В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 1. Успех

– Не придёшь через пять минут, пойду за тобой, – сказал я. – Я вчера так твоих соседок достал, что они тебя выселят в коридор, если я ещё приду.

Таня засмеялась:

– Тогда я к тебе приду жить. И буду мелькать у тебя перед глазами, – она показала пальцами перед глазами, как показывал Женя Лукашин во всеми любимом новогоднем фильме.

– Значит, буду надоедать твоим соседкам, чтобы поскорее ты ко мне переехала.

– Да ну тебя, Богдашка, придумал ты мороку себе. С Каринкой бы встречался, она по тебе уж скоро высохнет вся.

– Да встречался я уже с Каринкой, ты и не заметила, – я махнул рукой.

Ну чего, спрашивается, ломается? Кого ищет? Марк, конечно, жених завидный, но Марк, «не по этой части», так что рассчитывать на него в этом смысле невозможно, да и не те у них отношения. А я хоть завтра и на всю жизнь, потому что в одном она права, я влюбился крепко, как никогда.

Пришла наряжать ёлку в довольно уродливом джинсовом комбинезоне, но на ней даже эта дрянь смотрится отменно. Дверь не заперта, весь блок свободен не только на праздники, но на все каникулы.

– А мои соседки уехали сегодня тоже по домам, – сказала Таня, когда я сказал про своих соседей.

– Да общага, наверное, полупустая остаётся на каникулах всегда, – сказал я, обернувшись. – А ты чего домой не поехала? Это мне… через полпланеты пилить…

Таня коротко взглянула на меня.

– Нет, я к себе не поеду теперь уж…

– С родителями поссорилась?

– Да нет, что ты… просто…

– Жених там? Поэтому я тебе не подхожу? Ты его ещё любишь?

Таня побледнела.

– Люблю… что значит «ещё»? – немного с вызовом ответила она. – Кого-то или любишь или не любишь, не может быть «ещё»… просто… всё. И мне лучше там больше никогда не бывать, не напоминать о себе.

– Он что, женатый? Я знаю, бывают такие м…ки, девушек с пути сбивают, а с жёнами не разводятся. И ты такого любишь? «ещё»? или «по-прежнему»? или «всё так же»? как лучше звучит?

– Чего ты злишься? Какое тебе дело? Я сказала, что не подхожу тебе, я встречаюсь с женатыми, и не с одним, чтобы ты знал! И много чего ещё ты не знаешь, хочешь, расскажу, сразу полегчает, что не связался со мной?

– Ну расскажи! – воскликнул и я с вызовом. Очень даже любопытно, что такого она может рассказать о себе, что меня отвратит от неё.

– Не буду… – Таня отвернулась. – Всего не расскажешь, а не всё рассказывать и смысла нет, получается ложь…

– Ты расскажи, а я уж отделю зёрна от плевел, – сказал я.

– Вряд ли, – она взяла мишуру и стала крутить её в руках, а та отбрасывала серебряные лучики на неё. – Лучше… давай, как будто до сегодняшнего дня ничего не было, а? вот совсем. Ты ведь тоже кого-то любил?

– Конечно, маму с отцом.

– Да ну тебя, Боги! – вот тоже прозвище мне выдумала, Марк в своём стиле, эта в своём. – Вот ты ровесник моего брата, так он какой-то взрослый был всегда, сколько я его помню, а ты… мне кажется я старше тебя.

– Я глупый, по-твоему?

Она подошла ближе и заглянула мне в глаза своими удивительными глазами.

– Нет, Боги, ты – чистый. А я – нет.

– По-моему, ты выдумываешь нарочно, интересничаешь, чтобы ещё больше завлечь меня. Вот я такая порочная, прям Кармен, а ты бойся меня любить. Так?

Таня засмеялась:

– Ну, пусть так.

Я протянул было руки, чтобы обнять её, но тут в комнату ввалились Марк с девчонками с двух сторон, сзади гудел Щелкун и Очкарик.

– Привет! А вы… что, вы начали уже?

– Да нет, это Лесоруб вон, к берёзке нашей подкатывает со своим топором – захохотал Щелкун. – Гляди, Танюшка, таким топором один раз махнёт, и нет берёзки!

Ну и хохотать, а потом засуетились, все, радостно и бестолково хлопоча. Возились долго, но весело, за стол уселись часов в восемь.

– Рано мы как-то? К полуночи все пьяные будем, – сказал Щелкун, и все опять засмеялись.

– А ты не пей, – сказала Оля.

– Ну да, и не ешь, – засмеялась Таня, а перед нами стол ломился от самой разнообразной еды. Не знаю, как насчёт, пьяные, но объедимся точно. Причём, если даже все только попробовать, и то свалишься с несварением.

Телевизора у меня не было, зато было радио и там, на «Европе плюс», которая была самой популярной станцией, играла музыка, которую все сейчас любили. Такой, как я люблю по этому радио почти не бывало, я привёз с собой плеер и кассеты, заездил их уже, конечно, Москва есть Москва, я купил новые недавно, и теперь у меня была целая фонотека, только батарейки, хоть и аккумуляторные, садились как-то чересчур быстро.

И мы, конечно, быстро опьянели, ну, исключая меня, потому что я очень устойчив к хмелю и мне, чтобы опьянеть, надо было бы выпить всё, что стояло на столе и без закуски, ну тогда, я, наверное, почувствовал бы что-то такое, что было сейчас с моими одногруппниками. Не пила только Таня, я заметил это, заметил и Щелкун:

– Ты что-то совсем не пьёшь, Танюшка, не в положении?

Она вздрогнула, чуть побледнев, и тут же засмеялась.

– Конечно, в положении, а то, как же!

А я подумал, что с этим у неё связано что-то особенное, может быть она… да нет, если бы она была беременная, мы все это сегодня увидели. Я видел обнажённую беременную женщину, одна соседка по коммуналке, неугомонная потаскушка, не могла пропустить ни одного мужика, не обошла и меня, не в моих правилах было отказываться…

– Да какое положение… все сегодня разглядели все подробности, – засмеялась Саксонка Карина.

– Ничего, Саксонища, на следующем занятии тебя станем рассматривать – напомнил Лиргамир. – Смотри, сама не сделайся беременная к этому времени.

Саксонка покраснела, смутившись, а остальные захохотали опять.

– Каринка, если у тебя такие же сиськи, как у Танюшки, я на тебе женюсь! – заявил Щелкун.

– Да на мне всякий женится, подумаешь какой-то Щелкун! – так же смеясь, ответила Саксонка.

Потом взялись танцевать, вначале скакали, выпуская хмель, потом стали разбиваться по парам. Я не позволил никому, кроме Марка танцевать с Таней. Но сам не наглел, и хотя и прижимал её к себе, но не позволял себе лапать, как пытался изображать, шутя, Марк.

– Убью! – тихо сказал я, и так же шутя, я показал ему кулак.

– Да ладно те, – засмеялся Марк.

– Гляди, Танюшка, парни ещё морды друг другу из-за тебя набьют – серьёзно сказала Оля.

– Не набьют, шутят они, не видишь разве?

В три часа за Кариной приехал отец на машине, они захватили с собой и Олю, конечно, и Очкарика. Щелкун и Марк посмотрели друг на друга, сильно пьяные. Я предложил им остаться у меня, но Марк, хоть и пьяный до синевы, сказал:

– Не-ат, щас я… с вахты вашей позвоню, за мной тоже приедут. Куда тебя, Щелкун, везти?

– В Люберцы, – улыбнулся во все свои лошадиные зубы Щелкун.

– Ох… ну ты забрался… Ладно, назвался груздем… Пошли, зубастый, а то ты на мою невесту глядишь, мне не нравится, я только Островитянину могу её доверить, дикарь с Сахалина не обидит. А, так, шеф? – он подмигнул мне.

Я расхохотался.

– Может, останетесь всё же? Утром и уедете.

– Не-е… вот если бы Танюшка пустила бы меня спать с собой, я бы так и быть, уступил тебя Щелкуну. А так – не-е!

И он повёл Щелкуна к лестнице. А мы с Танюшкой, оба трезвые и усталые, как и все, обернулись на комнату, ёлочка всё так же сверкала, по радио пела «Технология» о том, что если нажать на кнопку, получишь результат. И я подумал, неплохо было бы нажать на кнопку сейчас, чтобы весь этот беспорядок куда-нибудь делся…

Таня подумала ровно то же, потому что сказала:

– Вот бы нам такую кнопку, а, Боги?

– Н-да… – я посмотрел на неё, надеясь поймать её взгляд, но она не взглянула на меня.

– Ну что… давай уберём? А то утром совсем тоска будет на это смотреть.

И мы принялись за работу. Вдвоём всё оказалось не так и ужасно, остатки еды, что ещё можно было съесть, спрятали в холодильник к соседям, остальное вымыли и убрали, набралось несколько мешков с мусором, которые я снёс к мусоропроводу, которого Таня боялась как огня, потому что там по темноте шныряли крысы…