И не люби меня

Впрочем, ради этой мрази можно было разочек пойти мне на уступок… Хотя что же я не найду, как иначе ее отсюда выкурить? Я все могу. Я могу все.

Лестничный пролет из сторожки в служебный коридор был узким, неуютным. Если бы сюда случайно заглянул кто-то незнающий, то он бы, напугавшись, вышел, так и не достигнув сторожки. Для антуража дома с призраками этой лестнице не хватало лишь искусственной паутины и привидений по углам.

Выскочив с лестницы в коридор, а оттуда в зал, я понесся, желая как можно скорее попасть в ресторан. Не есть – хлебнуть американо. Просто больше ничего не хотелось.

По привычке я глянул на сцену. Но она пустовала. Наверное, Даша с другими танцовщицами тренируется где-то в другом месте, чтобы гости не видели их без макияжа и костюмов. Тренировки на сцене были редкими – лишь перед премьерами, когда танцующим нужно на сцене освоиться, уловить ее габариты.

Или у нее сегодня выходной. Не помню, когда у нее выходной. А ведь раньше я знал ее расписание, как свое. Теперь я так хорошо знаю расписание Лизы. И как же сильно я жду понедельник, когда она выйдет на первую после нашей ссоры смену…

А какой сейчас день недели? Я остановился и полез в карман за телефоном. Уставился в экран, забыв, что хотел. А потом увидел «суббота» и выдохнул от облегчения. Не понедельник. До нашей встречи еще два дня… Если, конечно, Лиза осмелится сюда заявиться.

– Андрей! – услышал я и вздрогнул.

Подняв голову, я увидел знакомое лицо. Странный мужичок, просиживающий в «Эмпирее» если не половину, то уж точно треть своей жизни. Он никогда много не выигрывал, но и почти не проигрывал – был где-то при своих. Персоналом мы любили тех, кто проигрывает много денег и часто приходит. Но этот мужичок выполнял лишь одно из этих условий, так что эмоций у нас почти не вызывал. Разве что он иногда меня бесил, когда уж слишком часто и слишком глупо хихикал. Мне не нравилось, что он выучил мое имя. Но трудно это не сделать, если приходишь в казино столько, сколько я здесь работаю.

Блеснула под светильником его залысина на макушке. Я хотел сделать вид, что не заметил его, хотя было поздно – он перехватил мой взгляд. Но едва я мысленно застонал от необходимости проявить дружелюбие, чтобы не вспугнуть постоянного гостя, как мне в голову залетела одна идея.

Какая же это была гениальная идея!

Рот сам собой растянулся в искренней, широкой улыбке. Я подошел к рулетке, где со своим ворчливым другом сидел этот мужичок… Как его? Валерий? Василий? Вениамин?

– Смена крупье, – шепнул я Нине на ухо.

Она вздрогнула и резко обернулась, едва не хлестнув меня по лицу своими сухими белыми волосами. Мне так нравилось видеть, как все они сначала пугаются, а потом видят, кто я, и растекаются в улыбку.

– Что-то случилось? – шепнула Нина, глядя мне в глаза.

– Иди в «передохную», – сказал я, умышленно избегая ее глаз. – Отдохни немного.

Нина кивнула, хотя я на ее вопрос не ответил. Причем кивнула с улыбкой. Погладила свой хвост, который теперь лежал на плече, и ушла. Я не провожал ее взглядом, хоть и знал, что идет она, показательно качая бедрами, думая, что я все же смотрю на нее.

Я повернулся к мужичкам, поздоровался и запустил спин. Звук, с каким шарик летел по желобку, был моим любимым. Так равномерно, глухо, в тягучем ожидании того, какой номерок выпадет… идеально.

– Делайте ваши ставки! – сказал я, проведя рукой над полем.

– Андрей! – повторил мужичок и в миллиардный раз спросил: – Как дела? Как папа?

Конечно, я знал, что нельзя общаться с гостями на личные темы. Нельзя встречаться с ними за пределами казино. Но на таких, как я, правила не распространяются. Такие, как я, правила устанавливают. И вот сейчас я на этом сыграю.

Пока друг этого мужичка скрупулезно расставлял фишки по клеткам, я наклонился к лысеющему и сказал тихо:

– Прошу прощения, но, кажется, я забыл, как вас зовут.

Разумеется, мужичок захохотал, но его смех, как и всегда, оборвался быстро и резко.

– Ты чего, Андрей? Как забыл?

Мужичок уставился на меня, но уяснив, что даже после этой содержательной фразы я его не опознал, он хохотнул и сказал:

– Я Вадим!

Вадим! Точно!

Я улыбнулся краешком рта и, склонившись над столом еще ниже, заговорщицким шепотом сказал:

– Вадим, у меня есть к вам одна… довольно большая, но щедро вознаграждаемая просьба…

Затем я резко выровнялся и, не глядя на рулетку, сказал:

– Ставок больше нет! – это подсказал мне звук, с каким шарик тормозил по желобку.

***

Я волновался, словно подросток перед первым разом. Даже ладони вспотели, и я то и дело вытирал их о мягкие бордовые подлокотники. От волнения было жарко – хотелось раздеться. Но от мысли, что меня увидят голым, еще сильнее бросало в жар. Да что же со мной?

Нет, я прекрасно знал, что со мной. Я боялся отказа.

После того нашего последнего раза, как Даша выразилась, между нами ничего больше не было. Мы даже не целовались. Мне вообще не до Даши было. Она казалась такой тусклой, такой блеклой, в сравнении с Лизой. Правда, когда в моих глазах померкла и Лиза, Даша не вернула прежнего сияния.

Я очень хотел, я пытался с ней… подружиться? Да, звучит отстойно. Но мне неприятно было от мысли, что в «Эмпирее» есть человек, которому я больше не нравлюсь. Наверное, понравиться Даше снова я мог только если бы прилюдно унизил Лизу, послал ее, а потом в слезах просил прощения, приговаривая, что Даша лучшая женщина в моей жизни. Примерно этим я и собирался сегодня заняться. Только вот цели понравиться Даше у меня больше не было. Была другая, совсем не благородная.

Да и что Даша? Подуется немного и обратно прибежит… Правда, пока что не прибежала. Сколько раз я пытался с ней заговорить, а она все переводила в скандал. То бьет меня, то неприкрыто лезет. Даже неловко с нею перед другими. Хотя когда-то это меня совсем не смущало.

Я смотрел на нее с дальнего ряда кресел перед сценой. Зрение у меня было отличное: я хорошо видел ее лицо. Она улыбалась, но я знал ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным – эта улыбка не искренняя. Сценическая, как и ее неадекватный макияж. С моего место он, конечно, казался милым. Но совсем не подчеркивали красоту ее молодости.

Все лицо Даши как бы натянулось, словно она была пожилой женщиной, которая сделала слишком много операций для возвращения молодости. Но я знал, что там, за этим гримом. Там тревога, боль и тоска.

Меньше, чем через месяц начнется сентябрь. Что бы ни говорил мой папа, Дашины родители слово сдержат. Даша пошла против них, зная, чем это обернется. Ее содержание прекратится. А ведь она уже, как и я, жила сама где-то в центре Крамольска. Квартиру родители у нее, конечно, не заберут. Не изверги они, просто поздновато решили, что пора заняться воспитанием дочери. Но сколько кроме квартиры в этом мире трат! Особенно если ты такая девушка, как Даша. Зарплаты танцовщицы ей не хватит. Она хорошая, как для такой сферы. Но даже ниже, чем у крупье. Просто танцуют они не по двенадцать часов, а несколько раз в неделю, и еще столько же тренируются. В праздничное время чаще. Но даже в декабре Даша вряд ли заработает столько, сколько ей нужно, чтобы кормить себя целый месяц.

Она бы могла обеспечивать себя сама. Даже не используя диплом экономиста, который ей выдали неделю назад. Она могла бы изучить контракты, поехать с выступлениями в другую страну. Но Даше не уедет из Крамольска, она любит этот город так же, как его люблю я.

Тогда Даша могла бы открыть танцевальную школу? Это вряд ли. Во-первых, нет в ней жесткой предпринимательской хватки. Во-вторых, она не тренер, она игрок. Отними у Даши танцы, и она перестанет существовать. Она была единственным творческим человеком, которого я уважал. Просто она была профессионалом своего дела.

Я смотрел на ее идеальные ноги, на то, как напряжено все ее тело, даже кончики пальцев. На сцене Даша ни на миг не забывалась. Или, может, все ее пребывание там было как один самозабвенный миг. Не знаю. Она так выгибалась, что я не понимал, как ее могли принять в танцевальный коллектив «Эмпирея», если на ее фоне остальные девушки кажутся бревнами.

Даша могла бы заниматься танцами хоть всю жизнь. Но с сентября ей придется сменить деятельность, если она хочет что-то кушать. Вот-вот она начнет расхлебывать последствия своего строптивого норова. И тут я, с цветами, в ее любимых белых льняных брюках без заедающего ремня.

Но даже зная, как Даша нуждается во мне, я тревожился. Мы не поладили в наш последний разговор, который состоялся где-то тут, за креслами, перед игровыми автоматами в зале казино. Так что для храбрости я наведался в бар и теперь громыхал льдом в стакане. Но отставил его, когда пришел черед финальных аплодисментов. Затем поднялся и подобрал с соседнего сидения букет красных роз, пахнущих так яростно, что у меня почти слезились глаза.

Уверен, Даша заметила меня, едва я появился в зале. Даже если не с первой секунды, то позже точно заметила. Я не сводил с нее прожигающий взгляд… Да, чего у нее не отнять, так это грации и красоты движений.

Я медленно двинулся вдоль рядов. Совсем медленно – рядов было всего пять. Сцена так расположилась, что хорошо просматривалась почти с любой точки зала. Кто-то смотрел на нее из-за бара, кто-то с игровых столов, а кто-то остановился с бокалом в руке прямо в середине зала и, опустив подбородок, наблюдал за танцовщицами.

Даша тревожно поглядывала на меня все время поклона. А потом, когда девушки стройной вереницей уходили за кулисы, она едва заметно кивнула куда-то вбок. В «передохную» приглашает? Боюсь, мне это место не подойдет. Я хотел что-то более уединенное.

Быстро минув бок сцены, я оказался перед поворотом в узкий коридор, который соединял «передохную» и выходы к кулисам. Я почти натолкнулся на Дашу, когда поворачивал. Испугавшись, она тихо вскрикнула. Но признала меня по букету цветов и заулыбалась.

– Тебе, – сказал я, протянув букет.

Даша молча кивнула. Мы дождались, пока другие танцовщицы пройдут по коридору за сценой. Почти все оборачивались на нас с любопытством.

Даша заговорила, лишь когда услышала, как за последней закрылась дверь в «передохную».

– Спасибо за цветы, но не стоило.

В полумраке за сценой я плохо видел ее лицо, поэтому не понимал, это она жеманничает или правда не хочет принимать от меня подарки.

– Но это же выступление…

– Обычное проходное выступление, – сказала Даша.

Я растерялся, но всего на миг. Просто уловил в голосе Даши такие нотки, что стало ясно, она играется – хочет, чтобы я ее разубедил. Но я не торопился этого делать. Нельзя с Дашей прямо и по-честному.

Она показательно не смотрела на меня, словно ее больше интересовали шторы кулис, из-за которых лился свет, отбрасывая полутени на мое лицо и ее спину. Я тоже терпел, ничего не говорил. Знал, что первой не выдержит Даша.

– Ты что-то хотел?

– Да, – кивнул я.

– Что?

– Пригласить тебя отметить… обычное проходное выступление.

Даша ухмыльнулась, но тут же посерьезнела. Впрочем, зря. Я ведь уже видел ее улыбку, значит, победил.

Даша проигрывать не любила. Она знала, что уже сделала это, и все же сказала:

– Ну не знаю, мне еще надо успеть сегодня много всего сделать…

Что же ей надо успеть? Сварить куриную грудку? Сделать сто приседаний? Она же, насколько я знаю, ничем больше не занимается.

Но раздражение выказывать сейчас было глупо. Я чуть склонил голову набок и, не удержавшись, скользнул взглядом вниз, туда, где начинались пайетки корсета, открывая верх груди. На таком красном фоне Дашина кожа казалась еще белее светлой. Я видел капельки пота в ложбинке между грудей, над ее губой, и на лбу. Даша часто дышала. Не от моего взгляда, скорее всего. Она же только что сошла со сцены.

– Мы далеко не пойдем, – сказала я, посмотрев ей в глаза.

Затем кивнул в бок. Даша лишь мельком глянула на темную стенку, но и так поняла, что я говорю про ресторан «Эмпирея», который находился прямо за этой стеной.

– Ладно, – сказала она словно бы нехотя. – Но мне нужно переодеться…

– И смой заодно свою штукатурку.

Даша фыркнула. Она резко развернулась, так что взметнулись ее волосы. А потом они взметнулись снова, опав на ее плечи, потому что я схватил ее за предплечье и, развернув, потянул к себе. Даша целую секунду пыталась высвободиться, но потом припала ко мне, хотя я ее уже не держал – отпустил, едва она забрыкалась. Мне не нужно брать ее силой. Мне нужно, чтобы она сама захотела. Вот как сейчас.

Думается, Даша первая нашла мои губы. Ее поцелуй был нежным, но и каким-то судорожным. Она больше дышала мне в рот, чем целовала.

– Я так ждала, – говорила она, сжимая мою футболку на груди, когда я на короткие мгновения отпускал ее губы. – Я скучала.

Она так ко мне льнула, что вскоре я приник спиной к стене. Рвение, с каким она меня целовала, приятно будоражило. Продлись это еще дольше, я бы не останавливался на губах и шее. Так что пришлось взять Дашу за плечи и отодвинуть от себя. Она не обиделась, но очень расстроилась. Руки держала по швам, только пальцы то сжимала в кулаки, то растопыривала, словно котенок, который еще не научился контролировать свои когти.

– Иди переодевайся, – сказал я. – Буду ждать в зале.

Я развернул ее и подтолкнул под зад. Даша ойкнула, прошла несколько шагов и, не останавливаясь, обернулась, чтобы улыбнуться мне. Я ей тоже улыбнулся. Она двинулась по коридору, и я смотрел, как растворяется в темноте ее фигурка. Потом развернулся и пошел в зал.

Вечер был в разгаре. Несмотря на будний день, людей было достаточно, чтобы я потребовался где-нибудь, как помощник. Поэтому я очень удивился, когда увидел, что пустует первый покер. Его царь, Данил, махнул мне рукой. Наверное, просто здоровался, а не подзывал. Однако, мне делать было нечего, пока Даша переодевается, поэтому я к нему подошел.

Пожалел я об этом уже через секунду.

– Ты какого хрена делаешь? – спросил Данил, наклонившись ко мне.

Я глянул на него, приподняв одну бровь. Надеюсь, это шутка, которую я пока что не догоняю, иначе Данил потеряет несколько очков в моих глазах. У него их много, но не стоит ими разбрасываться. Заслужить очки моего доверия гораздо труднее, чем их потерять.

– О чем ты?

– Это Даше был тот огромный букет?

Я молча смотрел на него. Какое ему дело, кому я какие букеты ношу?

– Получается, это ее крики были?

Я еще больше нахмурился. Не похоже, что он издевался. Впрочем, от него очень редко можно ждать серьезные речи, поэтому я чувствовал подвох, хотя пока его не понимал.

– Какие крики? – спросил я, вглядываясь в честные, словно младенческие глаза Данила.

– Как какие? – сказал он. – Из-за сцены которые раздавались только что… Что-то типа… Щас… «Да! Андрей! Глубже!»

Я отвернулся, едва не рыкнув, и сложил руки на груди. За моей спиной Данил булькал от смеха, а я невидящим взором смотрел вперед.

– Не смешно? – спросил Данил, чуть успокоившись.

Каким же он бывал идиотом.

Повернувшись, я позволил Данилу насладиться моим злым лицом. Он угрозу не почувствовал – точно идиот. Вместо этого он, уперев руку в бок, заговорил:

– Я бы ничего тебе не сказал, но, кажется, три дня назад примерно такие же крики раздавались из гостевого туалета, но там была не Даша, а Лиза, вот я…

Данил не договорил. Он то ли захрипел, то ли закашлялся. Просто я, резко развернувшись, схватил его за горло и сжал ладонь. Пальцы впивались в его мясистую шею. Данил понемногу пятился, но больше сил он прикладывал к тому, чтобы отодрать мою руку от себя.

Да какое право он имеет говорить о таких вещах? Где его совесть? Разве это адекватно, так просто шутить, особенно учитывая, какое мое положение… особенное.

Во мне вскипела такая злость, что испуганный, молящий взгляд Данила я увидел лишь когда та стала понемногу рассеиваться.

Данил мне ничего не сказал. Он бы не смог, да и не успел бы. Я тут же отпустил его, и шагнул назад, едва не завалившись.

Какого хуя я делаю?

Я тяжело дышал. Прижимая руки к груди, словно пытаясь нащупать свое сердце, я все не мог его отыскать. Разумеется, только бессердечные могут просто взять и начать душить человека в людном зале казино.

Поймав свой тревожный пульс – значит, сердце еще при мне – я выдохнул от облегчения, и поднял взгляд. Данил дышал так же часто, как я. Он весь покрылся бардовыми пятнами, что бывало с ним часто. Однако от удушья – никогда.

Это я сделал.

О боже, это из-за меня он так судорожно дышит, так крепко стискивает край покерного стола, из-за меня походит лицом на перезрелый томат. Я не мог смотреть в глаза Данила, но и оторваться от них не мог. Он был до смерти напуган. Мною.

На нас смотрели люди. Нет, не на нас. На меня. Тут слишком многие меня знают и, если это заметили в сторожке… Будь я на десять лет младше, меня бы так выпороли, что я бы еще неделю не мог сидеть. Но сейчас… Что папа придумает сейчас? Если, конечно, он это заметил.

Но я уже нес наказание. Мне было жутко стыдно. Это не пустые слова. Я себя не узнавал, и я себя боялся. Как это вообще так получилось, что я стал душить Данила? Его слова не так уж меня оскорбили. Хотя… Нет. За такое душить нельзя. Вообще ни за что душить нельзя.

– Прости, – сказал я.

Но горло першило, так что вряд ли Данил разобрал это простое слово. Я прокашлялся и повторил:

– Прости, пожалуйста.

Данил медленно кивнул. К нему возвращался прежний цвет лица, и люди вокруг переставали на нас пялиться. Будь на моем месте кто угодно другой, он бы уже вылетел из «Эмпирея» обратно в геенну мирскую. А я… Мне это сойдет с рук. Я надеюсь. Но лучше я все-таки не буду сегодня попадаться на глаза папе.

– Прости, – говорил кто-то. – Прости, прости, пожалуйста, прости…

– Андрей! – вдруг услышал я.

Подняв голову, я снова наткнулся на глаза Данила.

– Что?

Данил смотрел на меня со страхом. Еще немного с жалостью, но все же по большей части со страхом. Затем он едва слышно произнес:

– Я тебя не узнаю.

Я покачал головой. Сначала мелко, едва заметно. Потом все шире и резче.

– Я не менялся, – сказал я.

И я искренне в это верил. Этот гнев во мне всегда был. Просто он спал.

– Ты изменился за последние…

– Хватит! – воскликнул я.

Чтобы не видеть больше страх в глазах Данила, и чтобы не показывать ему свой, я резко развернулся и пошел в «передохную». Что там эта Даша делает? Неужели переодеваться так сложно?

Я влетел в служебный коридор и замер в середине. А потом привалился спиной к холодной стене. Я запрокинул голову и часто задышал. Резкий белый свет доставал меня даже сквозь закрытые веки. Какое-то странное чувство копошилось где-то между моими ребрами и легкими. Оно разрывало изнутри, оно искало выход, будоража пульс, и делая дыхание рваным, словно я только закончил бежать марафон.

Не помню, как я спустился спиной по стене и сел на пол. Но именно там меня нашла Даша.

– Андрей! – воскликнула она.

Я испугался по большей части ее испуга. Распахнул глаза и увидел ее фигурку, возвышающуюся надо мной. Ее крепкие ноги, лишь немного прикрытые сверху короткой юбкой, ее тонкие запястья, которые колечками обняли браслеты. Они чуть сверкали, шевелясь от того, что Даша от нервов ковыряла ногти.

– Тебе плохо? – спросила она.

Я качнул головой. Мне правда не было плохо. Уже. Я протянул к ней руку и, когда она взяла мою ладонь, потянул ее на себя. Даша садиться не хотела, но и руку не отпускала. Она чуть сопротивлялась, а потом все же села рядом со мной, придерживая другой рукой юбку.

Едва она опустилась, я обнял ее согнутую в колене ногу, так что юбка все же катастрофически задралась, и уткнулся лицом ей в шею. Меня обдал знакомый запах чистоты и свежести. Мне ужасно сильно нужно было почувствовать сейчас что-то хорошее. Что-то, что напоминает о добре, детстве, невинности, свете, и любви. Даша для этого годилась.

Правда, было что-то еще в ее запахе. Что-то неприятное, резкое. Но я пока не мог понять, что именно – не задавался такой целью. Меня переполняла собственная горечь. Наверное, это ее я на самом деле чувствую, и Даша ни при чем.

Она понемногу пыталась меня оттолкнуть. Ворочалась, суетилась, пыталась одернуть юбку. Однако я держал ее крепко, не желая отпускать, пока не восстановится сердцебиение.

Примерно так же я ощущал себя, когда… ударил Лизу. Я ее ударил. Избил. С ее губы текла кровь. Кажется, из носа тоже. Я бы никогда не подумал, что могу кого-то ударить. Именно что от страшной злости. Но… о боже, я сделал это, и, чем больше проходило времени, тем чаще это повторялось.

Лизу я трижды ударил по лицу. Данила раз пытался придушить. Что дальше?

Это пугало до дрожащих ладоней. Я почувствовал, как мокнет лицо, и удивился. Почему Даша плачет? У нее ведь все хорошо.

Только подняв взгляд, я понял, что плачет не Даша. Даша в испуге смотрит на меня. А слезы мои. Я никогда не плакал при женщинах. Я и сам с собой редко плакал. Поэтому сейчас… Это было так… Не знаю. Интимно?

Даша хотела что-то спросить. Но, к счастью, из ее приоткрытого ротика так и не вышло ни единого звука. Она заправила за уши короткие пряди волос. А потом крепче меня обняла.

Я был ей благодарен.

Уже через пятнадцать минут мы зашли в ресторан «Эмпирея». Я знал, кто виноват в моей слабости, и не собирался пускать ее на тормоза. Вместо горячей ненависти в моей душе теперь леденело спокойствие. К счастью, никто, кроме Даши, не застал мгновение перелома. Трезвость и холод – вот чем теперь я собирался руководствоваться. Хотя, конечно, даже мне самому сложно было сказать, как я стану себя вести, когда снова увижу эту женщину, когда посмотрю в ее глаза, когда вдохну ее запах.

Она стояла спиной к нам у семнадцатого стола. Наверняка нумерацию столов я знаю лучше, чем она, хотя лишь пару раз подменял официантов. Она такая никчемная и такая жалкая. Особенно в этой форме, хотя многим она идет. Я наблюдал, как ее разрисованные руки сгребают грязную посуду, как она пытается сдуть прядь челки со лба. Я бы, наверное, до конца ее смены там стоял. Но Даша потянула меня за локоть и сказала:

– Идем?

Пока она не поняла, на кого я пялюсь, я сказал:

– Занимай столик, я сейчас приду.

Даша кивнула и ушла. Я знал, какой стол она займет – свой любимый, в углу, куда меньше всего света достает. Таинственный стол для тех, кому не нужны лишние взгляды.

Тем временем я прошел к хосту.

– Запиши девятый на Лизу.

Маша – статная, высокая администратор подняла строгий взгляд, но, узнав меня, чуть улыбнулась, поздоровалась, и глянула на бумажку, которая лежала на хосте. Она уже занесла карандаш над очередью, но тут ее рука замерла, и она снова посмотрела на меня.

– Но сейчас не ее очередь.

– Запиши на Лизу, – повторил я, стараясь звучать не зло, а строго.

Маша торопливо кивнула и я, легонько хлопнув ее по плечу в знак благодарности, вернулся к Даше.

Она сидела, закинув нога на ногу, и наматывала на палец прядь волос. Она следила за мной.

– Что ты ей говорил? – спросила Даша, когда я садился.

– Здоровался.

– Здоровался? Но уже почти конец дневной смены.

Я глянул на Дашу так, чтобы она замолкла. Но она никогда под этим взглядом не тушевалась. Я забыл с кем имею дело. Однако, когда я посмотрел на нее в следующий раз, чтобы извиниться за грубость, лицо Даши уже ничего не выражало.

– Что ты будешь? – спросил я.

Ни мне, ни ей меню не требовалось. Мы знали его досконально, хотя оно менялось каждый месяц.

– Пить, – сказала Даша.

– Воду? С газом, без газа?

Я говорил, улыбаясь, и пародируя учтивость официантов. Но Даша не то, что не улыбнулась, она даже не посмотрела в мою сторону.

– Кловер клаб, – сказала она.

Я вскинул брови. Даша редко пила алкоголь. Как будто никогда. По крайней мере при мне.

– Серьезно? – сказал я.

Даша глянула не меня, сощурившись.

– А что, похоже, что я веселюсь?

Я качнул головой, не понимая, что на нее нашло. Что еще я должен сделать, чтобы она меня простила? Она так прытко меня целовала совсем недавно, что я думал, будто дело в шляпе. Но, кажется, произошло что-то еще.

Что-то еще наконец-то подошло к хосту, заглянуло в очередь официантов, и с унылым видом побрело в нашу сторону.

В зале ресторана официанты обязаны улыбаться – а она шла со скучающим видом. Официанты должны глядеть по сторонам, чтобы вовремя подойти к гостям – а она смотрела под ноги. К тому же замялся ворот не глаженной рубашки, открывая под ключицей ее счастливое число.

Я разволновался. Сжимал штанину, пока Даша не накрыла ладонью мою руку. Потом Лиза наконец-то подошла к столу.

Полутень скрывала нас с Дашей, поэтому она только сейчас заметила, с кем имеет дело. Исчез скучающий, сонный вид. Глаза Лизы округлились, она шумно втянула воздух и отступила на шаг.