Карантин
Спустившись, вы практически упираетесь в кафе Донни. На тротуаре почти в беспорядке разбросаны крашеные в белое деревянные столы и стулья. Уже утро. Улица выкрашена в пастельные цвета, тихие каменные здания колониального стиля, словно с французской картины, смотрят на приезжих. В одиночестве на крайнем от дороги стуле восседает профессор, он же Повелитель Драконов. Перед ним бокал вина, в руке телефон. Он что-то увлечённо читает с экрана, к бокалу не прикасается. Он ждёт Звездочёта, который тоже приходит сюда каждое утро, прежде чем подняться в пансионат.
– Раньше ты бы сидел с газетой! – сказал Звездочёт и поздоровался с Повелителем за руку. Чёрт-те что происходит, не находишь? Что там в твоём телефоне? Европа отменила эту дурь – этот свой карантин?
– Нельзя начинать утро со сплошных вопросов! – отреагировал Повелитель. Было понятно, что они знакомы сто лет. – Я, честно сказать, и не помню, что такое газеты…
– Это потому, что ты молод… Мне, кстати, жалко, что газеты пропали. Мужчина с газетой в руках выглядит по-деловому. Я это помню, я старше… Ты же скрючился над своим телефоном, словно какой-то школьник… Пойду поздороваюсь с Донни…
Звездочёт прошёл в кафе и пропал там не менее чем на пятнадцать минут. За это время Повелитель выцедил пол-бокала рубиново-красного напитка. Вернулся Звездочёт с Донни – дородным низеньким мужчиной в рубахе навыпуск, похожим на карикатурного итальянца. Руки тот держал в карманах, живот нёс впереди себя. Едва появившись, он посмотрел на Повелителя с раздражением.
– Вот! Единственный мой клиент с утра! – обратился Донни к Звездочёту и бесцеремонно ткнул раскрытой ладонью в Повелителя, отчего едва не порвал карман брюк.
Повелитель отсалютовал бокалом.
– Да ладно тебе, Донни! – хлопнул его по спине Звездочёт. – Лучше налей и мне! Скоро проснутся туристы, тебе полегчает!
Донни раздражённо потоптался с ноги на ногу и скрылся в заведении.
– Нервничает Донни! – бросил Повелитель, который между тем так и не оторвался от телефона.
– Ещё бы ему не нервничать! Если так пойдёт дальше, будет нечем платить муниципалитету! Я, допустим, могу перебиться, всё-таки мы родственники… но и мне на что-то нужно жить.
– Я тебе больше скажу, – флегматично хмыкнул Повелитель. – Даже Донни на что-то надо жить! Видимо, этим и объясняется то, что я уже второй день не наблюдаю официанта. Он уволил Хосе? Донни, ты уволил Хосе? – повторил он свой вопрос сильно громче, обернувшись к темному провалу входной двери.
Оттуда раздалось что-то неразборчивое. Появился Донни с подносом, на котором покоились два наполненных красным бокала и широкая плоская тарелка с нарезанными яблоками. Он держал поднос почти на плече, лишь чуть придерживая свободной рукой, и, хотя в этом чувствовалась сноровка, всё же было ясно, что ему тяжеловато. Донни поставил поднос на стол и с прежним раздражением произнёс:
– Чего бы я его уволил? Уже здоровье моё не то – с подносами бегать. Хорошо, клиентов не много – на этой фразе брови Повелителя удивлённо поползли на залысину. – То есть, конечно, плохо… – спохватился Донни. – Короче, Хосе заболел.
Они продолжили трёп, постоянно перескакивая с темы на тему, то и дело взмахивая руками над головой. Время от времени подходили какие-то люди, каждый брал вино и фрукты и совершенно слёту включался в беседу, покончив же с трапезой, так же легко из беседы выключался и шёл по своим делам, не прощаясь. Всё это были местные жители, которых я для порядка буду называть «кабальеро», все прекрасно друг друга знали, и зачем им прощаться, если они обязательно ещё раз заглянут сюда? Нам, жителям северных широт, не понять этот стиль жизни. К слову сказать, Донни действительно добрел, по мере того, как в кафе входили всё новые и новые посетители.
– Вот видишь, Донни, всё не так уж плохо! – в конце концов сказал Звездочёт. – Пойду провожу свою пассию! Жалко, чёрт возьми… как-то даже сам от себя не ожидал!..
Звездочёт покинул теперь уже шумную компанию и через улицу, по диагонали, совершенно игнорируя правила дорожного движения, направился к узкому уставленному вазонами крыльцу. То и дело он здоровался с притормаживающими водителями, весело сверкая зубами над заострённой тощей бородой. Его жилистая шея в такие моменты слегка изгибалась в створе воротника. Впрочем, машин было не много. Едва он подошёл к вазонам, как на крыльцо степенно вышла пожилая индианка – толстая, с длинными зачёсанными за уши побитыми проседью волосами. Она ждала Звездочёта и, едва тот ступил на крыльцо, в руке у неё, как по волшебству, оказался скромный, но симпатичный букет, который индианка, прежде чем передать, сбрызнула водой с короткой пластиковой метёлочки. Звездочёт отслюнявил индианке денежные бумажки и уже с букетом шустро, будто годов в нем было не более двадцати, а не как на самом деле – шестьдесят с лишним, рванул по лестницам в сторону пансионата. Можно было подумать, что он и вправду влюблён! Он едва разминулся на этой лестнице со своими постояльцами – Девочкой и Дорси, которые с опухшими лицами медленно брели завтракать.
Мать уже сидела на чемодане и, с видом схимника, отрешившегося от всего мирского, смотрела то на стену с шезлонгами, то на окна второго этажа, то на небо. Она ждала. Ничего уже не связывало её с этим местом. Звездочёт, как всегда, весело выскочил из-за стены.
– Бонжур! Гуд монин! Зрав-ствуй-те!
Мать грустно и приветливо улыбнулась. На этот раз она была в зауженных джинсах и в шелковистой темной и слегка прозрачной на просвет тунике. Но шляпа с обещанными цветами присутствовала на её голове.
– Решила прямо с утра освободить комнату! – сообщила она. – Вы опять с букетом!
– Да… Я решил держать марку! Мне нравится, что вам нравится! Вот, вы опять улыбаетесь! Это просто английский язык… Мне не хватает слов, чтобы говорить не коряво!
– Ничего страшного! Не думаете же вы, что я сама лучше говорю по-английски? Вчера говорила с сыном. Ему уже надоело у бабушки… Сейчас приедет такси, вы не провожайте меня.
– Как скоро оно придёт? Вы вызывали такси со своего телефона?!
– Побойтесь Бога! Цены в роуминге…! Конечно же, с ресепшена!
– Пойдёмте позавтракаем последний раз! Я скажу Амиго, чтобы отправил машину к Донни.
Звездочёт так же легко, как только что по уличной лестнице, взлетел к номеру, который последние две недели занимала Мать, и отдал мне короткое распоряжение. Между тем, я только что закончил пылесосить ковролин. Вновь появившись на террасе, Звездочёт подхватил чемодан Матери и стремглав покатился вниз по лестнице. Звездочёт вообще всё делал быстро. У Донни они сели, разделённые белым садовым столиком, и в течении почти получаса весело проболтали, пока прямо к столику не подъехало такси – жёлтого цвета, древний, но аккуратный, тарахтящий, как ведро с болтами, седан, марку которого я знаю, но вам её название не скажет ничего. Таких такси полно в Южной Америке. Всё это время Звездочёт улыбался и что-то говорил, Мать же смотрела на него внимательно и почти настороженно. Попрощались они за руку. Звездочёт склонился к водительскому окну и минут десять о чём-то говорил с шофёром на испанском, затем расплатился.
– Даже и не вздумайте отказываться! – возмущённо замахал он на Мать. – В конце концов, мы прощаемся навсегда…, а вы совершенно не умеете торговаться!
И такси уехало.
Наша же вторая пара, а именно Девочка и Дорси, сидели за соседним столиком и терпеливо ожидали свиной антрекот. Ибо, к своему стыду, должен сказать, что как ни страдает Донни от отсутствия туристов, но если в кафе есть его друзья и нет официанта, то этим самым туристам придётся как следует подождать.
– Странно, что она не напилась на этот раз, – заметила Девочка. – Я уж думала, она никогда не уберётся отсюда. Скоро опять станет жарко и я вспотею. Ещё пять минут ожидания – и я заеду этому бармену в его толстую харю!
– Ты в Италии не была!.. – улыбнулся Дорси. – А насчёт русской… Я сталкивался с русскими… русские всегда возвращаются. Это у них фишка! Побывать в городе, где прошло детство; в здании, где когда-то учился; в отеле, где когда-то останавливался… Это у них называется «ностальджи». Так что я не удивлюсь, если она вернётся!
– Всё! Я решила! – вдруг заявила Девочка, и Дорси с испуганным видом схватил её за руку. – Да отпусти ты меня! – вырвалась Девочка. – И так бесишь со своей русской!.. Дорси, узнай у этого Звездочёта, где тут продают сари… Или как у них называется уличный халат?
Тут Донни принёс антрекоты и унёс пустые бокалы, и блюзовый ритм курортной жизни закружил наших туристов изо дня в день с неотвратимостью предопределения. Но не на долго…
Глава 3
На пятый день без официанта Донни таки решил навестить Хосе. Он потратил на это целое утро вторника, оставив вместо себя за стойкой Звездочёта, и к двум пополудни снова вернулся в ресторан. Вид у него был озадаченный.
– Был ли Профессор? – спросил он, не поздоровавшись.
– Не хлопай так дверью, Донни! – призвал Звездочёт, потому что Донни ездил к Хосе на его пикапе. – Повелитель уже ушёл. Ты отпускаешь меня?
– Подожди, родственник. Хосе нужен доктор, по-моему… Мария уже и не знает, что делать, всё время меняет компрессы… Холодный на лоб, тёплый на грудь. В принципе, она может просто перекладывать тряпку со лба на грудь, настолько Хосе горяч! Ты не знаешь, где в это время может быть Профессор?
– Да… но Повелитель вовсе не врач!
– Он хотя бы профессор! Говори уже, не томи!
– Ну… – и Звездочёт разразился коротким рассказом, смысл которого сводился к тому, что Повелитель Драконов в это время дня может быть где угодно.
– Матерь Божья! – обомлел Донни. – Вот ведь бездельник! Как хорошо, что у меня есть своё дело и я всегда знаю, чем заняться. Ты что, предлагаешь мне ездить по всему городу?!
– Можно просто подождать до утра.
Донни с сомнением покачал головой.
– Ну хорошо, – решился Звездочёт. – Просто у Повелителя роман… Ты уверен, что его обязательно нужно беспокоить? В кои-то веки…
И Донни решил, что, наверное, не стоит.
– Хорошо, что у Профессора появилась баба! – подытожил он. – Теперь хоть ясно, где его искать…
До самого вечера Донни был слегка дёрганым – он так и не решил, правильно ли поступил, что не потревожил Повелителя. А утром к ресторану пришла Мария.
Я не знаю, заметили ли вы, что у ресторана в основном сидят мужчины. Женщины тоже случаются, но если вы видите женщину в рабочее время за столиком ресторана, то и к гадалке не ходи – это иностранка. Я даже не знаю, то ли это ко всем южным народам относится, то ли только к взращённым в Латинской Америке… Бывают, конечно, исключения. К Донни, например, регулярно приходит супруга – у неё есть отдельный столик, на который Донни не садит никого. Ну и молодые девушки нет-нет, да и появляются в ресторане, но в целом, если её не привел уже, что называется, жених, это не приветствуется. Безусловно, Мария, которая, как серая молния, пронзила ряд белых стульев и остановилась, словно стебель полыни, у барной стойки, привлекла всеобщее внимание. Стало тихо, посетители-кабальеро застыли в самых разнообразных позах, словно терракотовые болваны, и даже Повелитель оторвался от своего телефона и, будто модный манекен, развернулся в сторону Донни.
– Хосе умер! – выдохнула Мария посеревшими губами. – Я увела детей к маме.
– Молодец, что увела, – ответил Донни, совершенно не удивившись. – Пойдём… пойдём…
И он сделал жест, как будто приобнял Марию, но не прикоснулся при этом и пальцем к её плечам. Они скрылись в тёмном дверном провале, там, куда почти никогда не проникают клиенты…
– Святая Дева! Какой молодой! – тихо воскликнул кто-то. Кабальеро ожили, начали переговариваться, кое-кто даже зазвенел вилкой о край тарелки.
Затем явился Звездочёт и на своём пикапе и увёз Марию вместе с дородной и тоже похожей на итальянку женщиной – женой Донни; довольно быстро вернулся, и они втроём – Донни, Звездочёт и Повелитель – до самой ночи обсуждали предстоящие похороны. Хосе был беден, а самое главное, молод – ему и в голову не приходило позаботиться о собственном погребении, а Донни чувствовал себя виноватым, как будто Повелитель, окажись он у постели больного, мог бы что-то изменить… Он отослал к Марии свою жену, а Повелитель вызвался утрясти формальности с муниципалитетом и вообще организовать обряд, Звездочёт же рванул на своём пикапе в столицу за священником и приличным гробом. Донни в этом раскладе выпала судьба стать спонсором почти всех расходов и распорядителем поминального стола.
Уже к вечеру буквально все в городе знали, что Хосе умер. Об этом говорили в ресторанчиках, при встрече на тротуаре и даже прямо на проезжей части водители успевали перебросится парой слов из окна в окно. Отовсюду были слышны причитания, вспоминали и жалели вдову, упоминали детей. Естественно, такое событие, как смерть, было слишком важным, чтобы помнить о каких-то там туристах, и ко дню похорон Девочка была уже доведена до белого каления, и Дорси даже стал опасаться, что она действительно «кому-то врежет». Они были единственными людьми в этом городе, которые до самого обряда похорон не догадывались, что что-то случилось. Хотя как «не догадывались»?.. Будучи брошенными, они изливали своё раздражение друг на друга.
– Раньше он, этот толстяк Донни, хоть как-то шевелился! Иди и сделай что-нибудь! – негодовала Девочка. И когда Дорси подошёл к Донни и, размахивая руками, потребовал, чтобы тот выставил жаркое побыстрее, Донни буквально на него наорал, предварительно на глазах изумлённого Дорси обтерев руки о жирное брюхо, как какой-нибудь немытый босяк, а не хозяин респектабельного заведения.
Похороны, как и положено, назначили на третий день, и, как это бывает не только в книгах, но и в жизни, вместе с одним важным событием тут же происходит и другое, и третье… Такое чувство, будто события специально поджидают друг друга, и после многодневного, а иногда и многомесячного, затишья вываливаются вдруг одним громадным бесформенным комом на головы ничего не подозревающих людишек. Итак, в день похорон, очень рано утром, пока еще даже и не думали выносить покойника, около кафе Донни остановилось такси, точно такое же, а может, даже и то же самое, что увезло Мать Своего Ребёнка более недели назад. Жёлтый драндулет перестал тарахтеть (может быть, заглох), и тишину хрустального горного утра, словно двумя ударами молотка, два раза разрубил уверенный, наглый, а может быть, и просто раздражённый гудок клаксона. Не сразу (ему нужно было одеться) появился Донни, а на противоположной стороне улицы на узкое крыльцо с цветами вышла индианка. Донни со слегка тупым выражением, свойственным иногда толстякам, если их заставляют спросонья о чём-то думать, уставился на пассажирку, которая, естественнo, таки оказалась Матерью – совершенно не такой роскошной дамой, какой она покидала городок. Мать была без шляпы, волосы её были собраны на затылке в небрежную метёлку, и на осунувшемся лице застыло какое-то скорбное выражение, по которому сразу же было (кстати) понятно, что она русская.
– Я просто не знаю адреса Звездочёта, – по-английски объяснила она. – Заплатите, пожалуйста, за такси.
Донни слегка вздрогнул, вытащил руки из карманов и, словно по резиновому мячику, ударил себя по бокам.
– С ума сошла, женщина! – воскликнул он по-испански. – Я и так всё время расплачиваюсь! Или ты думаешь, что я даю деньги всем по первому требованию?! – но, поскольку он говорил, как я уже сказал, по-испански, Мать ничего не поняла и не ответила совершенно. Зато из машины почти закричал водитель:
– Аааа, я так и знал! Заранее же было ясно, что за неё не заплатят! Это всё моя доброта! А с таким добрым сердцем разве можно делать бизнес?!
– Донни! Заплати ему! – тихо крикнула индианка. – Он порядочный таксист. Пусть потом Звездочёт разбирается со своей женщиной.
– Только потому что сегодня похороны! Только потому, что грешно ругаться на свежей могиле! Это примета! Только поэтому! Подождите, сеньор! А со Звездочёта я вычту всё до последнего песо!
Он сбегал в кафе, вернулся с деньгами и расплатился, но дело уже было сделано – примета свершилась, и оттого, по крайней мере у Донни, на груди словно камень повис. Он махнул ладонью в сторону столика, и Мать покорно за него уселась, подвинув к колену жёлтый чемодан и придерживая его рукой. В такой позе она просидела до десяти. Между тем ресторанчик сегодня жил какой-то особенной жизнью. Во-первых, из отеля спустился я (а это бывает крайне редко), во-вторых, из кухни пришёл повар (ещё реже). И мы втроём – я, повар и Донни – принесли с разных мест еще столов и стульев и выстроили всё это в несколько длинных рядов. Мы расставляли столы для поминок под удивлённые взгляды наших, видимо, последних в этом сезоне гостей – Девочки и Дорси, которые как раз спустились к завтраку, ну и Матери, естественно, которая от усталости так и не отпустила свой чемодан и никак не принимала участия в происходящем. Кабальеро при этом было гораздо меньше обычного – многие предпочли сразу отправиться к дому Хосе, не заходя к Донни.
– Оп-па! Ты ведь накаркал, любимый мерзавец! Ты посмотри, уже уехала и, вдруг, снова сидит! – воскликнула Девочка едва они с Дорси появились перед кафе и увидели Мать.
– Эти русские всегда держатся за свои чемоданы! – среагировал Дорси.
– Что-то сильно ты хорошо разбираешься в русских…
– А ты что? Ревнуешь?
– Только заметил!.. «Цветы!.. Русские!..» – почти кривляясь, передразнила она Дорси. – Не смотри на неё!
– Хорошо, не буду… – и действительно посмотрел не на Мать, а на Донни, который закончил расставлять столы и, заняв позицию перед стойкой, с видом оперного певца заговорил.
– Сеньоры и сеньориты! Нам пора… уважаемые гости простят нас… Амиго! – я оглянулся. – Амиго, оставайся за главного. Мы ушли хоронить.
Кабальеро суетливо засобирались и во главе с Донни молчаливой толпой потянулись куда-то по улице, мимо крыльца с цветами, туда, куда мы ещё ни разу не заглядывали в ходе моего рассказа.
– Это какой-то местный обряд? Пойдём посмотрим… – сказала Девочка.
– Если я правильно понял, кто-то умер, – ответил Дорси. -Ты хочешь развлечься на похоронах?
Девочка отрицательно замотала головой.
Я очень хотел это сделать, но всё же решил не описывать похороны. Похороны – это похороны, хотя местный разлив этого мероприятия не похож на тот северный вариант, к которому мы привыкли. (Боже правый! Какое соседство – «похороны» и «привыкли»! ) Например, гроб с Хосе под вой Марии и родственниц на руках отнесли до кладбища, а у нас родственники почти не плачут и гроб перемещается на машине. На кладбище этот гроб поместили в склеп, принадлежащий семье Донни, словно задвинули на полку стеллажа, а у нас… – вы знаете… вряд ли можно взять могилу взаймы или на прокат. И весь город, по крайней мере так виделось со стороны, обнимал Марию и целовал её детей. Я умолкаю, я обещал не описывать… просто сделал пару штрихов, чтобы вы оценили драматургию. Скажу лишь, что каждым поворотом этого спектакля, с видом торжественным и опять же театральным, руководил Повелитель, напоминая не то дирижёра, не то директора. Даже священник не выглядел таким значительным. И еще замечу два момента. Первое – это когда Донни, по обыкновению, то засовывая руки в карманы, а то с экспрессией размахивая ими над головой, с раздражением что-то долго и тихо говорил Звездочёту. Звездочёт, и это было видно всем присутствующим, сначала удивился, затем обрадовался, и его сияющая от счастья физиономия сделалась неприличной на таком скорбном мероприятии, но почти сразу его борода чуть опустилась, улыбка пропала и в глазах появилось озабоченное выражение. Второе – это Родригес – чиновник из муниципалитета. Он явился на похороны чуть не бегом, с опозданием, и сразу же подошёл к Повелителю.
– Только что пришёл e-mail из столицы, – почти прошептал Родригес, – они вводят какой-то карантин. Запрещены все публичные мероприятия!
Повелитель с удивлением на него посмотрел.
– Ты хочешь, чтобы я разогнал людей? – так же шёпотом спросил он.
– С ума сошёл?! Как я буду смотреть в глаза его жене? Хосе и так настрадался… при жизни… Святая Дева, какой молодой! – Родригес перекрестился по католическому обряду. – Я не успел, приятель… Просто я не успел, – подвёл он черту.
Глава 4
Карантин свалился на город, как покрывало на неубранную постель. Позавчера были поминки, которым никто не мешал, а уже сегодня утром Родригес с красным лицом и шевелящимися от бешенства усами в своем кабинете (а кабинет – это всего лишь ниша в стене внутреннего дворика муниципалитета) орал на Донни, как на нашкодившего мальчишку.
– А если не закроешься, – орал Родригес, – то я обложу тебя таким штрафом, что ты последние штаны снимешь и, отдав их за долги, пойдёшь с голой жопой милостыню просить!
– А муниципалитету я должен буду налог? А зарплату? А Марии, мне нужно денег дать, чтобы дети Хосе имели хотя бы утреннюю похлёбку? Откуда я деньги возьму за всё платить?!
Родригес замолчал и побелевшими руками вцепился в спинку резного стула.
– Донни, – сказал он спокойно с видимым напряжением, – Никто не знает, что будет. Ресторан нужно закрыть, туристов на улицу не пускать. У нас будут дежурить не местные карабинеры, не нарывайся на неприятности.
Донни вытер вспотевшие руки о пузо, ими же пригладил великолепные чёрные молодые волосы на немолодой голове и пыхтя вышел вон. Он так же, как недавно и Звездочёт, разве только с одышкой, совершенно игнорируя правила дорожного движения, пересёк центр города, неодобрительно косясь по дороге на появившихся невесть откуда карабинеров. Те стояли по двое и непрерывно беседовали друг с другом, опираясь раскормленными, но не жирными, с двух сторон обвешанными оружием, задами о каменные столбы, деревья и всё, что может предоставить опору усталым стражам порядка. Никого из них Донни не знал, что само по себе было почти не возможно в маленьком городе, и оттого раздражение его только росло. Однако стоило ему оказаться в своем ресторане, за стойкой, с которой он практически сроднился, в окружении своих не то подчинённых, не то друзей или даже родственников – Звездочёта и Повелителя Драконов, как раздражение вдруг ушло и сменилось холодной деловой сдержанностью.
– Когда они собираются съезжать? – спросил он Звездочёта
Тот неопределённо покрутил тощей шеей и вскинул тощие плечи.
– В общем-то, на днях, – сказал он мгновенно. – Только, мне кажется, они не уедут.
Донни молча закинул на плечо полотенце, которое зачем-то ухватил, как только оказался за стойкой, и вновь вытер потные руки о толстый живот.
– Донни, успокойся, – заговорил вдруг Повелитель, – в конце концов, Звездочёт просто излагает дела.
– С чего ты взял, что я не спокоен?
– Все знают, что если ты вот так вытираешь ладони, то можешь сорваться, – пояснил Повелитель.
Донни снова пригладил волосы и спрятал руки в карманы брюк.
– Русская не смогла улететь, – снова заговорил Звездочёт. – Так что, я думаю, и немцы улететь не смогут.
– И что? Ты предлагаешь, чтобы они жили здесь за мой счёт? Нет, если они готовы платить, я не против! Но почему-то все кругом говорят так, как будто платить не должен никто!
– Вот по этому поводу, я хотел с тобой поговорить, – вздохнул вдруг Звездочёт и встал со стула. – Дело в том, что у русской совсем нет денег.
– И? – спросил Донни с напряжением, демонстративно не вынимая руки из карманов и расхаживая вдоль стойки из стороны в сторону – И?!!! – повторил он с вызовом, резко остановившись.
– И если ты мне откажешь, я поселю её на своих шести метрах в комнате. А там и кровать-то едва влезает… Донни, не каждый день прошу!
– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – трижды выругался Донни.
Минуту никто ничего не говорил. Затем Повелитель, который за всё это время, против обыкновения, ни разу не заглянул в телефон, попросил бокальчик чего нибудь (Донни немедленно налил). Повелитель не торопясь пригубил, почмокал и только тогда заговорил.
– Донни, – сказал он. – Ты же ничего не выиграешь, если прогонишь русскую.
Донни с возмущением хлопнул себя по бокам, а Повелитель продолжил:
– А что ты выиграешь? У тебя и так сезон низкий, впрочем, как и у всех. Кроме того, я думаю, скоро появятся туристы, которых попрут с других пансионатов. Я думаю, тебе стоит всё объяснить твоим постояльцам и снизить плату до ренты, как за обычное жильё… А может даже и просто до себестоимости: свет, вода, минимальное обслуживание… Только не сейчас, а чуть позже, когда твои конкуренты попрут своих со двора.
Донни напряжённо переваривал идею. Звездочёт ждал стоя, словно посторонний, Повелитель цедил вино, как и положено человеку без обязательств.
– Немцев надо предупредить про самолёты, чтобы не мотались попусту до аэропорта и обратно, – разродился, наконец, Донни. – Я хочу, чтобы, если они не уедут, у них всё-таки осталось немного денег… для меня. И русскую предупреди, чтобы не трепалась о том, что не платит!