещание, потому что я понимаю всю его правоту. Я только что осознал, что не могу совершенно вынести того света, который характерен для жителей Горнего мира. Этот свет доставляет мне такие страдания и такие муки, что не понятно, что для такого грешника, как я, было бы менее болезненно – боль, вызванная бесконечным стыдом перед Богом, или же боль от страха перед адом.

– Во грехах лежу я, Господи, научи меня оправданиям Твоим! – Слышу я голос старика. И понимаю, что лежу во грехах, имя которым – легион. Душа моя настолько замарана и непрозрачна для света Божьего, что этот Свет может просто выжечь душу, если ее осветит. Так же, как в луче мощного лазера разрушается и испаряется стекло, в котором есть внутренние дефекты. И поэтому я понимаю небезосновательность радости в словах того, кто вещает ко мне из Кромешной Тьмы.

Старик продолжает молиться в тесной каморке, освещенной одной только лишь свечой. Он просит и молит Бога о даровании понимания и смирения. Он возносит свои молитвы к Тому, Кто единственно и может исправлять кривое и лукавое, оживотворять мертвое и прощать непростимое. Ему стараются все так же, как и раньше помешать голоса из темноты за моею спиной. Но того, самого страшного голоса, я уже не слышу. Меня по-прежнему всего сковывает страх и несвобода смерти, но, все же, это огромное счастье даже в этом моем положении не слышать голоса того, кто когда-то был Стоящим Рядом. И кому теперь принадлежит вся власть в этом мире, мире, в котором живет все живущее и движется все движущееся. Я знаю, что то, что наобещал мне голос из темноты – это очень и очень вероятно. И еще неясно, когда мне вновь предстоит свидание с Ужасом. Потому что я по-прежнему все еще мертв, и бездыханное тело мое все так же лежит с откинутой в сторону левой рукой и головой, повернутой влево, в хлеву усадьбы равви Иосифа, в году семьсот пятьдесят седьмом от основания Рима. Боже, как мне тяжко! Как тяжко…

– Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня. – Слышу я слова старика, на которые вновь обращаю внимание, потому что что-то начало вокруг изменяться.

– Да придет моление мое пред лице Твое, Господи; по слову Твоему избавь меня. – Вновь слышу я, и во мрак полутемного моего хлева проникает поток света, льющегося сверху. Этот свет, его лучи, проливаясь вниз, выхватывают из темноты меня, лежащего на соломенном матраце, как в театре луч прожектора выхватывает ограниченное пространство сцены, оставляя все остальное во лежать во тьме.

– Уста мои произнесут хвалу, когда Ты научишь меня уставам Твоим. – И с этими словами в душу мою врывается ничем не передаваемое чувство наслаждения от любви, излитой на меня сверху и ставшей теперь моею. Она захватывает меня, как водоворот, и мой дух замирает от восхищения, как тогда, когда я впервые в жизни увидел землю в иллюминаторе самолета.

– Язык мой возгласит слово Твое, ибо все заповеди Твои праведны. – Слышу я, и в том нескончаемом и могучем потоке света, льющегося на меня сверху, я различаю нечто, очень отдаленно напоминающее окно. Это окно отверзто, и там, за его гранью, находится мир нескончаемого счастья, тишины и покоя. Мир абсолютной свободы, где ты более уже не будешь связан никакими узами. Я вижу множества существ невообразимой красоты. И они несут на своих руках Того, Кто есть Источник Света. Я его не различаю. Потому что не смею взирать на этот Ни с Чем Не Сравнимый Свет. Но я понимаю, что Он движется ко мне, и мое дыхание исчезает. Я ощущаю себя пылинкой среди пространств бесконечной протяженности. И я «не смею».

– Да будет рука Твоя в помощь мне, ибо я повеления Твои избрал. – Слова старика, которые он произносит в тесной каморке, теперь почему-то доносятся сверху. И как мне кажется, что произнесены они голосом моего отца. А из Света, что теперь заливает все вокруг, появляется Рука и тянется ко мне своим Указательным Перстом.

– Жажду спасения Твоего, Господи, и закон Твой – утешение мое. – Слышу я слова, и уже не знаю, произнесены они мною, или же они звучат вне меня? Перст Света почти касается моей левой руки, которая откинута в сторону. И я вспоминаю, что видел уже эту сцену. Это именно она была угадана гениальным Микелянджелло на своде Сикстинской Капеллы.

– Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои да помогут мне! —

Перст, протянутый мне в помощь и избавление от смерти, едва касается самого кончика указательного пальца моей левой руки. И это вызывает во всем моем теле некий толчок, от которого я, доселе висящий неподвижно над бездыханным телом моим, уверенно устремляюсь вниз и вхожу в свою бренную оболочку, как рука, замезшая на холодном ветру, с нетерпением проникает внутрь перчатки. И там я растекаюсь по всему своему организму, который уже готов снова включиться в работу, называемую жизнью.

– Заблудился я, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, Господи, ибо я заповедей Твоих не забыл! – Слышу я умоляющий возглас старика, и вместе со сказанным ко мне возвращается дыхание.

Оно еще очень слабое, это мое новое дыхание, но я теперь понимаю, что все свершилось. Жизнь вернулась ко мне, все так же неподвижно лежащему на полу хлева. А Свет и Перст исчезли в тот же миг, когда я вновь, после столь длительного перерыва, сделал свой первый вздох на этой Земле!