Предсуществование

4

Тогда, в зачищенном от нацистской чумы дворе у меня промелькнула мысль, показавшаяся абсурдной. Но Слава сказал, что это правда. Реальность, слой за слоем, вскрывалась передо мной, и я видела те же змеиные глаза, что и Ярослав, скрывшиеся в темноте, а затем будто снова вынырнувшие из неё, на расстоянии пятидесяти километров. Враг как-то выследил тактическую группу моего друга и ударил именно в то место, где шла зачистка. Хотя, я ещё могла списать всё на случайность, если б поблизости не работало целых восемь таких отрядов для зачисток.

Солдаты тут же заняли оборонительные позиции, наводчики принялись искать координаты для ответного огня. Гражданские снова попрятались в подвалы.

Я знала ответ, как и Ярослав теперь уже знал, только не мог понять, зачем, к чему эта бессмысленная месть на последнем издыхании. Змеиные глаза ещё долго будут стоять передо мной. Его позывной мой друг узнал случайно. «Змей». Почему-то Славины сослуживцы решили звать его личного врага именно так – «Змей». Может, они сами и придумали ему такое прозвище, а на самом деле его позывной был другим. Неизвестно, но кроме моего друга никто его не видел. И я стала думать, что его, быть может, и не существовало вовсе… Хотя, бред, конечно. Змей, правда, существовал. Пусть не физически, но как коллективный отравленный разум всех тех, против кого воевал мой друг.

В ту пору стоял туман, дожди и непроходимая грязь, но это не мешало подразделению Славы выполнять задачи по уничтожению боевой техники и живой силы врага.

После освобождения ещё нескольких дворов мой друг получил приказ прекратить зачистку и выдвигаться на северном направлении. Ему передали координаты вражеских позиций. Всё оборвалось у меня внутри, ведь Слава отправлялся в место, где принял свою смерть. Но он на полпути повернул обратно на юг, куда вела его интуиция. Ему не давал покоя Змей. А я бы советовала Славе плюнуть на него и сосредоточиться на первоочередной задаче. Хотя… Возможно, его интуиция не ошибалась. Да и его личный враг вряд ли б отстал сам, пока мой друг его не остановил бы. Так что… Иного пути у него просто не осталось. Любая дорога вела именно в ту точку невозврата, в которой произошло необратимое. И с самого детства Ярослав не мог свернуть на какую-нибудь другую, окольную тропу, ведь всё, почти всё предрешено, и финал известен с самого начала. Только не нам. Мы, как безмолвные зрители, сидим перед экраном, на котором крутится наша собственная жизнь, не в силах изменить исход, который известен лишь режиссёру. Выбор – лишь иллюзия, искусно обёрнутая в этикетку случайностей и личных предпочтений. На самом деле никто ни над чем не властен. В наших силах лишь досмотреть этот фильм до конца, либо уйти с сеанса.

Эта идея – идея о вечном возвращении – свела с ума одного знаменитого философа. Она поразила его разум и заставила пересмотреть свои убеждения, если вообще, не отказаться от них. И, что самое страшное, к его великому сожалению, официальная наука подтверждала теорию цикличности Вселенной. Но тот философ пошёл дальше. Он предположил, что, если в каждом новом цикле Вселенная до последнего атома с точностью повторяет себя? Это значит, что всё когда-нибудь будет вновь, и каждому человеку придётся переживать все испытания бесчисленное количество раз. В таком случае неотвратимость судьбы и отсутствие выбора являются краеугольными камнями, на которых зиждется всё Мироздание. По-видимому, у него у самого была тяжёлая судьба, поэтому он так и боялся её повторения, и мысль о вечном возвращении стала для него потрясением.

Между тем официальная наука вовсе не утверждала, что Вселенная должна непременно повторять себя. Распределение и сочетание атомов и их частиц на заре формирования космоса происходило рандомно, поэтому вероятность того, что в каком-то из циклов могла возникнуть точная копия сегодняшней Вселенной практически равнялась нулю. Но откуда в сознании людей так прочно засела идея о фатальности, о том, что всё заранее предрешено, и чтобы они не делали, от судьбы не уйдешь? Наверное, от собственного бессилия перед лицом природы и обстоятельств непреодолимой силы: социальных катаклизмов, как жернова перемалывающих своих жертв, неизлечимых болезней, словно насланных свыше за грехи, и т. д. Слава бы сказал, что нужно лишь одно: бороться, бороться и не засорять себе голову ерундой. Он не верил в судьбу, а между тем, она вела его в одном известном ей направлении, и, глядя на неё, казалось, что, действительно, всё на свете предрешено.

***

Я постоянно чувствовала спиной чей-то взгляд. Пронзающий, обжигающий душу, будто личный враг моего друга был повсюду, и следил теперь не только за ним, но и за мной.

Возможно, Змея и не существовало на самом деле, это чутьё привело Ярослава в то место, где он был нужен больше всего. Тот бой запомнился мне больше всего.

Вместе с бойцами добровольческого батальона, Слава и его сослуживцы взяли в кольцо 105-ю бригаду. Ту, самую зверскую, солдаты которой безжалостно расстреливали пленных и издевались над мирными жителями. Но Змея в ней не оказалось. Из выживших осталось только тринадцать чудовищ. И их число стремительно сокращалось. Никто не собирался лечить ублюдков, и они просто тихо подыхали от ран. По-любому, их всё равно ждала смертная казнь.

Враги пытались прорваться небольшими группами, но по их бронетехнике нанесли удары гиацинтами, что лишило их возможности разомкнуть кольцо. Несколько дней бушевали чудовищные грозы, расчерчивавшие небо розово-красными гигантскими молниями. Когда вой взбесившейся стихии смешивался с грохотом артиллерии, становилось жутко. Мне казалось, что я попала в самый настоящий ад, хоть я и знала, что его не существует. Единственное, что меня тогда утешало: то, что всё это делалось не зря. И мне тоже хотелось что-то сделать, помочь воинам, но вмешаться сквозь время я не могла.

Слава похудел, отрастил бороду, стал намного меньше улыбаться. Но я всё равно запомнила его таким, каким он предстал передо мной в одном из воспоминаний, на присяге после поступления в училище. Девятнадцать лет – так мало, но в свои девятнадцать он был крепче духом, чем большинство в сорок. Теперь, после смерти, он тоже выглядел на девятнадцать, и если б не взгляд, в котором разливался океан всей пережитой боли, я бы решила, что он, и вправду, ещё мальчишка.

То, что ждало его теперь – настоящая истинная жизнь, но она казалась ему нереальной. Он погряз в воспоминаниях, они захлестнули его, как волны губительного океана. Я должна была упокоить его душу, и я упокаивала, говорила, что ему нужно сосредоточиться на себе и на своём дальнейшем Пути, но Слава тяжело отпускал прошлое, хотя поначалу, при знакомстве, мне казалось, что всё как раз наоборот.

Передо мной мелькали вспышки взрывов и пули прошивали насквозь, но я была бесплотным духом, сопровождавшим Ярослава в его воспоминаниях о земной жизни. Мне никто не мог причинить вреда. Как и ему. Отныне всё встало на свои места.

Ему показалось, что среди дыма, в самый разгар битвы, мелькнули, будто наваждение, красные, налитые яростью глаза, и блеснула мерзкая чешуя его личного врага. Мой друг пальнул в ту сторону очередь из автомата, но там никого не оказалось.

– Ты гоняешься за призраком. – Шепнула я ему. – Это дух врага, а не реальный человек.

– Гонялся. – Поправил он, и я снова забыла, что путешествовала лишь по его воспоминаниям, а не по реальным местам битв.

– Покажи мне, что произошло дальше.

5

Только на картинках в Интернете и фильмах ужасов всё выглядит не страшно. Реально, это – кошмар. Раздавленные головы, кишки, намотанные на гусеницы танка, оторванные руки и ноги, об которые приходится спотыкаться в бою. Чтобы успокоить нервы, я представляла себе, что оказалась просто в ужастике и всё вокруг ненастоящее: бутафорские реки крови, внутренности, размазанные колёсами, и прочее и прочее, чего я не хочу упоминать на страницах этой книги. В какой-то степени всё это и являлось ненастоящим, ведь своё прошлое Слава уже пережил.

Погоня за Змеем продолжалась.

Мой друг говорил, что помнил всё очень смутно, будто на всех воспоминаниях лежала пелена. Он и своё-то имя с трудом вспомнил, что уж говорить о последних травмирующих событиях его жизни. Он еле вспомнил название города, который следовал дальше. Над его освобождением и зачисткой пришлось знатно потрудиться.

Нацисты отступали, и по их позициям был нанесён авиаудар, унёсший жизни приблизительно 1500 солдат. Однако в городе оставалось ещё около полутысячи противников, которых требовалось как можно скорее ликвидировать.

Штурмовые отряды заходили в город, чтобы выдавить оттуда врага. Но это оказалось не так просто сделать. Там засели ублюдки из 150-го нацбатальона, который, наряду со многими, подобными ему, славился своей жестокостью.

Ещё один город-призрак с полуистлевшими скелетами многоэтажек, навевал уныние. Там уже почти никто не жил, и, тем не менее, за него шли кровопролитные бои. На миг я словно воспарила ввысь и увидела его с высоты птичьего полёта. Передо мной простёрлась красно-бурая безжизненная земля и застывший труп города на ней. То, что сделали с некогда цветущим краем нацистские ублюдки, не подлежало прощению.

За несколько лет противником была создана сеть подземных коммуникаций и складов, хорошо защищённых от авиаударов. Нацисты, будто крысы, ползали в подземельях, встретиться со своим врагом лицом к лицу у них не хватало духу. Они горазды были только предавать, бить исподтишка, в спину, и позорно бежать с поля боя. Работало много снайперов, что усложняло зачистку.

Внезапно я оказалась в самом эпицентре сражения. Наша артиллерия накрыла позицию врага, но огонь продолжался. Среди дыма, огня и хаоса невозможно было понять, откуда стреляют.

Истребители с сумасшедшим воем, нагнетающим леденящий кровь ужас, промчались над головами. Послышалось два взрыва, после которых наконец-то наступила тишина.

Слава с несколькими сослуживцами шагнул вперёд, в клубы едкого тумана, состоящего из пыли и микрочастиц человеческой крови. Крупная группа нацистов продолжала скрываться в подземных помещениях завода, куда не могла достать ни артиллерия, ни авиабомбы, лишь человеческое существо, охваченное справедливой местью и чувством долга.

Я слышала будто сквозь вату, звуки выстрелов и крики. Я затыкала уши, но звуки всё равно проникали в мою голову сквозь кости черепа. Я упала на истерзанную землю и видела вход в преисподнюю сквозь кровавую пелену. Возможно, у меня была лёгкая контузия, хотя я не понимала, как её мог ощущать бесплотный дух, которым я на время стала.

Контузия, наверное, была самым страшным ранением, которое можно получить на войне. Ведь после её самых тяжёлых форм человек превращался в овощ и терял рассудок. Можно было потерять руку, ногу, зрение, слух, но при этом остаться здравомыслящим человеком, способным и дальше работать, чего-то достигать, двигаться к своей цели, пусть и с некоторыми ограничениями. Потеря же рассудка означала конец всему. Умственно неполноценный человек становился непригоден для социальной жизни. Мне рассказывали о случаях тяжёлой контузии, после которой люди больше не могли собрать свои мысли, попросту не могли думать, сосредотачивать внимание, общаться. Я вздрогнула, представив себе эти ужасы.

Входом в преисподнюю являлась тяжёлая двухстворчатая железная дверь, ведущая в складские помещения завода, находящиеся на минусовых этажах. Наши бойцы вырезали из неё кусок, чтобы можно было проникнуть внутрь. Их встретил огонь, но к счастью, никто не пострадал: сказывался высокий профессионализм и значительный боевой опыт Славиных сослуживцев.

Время для меня растянулось на вечность. Я ждала, когда вернётся мой друг, и, не дождавшись, шагнула за ним следом. В ту же минуту выключилось красноватое аварийное освещение. Меня окутала липкая, пропахшая кровью, мгла. Несколько мгновений я шарила руками по стенам, абсолютно ослепнув в темноте, а затем, когда силуэты коридора начали проступать передо мною, медленно пошла вперёд. Я двигалась к средоточию какого-то ада, который пугал меня, хотя, что ещё, после соприкосновения с миром Посмертия, могло испугать? Всё будто происходило наяву. Я не знала, что ждало меня впереди. Слышала лишь отдалённые отголоски перестрелки, чьи-то вопли, грохот, стуки и… скрежет. Невыносимый, выворачивающий душу наизнанку скрежет, будто кто-то пытался ободрать краску с труб. Я представила себе невидимого врага либо, наоборот, союзника, который в приступе бессильного отчаяния, находясь на грани смерти, царапал на металле одному ему известные слова. Может, это были последние слова любви самым близким людям, либо проклятья тому, от руки кого он пал, или просто предостережение… предостережение от подобной участи.

Эвклидис, Бог Смерти, однажды сказал мне, что если войну можно избежать, то нужно попытаться избежать её любым путём, ведь в ней нет ничего хорошего. Война калечит миллионы судеб. Но эту войну мы избежать не могли, ведь на кону оказалось существование и безопасность нашей Родины.

Звуки становились громче. Я будто против воли передвигала ногами, делая шаги, приближавшие меня к чему-то, чего я не хотела видеть.

В темноте все мои потаённые страхи стали так осязаемы. Я буквально могла к ним прикоснуться рукой. Стены стали больной изъязвлённой кожей какого-то чудовища или гигантского человека. Они отражали мой панический страх перед болезнями. А липкая чешуя омерзительного чёрного змея покрывала собою трубы в коридоре. Она символизировала мой страх перед врагом, самого врага, с которым я не могла справиться, с которым не смог справиться даже Слава, но его дело продолжили другие. Он сделал так много в отличие от меня.

Воздуха перестало хватать. Горло сдавило невидимыми тисками, будто на него кто-то наступил. Я пыталась вырваться из удушающей тьмы, проснуться от кошмара и вдруг почувствовала, как кто-то схватил меня за плечо. Я инстинктивно обернулась, уже готовясь нанести удар, но увидела лишь лицо своего друга, освещённое фонарём.

– Не ходи здесь одна, – просто сказал он. – Освещение скоро должны дать. Ребята уже занимаются этим. Но всё равно даже при свете не ходи.

– Где все? – испуганно спросила я. – Ты один?

– Ты отстала. Я отправился на твои поиски. Зачистка ещё идёт.

Слава повёл меня обратно к выходу, но каким-то другим путём. Мы прошли мимо большого технического зала, стены которого оказались забрызганы кровью. Два огромных прожектора били откуда-то сверху. Должно быть, они работали от генераторов. В центре зала валялись тела. Только тут я заметила едва ощутимый запах смерти. Сладковато-тошнотворный невидимый туман висел в воздухе, пропитав собою стены коридоров. Я вздрогнула от ужаса, замерев у входа.

– Дальше! – скомандовал Слава. – Не надо тут задерживаться. Это лишь воспоминания.

Тела, в беспорядке валявшиеся на полу, меня не шокировали и не испугали. Напугал меня запах, которого я никогда в своей жизни, слава Богу, не слышала и не представляла, каким он мог быть. Я не знала, что он настолько жуткий. Я, вообще, ничего не знала ни о жизни, ни о смерти. Нет, я, конечно, была прекрасно осведомлена, куда души попадают после неё, но вот сам механизм смерти был мне неведом. Может, оно и к лучшему? Живым не следовало его постигать.

Я послушно зашагала следом за другом, но ужасная картина продолжала стоять у меня перед глазами. Сзади до нас донеслись звуки выстрелов и голоса. Я остановилась и оглянулась назад, в темноту, где брезжил слабый свет.

– Тебе нужно на воздух. Идём!

Не дожидаясь моей реакции, Слава схватил меня за плечо и повёл дальше.

– Сейчас наружу выберемся, покажу тебе кое-что, – запыхавшись, сказал мой друг.

Вскоре спасительный свет забрезжил вдали. Сквозь вырезанную дыру в двери било яркое апрельское солнце, но мне в его лучах почему-то мерещился кровавый отсвет. Я не хотела идти вперёд, ведь прекрасно знала, что меня ждёт дальше и что предстоит мне увидеть. Надеясь непонятно на что, я попыталась образумить своего друга. Путешествия по воспоминаниям, причём ещё таким трагическим, явно не шли ему на пользу.

– Слав, постой! – внезапно воскликнула я.

Он обернулся, глядя на меня в упор.

– Послушай, хватит этих воспоминаний. Мне тяжело. Да и тебе, наверное, не легче. Отпустим прошлое.

– Ты ещё не увидела самого главного, – не очень-то приветливо отозвался мой друг и зашагал вперёд.

Я сразу же догадалась, о чём он говорил. По моему телу прошлась дрожь, но противиться я не стала и позволила ему вести себя. Мёртвым друзьям я полностью доверяла.

***

С утра нас ожидало радостное известие: нацисты по ошибке накрыли своих из гаубиц. Но я больше не разделяла энтузиазма Славиных сослуживцев, ведь вся окружающая обстановка являлась иллюзией.

Я подозвала друга к себе и попыталась снова с ним заговорить.

– Тебе не кажется, что пора бы наконец-то взять себя в руки и сосредоточиться на главной задаче?

– Моя главная задача сейчас – показать тебе как можно больше, чтобы у тебя был материал для написания книги…

– Я увидела достаточно. Спасибо. Но мы начали ходить кругами. Ты снова ведёшь меня к тому моменту… – Я тяжело сглотнула. – К тому страшному моменту, когда оборвалась твоя жизнь. Слав, ты теряешь силы из-за этих воспоминаний, а они тебе ещё понадобятся.

– Для чего же мне силы в мире мёртвых? – скептически спросил он. Его настроение в последнее время нравилось мне всё меньше и меньше.

– Для поиска своего близнецового пламени.

– Его невозможно найти! – отмахнулся мой друг.

– Я же нашла! Точнее, это Эвклидис меня нашёл.

– Ты – медиум. Ты – особенная. У тебя дар. А я…

– А ты – герой, Слава! Ты тоже – особенный, и ты достоин найти вторую половину своей души. Я готова помочь тебе в поисках…

– Не надо, Ананке. Ты и так уже сделала для меня слишком много. Я не могу тебя так утруждать.

– Но мне это в радость – помогать тебе.

– Как же ты собираешься искать? Вдруг вторая часть моей души ещё не воплотилась на Земле?

– Будем надеяться, что воплотилась.

Я и сама не могла понять, когда успела стать оптимистом.

– Даже если она в мире мёртвых, найти её среди миллиардов умрунов – это просто нереально.

– Я попрошу помощи у Бога Смерти. Я служу ему в мире живых. Я использую свой дар. Я помогу тебе всем, чем смогу. Только, пожалуйста, больше не вороши своё прошлое. Пора его отпустить.

Мои слова, кажется, убедили Славу. Он присел рядом со мной на поваленное дерево и глубоко задумался. Вот так и сидели мы с ним посреди руин. Жаркое весеннее солнце начинало припекать. Над городом клубился дым от костров, где-то издали слышался приглушённый стрёкот артиллерии. Я слышала и видела всё то, что видел и слышал мой мёртвый друг.

– Хватит! – тихо сказала я. – Остановись!

Вначале исчезли звуки. А затем вся окружающая реальность будто начала слазить с холста, как краска. Деревья морщились и постепенно сжимались в тонкие линии, полуразрушенные высотки обращались в пыль, здание завода тоже сложилось, как карточный домик. Исчезли цвета и формы, и в конечном итоге мы оказались в белом, абсолютно пустом пространстве, в котором отсутствовала всякая геометрия и измерения.

– Что это? – спросила я.

– Это – мой чистый разум, – ответил Слава. – Теперь я готов к новому.

Я видела своего друга очень ясно. Он стоял передо мною и выглядел именно таким, каким я его запомнила на фотографиях, только одет он был не в военную форму, а в обычную одежду.

Я шагнула ему навстречу и тронула за плечо, наклоняя его голову к себе.

– Верь мне! – сказала я.

– Жаль, что ты – не моё близнецовое пламя! – разочарованно сказал Слава.

А мне нисколько не было жаль, потому как я считала себя недостойной такого человека, как Ярослав, и вряд ли бы я могла быть похожей на него. Но я точно знала, что вместе нам удастся отыскать его близнецовое пламя, а ещё интуиция подсказывала мне, что оно – точно в мире живых.

Но, действительно, как я собиралась искать его? Не дала ли я обещание напрасно? Внутренний голос говорил, что я на верном пути и всё сделала правильно.

***

Вскоре я связалась с Эвклидисом и рассказала ему о том, что я увидела в воспоминаниях Славы.

– Тебе не кажется, что есть в этой войне что-то… сверхъестественное? – таинственно предположила я.

– Сверхъестественное? Война – это всегда ненормально, Ананке, но в ней нет ничего сверхъестественного. Тебе ли этого не знать, ведь ты – довольно сильный опытный медиум. Ты постигла многие тайны Мироздания.

– Но Слава… Он видел кое-что… кое-кого…

– Того призрака?

– Он утверждает, что Змей был реальным человеком. Он погиб за день до него. Слава сам лично застрелил его.

Я вспомнила, с каким облегчением мой друг вышел тогда из той перестрелки. Пуля угодила точно в сердце его врага, но тела так и не нашли. Точнее, мой друг списывал всё на то, что в хаосе, который царил на захваченных вражеских позициях, опознать среди трупов конкретного человека становилось весьма проблематично, к тому же, Ярослав толком не мог вспомнить черт его лица. Только жуткие нечеловеческие глаза всплывали в его памяти, и он остерегался снова увидеть их, пусть и безжизненными.

Во мне же нарастала тревога. Я ощущала поток враждебной энергии, охватывающий всё новые территории. В нём слышался не то зов, не то какой-то ментальный приказ уходить. Уходить, но куда? История обретала новые черты, и таинственным образом Слава оказался втянут в гущу дальнейших невероятных событий, которые ещё раз перевернули мои представления о мире и заставили взглянуть на жизнь под другим углом.

6

У моего брата была подруга, Чантико, которая и рассказала нам, что ей удалось побывать в том Городе совершенно случайно, и она так до конца и не поняла, как смогла совершить переход. Она вот уже шесть лет жила на Земле, и одним ясным осенним вечером, выйдя из кофейни, и дав волю своим ногам, не заметила, как вдруг оказалась в незнакомом Городе. Его улицы были длинными и тёмными. Громадные чёрные небоскрёбы, верхушки которых тонули где-то в облаках, оказались несколько похожи на надгробия могил великанов. В Городе шёл дождь, и совсем не было прохожих. Чантико даже показалось, будто она – единственная обитательница этого странного места. Её интуиция дала сбой, а телефон с навигатором отключился, поэтому она около часа петляла по тёмным переулкам таинственного Города, вглядываясь в очертания многоэтажек и расплывчатый свет зеленоватых фонарей. И вдруг в какой-то момент, сделав шаг, оказалась в привычной для себя обстановке. Дождя не было и в помине, кругом царило оживление, группы туристов расхаживали по улицам, фотографировались и веселились. Сотни машин сигналили друг другу и зевакам, решившимся перебежать дорогу в недозволенном месте. Чантико поняла, что на целый час переместилась куда-то, будто провалилась в иное измерение, но не могла понять, как ей это удалось.