Профессор нервно вдавил кнопку, отключая экран видеосвязи, и повернулся к посетителю.
– Здравствуйте, Саша! – поздоровался он, узнав Красавина. – Садитесь сюда, – Андрей Лукич показал на ближайшее кресло и, пока Красавин усаживался, продолжил: – Вы посмотрите на этих, с позволения сказать, идиотов! Они загубили весь план! Завтра должна начаться сборка, но они и не начинали никакой подготовки. Младший техник вчера загулял, один из чертежей куда-то исчез. На его восстановление понадобится как минимум день! На подготовку – еще один день! Работа многих учреждений и предприятий будет сорвана, а значит, будут задеты и интересы государства! Я даже боюсь предположить дальнейшие последствия. Да нас просто уволят всем отделом и будут правы!
– Я разберусь, профессор, – пообещал Александр. – Все будет сделано в срок.
– А чертежи? – застонал Берг.
– Профессор, я знаю, что мне было запрещено это делать, но я всегда делал копии чертежей на запасном носителе. Знаю, что это преступление, но мне всегда казалось неразумным иметь только один экземпляр. Как видите, я был прав, может ведь случиться все, что угодно.
– Саша, – прервал его Берг, нахмурившись, – об этом знает еще кто-нибудь?
– Нет, конечно.
– А счетчик, Саша? Тот, кому вздумается его проверить, сразу выяснит, что чертежи далеко не уникальны.
– Я знаю, Андрей Лукич, и учел это. Я заранее переводил счетчик на единицу назад, а после запуска в массовое производство уничтожал копии.
– Вы настоящий преступник, Саша, – довольно рассмеялся Берг. Потом, заметив смущение ученика, добавил: – Ну-ну, все люди немножечко преступники. Кто-то таскает конфеты у матери, кто-то ворует счастье, любовь или знания у других людей. Если бы этой черты не было в людях, не было бы цивилизации, а наш план полетел бы к чертям. Ну, идите!
Захватив у себя в кабинете копию чертежа и запечатав его в пакет, как предписано инструкцией, Красавин пошел по полуосвещенному коридору в производственную лабораторию. Когда подключались резервные мощности в лаборатории, в непроизводственных помещениях энергия переходила в режим экономии, все уже привыкли к этому и не обращали внимания.
Лаборатория располагалась в пристроенном к зданию НИИ огромном корпусе с потолком из прозрачного пластика. Когда Александр появился на пороге, в помещении лаборатории царила паника. Ее тревожно-суматошный щекочущий запах Красавин почувствовал сразу. Люди бесцельно бегали с места на место, роботы-техники сгрудились в одном из углов, не понимая причин столь беспокойного поведения людей. Только один человек сидел неподвижно, понурив голову и ничего, кажется, не замечая вокруг. Иногда кто-нибудь подходил к нему, что-то говорил, но, не получая ответа, оставлял его в покое.
Появление Красавина в общей сумятице осталось незамеченным. Александр, впрочем, и не старался обращать на себя внимание. Он подошел к сидящему человеку и спросил:
– Где заведующий лабораторией?
Человек поднял голову и угрюмо сказал:
– Начальство? Разбираться? Вот он я весь. И разбираться нечего, я виноват.
– Что здесь происходит?
– Можете увольнять, делайте, что хотите, мне больше ничего не нужно, – говорил человек, не слушая Красавина. – Мне теперь все равно.
Их, наконец, заметили. Люди перестали суетиться и замерли в ожидании. К Александру подошел опрятный человек в белом халате. Это был Гордон, заведующий лабораторией.
– Наконец-то! – облегченно воскликнул он. – Здесь люди словно взбесились. Надеюсь, вы разберетесь во всем и наведете порядок, – и Гордон накинулся на сидящего человека: – Ты что сидишь? Ты как с начальством говоришь, Бегунов?!
– Подождите-подождите, это тот Бегунов, которого должны уволить? – перебил его Красавин.
– Да-да, мы сейчас же этим займемся! – пообещал Гордон.
– Нет, сначала вы объясните мне, что произошло.
– Он прогулял, его не было вчера весь день, – доложил Гордон.
– Я хочу узнать все от самого Бегунова, – сказал Александр. – В конце концов, это нестандартная ситуация и необходимо выяснить все обстоятельства.
– Я виноват. Я отпрашивался, но меня не отпустили. Сказали, когда все закончим, тогда и уйду, а у меня… – Бегунов поднял голову, в глазах его стояли слезы. – У меня… у меня сын умер! У вас когда-нибудь умирал сын? Чертова лейкемия! Разве вы бы не оставили работу, чтобы попрощаться с ним? А чертежа я не брал.
