Садоводы

Пауль хоть по-русски и не понимал, но командирские интонации в голосе уловил.

Потому, когда Анна ему перевела, слегка смягчив формулировку, встал и, скомандовав детям, чтобы те быстрее собирались, направился к двери.

Недолгой была поездка, минут через двадцать джип огромный у бревенчатого домика в конце главной улицы в Грачёвке затормозил, свернул с шоссе на крохотную парковку. Указатель на въезде предупреждал, что парковка только для посетителей Грачёвской картинной галереи, и содержал изображение эвакуатора – мол, остальных увезём немедленно. Приученный к выполнению закона Пауль с сомнением посмотрел на знак запрещающий, жене на него показал. Анна в ответ рукой махнула и успокоила мужа – нам можно.

– Да и вообще, здесь Россия, а не Германия. Расслабься.

Округа огласилась гортанной немецкой речью, которую здесь не слышали с сорок первого года прошлого века. Дети, правда, перемешивали немецкий с французским. Удивлённый прибытием таких необычных посетителей на крыльцо вышел, застёгивая на ходу пиджак, директор галереи, он же сторож, он же экскурсовод.

Дверь пошире открыл, рукой жест приглашающий изобразил.

Не стал никто под дождём задерживаться. Председатель, поколебавшись, тоже вошёл.

Галерея состояла в основном из местных пейзажей. Походили, посмотрели. Через пять минут заскучали. Тут-то и попалась Председателю на глаза картинка незамысловатая – лес осенний. Полянка, на полянке странное сооружение из кирпича со сводчатой крышей. Стены кустами малины прикрыты. Вход – ворота запертые.

– Что это, где это? – вопрос экскурсоводу очень громко прозвучал в тишине пустынных комнат. Все подошли. И на картину уставились – вдруг это шедевр затерянный обнаружился кисти мастера великого.

Присмотрелись – нет, не похоже на шедевр. Да и подпись в углу «Ник. Афонин» на шедевр не претендовала.

Директор-экскурсовод тоже подошёл, глянул:

– Картина нашего известного художника, много раз побеждавшего на районных конкурсах. Изображён на ней двор усадьбы бывшего графа здешнего. Вон там, через дорогу, правее, вход. Музей там сейчас. Интересный, кстати, сходите.

На том и закончилась экскурсия по галерее.

Пересекли шоссе пустынное и через ворота старинные, чугунные попали на территорию усадьбы графской, которая встретила посетителей четырьмя лозунгами на фасаде огромного барского дома-дворца: красное полотнище с буквами жёлтыми «Пролетарии всех стран соединяйтесь!», а под ним чёрное полотнище с буквами белыми «Анархия – мать порядка» и ниже, помельче «Собственность – это кража», и ещё ниже «Свобода или смерть».

Выщербленные и потрескавшиеся от времени мраморные ступени вели к огромным входным дверям графского дворца. Справа и слева от ступенек – площадки, тоже мраморные, на одной из них лев каменный, на другой – пулемёт «максим», очень на настоящий похожий.

Рванули дети к нему. Оседлали. Облепили. Да и взрослые с интересом разглядывали, а Пауль взялся за рукоятки и, что-то бормоча по-немецки, прищурился, да сквозь прорезь в щитке прицелился и поводил стволом из стороны в сторону.

Тут-то двери и растворились, и на крыльцо вышел человек в кителе офицерском времён Первой мировой войны. Каблуками щёлкнул, головой кивнул. Представился:

– Смотритель музея, Андрей Евгеньевич.

Пауль, испугавшись, что Ordnung нарушил, руки от пулемёта отдёрнул и вопрос жене: «Кто это, полиция? Что, нельзя трогать?»

Успокоила его Анна. А дети, не обращая внимания, продолжали осматривать музейный экспонат, лопоча по привычке сразу на двух языках – немецком и французском.

Увидев замешательство Пауля, Андрей Евгеньевич сначала на немецком, потом на французском сказал, что беспокоиться не стоит – пулемёт (вернее, его точная копия) для того и стоит здесь, чтобы посетители могли сразу окунуться в атмосферу начала прошлого века.

А дальше незаметно и ненавязчиво началась экскурсия, похожая на представление в театре. Необычность музея заключалась ещё и в том, что здесь напрочь отсутствовали таблички «Не трогать». Все экспонаты можно было трогать, на креслах и стульях сидеть, а когда дошли до парадной столовой, две очень милые пожилые горничные в белых кружевных фартучках предложили гостям чаю, мгновенно выставив на стол прекрасный сервиз.

– Степан! – крикнула куда-то вглубь дома одна из горничных.

В дверях появился Степан – сапоги гармошкой, рубаха белая навыпуск, ремешком плетёным подпоясанная, бородища седая, а в руках самовар сияющий, баранок связка на шее висит. Минуту спустя раздалось цокающее шлёпанье когтистых лап, и вслед за Степаном появилось два огромных дога – чёрный и белый, ростом походившие на пони.

Водрузил Степан самовар на стол, баранки на тарелку выложил, с верёвки не снимая, и скрылся бесшумно.

Все замерли.

Горничные подошли и ласково потрепали по спинам огромных собак.

– Не бойтесь, они не кусаются.

– А мы и не боимся, они же, наверное, просто сразу целиком проглатывают, не разжёвывая, – пошутил Председатель.

– По-разному бывает, – ответила одна из горничных и сделала строгое лицо.

В зал вошёл Андрей Евгеньевич.

– Прошу чайку нашего отведать, да с бараночками, повар только утром испёк.

Горничные принялись разливать чай по чашкам. Анна мужу перевела, а дети, не дожидаясь перевода, враз за баранками потянулись. Доги подошли к столу и положили морды на скатерть с двух сторон от Председателя.

– Это что ещё такое? Идите на место! – цыкнули на них горничные. – Вот попрошайки! Любят еду у гостей выпрашивать.

Доги послушно прошлёпали к стене и улеглись там друг напротив друга, картинно повернув головы.

Председатель от чая отказался и, встав со стула, к Андрею Евгеньевичу подошёл.

– Там, в той комнате, где мы только что были, картина на стене висит интересная. Точно такую же видели в галерее, что напротив музея вашего.

– О, раз уж вы обратили внимание, расскажу вам легенду этого поместья, – и, повернувшись к остальным посетителям, за столом сидящим и уплетающим баранки с чаем, громко хлопнул в ладоши: – Господа, приятного аппетита! Прошу внимания! Сейчас я поведаю вам старинную легенду этого поместья. Надеюсь, мой рассказ не помешает вам наслаждаться предложенным угощением.

– Только говорите небыстро, чтобы я успевала мужу переводить, – попросила Анна.

– Конечно. Как вы, наверное, знаете, почти двести лет назад в самом начале девятнадцатого века армия Наполеона напала на Российскую Империю и через несколько месяцев дошла до Москвы, захватив её.

Замолчал Андрей Евгеньевич, давая время Анне перевести. Пауль кивнул и, когда вслед за Андреем Евгеньевичем замолчала и Анна, сказал: «Bitte weiter».

– Ну вот, захватить-то они её захватили, да удержать не смогли, и через несколько месяцев вынуждены были отступить. Но за эти месяцы французы город разграбили, забрав всё, что им ценным казалось. Во время отступления обоз, состоявший из более чем двухсот повозок, исчез и до западной границы так и не добрался.

Куда делся тот знаменитый золотой обоз – так и неизвестно, но несколько повозок было брошено по какой-то причине здесь в лесу, недалеко от этой усадьбы, в которой во время оккупации разместился штаб генерала Лефевра Денуэта, командовавшего кавалерийской бригадой, прикрывавшей отход Великой Армии. Вскоре после ухода французов барин вернулся из своего дальнего поместья, где прятался от басурман. Возвращался он с отрядом верных слуг, которых вооружил по военному времени. И вот, на глухой лесной дороге (идти по большому тракту они боялись, чтобы не наткнуться на французов) во время стоянки наткнулись они на спрятанные в кустах повозки, гружёные золотой посудой. Находку отвезли в усадьбу и выгрузили в главном барском доме, где мы с вами сейчас и находимся. Вот за этим столом (Андрей Евгеньевич торжественно взмахнул руками) в последующие сто лет по праздникам обеды подавали на том самом золотом сервизе.

– И где он теперь, сервиз этот? – не выдержал Председатель.

– Не торопитесь, впереди нас ждёт самая интересная часть легенды.

Все притихли, даже чашки отодвинули.

А Андрей Евгеньевич замолчал, выдерживая паузу, как настоящий актёр перед развязкой. Руки за спину заложил и прошёлся вокруг стола. Остановился за спинами Председателя и сидевших рядом с ним детей, постоял и продолжил рассказ:

– Через сто с небольшим лет случилась осенью в Российской Империи революция, и через пару недель после того как в Санкт-Петербурге власть перешла в руки рабочих и крестьян, известие об этом достигло графской усадьбы. Новости принёс сводный отряд красногвардейцев и анархистов (их лозунги вы над главным входом видели). Несколько дней тут командовали, но ничего разгромить и разграбить не успели, кроме запасов коньяка коллекционного. Эти-то самые запасы и спасли имение от немедленного и тотального разграбления. Упились так, что когда на следующий день вечером в имении появился офицерский отряд, шедший на Украину, их приняли, как родных, поделились патронами и оружием. Офицеры, надо отдать им должное, не стали долго выяснять, кто на чьей стороне воюет. Оружие с патронами погрузили на телеги и дальше пошли своей дорогой. С ними же ушёл и молодой граф, оставив вместо себя верного надёжного управляющего.

Управляющий хорошо разбирался в текущем моменте и понял, что власть ещё не раз поменяется, и реквизиции рано или поздно не избежать. Потому велел кузнецу местному немедленно переплавить весь сервиз золотой, отлив из него бюст вождя большевистского. Ночь не спали кузнец с управляющим. И когда бюст остыл, самолично обмазали его слоем гипса, а сверху, для сохранности, краской эмалевой покрыли. После этого из гипса ещё пять точно таких же бюстов сделали. Ну вот. Вечером следующего дня, когда работы были закончены, спрятал все бюсты в погребе, что во дворе, вот тот самый погреб и изображён на картине.

Тут дети радостно затараторили сразу на всех известных им языках:

– А вдруг они там и сейчас стоят? Смотрели? И один из них из чистого золота? Вот здорово!