Время в моей власти
– В Горном Алтае я бывал и в молодости, и в зрелые годы, а потом объездил весь земной шар, побывал на всех континентах, и могу твердо сказать: Горный Алтай – самое красивое место на Земле.
Как видите, и свидетельство авторитетное, и никакого квасного патриотизма с моей стороны.
Часть пути от Усть-Коксы с нами прошел случайный попутчик, местный резчик по дереву – сдавал в райцентре свои изделия. Проходили мимо небольшой деревеньки, и я вспомнил, как бывал в ней когда-то мальчишкой – расчувствовался, сказал об этом своему попутчику…
– Пьют по-страшному, – неожиданно ответил он. – Каждый месяц кто-нибудь умирает с пьянки.
Вернул на грешную землю, пусть и такую прекрасную… Перед самым Верхним Уймоном – еще одна красота, рукотворная: новый мост через Катунь. Наконец – Верхний Уймон, небольшое село, известное не только в России, но и во всем мире, благодаря Н.К. Рериху.
Реконструкция дома Вахрамея Атаманова. Родственники и съемочная группа ТВ из Москвы. 1999 г.
И вновь я посетил, через много лет, музей его имени, прошелся по усадьбе прадеда, В.С.Атаманова…
После нашего культпохода вышли мы на дорогу. Никого. Только пьяный мужик попался навстречу. У него и узнали, где магазин. Купили, чего надо, сели на берегу Катуни – одной из самых красивых рек мира – по словам Залыгина, помянули всех Атамановых… Ведь даже младшего, последнего сына Вахрамея – Симона – в 1937 году расстреляли. Ведь им (для верности, что ли?) кроме «кулачества» шили еще и «бандитизм». Комиссар Пакалн, пустоглазая чучундра, что расположилась в Улале – Горно-Алтайске, дело свое знал…
В Барнауле, в краевом архиве, я видел «дела» уймонских крестьян – там не только Атамановы, но и другие фамилии. В длиннющих протоколах допросов фигурируют: 1 (одна) винтовка и 1 (один) револьвер «Смит-Вессон».
Естественно, какое-то оружие у крестьян в тех краях, в те времена было. Конечно, они возмущались, и как-то противились новой власти. Вот строки одного из протоколов:
– Хлеб сдавать не будем. Что это за власть? Приходят, отбирают насильно, описывают, продают. Прямо-таки дневной грабеж!
Да еще «банда», «бандиты»… И всех – сослали, расстреляли, разогнали по белу свету…
И вспомнились еще мне, из рассказов матери и тетки, не «кулаки» и не «бандиты» – одни из ближайших соседей Атамановых. Фамилию помню – однако не назову, сейчас поймете, почему.
Будучи детьми, мать и тетка забегали и в этот двор – и через много лет, уже взрослыми, смеясь, описывали мне его так:
– Вся изба вокруг обгажена, огород бурьяном зарос, а сами все на лавках лежат. Бывало, придут к нам, упадут дедушке в ноги: «Вахрамей Семеныч, дай немного муки, Христа ради…» Дедушка и велит им дать пуд муки.
Нет, они были никакие не больные – просто известные на всю деревню лодыри: землю не пахали, огород не сажали, и даже уборную не строили – бурьян же есть…
Из лени лень! Но лень, хоть и страшна как грех, все же не самый страшный грех – потому и смеялись мать и тетка.
Самый страшный грех совершали те, кто уничтожал деревню, уничтожал Россию. И не надо прикрываться никаким раскулачиванием, никакой коллективизацией, «борьбой нового со старым».
А «неперспективные деревни», а бесовский «перестроечный» крик: «деревня – черная дыра»?!.
Это было прямое, умышленное уничтожение. Умышленное!..
Вышли мы с бережка опять на дорогу. Никого. Вот-вот начнет смеркаться, пора бы ехать в гостиницу в Усть-Коксу. Вдруг появляется джип с новосибирскими номерами. Останавливаем. Нет, ему в другую сторону. В раздумье стоим на дороге: надо пойти по деревне, поискать родственников, нагрянуть, что называется… Но снова, теперь с другой стороны, летит тот же джип.
– Садитесь! До Усть-Коксы, оказывается, всего-то десять километров – отвезем!
И хорошие люди из Новосибирска, само-собой бесплатно, домчали нас до Коксы, развернулись, улыбнулись – и улетели по своим делам… По пути в гостиницу – еще одна, последняя, сцена. Идем по улице, и в ряду других домов – маленький, серый, замшелый домишко, а во дворе – только трава, а посреди двора с неприкаянным видом сидит на чурбаке средних лет мужичишка. Я пару раз на него оглянулся, и он крикнул:
– Эй, чего смотришь?
Я помахал рукой – привет…
Сколько таких домишек – мужичишек по России? Больше, чем донов Педро в Бразилии – и не сосчитать… Бразилию я упомянул не случайно! Мы к ней еще вернемся – в связи с моими староверами…
А пока вернемся в самое красивое место на земном шаре – Горный Алтай. Дай Бог ему счастья и процветания, а самым красивым Сергей Залыгин его назвал в телевизионной беседе с Валентином Распутиным, когда обсуждалось строительство Катунской ГЭС: оба выступали категорически против. Не знаю, окончательно ли остановлен проект, или за минувшие 20 лет было просто не до него. Однако, планы по развитию энергетики в России озвучены грандиозные: второе ГОЭЛРО, мол, требуется. Как бы не вернулись к старым планам на Катуни… Не в этом ли будет и заключаться «последняя битва добра и зла» – на реке Катуни, о чем говорится в книге Рериха?
Хочется верить: продолжится жизнь. Как виделось Рериху в добрых строках его книги «Алтай – Гималаи».
«И странно и чудно – везде по всему краю хвалят Алтай. И горы-то прекрасны, и кедры-то могучи, и реки-то быстры, и цветы-то невиданны».
«Говорят, на Алтае весною цветут какие-то особенные красные лилии. Откуда это общее почитание Алтая?!».
«Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны зеленые травы и кедры.
…Увидели Белуху. Было так чисто и звонко. Прямо Звенигород»…
К счастью, к великому счастью – это все осталось.
Людям бы счастья на такой прекрасной земле…
Тува
Навсегда запомнились названия деревень: Владимировка, Шурмак, Самагалтай, Балгазик… Хотя правильно, вроде, Балгазын. Но какой же русский, да еще старовер, будет говорить Балгазын? Балгазик!
Лето 1965–го для меня стало прямо-таки староверческим паломничеством: мы и в Коксу – Уймон еще раз съездили, а потом и в Туву – все по родственникам, по родственникам…
Наши родственники из Тувы. Середина 1960-х годов.
Если Уймон помнится мне тихим и безлюдным, то в тувинских деревнях жизнь била ключом. И дети, и старики, и мужчины – женщины в расцвете сил. Которые встречали нас со всем родственным радушием, хотя все они были нам двоюродные-троюродные, а то и далее того. По старой-то вере – до шестого колена родниться надо! Во всяком случае, шестиюродным братьям–сестрам жениться – выходить замуж друг за друга запрещалось. Родня. Если в Уймоне и окрестных селах колена такого родства в 60-е годы вряд ли можно было отыскать, то в Туве картина другая. Народ сохранился. Судя по тому, что в каждой деревне у нас с матерью находилась масса всяческой родни, народ сюда перебрался из Горного Алтая. Впрочем, историческими изысканиями я не занимаюсь: возможно, русские деревни существовали здесь и ранее, а я пишу о том, что сам видел и слышал.
Мужики мне рассказывали, как происходило переселение: ехали они обозом, со всем домашним скарбом, семьями, с женами и детьми, со скотом – а тувинцы иногда налетали, пытались налетать на обоз верхом на лошадях. Тувинцев можно понять: они хозяева здешних мест, а к ним без спросу вторгаются какие-то чужие люди. Однако, по рассказам мужиков, достаточно одного выстрела в воздух, чтобы всадники рассеивались кто куда… Тувинцы отделывались легким испугом, а положение русских староверов было гораздо серьезнее – это им приходилось спасаться бегством, как когда-то их прадедам: спасая себя, свой уклад, свой мир, свою веру… Хотя, казалось, жизнь уже так устоялась: и власть их давным-давно признала, и даже призвала защищать окраину империи от набегов «кыргызов и прочих инородцев и разгонять оных по всем горным щелям» – потому и вплоть до 1914 года они были освобождены от воинской повинности. И воевать ни с кем не надо, и разгонять… Сохранились только предания, как в 19-м веке уймонцы и жители других сел ездили в гости к родственникам в Кузнецкий округ – и если в пути на них наскакивали аборигены, то кержаки умело отбивались «батиками» – этакими палками с утолщением на конце. Вот и весь «разгон». Владели уймонские крестьяне «искусством батика» – украшали своих противников так, что другой раз супостаты к ним соваться остерегались.
Однако на такого супостата, как чучундра Пакалн в Улале, не говоря уж о московских супостатах, уймонский батик короток… Тут нужно другое «искусство батика» – которым могли овладеть такие люди, как Рерих… Но они, как видите, купились на московский «батик» – сказочно фальшивый.
Бес хитер!
Не просто власть переменилась – антихрист пришел! Начал проводить «раскулачивание» – лучших крестьян истреблять, остальных – в колхозы сгонять, и веру христианскую уничтожать. Но козни бесовские Господь всегда разоблачает, и сегодня нам все так ясно, так ясно… Так ясно – как небо над Уймонской долиной после грозы – слава Богу, минувшей…
А пока приходилось крестьянам бежать – туда, куда власть антихриста еще не добралась – в тувинские земли. В 20-е годы Тува числилась независимым государством, и вошла в состав СССР только в конце 1944 года – так что кержаки нашли здесь землю обетованную. Спасение нашли. Начали строить дома, пахать землю, разводить скот, ловить рыбу… Жить своей жизнью. Ну, а потом – никуда не денешься – пришли все-таки колхозы, так что я уже встретил мирный расцвет колхозной жизни – сытный, спокойный, благополучный. Предложи им, в 1965-м году, вернуться к единоличному хозяйству – возможно, никто бы и не согласился. А молодежь, 17-18-летние – образованные, современные, цивилизованные люди космического века!
И на религию власть не «наезжала»: церквей-то нет, закрывать нечего. А приказать не верить – ну, до такого и большевики не додумались. Однако строгой, истовой религиозности – и даже просто религиозности – я не заметил. Совсем не то, что в Орегоне, в 1989 году! Но об этом речь впереди.
Советский образ жизни все-таки быстро размывал многовековые жизненные устои. Именно так: ничего конкретного сказать нельзя – а просто-напросто нет религии места в жизни – вот и все. И это чувствовали, знали, понимали все – от Москвы до самых до окраин. Хотя и телевидения еще почти не было, и газеты читать незачем, и на радио ноль внимания, и партия с комсомолом – сами по себе, а вот поди ж ты… Все понимали: Богу места нет. В космос люди слетали, на самое небо слетали – и сказали: Бога нет.
В небе нет – и уж тем более на Земле нет. Так люди решили. В Москве решили – ну, и далее везде такое поветрие пошло, и на Туву пришло. Старики от веры, конечно, отказаться не могли, а в молодых это поветрие чувствовалось, чувствовалось. По всем разговорам, делам, интересам, пристрастиям – к технике, например! К тем же мотоциклам – в первую очередь.
Не-е-ет, тут опять же тонкая материя. Уж какие автомобильные страсти видел я у староверов в Орегоне!.. А религии такие страсти совсем не мешали – ни на йоту не мешали. Тувинских кержаков мотоциклетная материя захватила крепко – да опять же не одна она! Вся, так сказать, аура бытия материалистическая – вот в чем дело.
Ну, про мотоциклы. Мотоциклы – это одно из первых моих тувинских впечатлений. На деревенской улице, на пыльном пятачке происходил мотоциклетный съезд известных и доступных на то время марок. Про автомобили и речи быть не могло – их просто не было, а вот мотоциклы – пожалуйста. Они и сейчас любимый деревенский транспорт – что уж говорить про тогдашние времена. Мужики и парни стояли, обсуждали достоинства и недостатки, попинывали колеса, садились, давали газу, совершали круг… Ритуал! Тут же стояла и некая «дристопулька»: нечто четырехколесное, дымит и трещит – но едет!
Прокатился и я на мотоцикле – да нет, это была целая поездка, за несколько километров, на реку Тес-Хем, с рыбалкой. Поймали первую рыбку, мелко порезали, и продолжали ловить на эти кусочки. Никогда больше не видел такую рыбалку… Осман рыба называется.
Река – хоть и быстрая, горная, но текла уже по степи. Вообще Тува мне запомнилась не горами, а степями: едешь по дороге, на автобусе, а вокруг степи и степи – горы где-то далеко-далеко…
Так мы перебирались из деревни в деревню, встречаемые родственниками – и в одной из них для нас устроили особенно широкое застолье. Хозяева наварили-напекли всего – всего было много, но самые простые блюда-кушанья – это я помню, хотя, как понимаете, в 15 лет на такие вещи мало обращаешь внимания. Еще знаю, что не было в те времена такого понятия, как «салат», «гарнир» – среди простых-то людей. Это пришло позже, с распространением столовых, появлением кафе, ресторанов… В Бийске на гулянках на стол выставлялась большая миска соленой капусты, можно сказать, тазик – вот вам и салат. Вареная картошка – вот вам и гарнир.
А вот шанежки тувинские, открытые пироги с ягодой – это помню!
Хозяева пили бражку, а для гостей, для меня с матерью – купили в магазине сладкую наливку. Я глоточек из стаканчика попробовал, хозяева ласково-заботливо посмотрели, чтобы лишнего не хлебнул, дали закусить хлебом с толстым слоем домашнего масла – чтобы не захмелел.
Между прочим, господа-дворяне тоже когда-то учили своих детей, как пить: в 12 лет давали рюмочку водки, и объясняли, что это такое, и самое главное – как к этому делу в жизни относиться. Стопроцентная трезвость – исключительное явление, спиртные напитки сопровождают человека всю его жизнь, и надо не пить уметь – надо иметь трезвое, ясное отношение!.. Среди моих староверов я не встречал ни трезвенников – ни пьющих людей. Выпить могут – всегда, не пьют – никогда! Бог милует…
За столом мои староверы пили брагу кружками. Пили – и пели! Духовные песни. Никаких плясок – староверы не пляшут. У меня перед глазами по сей день стоит картина : полная комната ярко, нарядно одетых мужчин и женщин – поющих вдохновенно, от всей души! Песни, правда, очень необычные, мною доселе не слыханные. Я-то уже был набит не только газетными сведениями, но и эстрадными песнями.
– Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось…
Это я, между прочим, впервые услышал по радио в столице Тувы – Кызыле. Услышал – и заворожено прослушал. Все такое легкое, веселое, задорное – и так не соответствующее окружающей сермяжной правде – и зовущее жить легко, весело и задорно!.. Большая, большая политика – именно это и есть большая, серьезная политика…
Но не только в застольях да на рыбалках я бывал – довелось и потрудиться немного. На уборке сена. Люди метали стога – ну, и я что-то делал, помогал. Среди других работал и седобородый дедушка, наравне со всеми работал: подцеплял сено вилами – и подавал на вершину стога. Нелегкая ведь работа! Однако дедушка сумел увидеть между делом, что у меня порван один сандалий, и когда вернулись с поля домой, он мне его сразу зашил. А было этому дедушке, одному из моих родственников, уже 100 лет… И даже больше – 102 или 103. Сейчас он, конечно, в селениях праведников…
Да – интересный факт, связанный с тувинскими стариками-староверами: многие из них… отказывались от пенсии. Грех получать незаработанные деньги. Как их ни уверяли, что эти деньги – заработанные. Грех!..
А в деревне Шурмак я провел диспут на атеистические темы… Хозяева – люди хотя и молодые, но оказались строго-религиозные. Слово за слово, и я, эдакий подкованный, показал свою подкованность.
– Ни один волос с головы вашей не упадет без воли бога вашего…
– Ага! – А я вот не верю в бога – как же он это позволяет? Получается, по его же воле я в него не верю?!.
Хозяева на мою казуистику реагировали спокойно, без малейшего раздражения – хотя я, войдя в агитационный раж, разговаривал с ними как с людьми отсталыми, непонимающими, даже темными. Свысока вещал…
А они, понимая, что мой атеистический жар – как и всякий атеизм – дело преходящее, не позволяли себе даже оттенка снисходительности. Возражали мне просто и спокойно.
И вот я, чуть не полвека спустя, свободно пройдя через все жизненные испытания, оберегаемый ангелом-хранителем – вспоминаю эту беседу в маленькой деревушке Шурмак.
Все в жизни состоялось по воле Его – для вразумления моего. И я благодарю Господа, что он дал мне это понять…
Заграница: Китай, Бразилия, США и Швеция – и далее везде
Бийск, слякотный осенний вечер 1967 года, я сижу у тети Таси и смотрю футбол – своего телевизора у нас с матерью не было. Интересный футбол прерывается событием невероятным, для меня поистине судьбоносным: на пороге квартиры появляется гостья, молодая женщина – сказочная фея из далекой страны. Так в мою жизнь вошла Галина Васильевна Атаманова, дочь одного из сыновей Вахрамея Атаманова – Василия.
Василий, с группой уймонцев уйдя в Китай, завел новую семью – так уж получилось. Родились дети, сыновья и дочери, одна из них – Галина, моя двоюродная тетя. Приехала из Швеции. О судьбе Василия и его детей я расскажу позже, а пока – Галина.
Мои тётки – Галина Васильевна Атаманова (справа) и Кира Васильевна в городе Упсала (Швеция) – в квартире, где они жили. 1972 г.
Жителям 21-го века трудно себе представить сказочность сюжета: появление гражданина Швеции в городе Бийске. Существовал настоящий «железный занавес», отделявший Советский Союз от всего остального мира. Говоря по-нынешнему – виртуальный занавес, но покрепче всякого железного. Сталь, броня!.. Это сейчас человек Запада – естественное явление: покупаю я в бийском киоске газету, открываю – а там интервью с американским профессором, живущим и работающим в городе Бийске. Свободно описывается, как живется-работается американцу в российской глубинке, глубже которой и не бывает.
А в 1967 году западный человек в Бийске – инопланетное явление! Для меня и так-то радостно-удивительное, да еще и молодое, родное, ко мне всячески расположенное. Держала Галина себя так просто – естественно, родственно – дружески, что я сразу и навсегда принял ее как по-настоящему родное, свое…
– Здравствуй, тетя Галя! – написал я ей вскоре.
– Если я немного старше, так уже и тетя? – ответила она мне.
И навсегда она стала для меня просто Галя.
Как же я ждал ее писем, открыток – и каким радостным, ярким событием было их появление в почтовом ящике! Письма – всегда интересные, ровные, спокойные – хотя наверняка были у нее свои сложности в благополучной шведской жизни. В Швецию она приехала только-только, из Бразилии, язык не знала, работала на кухне в какой-то лечебнице… Однако, никогда – ни слова – о трудностях. Только доброе, только хорошее – и о соседях, шведах, и вообще обо всем и обо всех – вот они письма, у меня под рукой – за все годы, многие десятилетия. Ни одно не потерялось! Хотя и вскрытые приходили, и с какими-то печатями: «досмотрено»… Не потерялись – еще и наверняка потому, что в каждом были слова: Спаси Христос, храни вас Бог, желаем от Господа Бога всех земных, наипаче небесных благ…
И Господь нас хранил. И ласковые слова согревали: целую, Галина. Между прочим, для того, чтобы с нами встретиться, тогда, в 1967-м, она потратила на поездку в Сибирь свои чуть ли не первые – а может и первые – отпускные деньги… Так что тут не просто обычный оборот письма: целую – это шло действительно от сердца и от души.
А какие красивые открытки присылала нам Галя! Особенно на Пасху и Рождество. Эх, не понимал я тогда смысла этих слов… Красоту видел, чувствовал, глубоко чувствовал, а смысла не знал. Но, видимо, по капле, по капле, наполнялась моя душа красотою и радостью веры, и когда подошел определенный уровень – все и открылось.
Открытки были почти в каждом письме: виды Стокгольма, Гетеборга – а также Парижа, Греции, Африки… Они даже пахли как-то по-особому! А иногда и просто какие-нибудь красивые картинки, симпатичные кошки, словно живые – эти я все передарил знакомым девчонкам… А виды Упсалы – города, где жила Галина?! Древний собор, королевский замок – люди, улицы, дома… Это был прямо бальзам на мою жадную до всякой экзотики душу! Я эти открытки словно под микроскопом изучал: каждое человеческое лицо, фигуру… Многих людей наверняка уж на свете нет – но их душа помнит мои тихие счастливые минуты, мое внимание!
Иногда Галина баловала нас и небольшими посылками: авторучки, нейлоновые рубашки, что-нибудь из секонд-хэнда, который в Швеции был бесплатный… Люди, пожившие в Советском Союзе, меня поймут – они знают, какова была ценность каждой западной вещицы. Ну, и очки для меня. В своих заметках о советской жизни, перестройке, событиях 1991 года, я посвятил теме очков–оправ немало строк… Коротко: западные оправы лицо украшали, советские – уродовали. Так что, спасибо шведской тете, имел я некоторую возможность покрасоваться в суровые годы повального дефицита…
Конечно, Галина приглашала приехать в гости, посмотреть, как люди живут. Помню даже, сколько это стоило в начале 1970-х.
– Ты набери, Гена, 400 рублей, и приезжай, обратно мы тебе билет купим, – писала мне она.
Четыреста рублей… В переводе на деньги 2010 года – это тысяч пятьдесят. Для поездки на Луну – а Швеция в те годы была и подальше – сумма достаточно реальная. Но… Я был студент, а мать получала копеечное пособие по болезни – так что у нас и пятидесяти рублей на руках не бывало. И все-таки о поездке я подумывал, пока не пришло известие.
– Гена, цены у вас повысились вдвое, надо 800 рублей…
Приехали. И странное дело! Времена меняются, эпохи сменяются, государственный строй , а тенденция все одна и та же: цены повысились вдвое…
Через тридцать лет, живя в городе Санкт-Петербурге, собрались мы семейством в круиз по Европе, и в Швецию должны заехать, а там – я страшно обрадовался, когда увидел маршрут – в город Упсала! Боже мой, я даже названия улиц до сих пор помню, где жила Галя, и которые когда-то старательно выводила моя рука, обмакивая перо в чернильницу: Eriksgatan, Norrlandsgatan… Живо представил себе, как войду в королевский замок, древний собор, пройду по местам, где ходила она – войду в дом, где жила она!..
Увы, заезд в Упсалу отменили, да так ловко все обставили, что и претензии не к кому предъявлять. Однако в Стокгольме я увиделся с родной сестрой Гали – Кирой Васильевной. Она очень готовилась встретить нас у себя дома, но времени было в обрез, и мы встретились только в центре города, посидели в кафе. Хотя мы видели друг друга впервые в жизни, встреча оказалась очень теплой, по-настоящему родственной.
Потом, стоя на платформе железнодорожного вокзала в Стокгольме, и глядя на табличку: Упсала, я представлял, как Галина, будучи в Стокгольме, отъезжает домой, в Упсалу… «Здесь очень красиво, деревья в снежных кружевах» – пишет она мне в открытке 1970 года, отправленной с этого вокзала. А я попал в дождь, который считается хорошей приметой – на счастье. И все время, пока мы находились в столице Швеции, небеса все окропляли и окропляли нас – на счастье, на счастье…
* * *
Заграница для немалой части моих родных староверов началась в 30-х годах, когда Василий Атаманов с группой уймонцев ушел в Китай. Так что не все оказались в Нарыме, на пустынном берегу северной реки, обреченные на смерть от голода, горя и страданий. И теперь потомки Вахрамея Атаманова есть по всему свету – от Швеции до Бразилии. Но вначале был Китай, где сибиряки, вместе с другими русскими людьми со всех концов России, стали налаживать свою жизнь… Все закончилось в 1945 году с приходом советских войск. Василий был арестован, отправлен в Советский Союз, получил срок, побывал на стройках коммунизма. Остался жив, и когда освободился, поселился в городе Братске, жил в семье дочери от первого брака. Бывал и в Бийске, навещал своих племянниц – мою мать и тетку. Я его помню! В 67-м году с Галей, приехавшей к нему из Швеции, Василий отправился на родину, в Горный Алтай. Умер в начале 70-х, похоронен рядом с первой женой. Вот такая судьба…