Академия Темных Властелинов

То ли мои слова оказались весьма эмоциональны, а оттого убедительны, то ли эльф каким-то шестым чувством уловил присутствие логиста из преисподней, но на миг он отвлекся от дирижирования духами и уставился прямо перед собой, сквозь Смерть.

– Ты видишь ее? Где она? – напряженно вопросил он.

Смерть издевательски помахала косой прямо перед его носом. И, кокетливо поигрывая костлявыми пальцами перед провалом капюшона, издевательски-ласково проворковала:

– Я здесь, дорогой!

Капитан вздрогнул и завертел головой, словно слепец.

– Жаль, что меня могут видеть лишь некроманты, да и то только мной же поцелованные, – с притворной грустью произнесла она. – А то такие красавчики – и вечно мимо смотрят…

Капитан, потеряв концентрацию, упустил тот момент, когда один из духов сумел выпутаться из энергетических силков и, похожий на хвостатую комету в миниатюре, припустил сквозь ливень.

Пасс эльфа, напомнивший бросание лассо, – и дух забился на привязи. А я поняла: вот он, мой шанс дать взятку лицу при исполнении!

– Леди Смерть, а что, если вы возьмете душу этого мага? Она ведь гораздо ценнее, чем у этих матросов. А то, что они за борт не упали, оформим как повестку?

Смерть, до того момента флегматично наблюдавшая за тем, как лич бьется в аркане, перевела на меня внимательный взгляд, а потом кивнула:

– Скажи, пусть бросает поводок. А этих, так и быть, сама упокою…

Эльф, не подозревая о том, что мы со Смертью только что договорились о взятке в мертвой, но ценной духовной валюте, вкладывал все силы в то, чтобы удержать лича. По тому, как он, рвя сухожилия, изо всех сил тянул на себя аркан, я поняла: не отпустит поводок. Как пить дать не отпустит, хоть зауговаривайся.

Бросила взгляд на спасенных матросов, которые уже пришли в себя и споро сворачивали боковые арочные крылья дирижабля. Этих отправить к праотцам тоже не получится. Скорее это они меня за борт скинут. Оставался только один выход.

Порыв штормового ветра бросил мне мокрую прядь волос в лицо. Провела рукой, убирая локоны, что сейчас напоминали сосульки, оскалилась, примериваясь, и вцепилась зубами в бедро эльфа.

Расчет оказался верным: остроухий, не ожидая такого коварства от судьбы в моем лице, потерял концентрацию и выпустил поводок.

Тотчас Смерть, оседлав косу на манер байкера, задрала лезвие и свечкой сиганула вверх, преследуя свою мзду. Но это я отметила лишь мимоходом. Гораздо больше меня интересовал горящий ненавистью взгляд.

Лучше бы он заорал, встряхнул меня за шкирку, как кутенка, наградил крепким словцом… Но нет, эльфус не привык тереть язык о нёбо, оттого лишь бросил:

– С тобой, полоумная, разберусь позже.

А затем его рука, сложенная пригоршней, запустила в меня заклинание. Я и пикнуть не успела, как была связана не хуже почтенного аксакала египетских пирамид. Еще пасс, и силовой аркан волоком протащил меня по палубе в открытый люк, как бревно под распил.

Свалиться в раззявленную пасть трюма мне не удалось по одной простой причине: пол накренился так, что я на манер колобка-дезертира весело покатилась, закладывая немыслимые кренделя.

Впереди маячил борт, и мысль о том, чтобы упасть в трюм с вероятностью свернуть себе шею в пресловутые пятьдесят процентов (либо сверну, либо нет), показалась мне вполне притягательной. А как иначе? Альтернатива грохнуться на землю с фиг знает какой высоты давала стопроцентный летальный исход.

Дирижабль мотнуло, на этот раз в другую сторону, и я таки угодила в люк трюма. Короткий полет под аккомпанемент моего истошного «а-а-а-а!» и приземление. Причем мягкое, а оттого вдвойне радостное. Но счастье длилось недолго. Крышка над головой захлопнулась то ли под очередным креном дирижабля, то ли капитан решил перестраховаться, чтобы я точно не появилась на палубе еще раз.

И я очутилась в абсолютной, как думала сначала, темноте. Но тут же пространство, в которое смело плеснули чернил, наполнилось скрипами, шорохами и… попискиванием. Характерным таким. Знакомым. Я хотела было заорать, но перетруженное горло выдало лишь сип.

Грызуны, словно почуяв, что локальный метеорит в моем лице не в силах оказать сопротивления, осмелели и начали прерванную было базарную перебранку на своем крысячьем языке. Мои же глаза начали привыкать к тьме. Стал вырисовываться ряд бочек, ящики и сундуки, выставленные вдоль стен, мешки, что лежали по центру. Я тоже оказалась на этих самых мешках, судя по ощущениям, набитых пушниной.

И тут почувствовала, как по ноге семенят мелкие лапки. Теплые. Их щекотка могла быть даже приятной, если бы не одно «но»: это были крысиные лапы!

Лысый хвост елозил из стороны в сторону, в то время как его обладательница, покорив задранную до колен юбку и пояс, подбиралась все ближе к моему лицу. Я постаралась извернуться гусеницей, чтобы скинуть с себя наглую тварь, но та словно не заметила моего маневра. Мгновение – и в мой нос уткнулись беспрестанно шевелящиеся усы.

Я перестала дышать. Крыса меж тем клацнула своими резцами и, деловито развернувшись, отбыла на мою же грудь. Удобно там устроившись, она вперила в меня глаза-бусины.

Будь я на Земле, решила бы: пришла моя шизофрения. Причем голохвостая, наглая и пахучая. Хотя медики обычно обещают белочку. Побитую молью, помятую, но милую белочку.

Вот только после того, как я сначала уболтала одну Смерть, а второй и вовсе дала взятку, удивляться какой-то там крысе… Но вскоре обнаружилось, что не какой-то, а чревовещательной.

Хотя сперва после ее пискучего: «И вправду живая некромантка», – меня все же посетила мысль об убойной дозе галоперидола. Уж больно похоже на акустическую галлюцинацию, словно несмазанные проржавелые петли пели дуэтом с орущим младенцем. От такого сочетания звуков на ультравысокой частоте малодушно подумала, что если это все же глюк, то медикаментозное лечение не поможет. Тут кардинальное нужно, хирургическое, путем отсекания больного органа – ушей, и лучше сразу вместе с головой, чтобы наверняка избавиться от проблемы.

Но пока из всех средств лечения, которые были доступны мне в спеленатом заклинанием состоянии, имелось только одно: помотать головой. Его я и применила, причем в двойной дозе. Не помогло. Тварь все так же сидела на моей груди и деловито попискивала.

– Чего мотыляешь головой? – недовольно прокомментировала мои действия крысявка.

– Лечусь, – честно ответила я.

– От чего? – осведомился мой личный бред.

– От тебя. – Я попыталась спихнуть наглую собеседницу с груди.

– Обычно от фамильяров не лечатся, ими обзавестись пытаются, – глубокомысленно заключила крысявка.

Что такое фамильяры, я представляла плохо. Судя по названию, это что-то семейное. Фамилия же… Может, фамильная черта какая, как гемофилия. Хотя вроде это болезнь. Или признак породы, как черные брови в сочетании с платиновыми волосами.

Я зашла в тупик и попыталась мысленно воспроизвести разговор с крысой с самого начала. И тут меня озарило: эта погрызуха имела в виду себя. Дескать, она – загадочный фамильяр. Решила уточнить.

– А это ты фамильяр? – отринув этикетное выканье, раз у нас диалог сразу перешел на панибратское «ты», вопросила я.

– Конечно, а кто же еще?

И, встав на задние лапы, крыса приложила переднюю к своему брюшку и поклонилась:

– Разрешите представиться, Энжения, фамильяр покойного крауфа Эскобрима, – отрекомендовалась она и пояснила: – Того самого, которого вы не далее как пару вздохов назад сторговали у Смерти. Признаться, мне не хотелось бы последовать за хозяином в небытие, а потому у меня есть ровно сутки, чтобы найти себе нового господина. И капитан этого судна меня, увы, не вдохновляет. Он из мертвых-то выжимает все до капли, заставляя их в безветрие идти со скоростью почтового дирижабля. Да и с команды норовит семь шкур спустить…

Припомнила, сколько духов еще там бьется в силках. И что, у каждого тут бродит вот такой вот крысофамильяр? А еще из пискучей витиеватой речи я поняла: голохвостая ищет «крышу». И хоть я на братка-рэкетира не тянула, отчего-то лестное предложение стать обладательницей фамильяра перепало именно мне.

– А почему я? Тут народу три дюжины, не меньше… – задала, как мне казалось, умный вопрос.

Но крыса отчего-то рассмеялась, словно я была той, кого мама с папой обделили парой-тройкой хромосом.

– Магов всего двое. Так что выбор, как видишь, у меня невелик, – голохвостая переключилась с церемониального и чуждого ее природе «вы» на дружеское «ты». – Так как? Берешь меня в услужение? Только прежде чем отказываться, учти: такие, как я, бывают весьма полезны, но далеко не каждый маг способен создать фамильяра, лишь сильнейший. Оттого нас на свете мало и уходим мы чаще всего вслед за своим творцом.

Я хотела ответить в чисто бабушкином стиле: «Да тут надо подумать», но качка заставила меня нечаянно кивнуть головой. Челюсти, начавшие было открываться, клацнули, отчего я прикусила язык, и вместо фразы вырвалось:

– Дату…

Крыса отчего-то обрадованно потерла лапы и, пискнув: «Будем считать это согласием», бодро перескочила на мое запястье. То самое, где красовалась татуировка. Принюхалась, проверещала: «Род Эрлисов, занятно», – и впилась зубами в кожу. Я почувствовала выступившие капли крови. Но то, что произошло дальше, изумило меня еще больше. Крыса, обхватив лапами кончик своего хвоста, укусила и его. Вздрогнув всем тельцем при этой членовредительской процедуре, она начала сцеживать красную руду из него.

Капли моей и ее крови смешались под крысиный речитатив:

– Я, Энжения эрми Гронтвирд, фамильяр истинного облика белоснежной тени, с согласия своей новой госпожи, девицы рода Эрлисов, обязуюсь служить ей до конца ее земного пути и отбыть вслед за ней по пути вечному спустя восход и закат…

По тому как торжественно крыса пропискивала слова, чувствовалось: они наполнены особым ритуальным смыслом и, как в каждом законе, в них была лазейка. Упомянутые восход с закатом, то бишь сутки, – вот та возможность, которая позволяла этому существу остаться в мире живых.

Капли смешанной крови вдруг засветились, образуя сначала малую воронку светового торнадо. Вихрь все разрастался, затягивая в себя окружающую тьму. И не только ее. Меня и крысу тоже закружило в бешеном водовороте, где нет ощущения не только верха и низа, но и самого времени. Поэт бы назвал это круговертью невесомости космоса. Увы, я стихоплетом не была ни разу, оттого на ум пришло лишь сравнение с процессом пищеварения у жвачных животных. Когда тебя сначала прожевали, чуток попереваривали и отрыгнули.

Именно в таком состоянии средней степени пожеванности я и пребывала после крысиного ритуала, когда мой организм все же не выдержал вытворяемого над ним произвола и отрубился. Пришла в себя, когда над головой открылась крышка. Проем тут же получил обрамление в лицах матросни, которая с интересом уставилась вниз. «Прямо как бомжи в открытый люк», – подумалось вдруг.

Попробовала пошевелиться и обнаружила, что магических пут на мне уже нет.

Запястье немилосердно ныло. Я непроизвольно пошарила взглядом вокруг, ища виновницу боли. Недавняя знакомая обнаружилась быстро. Аккурат рядом с моей голой лодыжкой. Голохвостая изображала труп на полставки. От полной достоверности ее отделяла лишь малость: подрагивающая задняя лапа.

Отчего-то решила, что раз это теперь мой фамильяр, за обладание которым уплачено кровью, то пусть он и делит со мной все тяготы. Впрочем, чувство брезгливости еще не умерло в конвульсиях, оттого подняла я с пола погрызуху за кончик хвоста.

Крысе такой способ транспортировки жутко не понравился, и она, моментально очнувшись, выгнулась дугой и ухватилась за рукав платья. Я от неожиданности разжала пальцы, чем крысявка и воспользовалась. Шустро перебирая лапами, пробежала по локтю и очутилась на плече. Захотелось заорать, но ни надсаженное горло, ни прикушенный язык меня не поддержали. Я лишь закашлялась.

Голохвостая же, словно взяв разбег, сиганула с плеча, как с трамплина, на бочку, а с нее утекла на пол и забилась в щель меж ящиков.

Матросня, наблюдавшая за бесплатным представлением, откровенно потешалась. Когда смех, больше похожий на ржание жеребцов, стих, сверху донеслось насмешливое:

– Вылезайте, лесса.

Вслед за этим мне скинули веревочную лестницу. Ползти наверх не хотелось жутко, но и смысла оставаться здесь особого не было. Если меня хотят видеть наверху, лучше пойти, пока просят по-хорошему, а то станется, и насильно вытащить могут.

Пока я перебирала ногами по ступенькам, которые того и гляди норовили ускользнуть из-под ступней, веревки скрипели, матросы смеялись. Обиднее всего было, что среди зубоскалов, отпускавших шуточки, были и двое спасенных. Зря я только вчера руки обдирала о канат, тягая их.

Едва моя макушка показалась над палубными досками, по глазам резанул пронзительно-яркий свет. Небесная лазурь радовала своей безмятежностью, облака были столь близко, что казалось – еще немного, и они коснутся купола сети, в которой дремали духи. Повеса-ветер беззастенчиво целовал растрепавшиеся волосы, щекотал шею, играл с разодранным воротом платья.

– Разрешите вашу руку, – раздался прокуренный голос помощника капитана, в котором тоже гуляли отзвуки смеха. – Буря миновала. И не только на небе, но и у капитана в душе. Так что смелее.

Делать нечего, пришлось, вцепившись в широкую мозолистую ладонь, вылезать из трюма. Кое-где порванные паруса, измочаленный кливер и треснувшая рея словно подтверждали: ночка выдалась веселой. Я шла по палубе под десятками взглядов. Любопытных, смеющихся, но не злых.

– Не сердитесь на команду, сударыня, – чуть слышно начал бородач, прикладываясь к трубке. – Эта ночь прошла тяжело. Всем хочется снять напряжение, а раз ром капитан во время полетов пить запретил, портовых красоток тоже не наблюдается, остается одно средство – смех. Особенно он необходим тем, кто вчера заново родился. – Тут он скосил на меня хитрый взгляд. – Не без вашего участия. И не думайте, что мы это не ценим. В море, угодив за борт, есть шанс выжить. В небе же – ни одного, если только ты не дракон.

Я чуть было не ляпнула: «А что, тут еще и драконы есть?» – сразу представив себе здоровенную ящерицу, пыхающую огнем так, словно в пасти у нее раздаточный пистолет от бензоколонки, а в гландах – запал. Но вовремя прикусила язык и внимательнее посмотрела на своего провожатого, пускавшего дымные кольца. Невысокий, бородатый, с молотом у пояса… Если капитан – эльф, то его помощник… гном?

То, что мне катастрофически не хватает информации об этом мире, давило. Я почувствовала себя рыбой, выброшенной на берег: как ни трепыхайся, но без воды, без своей среды, долго не протянешь. И тут лишь два выхода: либо пытаться вернуться в море, либо шустро эволюционировать, отращивая вместо жабр легкие и прокачивая плавники до ходильных конечностей.

Увы, первый вариант был невозможен по той простой причине, что в родном мире я труп. Так что оставался сугубо приспособленческий вариант. Вот только как разжиться информацией? Хотя была у меня одна идея. Одна наглая серая идея с лысым хвостом.

Я так погрузилась в свои невеселые мысли, что вынырнула из размышлений, лишь переступив порог капитанской каюты.

Рихейнэль сидел за откидным столом и что-то с упоением строчил в документах. Подняв голову и увидев меня, он скривился, словно его мучила изжога.

– Танганнрог, спасибо, – кивнул эльфус своему помощнику.

Тот, огладив пятерней бороду, понимающе кивнул и удалился, оставив меня с капитаном тет-а-тет.

В гробовой тишине тяжелый взгляд эльфа грозил пришпилить меня к стене, словно булавка энтомолога – бабочку-поденку. Я держалась. Я крепилась. Сжимала зубы. Ровно тридцать секунд. А потом вспомнила слова бабушки Софы: «Не тяни ты, как Иран с бомбой. Сделала – хвастайся. Особенно если совершила глупость. Ведь если ты сама расскажешь о своем просчете, да еще с выгодной для тебя стороны, то прокол будет выглядеть мудрым решением». В этом с бабушкой было тяжело поспорить.

Взять те же красные трусы, одетые поверх синих трико, ставшие символом целой эпохи. Эпохи фанатов супермена. А ведь все началось с того, что в сороковые годы в одном из первых комиксов в типографии просто напортачили с чернилами, и герой получился с красной задницей… А читателям этот образ понравился. И только спустя семьдесят лет киношники догадались, что надевать нижнее белье все же стоит под, а не на суперкостюм.

Вот и сейчас решила воспользоваться мудростью бабули и, вместо того чтобы покаяться, сиганула с места в карьер.

– Я жду благодарностей! – начала я в тоне исторички Марьи Ивановны, отчитывающей прогульщика Петечку.

Эльф закашлялся. Я же, спеша закрепить успех, добавила:

– Я спасла двух ваших матросов, уговорила Смерть за символическую мзду отсрочить их уход в небытие. И что я получаю вместо благодарности?

Упертые в бока руки на манер жинки, поджидающей со скалкой своего загулявшего благоверного, сварливый тон, взгляд с укоризной. На многих людей бы подействовало, заставив стушеваться. Вот только капитан человеком не был. Он был сволочью. Ушастой эльфячьей сволочью, поскольку, справившись с удивлением, жестко припечатал:

– Мне плевать, что вы там себе нафантазировали, барышня. Говорят, душевнобольным может не только смерть примерещиться, но и второе пришествие огненных вьюг. Но из-за вас я упустил лича! А это триста золотых!

Не знаю, из-за чего я разозлилась больше: из-за того, что Рихейнэль не поверил ни одному моему слову, или из-за того, что жизнь матросов он ценил меньше духа давно умершего мага. А может, из-за того, что мой сердечный порыв грозил мне же нехилым долгом?

– Ну не я же отпустила аркан.

– Когда кусают за зад, тяжело удержать в уме плетение силовых линий, – парировал эльф, а потом словно спохватился: – Так вы видели магические путы?

– Да, – выдавила я из себя, вновь ощущая, как у меня под волосами начинают копошиться жуки. Здоровые такие, перебирают своими лапками, норовя зарыться поглубже в мозг. Непроизвольно вырвалось: – Не смейте!

Боль, отчаяние, ощущение беспомощности, словно тебя раздевают донага на потеху пьяной толпе, сплелись в тугой клубок, пробежали по жилам, заискрились на кончиках пальцев и слетели с рук двумя зелеными молниями.

Приложило эльфа знатно. Даже стул под ним решил, что свой срок он отслужил, и пора бы ему на пенсию. Оттого и развалился на части.

Остроухий же ошалело замотал башкой, а из благородного носа потекла кровь.

– Что же ты не сказала, что поцелована Смертью?! – прогнусавил он, зажимая перебитую переносицу.

– Кто? – очумело переспросила я, силясь понять, что же такое только что выдала.

Неужто это от крысиного укуса?

– Некромантка, чтоб тебя! – прошипел эльф. – Всем ведь известно, что властелинами тьмы становятся либо по праву рождения, либо если тебя поцеловала сама Смерть. На истинно рожденную вы, лесса, – последнее слово он протянул с издевкой, – не тянете. Но я и подумать не мог, что вы уже изволили умирать. Прошедшие смерть обычно выглядят иначе.

– Так вы мне верите? Что это был не бред сумасшедшего, и я вчера действительно разговаривала со Смертью? – начала я гнуть свою линию.

Раз признал, что я с костлявой в тесных целовальных отношениях, может, и с тем, что сам виноват в улете лича, согласится?

– Верю, – выдохнул эльф. И не успела я обрадоваться своему таланту дипломата, как он припечатал: – Таких качественных галлюцинаций, как у вас в мозгу, не бывает. Это надо именно пережить.

«Вот ведь телепат хренов! Не поверит, пока в мозгах не проверит!» Судя по всему, я опять думала очень громко: кончики острых ушей заалели. Ну и пусть знает, что я помыслила о нем. А триста золотых он фиг на меня повесит.

Вторя моим мыслям, капитан, вставая и все так же задирая голову вверх, чтобы остановить кровь, прогнусавил:

– Сто пятьдесят золотых – дороговато за жизнь никчемного матроса.

Может, мне и показалось, но в этом его сварливом «никчемном матросе» сквозила тщательно скрываемая за досадой… благодарность?

– А мудрецы говорят, что любая жизнь бесценна, – парировала я скорее по инерции.

«И почему о бабушкиных заветах я вспоминаю опосля?» – подумала с запозданием, когда слова уже слетели с языка; умная женщина тем и мудра, что умеет вовремя глупо промолчать. И что мне стоило попридержать язык? Зато у эльфа этот самый орган был как бритва. Не иначе мужчин в этом мире учат специально оставлять последнее слово за собой.

– Эти ваши мудрецы, видимо, никогда не бывали на невольничьем рынке в Харуме. Поверьте, там жизнь любого оценят с точностью до гнутого медяка. И если это сделают не торговцы рабами, то наемные убийцы.

Мне так и хотелось съязвить про вилку цен: какова разница между жизнями двух матросов и лича, но я сдержалась. И вовремя. Эльфус выпрямился и, бросив на меня изучающий взгляд, веско произнес:

– Только истинные некроманты способны видеть Смерть. То, что вам удалось договориться с ней и обменять жизни моих матросов… Будем считать, это был первый и единственный раз, когда я вам прощаю долг. Но чтобы впредь подобного не повторилось, до конца плавания вы будете находиться под арестом.

Как позже выяснилось, слова капитана с делом не расходились: меня заперли в моей же каюте, выходить из которой отныне я могла только под надзором. Спасибо хотя бы еду давали. Культурный же досуг был представлен тремя старыми газетенками и Энженией. Кстати, крыса оказалась кладезем полезной и океаном бесполезной информации. От нее я смогла узнать кое-что об устройстве мира. Правда, данные крысявки могли устареть примерно лет на триста – именно столько провела душа ее хозяина, скитаясь по дорогам первозданной мглы, прежде чем ее выдернули и заставили служить тягловой лошадкой дирижабля.

Из бесед с фамильяром я поняла, что меня угораздило попасть в империю Трейгор, простиравшуюся от коварных огненных впадин запада до восточной границы, которую подпирал край горной гряды, а где оной не значилось – имелись весьма активные соседи. Один, весьма могучий и жадный до новых земель сопредельник, нет-нет да и начинал очередной военный поход, дабы трейгорцам не было скучно.

Север радовал вечной мерзлотой белых снежных пустынь. С юга же империя имела лоскуток выхода к Багровому океану, а остальная часть пестрого политического одеяла пограничья была усыпана яркими пятнами малых государств. Причем как человеческих, так и нелюдей.

Держава была могучая и внушительная. Если неприятель и решит завоевать империю, надо очень постараться: горы переплыть, океан перелезть, при этом не замерзнуть и не поджариться. А то и вовсе осуществить невероятное – помириться с соседями для объединения сил. А вы видели где-нибудь братающихся эльфа и орка? А вампира и древесника, что из осиновых рощ? То-то же.

В общем, проще с Трейгором дружить. Зато у столь обширной державы имелся весьма существенный недостаток: мертвые пятна. Похоже, это своеобразные чернобыльские зоны, где нет ничего живого. Зато мертвое чувствует там себя вполне привольно.

Как рассказала моя хвостатая сокамерница, некоторые маги, особенно ратующие за биоразнообразие и возможность под шумок открытия очередного вида зомби выбить себе внеочередную премию, даже создали черную книгу исчезающих видов умертвий…

За расширением кругозора через крысявкины воспоминания я и коротала время путешествия. Питала мозг знаниями, облагораживала тело вынужденной диетой из овсяной каши, которую местный кок отчего-то очень любил, и считала дни. До Эйссы, судя по ответам стражников, оставалось лететь около недели, когда дирижабль замедлил ход и пошел на снижение. Узнать о последнем было проще простого: если закладывает уши и пол начинает уходить из-под ног, ответ напрашивается сам собой.

«Заходим в очередной порт», – так прокомментировала крысявка. Стоянка длилась не больше часа и была бы ничем не примечательна, если бы не одна деталь: прежде чем дирижабль вновь поднялся к облакам, я обзавелась соседом, поселившимся в каюте через стенку.

О новом постояльце сообщил сначала скрип половиц, а потом – надсадное пение несмазанных петель и уважительный комментарий старпома:

– Располагайтесь, крауф.

Нам с напарницей стало любопытно, с кем так почтителен пройдоха гном?

Нет в мире силы, способной противостоять женскому любопытству. Спустя три часа, в течение которых из-за стены не доносилось ни звука, я занималась тем, что выколупывала из доски сучок. В ход пошли умыкнутый однажды во время ужина столовый нож и шпилька из собственной прически.

Когда же в углу каюты появился глазок, и я прильнула к нему, чтобы узнать, кто же этот таинственный крауф, меня ждало потрясение.