Лексика русской разведки. История разведки в терминах

Но в русских источниках нашли отражение и такие случаи, когда невнимание к делу разведки, пренебрежение к ее роли во взаимодействии противостоящих воинских сил приводили к печальным последствиям.

В 1096 году новгородский князь Мстислав Владимирович (старший сын Владимира Мономаха) вступил в борьбу за Муром, Суздаль и Ростов против Олега Святославича, князя черниговского. Лаврентьевская летопись так описывает эту княжескую междоусобицу: «Олег же приде к Суждалю, и слышавъ, яко идет по нем Мстиславъ, Олег же повелѣ зажещи Суждаль городъ… Олегъ же побѣже к Мурому, а Мстиславъ приде [к] Суждалю и, сѣдя ту, посылаше к Ол<ь>гови, мира прося… Олег же посла к нему с лестью хотя мира. Мстислав же, имы л<ь>сти вѣры и распусти дружину по селом. И наста Федор<ов>а нед<е>ля поста, и приспѣ Федорова суб<бо>та, а Мстиславу сѣдящю на обѣдѣ, [и] прииде ему вѣсть, яко Олегъ на Кляз<ь>мѣ, близь бо бѣ пришелъ без вѣсти. Мстислав же ему имъ вѣру, не постави сторожовъ»125.

[Олег пришел к Суздалю и, услышав, что идет за ним Мстислав, повелел зажечь город Суздаль, только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь святого Дмитрия, которую дал монастырю Ефрем вместе с селами. Олег же побежал к Мурому, а Мстислав пришел в Суздаль и стал посылать к Олегу, предлагая помириться. Олег согласился, притворно прося мира; Мстислав поверил обману и распустил дружину по селам. И настала Федорова неделя поста, пришла Федорова суббота, и когда Мстислав сидел за обедом, то узнал, что Олег на Клязьме, подошел, не сказавшись, близко. Мстислав, доверившись ему, не расставил сторожей].

Пришел без вести, принести весть, прииде ему вѣсть – эти выражения, содержащие слово весть, говорят о важности в военном деле точных сведений («вестей») о противнике. Олег же с войском пришел без вести, которую должны были бы принести князю Мстиславу разведчики, предупредив его о вероломстве Олега. Мстислав виноват в том, что не организовал разведку, а именно от этого зависела жизнь людей, судьба князя, его войска и дружины, в конечном счете – судьба княжества и его населения. Вышесказанное свидетельствует о важности своевременной организации разведки, а также о значимости действий тех, кто должен был принести весть, не оставлять князя без стратегических разведывательных данных.

Наряду со словом сторожа в первой половине XVI в. появляется новое слово станица в значении ‘конный разведывательный отряд, несущий дозорно-вестовую службу на степных границах Русского государства в XVI– XVII вв.126’.

В конце июля – начале августа 1541 г. состоялось крупное нашествие на Москву войск крымского хана «Саипъ-Кирея» (Саип-Гирея, Сахиб Герая). В походе участвовали и военные силы Османской империи – отряды янычар и турецкая артиллерия. Однако этот поход не явился неожиданностью для московских властей: «В лето 7049 [1541]… прибежали къ великому князю ис Крыма два полоняника, Якимко Ивановъ… с товарыщомъ, а сказали великому князю… царь [крымский хан]… забылъ своей правды и дружбы, нача наряжатися на Русь и съ своимъ сыномъ царевичемъ съ Мен-Гиреемъ, и всю Орду [с] собою поведе, а остави въ Орде стара да мала»127.

Полоняник – ‘пленник128’, человек, находившийся в плену у противника.

«Князь велики по темъ вестемъ послалъ в Путимль къ наместнику своему къ Федору Плещееву къ Очину129, а велелъ ему послати станицу на Поле поперегъ дороге. И Федоръ послал Гаврила Толмача, и Гаврило приехалъ съ Поля, саказалъ великому князю, что наехалъ на Поле сакмы великие: шли многие люди къ Руси. Тысячъ со сто и боле. И князь велики по темъ вестемъ… велелъ князю Дмитрию и всемъ воеводамъ своимъ с Коломны выйти, а стати со всеми людми у Оки-реки по берегу [Ока служила в те годы основным рубежом на пути к Москве с юга]», – дается под 1541 годом в летописном сборнике, именуемом Патриаршею или Никоновскою летописью130.

«Поле» («Дикое поле»)131 – название степной территории к югу и юго-востоку от Московского государства, отделяющей его от Крымского ханства. Сакмá (вероятно, от тюрк. sok ‘бить’) – изначально это след на земле, оставленный зверем или конницей. Позднее сакма означала всякую проторенную, проверенную дорогу. В русской летописной терминологии сакмы – пути (маршруты) передвижения татарских войск, а также главные дороги из Орды и из степей на Русь. На этот раз поход крымского хана на Москву завершился неудачей, чему не в последнюю очередь способствовали своевременно полученные и подтвержденные разведкой сведения.

Словосочетание весть взимати (възяти) используется в русских летописях в значении ‘получать, добывать сведения’. Зимой 1193 года «черные клобуки» обратились к Ростиславу Рюриковичу, как владетелю города Торческа, с просьбой предпринять поход на половцев. Ростислав, находившийся в это время в Чернобыле, тайно от отца отправился к дружине в Торческ, и, пригласив на помощь двоюродного брата Мстислава Мстиславича, княжившего в Триполье, выступил против половцев. Перейдя речку Ингулу, он захватил половецкие сторожевые дозоры и, узнав, что половцы находятся на Русской стороне Днепра, на расстоянии дня пути, напал на них на рассвете, взяв огромную добычу.

Ипатьевская летопись так сообщает об этих событиях: «Тоие же зимы сдумавше лѣпьшии мужи в Черныхъ Клобуцехъ, и приѣхаша к Ростиславу к Рюриковичю, и почаша ему молвити: “Поеди, княже, с нами на вежи половѣцкыя, веремя ти есть”… Ростиславъ Рюриковичь,улюбивъ рѣчъ ихъ, сдумавъ с ними, ѣха с лововъ от Чернобыля… вборзѣ не повѣдася отцю… Посла же въ Треполь по… строичича своего [дядю по отцу] по Мьстиславича, зова и со собою… И тако совокупившеся с Чернымъ Клобукомъ, и ѣхаша изъездомъ, и быша на Ивлѣ на рѣцѣ на половѣцкои. И ту изьимаша сторожа половѣцкыя, и вземше у нихъ вѣсть, аже [что] половци днища [расстояние, равное дневному переходу] вдалѣе лежать и стада по сеи сторонѣ Днѣпра по рускои. И ѣхаша чересъ нощь, и оудариша на росвѣтѣ на нихъ, и ополонишася Ростиславъ и Чернии Клобуцѣ скотомъ, и коньми, и челядью, и колодникъ много изъимаша»132.

Выражение вземше у нихъ вѣсть указывает на источник получения разведывательных данных. В войске Рюрика и Мстислава, соединившегося с черными клобуками против половцев, видимо, правильно была поставлена разведка. Передовой отряд захватил сторожу, т. е. тех, кто охранял половецкое войско. От них-то и стало известно, на каком расстоянии находятся основные силы противника. Именно это обусловило верный расчет в ночном передвижении объединенных войск, что позволило разгромить противника и захватить добычу.

Источниками разведывательных сведений во время военных действий являлись пленные, которых можно разделить на три категории: 1) тали – нейтральные люди, жители осаждаемых городов или проживавшие на захваченных неприятелем территориях, 2) языки – захваченные воины противника и, наконец, 3) колодники, кощеи, – лица, освобожденные из неприятельского плена (другое значение этих слов – ‘рабы; узники’)133.

Существительное таль уже встречалось в цитированном эпизоде Лаврентьевской летописи под 997 годом, когда князь Владимир собирал войско против печенегов. В Ипатьевской летописи под 1170 годом повествуется об одном из эпизодов русско-половецкой войны, когда половцы получили разведывательные сведения от кощея134.

В эпизодах, рассказывавших о русско-половецкой войне второй половины XII в., в Ипатьевской летописи помимо слова кощей ‘пленник’, как источник разведывательной информации, встречаем существительные язык и колодник, применительно к одному и тому же человеку. В 1174 г. впервые отличился молодой новгород-северский князь Игорь Святославич: «Того же лет<а>, на Петровъ д<е>нь, Игорь С<вя>тославичь совокупивъ полкы свои, и ѣха в поле за Воръсколъ, и стрѣте половьцѣ, иже ту ловять языка; изьима ѣ. И повѣда ему колодникъ, оже Кобякъ и Кончакъ шлѣ къ Переяславлю. Игорь же слышавъ то, поѣха противу половцемь»135. Используя полученные сведения от языка-колодника, князю удалось перехватить у переправы через Ворсклу возвращавшихся из набега ханов Кончака и Кобяка. Напав из засады, он разгромил их войско, отбив пленников.

В 1185 г. тот же Игорь Святославич, внук Олега, выступил против половцев из Новгорода-Северского 23-го апреля, позвав с собой брата Всеволода из Трубческа, Святослава Ольговича (своего племянника из Рыльска) и своего сына Владимира из Путивля. И у Ярослава попросил в помощь Ольстина Олексича, Прохорова внука. Шли они медленно, на кормленных конях, собираясь с силами: «Перебреде Донѣць, и тако приида ко Осколоу, и жда два дни брата своего Всеволода, тот… шелъ инемь поутем ис Коурьска; и отоуда поидоша к Салнице, тоу же къ нимь и сторожеви приѣхаша, ихже бяхоуть послалѣ языка ловить, и рекоша приѣхавше: видихомся с ратнымы, ратници ваши со з доспѣхомъ ѣздять; да или поѣдете борзо, или возворотися домовь, яко не наше есть веремя»136. [Переправился Игорь через Донец, пришел к Осколу и ждал там два дня брата своего Всеволода, ибо тот шел иным путем из Курска. И оттуда пошли к Сальнице. Здесь приехали к ним их разведчики, которых посылали ловить языка, и сказали: «Встретились с ратными, ратники их во всем вооружении ездят, так что либо поезжайте без промедления, либо возвращайтесь домой: не наше сейчас время»]. Однако данные разведки не были приняты во внимание. Игорь сказал: «Если мы без битвы возвратимся, то срам хуже смерти; но пусть будет, как Бог даст». И в сражении с половцами они были разбиты. Сам Игорь, его брат Всеволод, сын Владимир и племянник Святослав попали в плен. Этот сюжет нашел отражение в «Слове о полку Игореве».

Разведывательные сведения поступали не только от пленных, захваченных посылаемыми вперед отрядами – сторожами. Источниками являлись и гости – свои купцы, торговавшие в разных городах и в чужих странах137, а также иноземные купцы, хотя не всегда их сведения оказывались достоверными. Подобный эпизод отражен в Ипатьевской летописи под 1184 годом.

Пошел безбожный Кончак с множеством половцев на Русь, желая захватить и пожечь огнем города русские, ибо был у него некий басурманин, стрелявший живым огнем, как повествует Ипатьевская летопись о русско-половецкой войне 1183–1184 гг. «Пришедъ [Кончак] бо ста на Хоролѣ. Послалъ же бяшеть с лестью ко Ярославоу Всеволодичю, мира прося. Ярославъ же не вѣды лести ихъ, посла к нимъ моужъ свои Ольстина Олексича. Святославъ же Всеволодичь слашеть къ Ярославу, река: “Брате! не ими имъ веры, ни своего моужа шли. Я на ны поидоу”. Святославъ же Всеволодичь и Рюрикъ Ростиславичь со всими своими полкы не стряпя поиде противоу имъ; Рюрикъ же и Святославъ отрядиста Володимѣра Глѣбовича върядиша в наворопъ и Мьстислава Романовича. А самъ Рюрикъ и Святославъ поидоста задѣ ихъ; ѣдоущим же имъ и оустрѣтоста гости идоущь противоу себе ис Половецъ, и повѣдаша имъ, яко половци стоять на Хоролѣ. Святослав же и Рюрикъ то слышавша и рада быста, и поидоста к нимъ. Володимѣръ же и Мьстиславъ слышавше придоша к мѣстоу томоу, идеже оуказаша гостье. Пришедши же на мѣсто то, идѣже сто[я]ли, и не видиша никого же. Шли бо бяхоуть на ино мѣсто взълѣ Хоролъ. Наворопници же перешедше Хоролъ взиидоша на шоломя, глядающе, кдѣ оузрять ѣ. Коньчакъ же стоялъ оу лоузѣ. Его же ѣдоуще по шоломени оминоуша. Иныѣ же вагаты оузрѣвше оудариша на нихъ. Кончакъ же то видивъ занѣ оутече чересъ дорогу»138.

[Кончак, придя, стал на Хороле и послал к Ярославу Всеволодовичу, коварно предлагая ему замириться. Ярослав, не подозревая обмана, направил к половцам мужа своего Ольстина Олексича. А Святослав Всеволодович послал к Ярославу, говоря: «Брат, не верь им и своего мужа не посылай, а я пойду против них». Святослав же Всеволодович и Рюрик Ростиславич со всеми своими полками без промедления выступили на половцев. Рюрик и Святослав отрядили Владимира Глебовича в передовой отряд и Мстислава Романовича с ним, а сами Рюрик и Святослав двинулись следом за ними. По пути встретились им купцы, шедшие из Половецкой земли, и сказали, что половцы стоят на Хороле. Святослав и Рюрик, услышав об этом, обрадовались и пошли туда. А Владимир и Мстислав, узнав о том, пришли на указанное купцами место. Но когда пришли туда, где прежде стояли половцы, то не увидели никого, ибо половцы перешли на другое место возле Хорола. Воины же передового отряда, переправившись через Хорол, поднялись на холм, чтобы обнаружить врага. Кончак же стоял в долине. И ехавшие по холмам разминулись с ним, а другие половецкие воины увидели и напали на них. Кончак же за их спиной бежал на ту сторону дороги].

Как видим, сведения, полученные от встречного гостя, идущего со стороны половцев, оказались не совсем верными, и князьям пришлось изменить первоначальное направление своего войска, поэтому и победа оказалась за ними. Наложницу Кончака взяли, захватили басурманина, у которого был живой огонь, и доставили его с его машиной к Святославу, прочих же воинов кого перебили, а кого полонили, захватив множество коней и оружия. Скорее всего, информация, полученная от гостей (купцов), к тому моменту, когда ее использовали, уже устарела – конные половецкие воины переместились на другое место. И это необходимо было учитывать, опираясь на полученные разведывательные данные.

Наворопъ, о котором упоминает Ипатьевская летопись, повествуя о событиях русско-половецкой войны 1183–1184 гг., – это ‘набег, нападение’ и в то же время ‘отряд, совершающий стремительный, внезапный набег, передовой отряд войска’139. В ходе наворопа могли выполняться различные задачи: проведение разведки, обнаружение расположения противника, поимка языка, вступление в предварительное сражение с целью выявить численность противостоящих сил, а также начало боевых действий всего войска. В задачу наворопников, воинов передового отряда, в вышеописанном эпизоде входила разведка места нахождения половцев – «взиидоша на шоломя глядающе кдѣ оузрять ѣ»140. В ходе наворопа брались пленные и добывались разведывательные сведения. Иногда отказывались пустить воинов в навороп, исходя из полученных от языка сведений. Под 1191 годом в Ипатьевской летописи упоминается, что половецкие ханы Итогды и Акуш «хотеша поустити наворопъ по земле», но, взяв языка, узнали о сосредоточении многочисленного русского войска и обратились в бегство: «Тое же зимы Половци въехаша Ростиславлею дорогою, Итогды съ Акоушемь, и хотѣша поустити наворопъ по земли, и яша языкъ во Воротцехъ. А и слышаша, ожь Святославъ стоить совокупився оу Коульдерева; и тако оуверноувшася побѣгоша, пометавше стяги и копья»141.

Известен случай, когда гость добыл ценную разведывательную информацию о дальних странах, которая, тем не менее, не имела практического значения. В Львовской летописи142 под 1475 годом читаем: «Того же году обретохъ написание Офонаса Тверитина купца, что былъ в Ындее 4 годы, а ходилъ, сказываетъ, с Васильемъ Папинымъ. Азъ же опытахъ, коли Василей ходилъ съ кречаты посломъ отъ великого князя [Я же расспрашивал, когда Василий Папин был с кречетами послан послом от великого князя], и сказаша ми: за годъ до казанского похода пришолъ из Орды, коли князь Юрьи подъ Казанью былъ, тогда его подъ Казанью застрелили. Се же написано не обретох, въ кое лето пошелъ или въ кое лето пришелъ изъ Ындея, а сказываютъ, что деи Смоленьска не дошедъ, умеръ. А писание то своею рукою написалъ, иже его рукы те тетради привезли гости къ Мамыреву Василью, къ диаку къ великого князя, на Москву»143.

[В том же году получил144 записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне – за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии. Говорят, что умер, не дойдя до Смоленска. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву145, дьяку великого князя]. Уже такое предисловие говорит о пристальном интересе государственного чиновника к этому документу. Речь идет о путевых записках Афанасия Никитина146, которые были, в сущности, дневником, только без разбивки на даты. Никитин назвал свое произведение «Хожением за три моря»: «Се написах свое грешное хожение за три моря: 1-е море Дербеньское, дориа Хвалитьскаа [Каспийское море; дарья (перс.) – ‘море’]; 2-е море Индейское, дорея Гундустанскаа [Индийский океан]; 3-е море Черное, дориа Стебольская [Стамбульское море]»147.

Путешествие тверского купца Афанасия Никитина проходило в 1468–1474 гг. (датировка Л. С. Семёнова; ранее И. И. Срезневским оно датировалось 1466–1472 годами), незадолго до присоединения Твери к Московскому государству. Цель путешествия – обычная коммерческая экспедиция по Волге в составе каравана речных судов из Твери до Астрахани для налаживания экономических связей с азиатскими купцами, ведущими торговлю по Великому шелковому пути, проходившему через расположенную на западном побережье Каспийского моря страну Ширван (ныне северо-восток современного Азербайджана; основные города – Шемаха, Баку, Дербент).

Изначально Афанасий Никитин не планировал посещения Персии и Индии. Его «хожение» можно условно разделить на четыре этапа: движение от Нижнего Новгорода до южных берегов Каспийского моря; путешествие по Персии; посещение Индии и возвращение через Персию на родину.

Афанасий Никитин заручился проезжими грамотами от великого князя Михаила Борисовича и великого князя Ивана III для перемещения по территории Тверского и Московского княжеств, «и поидохъ внизъ Волгою»148. В Нижнем Новгороде, где Никитин намеревался присоединиться к посольству Василия Папина, следовавшему в Ширван, он узнал, что последний уже проследовал мимо города к низовьям Волги: «А Василей Папинъ проехалъ мимо городъ две недели, и язъ ждалъ въ Новегороде въ Нижнемъ две недели посла татарскаго Ширваншина [ширваншах Фаррух Ясар правил в 1462–1500 гг.] Асанбега, а ехалъ съ кречаты отъ великого князя Ивана, а кречатовъ у него девяносто»149. Золотая Орда, контролировавшая Волгу, в 1468 г. была достаточно сильна, русские княжества все еще находились в вассальной зависимости. И если исправно платили дань, то им позволялись некоторые вольности, в их числе – ведение торговли. Считается, что только в 1480 году Русь окончательно сбросила с себя ордынское иго после знаменитого «стояния на Угре». Но опасность разбойного нападения существовала всегда, поэтому купцы собирались в караваны и предпочитали, если существовала такая возможность, присоединяться к официальным посольствам и следовать с ними.

Караван формировался, судя по всему, в Нижнем Новгороде. Товары свои и вещи («рухлядь») Афанасий разместил на малом судне, а сам устроился на большом корабле с ширванским послом. Вместе со свитой Хасан-бека, кречетниками и Афанасием Никитиным в Ширванское государство плыли более 20 русских – москвичей и тверичей. Плавание шло благополучно, вплоть до Астрахани, где на караван ширванского посла напали «лихие люди» астраханского хана Касима. Они ограбили путников, убили одного из русских и отняли у них малый корабль, на котором были все товары и имущество Никитина, включая книги, вероятнее всего, церковные: «а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, инии ихъ взяли». В устье Волги было захвачено и ограблено ещё одно судно. К пункту назначения прибыл лишь один корабль, на борту которого был ширванский посол со свитой и выжившие после нападений и кораблекрушения в Каспийском море русские люди, в том числе и Афанасий Никитин.

Русские просили шаха Ширвана о том, чтобы он их «пожаловал, чем дойти до Руси». В этой просьбе купцам было отказано. Пришлось участникам торговой экспедиции самим позаботиться о своей судьбе: те, у кого что-то оставалось на родине, отправились домой, должники же (большинство, очевидно, закупили товары в кредит) были вынуждены пойти куда глаза глядят: одни остались в Шемахе, другие направились в Баку. Среди последних был и Афанасий Никитин: «И мы, заплакавъ, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошелъ на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахее, а иные пошли роботать к Баке»150.

Афанасий Никитин стал путешественником и разведчиком поневоле. Путь домой заказан. Торговать нечем. Осталось одно – пойти в чужие страны, уповая на судьбу и собственную предприимчивость. Из Баку Никитин пошел в Чапакур – персидский город на южном берегу Каспийского моря. Он попал в земли, населенные мусульманами и индуистами. Для русского путешественника, оказавшегося в одиночестве в иной конфессиональной среде, это обстоятельство стало серьезным испытанием. Ограниченность географических познаний, разнообразие опасностей, подстерегавших в пути, отсутствие развитых путей сообщения, слабая информированность о событиях, происходящих даже в не очень отдаленных землях, превращали средневековые странствия в своего рода подвиг.

Путешествие Афанасия Никитина через персидские земли, от южных берегов Каспийского моря (от Чебукара) до берегов Персидского залива (до Ормуза) продолжалось более года. Впечатлений от Персии у тверского купца совсем немного151.

Афанасий описывает свой маршрут, перечисляя древние города, в которых он делал остановки, удивляется тому, что домашний скот здесь кормят финиками. Наконец, он достиг города Ормуза, расположенного на выходе из Персидского залива в Индийский океан («второе море»). Наслышанный о сказочных богатствах Индии, он направляется именно туда.

Чем конкретно занимался Афанасий Никитин, чем питался, каким образом добывал средства к существованию – сам автор нигде этого не уточняет. Можно предположить, что коммерческая жилка в нем сказывалась, и он вел какую-то мелкую торговлю, либо нанимался служить к местным купцам. Кто-то сказал Афанасию Никитину, что в Индии в большой цене породистые жеребцы. В Ормузе ограбленный купец оказывается владельцем породистого жеребца, которого надеялся выгодно продать в Индии. А обошелся жеребец ему в сто рублей. Вскоре Никитин вместе со своим конем был уже на парусном корабле без верхней палубы, перевозившем через море живой груз152. Через шесть недель судно бросило якорь в гавани Чаул на Малабарском берегу, на западе Индии.

Прикинувшись странствующим дервишем, Никитин подолгу останавливается в каждом городе. Своими впечатлениями и наблюдениями он делится в дневнике, описывая быт и нравы населения и правителей тех мест, в которые заносила его судьба. Индия занимает в дневниках Афанасия значительное место. Обычаи и уклад жизни индусов переданы в «Хожении за три моря» детально, с многочисленными подробностями и нюансами. Многому из увиденного А. Никитин давал свою оценку, достаточно объективную и непредвзятую. Как купец Афанасий Никитин, конечно, интересуется, что продают, что покупают. В Индии он не нашел ничего интересного и выгодного для русского купечества»153. Но Никитин не оставляет без внимания политическую ситуацию, описывает укрепления городов, количество войск, их состав, вооружение154.

В конце 1471 – начале 1472 года Афанасий Никитин принимает решение покинуть Индию и возвратиться домой на Русь. Город Дабул стал последней точкой его индийского путешествия. В январе 1473 года он сел на судно, которое после почти трехмесячного плавания с заходом на Сомалийский и Аравийский полуострова доставило его в Ормуз. Никитин прошел через Иранское нагорье к Тебризу, пересек Армянское нагорье и осенью 1474 года достиг турецкого Трапезунда. Местный паша задержал путешественника, подверг его обыску и дознанию. Афанасий шел со стороны владений Узун Хасан-бека, противника трабзонского паши, и был принят за шпиона155. У путешественника отняли все, оставив его ни с чем. Дневника при этом не тронули. Или не нашли.

Далее по Черному морю А. Никитин добирается до Кафы (Феодосии). Потом через Крым и литовские земли – на Русь. В Кафе он, по-видимому, познакомился и близко сошелся с московскими «гостями», к которым и присоединился для возвращения домой (скорее всего, в марте 1475 года). В дороге, простудившись, или по другой причине, Афанасий Никитин скончался в районе Смоленска, который считается местом его последнего упокоения.

Не планировав заранее путешествия за три моря, Афанасий Никитин оказался первым европейцем, который дал описание средневековой Индии, обрисовав ее просто и правдиво. Его записи лишены расового подхода и отличаются редкой для того времени веротерпимостью. Морской путь в Индию был открыт португальцем Васко да Гама в 1498 году, т. е. на два десятилетия позже, чем достиг индийских берегов русский гость.