Улей

Его похоронили в четыре часа того же дня на местном кладбище. На церемонии присутствовали только самые близкие друзья и несколько коллег по работе. С начала и до конца Донейл пролежал возле свежей могилы, плача и без конца обвиняя себя в гибели сына. Амелин обнимала дочку, у обеих от бесконечных слез опухли глаза. В ту мрачную пятницу Донейл выкурил много сигарет, но только не из той проклятой пачки, которая так и осталась нераспечатанной в забытом возле кассы пакете того салона красоты, с которого он решил начать этот роковой для него день. Как жаль, что человек не может вернуться в прошлое, чтобы предотвратить событие хотя бы на минуту. Ведь именно она, эта маленькая частица времени, чаще всего и отделяет нас от трагедии. Но, увы, таков удел всех, кто выбрал путь любви и семейного счастья, бессознательно обрекая себя на постоянные переживания. Ведь наши дети заставляют нас беспокоиться с момента их появления на свет. Сначала из-за плохого аппетита и забитого носа, затем из-за различных заболеваний и походов по больницам. Холостяку никогда не понять, что переживает муж, когда ему звонит жена, отвлекая от любых дел: будь то совещание, деловая встреча либо другое весьма важное или совсем несущественное занятие, только затем, чтобы сообщить: их чадо наконец сходило по большому. Мужчина всегда ответит на ее звонок, даже если напротив сидит сам президент. Чуть позже начнутся проблемы в садике, в школе: драки, падения, ушибы, переломы – и так до бесконечности. Чем взрослее мы становимся, тем больше беспокойств приносим тем, кто отдал нам годы своей жизни и здоровья, не требуя ничего взамен. С того дня, когда Донейл в последний раз посетил могилу своего сына, его жизнь сильно изменилась, прежде совершив крутой поворот и прыжок в сторону прошлого. А произошло это именно в четверг, 31 июля 2003 года.

Он лежал разбитый, беспомощный, не в силах даже плакать, обняв могильную плиту, еле слышно продолжая просить прощения. Вдруг затих, не сумев больше владеть собой: его измученное и обессиленное, словно после эпидуральной анестезии, тело перестало ему подчиняться, поэтому какое-то время он не двигался. Нельзя сказать однозначно, оставался он тогда в сознании или был в полном беспамятстве, но внезапно услышал, что кто-то зовет его по имени. Голос звучал так ясно и отчетливо, от частоты звука туловище будто вибрировало изнутри. Создавалось ощущение, что говоривший мог находиться где угодно: хоть в двух шагах, хоть за несколько километров. Глаза Донейла оставались закрытыми, поэтому он подумал, что, вероятно, бредит. Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы разлепить веки, которые словно склеились от изнеможения, которому Донейл подверг себя. Когда ему это удалось, то сразу увидел, откуда доносится этот голос, и обомлел. Явление пред ним предстало поистине удивительное, от которого дух захватило и мурашки пробежали. Вовсе не от страха – от невероятной красоты происходящего. Он, как и прежде, лежал на могиле, только вот все остальное кладбище куда-то пропало. Пространство вокруг, сколько охватывал глаз, было залито ярким светом, а перед ним, приблизительно в двадцати шагах, из-за неестественного освещения было сложно определить поточнее, находился световой тоннель. По обе его стороны виднелось нечто, похожее на водопады, или, если можно их так назвать, светопады. А заканчивало это все, что особенно привлекло внимание, излучение неописуемой красоты, сквозь лучи которого можно было заметить вибрационное колебание. Оно выглядело так, будто ударили киянкой по наполненному водой тазику, но больше всего поражало то, что этот свет ни капли не слепил смотрящего. И вот из этих недр и доносился таинственный голос. Когда он звучал вновь, то колебания усиливались, а потом затихали. В очередной раз послышалось имя и предложение идти вперед. Теперь Донейл отчетливо понимал, что не бредит. Но вопросы остались: может, он сошел с ума или, самое невероятное, умер, потому что не знал, как на самом деле выглядит переход в небытие, а также никогда не был знаком с симптомами умопомрачения. Голос повторил:

– Иди, мы тебя ждем!

Под ногами у Донейла был лишь белый яркий свет – такая тропинка доверия не вызывала, к тому же он никак не мог выйти из охватившего его оцепенения. Первое, что ему пришло в голову, дабы как-то потянуть время, – это спросить, умер ли он, и услышал:

– Ты слишком хорошо представляешь себе смерть.

Тогда Донейл задал второй вопрос:

– Если я не умер, тогда где я?

– Ты у меня в гостях, – ответил ему голос.

– Кто ты? – Донейл немного приходил в себя.

– Называй меня Творец.

Наступила тишина, а потом: – Иди, мы ждем тебя.

Все еще опасаясь сделать первый шаг, он решил продолжить беседу и при этом незаметно, как будто боялся, что его испуг заметят, аккуратно прощупать ногой почву. Едва он успел носком дотронуться до светящейся тропинки, как тут же прозвучало:

– Ступай, не бойся!

Помешкав, он вдруг решил, что не стоит противиться и опасаться чего-либо, ведь еще несколько минут назад он сам желал оказаться где угодно.

«Так что, если это приступ помешательства, то, может, оно и к лучшему: вдруг таким образом удастся увидеться с Томи», – подумал Донейл, всем весом опираясь на ногу, и, убедившись, что можно без опасений ступать дальше, не торопясь двинулся вперед. Сделав несколько шагов, он обернулся назад и успел увидеть, как плиту вместе с фотографией, с которой смотрели родные глаза, поглотила вспышка. Он протянул к ней руку, но та пропала в тумане света, пальцы схватили лишь воздух. Повернувшись, Донейл продолжил идти, а за ним последовала и световая стена, не оставляя ему выбора, кроме как дойти до конца тоннеля. Десятка два шагов – и вот он уже стоит на минимальном расстоянии: «Куда же ведет этот свет в конце пути? В рай или в ад? А может, в сумасшедший дом?» Он выставил руку вперед, его ладонь пропала за густым слоем яркого света. Донейл резко вынул ее обратно, повернулся назад и в этот момент внезапно осознал происходящее. В голове пронеслись все его действия после того, как он услышал голос. Закрыв глаза ладонями, Донейл попытался собраться с мыслями: насколько вероятно то, что с ним сейчас здесь творится, и не лучше ли ему немедленно вернуться в эту чертову стену, которая преследует его, уводя все дальше от реальности и приближая к приюту для душевнобольных. Несколько секунд он простоял вот так, не в силах принять какое-либо решение, боясь ошибиться. Ведь в одну сторону его влечет долг перед семьей и чувство вины, а в другую – надежда что-нибудь изменить, желание вернуть то, что потерял, тем самым окончательно заковав себя в смирительную рубашку. Увы, несмотря на эту борьбу с самим собой, в душе он знает, что уже сделал свой выбор: опустив руки, он вновь повернулся туда, где нет места здравому смыслу, а лишь больной душе, молящей об искуплении. И вступил в неизвестность, оставив позади ту последнюю часть себя, что еще оставалась живой.

Донейл мог что угодно представлять себе относительного того, что увидит, пройдя сквозь свет в конце тоннеля, кроме того, что на самом деле пред ним предстало.

От того, что было еще мгновение назад, не осталось ни малейшего напоминания. Ни властного голоса, сотрясающего воздух, ни чудес, ни переживаний при виде чего-то неземного. Сделав тот самый последний шаг, Донейлом оказался… в библиотеке! Огромных размеров – такую даже придумать сложно, о таких не пишут в книгах и не рассказывают в новостях. На первый взгляд, кроме масштаба, место вроде ничем не примечательное, но, немного приглядевшись, можно заметить массу интересных деталей, ускользнувших в первые секунды. Сначала Донейл обратил внимание на потолок библиотеки, а точнее, на его отсутствие. Все книгохранилище уходило словно куда-то в облака и представляло собой полукруг, поделенный на три сектора разных цветов, при том не симметрично: по правую руку был белый, затем красный, приблизительно в полтора раза больше белого, и последний – черный, равный сумме первых двух. Еще немного понаблюдав, он заметил, что все ящики здесь были одинаковыми, размером приблизительно двадцать сантиметров и в форме шестигранника, представляя собой исполинские соты. Внутри каждого лежал бумажный свиток коричневатого цвета, перевязанный посередине шерстяным шпагатом, с сургучной печатью по краю. Привлекло внимание то, что все печати были бурого цвета, кроме двух. Одна виднелась приблизительно на трехметровой высоте, а вторая, правда едва заметная, находилась в последнем ряду, который уже граничил с туманом. Странно, что Донейл в принципе ее углядел. Эти отличающиеся от большинства свитки имели печати ярко-красного цвета, и оба лежали в красном отсеке. Больше ничего подобного найти не удалось. В центре этого великолепия стоял деревянный стол темно-коричневого цвета, украшенный со всех сторон изысканными узорами и фигурками, исключительность резной работы поражала. На столе лежал листок, похожий по размеру и цвету на свитки, а судя по тому, что рядом была смола и перо в специальном стаканчике, он тоже очень скоро отправится в один из отсеков. Еще он успел заметить сургуч красного цвета и восковую свечу в деревянном подсвечнике. Создавалось такое впечатление, что эта свеча никогда не тухнет и не выгорает, потому что на ней не было подтеков. На небольшом подносе прямоугольной формы разместились две пары рожек, которые по расположению и своей форме напоминали подставку для сигары. Рядом со столом стоял стул, иначе говоря, трон. Он был из той же породы дерева и также безупречно украшен резьбой. Спинка и сидение обиты качественным темно-красным бархатом. Вызывало удивление отсутствие пыли на всех поверхностях. Донейл огляделся и подумал про себя: «Кто же тут все это вытирает?»

Тут же за спиной услышал:

– Это ни к чему – пыль здесь никогда не собирается.

Донейл обернулся: позади него стоял мужчина, рост которого вряд ли превышал 150 сантиметров. На нем были брюки и длинный пиджак тускло-белого цвета из мешковатой ткани, такая же рубашка и идеально белые мокасины – все сидело на нем так, словно было сшито не человеческой рукой. Черные вьющиеся волосы средней длины слегка приподняты и аккуратно зачесаны на правый бок. У незнакомца были правильные черты лица, острый подбородок, ровный, достаточно длинный нос и светло-серые глаза.

– Мое имя Гораль, – представился человек, не дожидаясь, что Донейл первым задаст вопрос.

– Вы…

– Я отвечаю за порядок в этой библиотеке, – перебил его тот, не дав закончить.

– Ваш голос не…

– Не похож на тот, что звал тебя сюда? – вновь перебил странный собеседник. – Страх перед неизвестным искажает твой слух, заставляет трепетать и принимать ошибочные решения. Ведь сколько раз ты проваливал собеседования, пытаясь придумать, как будешь отвечать на заданные тебе вопросы, выдумывал разные импровизации вместо того, чтобы просто быть самим собой.

– Откуда ты…

– На самом деле все намного проще, чем ты себе представляешь. В данной ситуации человек слишком предсказуем, как и последовательность его вопросов, – в очередной раз обрезал посетителя хранитель.

– Где я? – успел-таки спросить Донейл.

– Ты в моей библиотеке, все книги мира берут свое начало в этом месте, потому что именно здесь находится тот, кто их пишет. На твой следующий вопрос ты знаешь ответ, ведь ты сам просился ко мне, не так ли?

– Я не совсем…

– Ты все прекрасно понимаешь, только пока еще отказываешься верить. Ладно, чтобы ты чувствовал себя немного комфортнее, я буду давать тебе договаривать, а то вы – люди – имеете привычку злиться по пустякам.

– А вы кто?

– Ты хочешь спросить, в чем я не такой, как ты или как все люди, верно? А ты представь себе, что перед тобой сейчас вместо меня стояло бы что-нибудь непонятное, огромное и страшное. Смог бы ты хоть слово вымолвить? Или, напротив, как бы ты отнесся к стоящему перед тобой чему-нибудь мелкому, немощному, которое не стоит даже того, чтобы на него смотрели? Согласись, беседа выглядела бы сейчас совсем иначе. В лучшем случае ты подумал бы, что сошел с ума, и не стал ничего слушать, а в худшем – попытался бы сбежать, а бежать тебе, увы, пока некуда.

Донейл уже начал свыкаться с происходящим и осознавать, а точнее, верить в то, что он действительно находится где-то, куда вряд ли может попасть человеческое существо, если, конечно, он на самом деле не сошел с ума, что вроде как выходило из слов стоящего напротив человека, если он вообще является таковым. Он вдруг вспомнил про семью и подумал, что Амелин, вероятно, уже беспокоится о нем, а вслух заявил:

– Так значит, я все-таки живой и не сошел с ума?

– Можешь не беспокоиться об этом, как и о том, о чем ты подумал про себя: там сейчас ровно тот же час, который был, когда ты пришел на кладбище и до того, как уснул.

– Так значит, это сон? – выдохнул Донейл.

– В таком случае попытайся себя ущипнуть, – предложил ему Гораль. Но тут Донейл вспомнил, какой была его цель, когда он решил пойти сюда, и произнес:

– Ладно, допустим, что все это происходит на самом деле, это может как-то изменить мою ситуацию?

– Я вижу, ты все еще сомневаешься. Со временем, как и к любому факту, ты привыкнешь и к этому. Вам ведь намного проще поверить во что-нибудь сложное и маловероятное, чем в простое и незамысловатое.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Донейл уже абсолютно спокойным голосом.

– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, давай-ка присядем. К тому же ты решил задержаться у меня в гостях, как я понял.

Гораль жестом указал за спину Донейла. Тот обернулся, обнаружив деревянный стул с мягким сидением и такой же подушкой на спинке по всей ее длине. Когда он опять повернулся к Горалю, тот уже сидел и приглашал присоединиться. Донейл послушно присел, они находились на расстоянии двух метров друг от друга, немного повернуты в одну и ту же сторону, как будто приготовились смотреть телевизор.

– Люди не умеют долго удивляться чему-либо. Покажи им любое чудо, и они очень скоро перестанут не только удивляться ему, но и будут считать это абсолютно нормальным явлением. Или, напротив, абсолютно заурядную вещь могут всю жизнь принимать за чудо, просто потому что никогда не видели воочию, – начал Гораль.

– Не понимаю, о чем вы. – Донейл почему-то не испытывал особого интереса к данной беседе.

– Я знаю, что не понимаешь, поэтому и хочу тебе кое-что показать.

Гораль вытянул руку вперед, давая понять, что там что-то будет происходить. В этот момент перед ними появилась живая картина Моисея, открывающего Красное море. Эффект от увиденного сложно с чем-то сравнить: происходящее было настолько реальным, что казалось, будто ты сам стоишь там. Он слышал голоса людские, иногда переходящие в крик, видел их беспокойство, засмотрелся на самого Моисея, который выглядел примерно так, как его обычно изображают художники. От этого всего побежали мурашки по всему телу, Донейл даже немного испугался, поскольку все это казалось ему слишком правдоподобным.

– Ну что ты думаешь об этом? – полюбопытствовал Гораль, тон его оставался нейтральным и ничего не выражающим.

Донейл пытался подобрать слова для тех эмоций, что испытывал. До этого момента он был среди тех, кто узнавал о чем-либо необычном, что является лишь гипотезой, из уст ему подобных. Все, что ему оставалось, это так же, как и всем остальным людям на свете, выбирать: верить или нет. Но здесь он вдруг стал очевидцем того, что в нынешнее время считается лишь мифом: собственными глазами увидел море, которое стало пред ним стеной и, если бы ему удалось выйти из оцепенения, с легкостью смог бы коснуться самого пророка.

– Это было настолько правдоподобно! Мне даже показалось, что я сам был частью этого народа, – голос Донейла предательски дрожал.

– Но ты ведь не веришь в эту историю.

– Я думаю, что в глубине души мало кто верит в такого рода истории. Считаю, что все это было придумано нарочно для того, чтобы люди во что-то верили. Ведь когда люди сильно во что-то верят, им всегда есть о чем поспорить. Однако в спорах истина не рождается, в них зарождается вражда, вот поэтому о всеобщей гармонии не может быть и речи. В итоге наш мир стал именно таким, каким мы сегодня его и знаем.

– Хорошо, тогда скажи, что ты думаешь об этом.

После слов Гораля возник новый эпизод, в котором длинноволосая беременная женщина, одетая в легкое платье, стоит на берегу моря. Она держит руки на животе, взгляд устремлен в сторону воды, поэтому ее лицо видно лишь частично. Посмотрев на картину, Донейл услышал шум моря, всплеск волн и… биение сердца.

– Что ты видишь? – Гораль прервал молчание.

– Вижу море, слышу воду и биение сердца – что же тут особенного? Такое можно видеть каждый день.

Ответив, Донейл заметно погрустнел оттого, что живот женщины напомнил ему о недавней потере сына.

– Ты видишь все, кроме самого главного – ты не видишь чуда.

– Что ж тут чудесного? – все еще с печалью, теперь уже и в голосе, спросил Донейл. Но Гораль словно не услышал вопрос и пустился в рассуждения:

– Как часто люди задумываются вот над чем. Насколько вероятно то, что человек появляется из чего-то, что можно увидеть лишь под микроскопом, находится много месяцев в животе, получая кислород и питание от своей матери через связывающую его с ней пуповину, и в конечном итоге рождается сложнейший организм, который впоследствии люди сами же веками не могут изучить до конца, желая получить рецепт бессмертия. Но согласись, попытки эти тщетны. А задавался ли ты когда-нибудь вопросом: какой он – тот первый живот, в котором зародилась самая первая жизнь, и кому он принадлежал, да и был ли он вообще когда-нибудь. Даже если люди об этом задумываются, то очень скоро выбрасывают такие мысли из головы и продолжают делать открытия о создании мира. Вы утверждаете, что первым человеком на Земле был мужчина, при этом распространяете гипотезу о том, что рожден он был женщиной, но кто тогда эта женщина и почему сегодня для зарождения новой жизни недостаточно лишь одной единицы. И если поставить на весы то, что сотворил Моисей, и обычную женщину, то именно она, без сомнения, сможет склонить чашу в свою сторону. К чему все эти философствования – полагаю, ты сейчас это хочешь сказать. У всего есть свой смысл. Я лишь хочу тебя спросить: веришь ли ты, что можешь изменить написанное рукой, которой не свойственно ошибаться?

– У меня нет другого выбора. – Донейл совсем сник. – Я всю жизнь старался не делать ошибок, чтобы с детьми ничего не случилось, но все равно не смог уберечь сына. Где я ошибся? Зачем его забрали, он ведь Ангел, настоящий Ангел.