Слоновая кость

Mercedes Ron

Marfil (Enfrentados 1)

© 2019, Mercedes Ron

© 2019, Penguin Random House Grupo Editorial, S.A.U.

© А. Мохова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Пролог

Если бы меня спросили: «Какого черта ты в это ввязался?!», ни один из ста тысяч ответов не был бы честным. Настоящий и тот не отражал всей правды.

Работа высасывала все соки; иногда спрашивал себя, на что она мне сдалась и не пора бы остановиться. Но разве мог выбросить за борт все усилия и забыть, чем пришлось пожертвовать? Так что просто заглушал голос совести и продолжал.

Те люди убили бы меня без колебаний, услышь они мои мысли, но столько лет разум был единственным надежным убежищем, пусть время от времени и приходилось контролировать мысли, чтобы никто не прочитал в глазах и тени сомнения, что иногда овладевало.

В нашей работе сомнение равносильно смерти.

С расстояния убедился, что прицел не сбит. Меня никто не прикрывал, хотя поблизости находилось человек пятнадцать.

Как только началась стрельба, сразу понял: дело дрянь. Но один… один точный выстрел изменил бы все.

1

Марфиль

Взглянула на монету в двести колумбийских песо, которую крутила в пальцах. Пока ждала Лиама, думать могла лишь о том, как две стороны монеты, составляющие единое целое, никогда не встретятся «лицом к лицу». Это кажется глупостью, монета всего лишь монета, но в то мгновение не могла не сравнивать себя с ней. Есть ли у меня две совершенно противоположные стороны, которым никогда не стать единым целым? Временами было сложно понять себя. Уверена, взгляни на себя со стороны, в голове все время вертелся бы вопрос: «Да что эта девчонка творит?!»

Моя сестра Габриэлла не раз повторяла, что, если юношеские годы провести в закрытой школе в семи тысячах километров от родительского дома, душевных травм не избежать. К счастью, я уже оставила этот этап позади, а ей, напротив, предстояло еще два напряженных года в мире строгих правил. Через несколько месяцев сестре исполнится шестнадцать, но сейчас ее волнует лишь то, что она никогда не целовалась с парнем.

Травмы, последствия… Цепочка следов, что тянется далеко в прошлое. Единственное воспоминание, из-за которого по-прежнему просыпаюсь ночами с болью в сердце и катящимися по щекам слезами, будто мне четыре, а не двадцать. Удивительно, как некоторые воспоминания навсегда запечатлеваются в памяти, в то время как иные исчезают без следа. Почти как в пиксаровском мультфильме «Головоломка»: мозг удаляет ненужные воспоминания и сохраняет те, которые считает наиболее важными. Спрашиваю себя: «Для чего вспоминать, как маму убили у меня на глазах?»

Ясно одно: что бы ни говорили в «Головоломке», мозг делает то, что ему вздумается.

Вынырнув из моря мыслей, вдруг поняла, что группа парней в баре не сводит с меня глаз. Подняла голову и посмотрела на них не моргая. Намерением было запугать их или, по крайней мере, слегка охладить пыл, но двое рассмеялись, а третий, высокий и темноволосый, так и не отвел пристального взгляда.

Ненавидела отводить взгляд первой, неважно, была с другом или смотрела на незнакомца. Лишь одному человеку удалось запугать меня настолько, что опускала голову и страшилась даже моргнуть, но сейчас нас разделяли сотни километров. Не горела желанием даже вспоминать об этом.

Так началась самая эпичная битва взглядов в истории. Ну, не такая уж и эпичная, просто люблю драматизировать, а выдерживать взгляд того парня было непросто. Чем дольше смотрела на него, тем сильнее разгоралось любопытство, а чем дольше он смотрел на меня, тем увереннее я становилась в том, что начинало приходить ему в голову. Могла бы поступить с ним так же, как с остальными? Тогда бы хоть развлеклась…

– Эй, Мар, – раздался низкий голос позади меня, хотя именно прикосновение руки к спине заставило подпрыгнуть и отвести взгляд.

Проклятье! Я проиграла.

Повернулась, чтобы поприветствовать лучшего друга, и разочарование испарилось как дым, как только наши взгляды встретились. Лиам Майклсон, рост метр девяносто, волосы цвета воронова крыла, глаза голубые как небо… Настоящий герой-любовник. И да, мой лучший друг. Такое тоже бывает.

– Давно ждешь? – спросил он, глядя поверх моей головы на парней в конце барной стойки.

– Достаточно, чтобы ты угостил меня.

На самом деле я еще не могла пить алкоголь и тем более покупать его, но поскольку использовать фальшивое удостоверение личности здесь было чуть ли не нормой, казалось глупым, что этот закон все еще действует.

Лиам тепло улыбнулся и подал знак девушке за барной стойкой, чтобы разлила напитки.

– И что же тебя задержало на полчаса?

Я покатала оливку по дну бокала с мартини.

Лиам сделал глоток пива и закатил глаза.

– Лучше тебе не знать.

– Вирджиния? Нет, погоди… Роза?

– Тесси, – сказал он таким тоном, что я прыснула.

– Тесси? Зовешь ее так по какой-то причине, о которой не знаю, или…

– Она хочет, чтобы я ее так называл. Невыносимая женщина, черт бы ее побрал!

Лиам был классным парнем и… он был парнем. Парни, как правило, хотят хорошо провести время без обязательств. Мы, женщины, тоже хотим этого и много чего другого, пусть ко мне это не особо относится… Вирджиния, Роза и… Тесси мечтали о чем-то большем с моим лучшим другом. Он отличная партия… если не принимать во внимание склонность заигрывать со всеми, кого видит.

Мы с Лиамом изучали экономику в Колумбийском университете Нью-Йорка. Познакомились в мой первый год. Для меня все тогда было в новинку, не только в университете, но и в жизни. До этого я восемь лет училась в закрытой школе за границей: почти весь год в окружении девушек и монахинь, и лишь два летних месяца проводила дома в Луизиане. Лиам был на три года старше, а это означало, что он сейчас учился на последнем курсе.

Уговорить отца позволить одной переехать в Нью-Йорк было нелегко, без споров не обошлось, но, хотя все еще трудно было в это поверить, я уже два года жила самостоятельно. Стоит признать, что абсолютная свобода сперва вскружила голову; те годы, когда заставляли сдерживать себя и подавлять чувства, из-за чего я едва не лишилась рассудка, не прошли безболезненно, так что в полной мере воспользовалась свободой. Нравилось думать, что те времена остались далеко позади… во всяком случае, хотелось в это верить.

Лиам был первым парнем, которого я поцеловала. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать, и с ним я узнала, на что способна, когда хочу очаровать мужчину. Отец всегда старался оградить меня от остального мира, будто бы я была его маленьким сокровищем, к которому никто не смеет прикасаться, но Лиам коснулся… души.

До интима так и не дошло, но все же мы успели кое-что попробовать, прежде чем поняли, что любим друг друга как друзья. Как бы хорошо ни было ему со мной… и с остальными.

После Лиама я пыталась построить более серьезные отношения с парнем по имени Реган, пока не узнала, что он и его друзья поставили десять тысяч долларов на то, кто первым затащит меня в постель. Да-да, десять тысяч долларов. Отстой! Все, что отец твердил о парнях с тех пор, как я вступила в сознательный возраст, в итоге оказалось правдой, и это разозлило гораздо сильнее, чем можете себе представить. После того случая я стала другой Марфиль. Решила, что полагаться могу только на себя, и начала жить по правилу: «Отношения не терпят полутонов».

– Сюда идет парень из бара, – сказал Лиам спустя полчаса и три бокала мартини. – Мне притвориться твоим бойфрендом?

Рассмеялась, допивая напиток.

– Было бы забавно, но не стоит.

Хотела посмотреть, что будет.

Почувствовала, что кто-то стоит у меня за спиной, но решила немного поиграть в недотрогу. Лиам же повернулся и взглянул на незнакомца.

– Тебе чего, приятель?

– Хотел кое-что сказать твоей подруге.

Я повернулась к нему с веселой улыбкой. Теперь, когда он стоял рядом, смогла получше его разглядеть: он оказался довольно привлекательным, куда симпатичнее, чем ожидала. Он моргнул пару раз, когда встретились взглядами.

– Черт возьми, вблизи ты еще красивее.

Спиной почувствовала, как Лиам закатил глаза.

– Ты чего-то хотел?

Комплименты для меня не играли никакой роли.

Парень колебался с минуту, но все же достал из кармана рубашки визитку и протянул.

– Я бы с удовольствием угостил тебя ужином, – сказал он уже немного спокойнее и тверже.

Взглянула на карточку.

ГАРРИ УИЛСОН

АРХИТЕКТОР

Конечно, он понятия не имел, что мне двадцать. Такое часто случалось, когда я ходила пропустить стаканчик на Уолл-стрит.

– Я подумаю.

Гарри улыбнулся, и на левой щеке у него появилась ямочка. Я улыбнулась ему в ответ, и он помахал на прощание рукой. А ведь даже не спросил, как меня зовут…

Убрала визитку в сумочку и повернулась к другу: в его взгляде смешивались веселье и досада.

– Временами ужасаюсь тому, как ты на меня похожа.

Повеселев, я качнула головой.

– Брось, мы с тобой словно небо и земля.

Лиам снова пожал плечами.

– Тот, кто в конце концов с тобой переспит, будет счастливчиком.

Осуждающе посмотрела на него.

– Заткнись, не то подорвешь прикрытие.

– Ты как самка богомола, знаешь?

– Я никого не пожираю. Просто беру, что хочу.

– И тебя не волнует, что они бахвалятся, как трахали тебя без передышки?

На самом деле это бесило.

– Если им приходится врать, чтобы почувствовать себя «настоящими мужчинами», пускай. Кто захочет знать правду, придет и спросит меня.

Лиам рассмеялся.

– Иногда кажется, ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Но когда появится парень, который сведет тебя с ума, ты проглотишь феминистские идеи, что сейчас нахваливаешь.

– Феминизм тут ни при чем. Мужчины использовали женщин с незапамятных времен. Брали, что хотели, и отчаливали. Я поступаю так же. Что в этом плохого? Не хочу, чтобы мое тело использовали ради удовольствия, хочу наслаждаться сама.

Взгляд Лиама будто говорил: «Как же ты наивна!»

– Любому мужчине на земле доставило бы удовольствие просто смотреть на тебя, Марфиль. Для них прикоснуться к тебе – все равно что выиграть в лотерею.

После пары секунд молчания я ответила:

– Ты был единственным, с кем я была готова это сделать, но только потому, что мы друзья.

Лиам подавился пивом.

– Когда ты выдаешь нечто подобное, вспоминаю, что ты все еще юна. Ладно, давай отвезу тебя домой.

Я не солгала, когда сказала, что Лиам был единственным мужчиной, которому я была готова предложить свое тело. Все именно так, как он говорил: лишь к нему одному у меня было полное доверие. Много раз могло дойти до чего-то большего, с предварительными ласками я справлялась довольно неплохо, а вот переступить последнюю черту боялась. Отец с детства внушал, что целомудрие – главная добродетель женщины; монахини в школе-интернате в мельчайших подробностях описывали кары и муки, что ожидают дев, которые поддадутся соблазну… В новом окружении девственность считалась недостатком, и хотя в глубине души я хотела раскрыть собственную сексуальность, даже по-своему это делала, но на самый важный шаг пока решиться не могла.

Лиам довез меня до дома на серой «Ауди». Он купил ее недавно, так что салон все еще приятно пах новой машиной. В отличие от большинства студентов, я не жила в университетском общежитии. Отец разрешил переехать в Нью-Йорк и поступить в университет при условии, что найдет место для жилья.

Квартира, которую я ни с кем не делила, находилась в одном из самых дорогих районов города, в пятнадцати минутах езды от факультета, в месте, которое все знают как Верхний Ист-Сайд. Это может прозвучать высокомерно, но для меня не играло роли, что я живу в одном из лучших многоквартирных домов Манхэттена. Всю жизнь меня окружала роскошь, и, хотя многие считали глупостью желание учиться, когда было ясно, что отец оставит немалое состояние, я всегда знала: вымостить дорогу в будущее я хочу сама.

Математика давалась мне легко, так что изучать экономику всегда было планом Б, но почти всю юность я умоляла отца разрешить поступить в Нью-йоркскую балетную школу. Его ответом всегда было категорическое «нет», и хотя упрашивать было бесполезно, однажды я решила настоять на своем. Но впоследствии поклялась больше никогда не заговаривать с ним об этом. До сих пор пробирает дрожь всякий раз, как вспоминаю его реакцию. Но несмотря ни на что, я продолжила танцевать. У отдельной квартиры есть несомненный плюс – могу танцевать столько, сколько захочу.

На прощание чмокнула Лиама в щеку и пообещала, что увидимся до выходных.

Войдя в здание, поздоровалась с консьержем Норманом и зашагала через холл к лифту. Жить одной в Нью-Йорке могло быть опасно, особенно молодой девушке, но в этом районе люди были очень спокойными, в основном здесь жили семьи: родители, что вели дела на Уолл-стрит, зарабатывая неприличные суммы денег, и их юные наследники. Я и сама была из такой семьи. Почти.

Квартиру обставила довольно просто; выбирая мебель и предметы декора, следовала правилу: «Чем проще обстановка, тем меньше убирать». (Ярко-розовые подушки не в счет!) Квартира была небольшой: две спальни, две ванные комнаты и гостиная с открытой мини-кухней. В конце длинного коридора находились комнаты для прислуги, но, поскольку ее не было, я обустроила там маленькую танцевальную студию, где проводила практически все время, когда была дома. В ней попросила установить балетный станок и огромные зеркала, которые возвращали взгляд всякий раз, когда я расслаблялась в такт музыке.

На одной из стен в гостиной моя лучшая подруга Тамара начала рисовать фреску, состоящую из множества не связанных между собой рисунков, которые можно было созерцать бесконечно. Цитаты из книг, строчки из песен, прекрасные цветы, наши портреты, но больше всего было… глаз. Всех цветов и размеров. Тами обожала людские взгляды, а я поражалась ее способности почти идеально запечатлеть едва уловимую эмоцию или удивленный взмах ресниц на любой плоской поверхности. Тами всегда рисовала, если у нее было что-то под рукой. Однажды она нарисовала мне миньона на салфетке из «Старбакса» – пена от фраппучино вместо краски, соломинка в качестве кисточки!

Я оставила сумку на столешнице и направилась к холодильнику. К сожалению, когда дело доходило до готовки, здесь я была совершенно безнадежна. Помню, как однажды попыталась приготовить мясной рулет по рецепту мамы Габриэллы, и из-за того, что готовлю крайне редко, забыла, что сунула его в духовку, и чуть не спалила кухню.

Заказывать готовую еду гораздо проще.

Поскольку на следующей неделе зачет по микроэкономике, то я решила засесть за учебу. Взяла учебник, включила классическую музыку фоном и позволила времени протекать незаметно. Когда открыла глаза, поняла, что крепко заснула и к тому же в неудобной позе. Как могла, выпрямилась на диване, мечтая, чтобы кто-нибудь взял меня на руки и отнес на кровать.

Чуда не случилось.

Оставила учебник на тумбочке и потащилась в спальню. Когда уже свернулась калачиком под одеялом, вновь охватило чувство невыносимого одиночества. Не часто испытывала страх, просто… Сколько себя помню, всегда была окружена людьми: Люпита, экономка, которая заботилась обо мне и была как мама, а также Луи, Питер и даже Логан, в те редкие времена, когда отец бывал дома. В школе-интернате делила комнату с Тами и еще тремя девочками, и мы почти никогда не оставались одни. Иногда квартира становилась сосредоточением всех страхов. У вас когда-нибудь бывало, что разум начинает блуждать, а малейший шорох превращается в фильм ужасов? Ненавидела такие дни…

Укрывшись одеялом, закрыла глаза и начала считать про себя: один, два, три, восемнадцать, сорок четыре, сорок пять, двести шесть…

Где-то между двумястами семью и пятьюстами сорока тремя я, наконец, заснула.

Не заметила, как пролетели дни и наступила пятница. Получила приглашение на вечеринку в один из популярнейших городских ночных клубов, но отказалась. Не потому, что не люблю вечеринки, совсем наоборот, просто в тот вечер захотелось остаться дома потанцевать или посмотреть фильм. Провела два с небольшим часа у балетного станка, отрабатывая «плие», затем надела свободную белую футболку поверх трико и уставилась на визитку.

Я могла бы позвонить и спросить, хочет ли он поужинать со мной. Это избавило бы от необходимости идти в магазин за продуктами или снова заказывать пиццу в ресторанчике за углом. Но потом вспомнила, что он даже имени моего не спросил. Что мне делать? Позвонить и сказать: «Привет, я девушка из бара»?

Ну уж нет!

На улице было еще светло, поэтому я скользнула в любимые кроссовки, надела легинсы, футболку с короткими рукавами для бега и пошла на улицу. Обычно я старалась каждый день хотя бы на час выбираться на пробежку, но не по утрам, так как ненавижу вставать рано. Кроме того, мне нравилось смотреть, как водохранилище Центрального парка отражает яркие краски заходящего солнца.

С улыбкой прошла мимо Нормана и вышла на улицу, оказавшись в теплых объятиях апрельского денька. В Центральном парке всегда было много народу, особенно семей с детьми, которые играли на свежем воздухе, выгуливали собак и кормили уток. Когда солнце начало опускаться к горизонту, в парке стало посвободнее, остались в основном только физкультурники. Многих из них знаю, поэтому мы приветствовали друг друга кивками, если вдруг пересекались. Случилось пофлиртовать с одним из них, после чего поклялась никогда больше этого не делать. Было ужасно менять прогулочно-беговой маршрут, только бы не столкнуться с «бывшим».

Домой решила вернуться пешком. День сменился прекрасным, теплым вечером, и огни небоскребов сияли на водной глади справа от меня. Я любила этот город. Многие назвали бы это безумством: толпа людей и загрязненный воздух. Но почти всю жизнь прожив в сельской местности и оказавшись среди огней Нью-Йорка, почувствовала, что нахожусь в городе, равных которому нет, став частью чего-то особенного.

Остановилась у одного из многочисленных парковых питьевых фонтанчиков, чтобы выпить воды. В этот раз пробежала больше, чем обычно, и теперь умирала от жажды. Собрала в руку волосы, чтобы не намочить, склонилась над фонтанчиком и… Все произошло слишком быстро. Даже не успела закричать.

Кто-то обхватил меня за талию, потянул назад и заткнул рот влажной тряпкой, от которой исходил невероятно противный запах. Я пыталась сопротивляться изо всех сил, но паника уже завладела телом и разумом. Несмотря на попытки вырваться, чем бы ни была пропитана тряпица, вещество подействовало молниеносно. Веки отяжелели, конечности стали ватными. Безвольно упала на грудь кому-то высокому и мускулистому.

– Тащи ее в фургон.

Это было последнее, что услышала, прежде чем сознание погрузилось во тьму.

2

Марфиль

Очнулась я уже в больничной палате. Кроме меня здесь никого не было, лишь пиканье аппаратов составляло компанию. Опустив глаза, увидела, что на мне зеленый больничный халат, в левую руку воткнута капельница, а правую ладонь закрывала повязка.

Сердце билось как бешеное, но, поскольку не была подключена ни к какому прибору, который бы его регистрировал, только я знала о сумасшедшем стуке сердца.

Что произошло?

В эту минуту дверь открылась, и к койке подошла медсестра.

– Мисс Кортес, как себя чувствуете?

Я растерянно моргнула.

– Где я? Что произошло?

Я попыталась встать с постели. Хотя не знала, куда идти, чутье подстегивало выбежать, убежать, скрыться…

Скрыться от кого?

– Не волнуйтесь, вы в безопасности.

Почувствовала, как к глазам подступают слезы, а разум возвращает обрывки последних воспоминаний: прогулка по парку, останавливаюсь, чтобы попить воды, чья-то рука зажимает рот, темнота и…

Прежде чем успела снова спросить, что случилось, открылась дверь и в палате, к огромному облегчению, появился отец, бросившись ко мне.

– Марфиль…

Прижалась щекой к его груди и вдохнула запах кожи и парфюма. Аромат «Eau Sauvage» от «Dior» смешивался с запахом табака, который он непрерывно курил.

– Слава богу, ты очнулась.

Мы никогда не были особенно близки – почти всю жизнь я жила вдали от него, – но никогда не была так счастлива оказаться в его объятиях, как в то мгновение.

Когда я более-менее успокоилась, мне объяснили, что произошло.

– Тебя похитили, Марфиль.

Меня нашли без сознания у одной из наружных дверей больницы в Новом Орлеане, в полутора часах езды от дома в Батон-Руж; к счастью, при мне был бумажник, что позволило врачам установить личность и связаться с отцом.

– Они ничего не оставили, ни записки, ни требований выкупа. Я понял, что что-то случилось, когда позвонил в понедельник, а меня пять раз перебросило на голосовую почту.

Понедельник!

Господи, меня держали где-то почти три дня.

– Когда я выяснил, что тебя нет в квартире и никто не видел, как ты возвращалась после пробежки в пятницу днем, стало ясно, что произошло что-то ужасное.

Я лишь покачала головой в замешательстве.

– Полиция хочет поговорить с тобой. Снаружи два офицера. Они ждали, пока ты проснешься.

Отец вышел из палаты и вернулся в сопровождении полицейских. Я нервно выпрямилась, когда они начали задавать вопросы.

Отец не сводил с меня глаз. Никогда в жизни не видела его настолько серьезным и обеспокоенным.

– Ничего не помню… – В памяти осталось только мгновение, когда схватили…

В горле пересохло, а руки вспотели.

– Вы не помните, чтобы в какой-то момент приходили в сознание?

Я покачала головой, пытаясь выжать все, что могла, но ничего не помнила.

– Даже малейшая деталь очень бы помогла, мисс Кортес.

Подняла взволнованный взгляд на отца, затем посмотрела на медсестру.

– Простите…

Отец шагнул вперед, пристально глядя мне в глаза.

– Есть ли вероятность, что они что-то… сделали с тобой?

Прикусила дрожащую губу, пытаясь справиться с ужасом, охватившим тело вместе с осознанием, что не могла контролировать происходящее. Не хотела даже думать о том, что была в руках возможных убийц или насильников…

– Отвечай.

Я подняла глаза от кровати и испуганно посмотрела на отца.

– Ничего не помню…

Я возненавидела себя за то, что не знаю, что они могли со мной сделать.

– Хочу, чтобы она прошла полное обследование, прямо сейчас.

Полицейские посмотрели на отца, затем на меня. Они выглядели смущенными. Будто тот факт, что меня могли изнасиловать, пугал их не меньше, чем меня.

– Оставлю карточку, если вспомните что-нибудь, каким бы незначительным это ни было, не стесняйтесь позвонить в участок и сообщить.

Молча кивнула, опасаясь, что голос снова начнет дрожать.

Когда полицейские ушли, медсестра попросила пройти с ней. По-видимому, она решила со всей серьезностью отнестись к просьбе отца. Часть меня успокаивала себя тем, что я бы что-то почувствовала, если бы меня изнасиловали. Даже малейшее проникновение.

Когда попросили сесть в гинекологическое кресло и положить ноги на подколенники, пришлось закусить губу, чтобы не закричать. Как же хотелось очнуться от этого кошмара!

Но женщина-врач, которая осматривала, была очень любезна и обращалась деликатно.

– Мы уже проверяли, нет ли следов спермы или крови, когда нашли тебя без сознания, но ничего не обнаружили. Не было никаких признаков, которые могли бы указывать на сексуальное насилие, но твой отец потребовал, чтобы проверили еще раз…

Понимала, что он хотел знать наверняка, и мне тоже нужно было убедиться, что не произошло ничего из тех ужасных картин, которые рисовал мозг.

– Ты все еще девственница, – заверила она меня, и от того, как это произнесла, почувствовала себя немного странно. – Вот отчет и результаты теста на ВИЧ.

ВИЧ? В ужасе распахнула глаза, но врач ласково улыбнулась.

– Не беспокойся, милая, мы сделали тест на всякий случай. Несмотря на испуг и плохие воспоминания, ты совершенно здорова. Тебе больше не нужно волноваться.

Через некоторое время принесли одежду. Я смогла, наконец, снять больничный халат и переодеться. Хотела вернуться домой и забыть обо всем, что произошло.

Питер, наш шофер, ждал на выходе из больницы. Отец сидел на переднем пассажирском сиденье, продолжая разговаривать с кем-то по телефону. Что касается меня, то я с трудом могла поверить, что всего четыре дня назад главной заботой был зачет по микроэкономике.

Когда приехали, я вышла из лимузина и поднялась на крыльцо огромного особняка, невольно оглянувшись: стены и белоснежные колонны были свидетелями юности и взросления. Люпита – экономка, повариха и женщина, которая заботилась обо мне с самого детства, – вышла со слезами на глазах. Она крепко прижала к себе, и я с радостью ответила на ее объятия, стараясь не расплакаться.