Сын гадюки
– Ы-ы-ы-ы! – послышался из-за кустов папоротника голос Чингисхана.
Все это время бизон стоял в нескольких шагах и бесшумно слушал разговор.
– Его зовут Чингисхан, – представил своего друга Чаушин, обрадовавшись, что вообще подобрал хоть какие-то слова для продолжения разговора, – он тоже там был.
Бизон подошел ближе, и пастух потрепал его по холке.
Мека наклонилась к Чингисхану и заглянула ему в глаза.
– Привет, Чингисхан. Ты тоже мой герой, – девушка выпрямилась. – Я Мека.
– А я Чаушин.
– Это я уже знаю.
– Что еще ты знаешь?
– Что ты недавно вернулся из Междумирья и до вчерашнего вечера ничего не помнил, даже себя.
– Если честно, со вчерашнего вечера немногое прояснилось.
– Ну меня-то ты вспомнил, это уже неплохо.
– Я тут подумал, Мека: ты не против сходить сегодня вечером со мной на берег Зеркального озера? – переминался с ноги на ногу смущенный Сын гадюки.
– Это свидание? – лукаво взглянув на собеседника, спросила Мека.
– Ну, знаешь, – Чаушин стал мямлить себе под нос, – мне нужно натаскать воды бизонам…
– Ы-ы-ы? – укоризненным тоном проревел бизон, глядя на пастуха.
– Да, это свидание, – признался Чаушин.
– На свидание пойду, – смеясь, сказала Мека и угостила Чингисхана только что собранными ягодами.
– Значит, встретимся у Зеркального озера на закате?
– Значит, встретимся, – подмигнула Мека и продолжила собирать ягоды.
В этот вечер Мека и Чаушин сидели на берегу озера и говорили обо всем на свете: о традициях своих племен, о том, что можно делать из снега, который Чаушин никогда в жизни не видел, о том, насколько разные в стаде бизоны, хотя выглядят все одинаково. Впервые за свою жизнь Чаушин общался с кем-то, кто не был его мамой или Уомбли. И это было легко. Сын гадюки на одном дыхании рассказал о путешествии в Междумирье, встрече с отцом и их короткой битве.
– И что же было дальше? – сгорая от нетерпения, спросила Мека.
– Дальше? – не понял вопроса Чаушин.
– Когда ты оказался в пасти Аскука и воткнул кинжал в его нёбо.
– Я провалился в его желудок и там умер.
– Как умер? Ты же сейчас здесь, сидишь рядом со мной и разговариваешь. Мертвые так не умеют.
– Вот так, умер, а потом вернулся. Как это произошло, пока не помню. И, если честно, уже не уверен, что хочу вспоминать.
– Почему?
– Слишком много уже вспомнил. А приятного из этого раз-два и обчелся. Но Уомбли говорит, что вспоминать нужно.
– Зачем, если ты не хочешь?
– Он уверен, что раз я убил Аскука, получил его силу. Вот только что это за сила, неизвестно. Наверное, ответ там, – Чаушин прикоснулся указательным пальцем к виску: – ответ на вопрос, который я не задавал, о силе, которая мне не нужна.
– Совсем не нужна? Ни капельки?
– А что я с ней буду делать? Предположим, я смогу, как отец, поджигать все вокруг взглядом. И?
– И люди будут бояться тебя злить, – засмеялась Мека.
– Поздно… Все, кто хотел, меня уже разозлили.
– Ты про маму?
– Ну да.
– Она действительно раскаялась.
– Я верю.
– И сильно изменилась.
– Пора бы.
– Так почему ты не хочешь ее простить?
– Я не говорил, что не хочу. После всего, что между нами было, у меня не получается. Это выше моих сил.
– Если это выше твоих сил, может быть, силы Аскука способны с этим справиться?
– Или все усложнить еще больше.
– Да куда уж больше.
– Почему тебя так интересуют мои силы?
– Меня интересуешь ты, – поправила Мека, затем придвинулась ближе к собеседнику и шепнула: – Силы тут вообще ни при чем. Разве ты не хочешь знать о себе все?
– Хочу и боюсь одновременно. Есть какое-то смутное ощущение, что внутри меня прячется то, чего я вообще не хотел бы знать никогда. И это не сила Аскука.
Мека и Чаушин замолчали. Кроме них на берегу Зеркального озера не было ни души. Лунный свет мягко обволакивал траву и деревья вокруг. Сверчки пели тихо и мелодично. Звезды отражались на поверхности воды, в которой колючие рыбы выстроили контур сердца.
Сын гадюки заглянул в зеленые зрачки Меки и почувствовал, что должен ее поцеловать. Именно сейчас. Чаушину стало безумно страшно. Гораздо страшнее, чем когда он падал в открытую пасть Аскука. Что, если сейчас это совершенно неуместно? Вдруг она против?
«Я никогда себе не прощу, если упущу этот момент», – мысленно уверил себя Чаушин и прикоснулся губами к ее губам.
«А у него хорошо получается, – подумала Мека. – Надеюсь, он не тренировался на бизонах».
На следующее утро после свидания Сын гадюки получил от шамана ожерелье из клыков аллигатора. Уомбли решил, что для Чаушина пришло время становиться взрослым мужчиной. Ритуальное украшение, что преподнес пастуху шаман, было необычайно тяжелым. Никому в племени еще не доставалось такого долгого обучения. Но так уж распорядились духи, явившись в дом Уобмли накануне.
– Отправляйся в саванны и возьми зубы первого дохлого аллигатора, которого там отыщешь, для Чаушина, – сказала Ониты.
– Сколько? – уточнил Уобмли.
– Все, – уверенно сказала Онита.
– Кстати, насчет покера – ты не передумал? – вклинился в разговор Крут.
– Все? – не веря своим ушам, переспросил Уомбли, проигнорировав Крута.
– До единого! – подтвердила жаба. – Именно столько ему нужно.
Получившееся ожерелье доставало Чаушину до пупа. Тогда казалось, что Сын гадюки умрет от старости раньше, чем Уомбли снимет с него все клыки. По приблизительной оценке Чаушина период-помощи-наоборот должен был затянуться месяцев на шесть, не меньше. Шесть месяцев, в которые даже спросить ни у кого ничего нельзя. Вернее, можно, но пока на шее больше одного клыка, ответов тебе никто не даст.
– Ничего страшного, – подумал тогда Чаушин, – мне никакая помощь и не нужна.
Затея с тяжеленным ожерельем казалась ему абсурдом. Победитель самого опасного духа в Междумирье, вернувшийся из Мира мертвых и блистательно проявивший себя на первом свидании с Мекой, Чаушин сам мог помочь кому угодно. Какие еще доказательства нужны шаману и духам, чтобы назвать его взрослым мужчиной? Неужели всего произошедшего недостаточно? С такой биографией ему была прямая дорога в герои эпосов своего племени, но он почему-то должен был учиться ответственности.
Проведя весь день на Зеленой поляне со стадом, Чаушин вернулся в поселение, пришел к шаману и заявил:
– Слушай, Уомбли, мне кажется, тут какая-то ошибка. Я и так за один день в Междумирье повзрослел на целую жизнь.
– И? – изображая непонимание, спросил Уомбли.
– Зачем это? – Чаушин потряс рукой висящее на его шее ожерелье с клыками аллигатора.
– «Зачем?» – это вопрос, – сказал старик, – и я не буду на него отвечать, пока на тебе больше одного зуба.
– Хорошо, скажу иначе. Духи ошиблись. И это не вопрос. Это протест!
– Протест отклоняется, – отмахнулся Уомбли.
– М-м-м-м, – с досадой промычал Сын гадюки и вышел из хижины шамана, громко хлопнув дверью.
– И где тот застенчивый малый, который раньше прятался от людей среди бизонов? – вслух спросил сам себя Уомбли, когда стены его хижины перестали дрожать.
Выйдя на улицу, Чаушин увидел приближающуюся к нему Меку. Она ступала бесшумно и плавно, словно плывущий по водной глади лебедь.
«Как я теперь должен вести себя с Мекой? Мне нужно сказать или сделать что-то особенное? Помогите-е-е-е-е! – мысленно запаниковал Чаушин. – Так, друг, спокойно! Это твоя девушка. Точно? Наверное… – тут же зародилось в нем зерно сомнения. – Да ладно, кто же она еще? Не забывай: ты победитель. Тебе не о чем волноваться. Просто повторяй про себя: „Победитель! По-бе-ди-тель!“»
– Привет! – сказала Мека, подойдя к Сыну гадюки, и поцеловала его в щеку.
Колени Чаушина задрожали, словно бамбуковые ростки на ветру. Мека сделала вид, что не заметила.
– Милое украшеньице, – сказала она, легонько качнув ожерелье Чаушина своими тонкими пальцами. – Это зубы аллигатора?
– Ага, – немного уняв разыгравшуюся робость, выдавил из себя Чаушин. – Похоже, у него эти зубы в три ряда росли. Специально для меня, – и тут Сына гадюки понесло: – Тоже мне, обучение ответственности. Больше похоже на издевку, чем на ритуал. Я, блин, такое видел, что тут никому и не снилось, а Уомбли мне эту гирю на шею вешает и говорит, что пришло время взрослеть. Он вообще нормальный?
– Последняя фраза звучит как вопрос, – Мека слегка прищурилась и чуть-чуть приподняла уголки губ в еле заметной улыбке.
– Понял тебя, – кивнул Сын гадюки, – больше никаких вопросов.
Следующие полгода Чаушин действительно никого ни о чем не спрашивал. Днем пас бизонов и читал «Шаманские тайны», вечерами гулял с Мекой. Гордыня, овладевшая им после возвращения памяти, постепенно унялась. Сын гадюки больше не чувствовал себя героем. Ведь герой в понимании куроки совершает подвиги ради других, а все мотивы Чаушина во время путешествия по Междумирью были сугубо эгоистичны.
В борьбе за собственную жизнь нет ничего зазорного, но и повод для гордости не особый.
К тому же в герое у куроки не было никакой потребности. Если бы нужно было выбрать всего одно слово, чтобы охарактеризовать племя Чаушина, этим словом было бы «стагнация». Однажды нашедшие тепло, они получили все, чего им не хватало в прежней жизни. Куроки не имели проблем, не ставили себе целей и совершенно не нуждались в герое. Вся их философия сводилась к простой идее: расслабься и получай удовольствие от жизни.
В ком племя действительно нуждалось, так это в хорошем пастухе. Чаушин был пастухом с раннего детства, потому что выгул бизонов – лучшее занятие, чтобы спрятаться от людей и забыться. И вот потребность прятаться отпала. Он мог спокойно бросать пастушье дело, становиться кем угодно, но Чаушин изо дня в день водил бизонов на Зеленую поляну. Сначала потому что нужно же чем-то заниматься, а он ничего больше и не умеет. Но чем легче становилось ожерелье, тем яснее было его понимание:
– Я пастух не по каким-то причинам и не ради цели. Я просто пастух и все.
В этом свете все превратности судьбы выглядели более чем оправданными. Сложные отношения с матерью, изводившей его до самого дня многолетия, проекция, любовь Чингисхана к пряткам обустроили жизнь Чаушина наилучшим образом – помогли найти призвание и спутницу жизни. К таким выводам он пришел за то время, что шел период-помощи-наоборот.
Эти концепции достаточно легко описать, хватит всего двух небольших абзацев. Особенно когда это не про тебя, а кого-то там… Кого-то, чья голова полна тараканов, и он никак не может найти с ними общий язык. Тогда все довольно очевидно. А вот Чаушину понадобилось несколько месяцев, чтобы осознать и принять эти простые идеи. И в тот день, когда на шее Сына гадюки висели всего два крокодильих зуба, а после заката на небо должна была выйти полная луна, он ясно понял, что изначально ожерелье было именно такое, какое ему нужно. Ровно столько клыков аллигатора требовалось, чтобы повзрослеть.
Чаушин дочитал главу о Планете плачущих камней и задумался, в чем заключался его урок. Какой вывод он должен был сделать, вернувшись с того света? Помнить о смерти? Доверять инстинктам? Не позволять гигантскому змею глотать себя? Вариантов было много, но ни один из них не казался очевидным. Вероятно, самое главное пряталось в той части воспоминаний, которые еще не вернулись. Посчитав последнее наиболее удобным ответом, Сын гадюки захлопнул книгу и встал.
Солнце клонилось к закату. Время возвращаться в деревню. С наступлением темноты Уомбли снимет еще один зуб с его ожерелья. Чаушин наконец станет взрослым мужчиной и получит право искать помощь, просить советы и снова задавать вопросы.
«Ты выйдешь за меня замуж?» – это первый вопрос, который Чаушин собирался озвучить. Разумеется, вопрос был для Меки.
Чаушин свистом позвал животных. Первым перестал жевать траву и двинул в его сторону Чингисхан, вслед за ним пошло все стадо.
На подходе к холму, за которым скрывалось поселение куроки, Чаушин заметил кровавый отпечаток ладони на толстом стволе баобаба. Он обошел дерево и замер, увидев совершенно неожиданную картину: Уомбли лежал на земле весь в огромных рваных ранах от зубов животных, которых в этой местности не водилось.
– Я надеялся, что ты успеешь меня найти! – хриплым голосом прошептал шаман.
– Успею до чего? – Чаушин знал ответ, но все же надеялся, что ошибается.
– До того, как я отправлюсь в свое последнее путешествие по Междумирью.
– Что случилось, Уомбли?
– Дай мне ожерелье, – попросил старик.
Чаушин упал на колени. Его глаза покраснели от наворачивающихся слез. Он снял с шеи длинную нитку с двумя оставшимися клыками. Трясущимися от бессилия руками Уомбли развязал узел и снял один зуб, а затем снова связал нить. Это был особый узел. Такие, кроме Уомбли, никто не умел завязывать. Секретный узел шамана гарантировал подлинность символа взрослого мужчины.
– Ты должен занять мое место, – сказал умирающий шаман и протянул подвеску.
– Кто это сделал?
– Они дружат с волками и… – по интонации было ясно, что это только начало рассказа. Но продолжить его Уомбли уже не смог. На букве «и» его губы замерли в безжизненной улыбке.
– Они – это кто? – сквозь слезы и всхлипывания пытался получить последний ответ от умирающего Чаушин.
Но ответа не последовало. Вместо слов через рот старика вышла струйка серого дыма – дух Уомбли. Над головой погибшего шамана открылась небольшая воронка из светло-синей энергии, ведущая в Междумирье. Воронка в одно мгновенье затянула весь дымок, а вместе с ним и секрет шаманского узла и целую уйму знаний, что Уомбли не успел передать взрослому мужчине, которого оставил вместо себя. Портал в Междумирье закрылся.
В Мире живых от Уомбли осталось одно только тело, которое Чаушин погрузил на спину Чингисхана, чтобы отвезти в деревню.
Глава 11. У!
Когда к Чаушину вернулась память, оказалось, что все в племени куроки заняли свои места. Только у Тэхи места не было. Мека верно подметила: ей было чем заняться. И когда Чаушин сказал, что пока не готов ее простить, она бесцельно побрела на край деревни, что со стороны саванн. Там на большом плоском камне сидел Уомбли и задумчиво смотрел куда-то вглубь вдаль. Сидя на этом камне, он когда-то давно впервые заговорил с Чаушином.
– Я чувствую себя лишней, – призналась Тэхи, сев рядом. – С тех пор как умер отец, я никому ничего хорошего не сделала. Ты был единственным человеком, который на меня не обижался. Но я и к тебе нашла подход. Извини, Уомбли. Я была отвратительна.
– Когда знахарь осматривает ушибленную ногу пациента, он пытается нащупать ту точку, прикосновение к которой причинит боль. Так он понимает, что именно нужно лечить, – сказал старый шаман, не отрывая взгляда от Бескрайних саванн. – В этом тебе равных не было. Ты находила такие точки у всех, кого видела, даже у меня. Если бы люди знали, как пользоваться этим, они бы тебя благодарили. Лично я со временем понял. Так что я тебе даже благодарен.
– Чудной ты, Уомбли. Вечно на своей волне, – грустно улыбнулась Тэхи.
– На чужой не получается. Да и глупо это как-то – быть на чужой волне…
– Мне нужен совет.
Уомбли повернулся к Тэхи, смерил ее внимательным взглядом и сказал:
– Сделай себе челку. Тебе пойдет челка.
– Чего? – изумилась такому ответу Тэхи.
– Ты просила совет. Вот он – сделай челку.
– Да я вообще не об этом!
– А о чем же?
– О своем месте. Я больше не понимаю, кто я.
– Знакомо, – ухмыльнулся шаман. – Если помнишь, именно этим вопросом ты меня выбила из равновесия, кто я вообще такой. Но у тебя есть преимущество: ты по крайней мере знаешь, кем была.
– Гадюкой я была, – стыдливо констатировала Тэхи.
– Ну быть гадюкой не так уж и плохо: можно найти общий язык с подобными себе.
– С подобными? Я не понимаю, что это значит.
– Посмотри под ноги.
Тэхи взглянула вниз и замерла от ужаса: из-за камня выползла гадюка, она подбиралась к ступне женщины.
– Только не дергайся, – тон шамана был невозмутимым. – Она боится тебя не меньше, чем ты ее. Если поговоришь с ней, удивишься, насколько вы похожи.
– Поговорить со змеей? – с ужасом в голосе прошептала Тэхи, сохраняя неподвижность.
– Ага, – зевнув, сказал Уомбли, совершенно не чувствуя опасности.
– Привет! – мать Чаушина чувствовала себя ужасно глупо, но все же следовала указанию старика. – Как тебя зовут?
– Не так, – Уомбли мягко поправлял Тэхи. – Говорить нужно без слов.
– Я не понимаю, как это…
Мать Чаушина растерянно смотрела на гадюку, которая обвивала ее лодыжку и забиралась все выше. Змея вытянула шею и встретилась взглядом с Тэхи. Между ними установился контакт, природу которого Тэхи не могла понять. Она просто подчинилась происходящему.
– Змеи кусают только тех, от кого исходит угроза, – Тэхи произносила вслух то, что гадюка рассказала ей через взгляд, – они нападают первыми, чтобы избежать боли.
– Я же говорю, вы похожи, – шаман хитро взглянул на собеседницу.
– Намекаешь, что это про меня?
Уомбли кивнул и подмигнул змее.
– Вспомни тот день, когда умер Олучи. Что ты почувствовала?
Мать Чаушина задумалась, перебирая в памяти давно забытые эпизоды.
– Единственного человека, который меня любил, больше не стало, и это выглядело, как чья-то злая шутка, – Тэхи уходила все глубже в свое прошлое, ее голос начал дрожать. – Казалось, что я теперь совсем одна, среди врагов, которые только и ждут удобного момента, чтобы надо мной поиздеваться.
– И если ты будешь доброй… – подхватил повествование старик.
– Они увидят мою слабость и сделают мне больно, – Тэхи дрожала, вновь чувствуя себя маленькой и беззащитной девочкой.
– Чтобы избежать боли… – шаман мягко подталкивал собеседницу к главному выводу.
– Я атаковала первой, – Тэхи ненадолго замолчала, затем снова посмотрела ползучей гостье в глаза. – Ты прав, мы похожи.
Змея взбиралась по телу Тэхи все выше, обвила ее шею и положила голову на плечо.
– Меня ждут в саваннах, – сказав это, мать Чаушина встала с камня.
– А меня ждет обед, – шаман тоже встал и положил руку на живот.
Этот разговор состоялся за несколько месяцев до смерти Уомбли. Тэхи с гадюкой на шее отправилась в саванны. Вытянув голову вперед, змея указывала, куда именно нужно идти. Она быстро увела мать Чаушина с тропы, что куроки вытоптали, нося тела усопших соплеменников на ритуальную поляну. Это был единственный безопасный для людей путь. Отклонившись от него, Тэхи стало не по себе. Саванны поросли слоновьей травой, высота которой была больше роста среднего человека и намного больше, чем миниатюрная Тэхи. Потому люди так боялись этих мест: дальше вытянутой руки ничего не видать, кроме возвышающихся крон огромных акаций – единственного источника тени в Бескрайних саваннах. В любой момент на тебя прямо из зарослей мог прыгнуть лев или крокодил, а еще саванны кишели ядовитыми тварями: змеями, скорпионами, пауками. Чтобы познакомиться с этими существами ближе, гадюка и повела свою новую подругу в опасные края.
Выйдя на небольшую проплешину, где не росло вообще ничего, Тэхи ступила на сухую растрескавшуюся землю. Там ее уже ждали огромный черный паук и не менее здоровый скорпион.
– Мы знаем, кто ты. Ты – одна из нас, – передал безмолвное послание паук, забравшийся ей на руку. – А вон тот аллигатор – нет.
Тэхи повернулась и увидела в нескольких шагах от себя крадущегося аллигатора. Он уже раскрыл пасть, обнажив все белые зубы, чтобы вонзить их в человеческое мясо, но из высокой травы бесшумно выползла гремучая змея и укусила аллигатора в бок. Зеленая рептилия забилась в конвульсиях, затем распласталась по земле и перестала двигаться. Яд по венам дошел до сердца, парализовал работу желудочков, и кровь в его жилах остановилась. Мать Чаушина отчетливо осознала каждую деталь происходящего.
Змея подняла вверх хвост и потрясла погремушкой – в траве раздался удаляющийся шорох.
– Львы называют себя королями саванн, но боятся этого звука сильнее огня. Тебе бы тоже такой обзавестись, чтобы отпугивать мохнатых кошек. Мы надеемся, ты часто здесь будешь объявляться.
Вечером того же дня труп аллигатора нашел Уомбли и сделал из его зубов ожерелье для Чаушина, а Тэхи с тех пор начала изучать яды. Она узнала удивительную особенность токсичных веществ, о которой раньше куроки даже не догадывались: дело вовсе не в их составе, а в количестве. В каком-то смысле все яд, когда не знаешь правильной дозы. К примеру, если съесть целого бизона за раз, человек умрет. Разве что Гудэх, единственный среди куроки, кто способен пережить подобное, а потом еще и попросить добавки. Для всех остальных это верная смерть. В то же время небольшая порция жареного мяса бизона способна спасти от голодной смерти. То же самое можно было сказать и о ядах, которыми вооружились некоторые существа из Мира живых для защиты – при правильной дозировке они способны исцелять и спасать жизни.
Всего одна маленькая капля гадючьего яда могла убить человека в считаные минуты, однако десятая часть такой капли, разведенной в кружке воды, ставила на ноги безнадежно больного кровохарканьем. Это страшная болезнь, во время которой человек по маленьким кусочкам выкашливал свои легкие. До этого открытия местные знахари не умели лечить подобное.
Уомбли использовал схожие приемы, когда проводил ритуалы в школе охотников. Тот отвар из кактусов, что он давал ученикам, тоже был опасен и способен свести с ума выпившего его окончательно и бесповоротно. Шаману приходилось очень точно выдерживать все дозировки, чтобы никто не пострадал, но до мастерства Тэхи ему было очень далеко.
Мать Чаушина заполнила свою хижину баночками с опасными веществами и научилась создавать лекарства почти от всех недугов, которые встречались в племени куроки. Она стала не просто полезной, а незаменимой.
В день смерти старого шамана Тэхи собирала травы очень далеко от своего поселения. К тому времени она научилась понимать ядовитые растения и раскрывать их целебные свойства. Ее целью был ногорез – трава, острые края которой резали плоть ноги и вызывали страшную гангрену. Сок ногореза служил основой для мази, способной на глазах заживлять ожоги.
В поисках нужных трав Тэхи теряла чувство времени и расстояния. Она могла забраться очень далеко, не замечая, как наступала ночь, и засыпала прямо в роще. Так произошло и в этот раз. Проснувшись неподалеку от поселения кано, мать Чаушина стала аккуратно наматывать стебли ногореза на палочку и собирать в мешок. От поселения дружественного племени ее отделяла небольшая полоса папоротниковых зарослей.
Из-за них выползла гадюка и уставилась на женщину. Тэхи протянула руку змее, и та обвила ее предплечье. Их взгляды встретились, установился контакт. Лицо Тэхи исказилось от ужаса, и она со своей ползучей подругой отправилась в самую гущу папоротниковых зарослей, прямо за которыми раскинулось поселение племени кано. Добравшись до противоположной стороны, Тэхи собственными глазами увидела тот ужас, о котором поведала змея. Племя кано было не просто разгромлено – поселение оказалось изуродовано до неузнаваемости.
Вместо травы и аккуратных тропинок по всей деревне была грязь, которую месили копыта жирных кабанов и волосатые ноги огромных варваров, носивших теплые волчьи шкуры. На краю бывшей деревни были свалены трупы – явно останки побежденного племени. Один из варваров подвел к телам нескольких волков на поводках, и те с жадностью начали отрывать куски плоти и глотать их, практически не пережевывая.
Долго смотреть на это у Тэхи не было ни сил, ни времени. Нужно срочно возвращаться в деревню и сообщить вождю. Она аккуратно начала пятиться, стараясь быть бесшумной, как ее ядовитые друзья, однако через пару шагов спина Тэхи уперлась во что-то твердое. Она обернулась и увидела огромного волосатого варвара в волчьей шкуре, который был на три головы выше нее. Здоровяк схватил знахарку за горло и поднял в воздух. Змеиная погремушка, висевшая на ее шее, от встряски издала треск.
Великан с удивлением посмотрел на диковинный кулон и сказал:
– У!
Глава 12. Будь как антилопа
В племени куроки статус вождя не передавался по наследству. Эти люди верили, что каждый человек должен заниматься тем, что у него получается хорошо. Поэтому если сын вождя проявлял таланты к рыбной ловле, он становился рыбаком. Вождем же назначали человека, который не проявил никаких талантах в повседневных нуждах племени. Считалось, что у таких людей талант становиться лидером в сложные времена.
За всю историю племени можно было назвать два сложных времени, когда куроки действительно испытывали потребность в решительном руководителе. Первый такой период был во время основания племени, когда Кичи привел своих последователей на теплый край Баобабовой рощи. Он был смелым, но злопамятным, потому и повелел заменить значение слов в языке своего только что образовавшегося народа.