Желание

Глава 33. Нетфликс и напряжение

– Конечно. – Все равно теперь я вряд ли смогу заснуть. К тому же, возможно, Хадсон тоже не хочет быть сейчас один.

– Какие будут предложения? – спрашивает он, вскинув брови с таким видом, будто ожидал чего-то большего, чем односложный утвердительный ответ.

Я пожимаю плечами.

– Я собиралась посмотреть «Баффи».

– «Баффи»? – Он явно понятия не имеет, о чем идет речь.

– Истребительницу вампиров. – Я потрясена. Я знаю, это старый сериал, но ведь сам он намного, намного старше. Как Хадсон мог не слышать о нем?

– Какая прелесть, – говорит он, закатывая глаза. – Ты не против, если я наложу на этот вариант вето и выберу что-то другое?

Я великодушно соглашаюсь и показываю на экран.

– Валяй.

Он бегло просматривает стриминговые сервисы и останавливается на Disney Plus – чего я никак от него не ожидала.

– Дай угадаю, – поддразниваю его я. – «Корпорация монстров»?

Он искоса смотрит на меня.

– Вообще-то мне больше нравится «Красавица и чудовище».

Я пытаюсь придумать, что сказать – что-нибудь несерьезное, дерзкое, – но Хадсон опережает меня, нажав на кнопку «Воспроизведение». Однако вместо диснеевской сказки на экране появляются титры «Звездных войн».

– «Империя наносит ответный удар»? – с удивлением спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Этот фильм не зря считается классикой. – Он кивком показывает на поднос, к которому я еще не притронулась. – Поешь. Это тебе необходимо.

Словно в ответ на его слова, у меня опять урчит в животе. И я делаю, как он предлагает, и откусываю кусок горячего сэндвича с сыром. Затем спрашиваю:

– А что именно ты смотрел на Ю-Тубе? Кулинарное шоу Гордона Рэмзи?

– Мы, британцы, должны держаться вместе. – Он настороженно смотрит на меня. – А что? Сэндвич невкусный?

– Напротив, он великолепен. – Я откусываю еще один кусок и едва не стону от восторга. – Возможно, это самая вкусная вещь, которую я ела с тех пор, как… – Я осекаюсь, вдруг осознав, что собиралась сказать. – С тех пор, как погибла моя мать.

Видимо, Хадсон это понимает и потому оставляет эту тему. И, прислонившись к стене, кивком указывает на экран.

– Это одна из моих любимых частей.

– Из-за снега? – спрашиваю я, потому что очень, очень давно не видела этот фильм.

Он холодно смотрит на меня.

– Да, потому что в моей жизни это такое редкое явление, что я испытываю потребность наслаждаться им, наблюдая его на экране.

– Надо же. – Я гримасничаю. – Кто помочился в твой стаканчик с кровью?

Какое-то время он пристально глядит на меня, затем говорит:

– Я понятия не имею, что это может значить. И я уверен, что не хочу этого знать.

– Это просто такое смешное выражение. Знаешь, когда кто-то злится на людей без причины, ему говорят: «Кто помочился в твои кукурузные хлопья?» Но ты не ешь кукурузных хлопьев, так что… – Я вздыхаю. – Я только порчу все, не так ли?

– Ну, может быть, чуть-чуть. – Он качает головой. – Люди такие странные.

– Извини, но то же самое можно сказать и о вампирах.

Он делает вид, будто оскорблен в лучших чувствах.

– Вампиры совершенно нормальны, чего и вам желаем.

– Ага, как же. Как будто мы только что не побывали у вампирши, которая сливала в ведра кровь людей. А теперь ты собираешься доставать меня из-за того, что я неудачно выразилась?

– Да, сливание крови – это жуть. – Он содрогается. – Сам я предпочитаю пить из… – Он застывает, как будто он только что осознал, что он говорит и кому. И изображает очень, очень, очень большой интерес к тому, что происходит на экране.

Ну нет, я не позволю ему так легко отделаться, тем более что вампиров чертовски трудно заставить говорить о том, чем они питаются… во всяком случае, это всегда было трудно для меня.

– Значит, тебе нравится пить кровь… непосредственно?

Он смотрит на меня, как будто думает о том, что стоит, а чего не стоит мне говорить, затем пожимает плечами.

– Тебе же нравится есть горячую пищу, не так ли?

– А, ну да. Конечно. – До меня не доходит, что я глажу чувствительную кожу своего горла, пока я не замечаю, что Хадсон смотрит на мои пальцы взглядом, который не имеет никакого отношения к еде и в котором читается нечто такое, о чем мы оба не говорим. Совсем.

Этот взгляд заставляет меня заерзать, и на секунду у меня мелькает мысль: интересно, каково это – почувствовать его клыки на моей коже? Я смущаюсь, избегаю смотреть на него и стараюсь выкинуть эти мысли из головы.

Следующие несколько минут мы молча смотрим фильм, но теперь в воздухе разлито напряжение, наводящее меня на разные мысли – включая мысль о том, что мы с Хадсоном сопряжены.

Но также о том, что прежде я была сопряжена с Джексоном.

От одной этой мысли я смущенно ежусь.

– В чем дело? – спрашивает Хадсон.

Поскольку я не готова сказать ему, что только что долго представляла себе его клыки на моем горле, я говорю о второй вещи, которую никак не могу выбросить из головы, как бы ни старалась.

– Я не могу поверить, что мои родители заключили сделку с Кровопускательницей. Что они могли ей сказать? «Конечно, о чем речь, сопрягите мою нерожденную дочь с вампиром. Если я получу то, чего хочу, то я «за». Что в этом такого». – Я пожимаю плечами. – Это должно было их остановить. И они даже не потрудились рассказать мне обо всем. Они просто…

Я замолкаю, потому что закончить эту фразу можно, только сказав, что они погибли до того, как сообщили мне… то есть если они вообще собирались это делать.

– Ты злишься? – тихо спрашивает Хадсон.

– Не знаю. Я… – Я вздыхаю, затем зарываюсь пальцами в свои все еще влажные кудри. – Я просто устала. Очень устала. Какой смысл злиться на них? Они мертвы, и мои нынешние чувства не могут изменить этот факт, так что… – Я делаю долгий выдох. – Я просто очень хочу знать, о чем они думали. Почему они считали, что можно вот так лишить меня права выбора?

– В этом-то и дело, не так ли? Они не лишали тебя права выбора. – Он берет ноутбук и ставит фильм на паузу, после чего опять поворачивается ко мне. – Во всяком случае, я уверен, что они смотрели на это иначе.

– Они выбрали мне пару…

– Да, но это бы не сработало, если бы ты не была готова это воспринять. Они бы могли использовать всю магию, которая есть в мире, но если бы ты не захотела Джексона, из этого бы ничего не вышло. Ты выбрала его, поэтому он и стал твоей парой. Они были частью нашего мира. Они знали, как это работает. В худшем случае – или в лучшем случае, это зависит от точки зрения – ты должна была познакомиться с Джексоном, влюбиться в него, выбрать его и только затем узнать, что он твоя пара. Если бы ты не выбрала его, ни ты, ни он ничего бы не узнали. Вероятно, они считали, что это беспроигрышная ситуация, что в ней выигрывают все.

Я обдумываю его слова, пока не прихожу к выводу, что он может быть прав. А если он неправ, то я притворюсь перед самим собой, что он прав, потому что мне нельзя злиться на моих родителей, ведь сейчас на меня столько всего навалилось, столько событий, столько чувств. Но, проигрывая его слова в своей голове, я невольно осознаю еще одну вещь.

– Это случилось и с нами? – непроизвольно вырывается у меня. – Ты выбрал меня?

Едва я произношу эти слова, как мне становится так неловко, что я хочу заползти под кровать. Я смотрю на замерший экран, затаив дыхание и ожидая его реакции.

Что еще хуже, Хадсон отвечает не сразу. Но он не смотрит на ноутбук. Он смотрит на меня – и я чувствую на себе его тяжелый взгляд, хотя не смею даже взглянуть на него.

Молчание становится все более и более неловким, но он по-прежнему не отвечает. И продолжает за мной наблюдать. Это ужасно, я больше не могу это терпеть и, повернувшись, готовлюсь сказать ему, чтобы он забыл мои слова.

Но когда наши взгляды встречаются, он чуть заметно улыбается и говорит:

– Как я могу не хотеть быть сопряженным с моим лучшим другом? Я знал, что ты невероятна, с самого первого дня нашего знакомства.

Боже. Облегчение, охватившее меня, столь огромно, что еще немного – и у меня начнет кружиться голова. Что в каком-то смысле нелепо, совершенно нелепо. Но мне все равно, потому что я не чувствую себя униженной. А также потому что…

Хадсон выбрал меня на том поле. Он выбрал меня на той поляне. И это важно.

Возможно, он не любит меня, возможно, он никогда не полюбит меня – возможно, я никогда не полюблю его. Но я бы погрешила против истины, если бы стала отрицать, что между нами есть нечто. Я чувствовала это много раз – начиная с того странного момента, когда он все еще был заперт в моей голове и мне вдруг показалось, что я ощущаю его клыки на моей шее, и кончая той минутой, когда он потянулся за моим компьютером. Он подарил мне цветы. Он помог мне научиться пользоваться моей магической силой. Он защищал меня перед Кровопускательницей.

Он никогда не терял веры в меня.

Не говоря уже об очевидном – он очень хорош собой.

Да, тут определенно есть нечто. И этот парень, этот великолепный парень никогда не был любим, и никто никогда его не выбирал.

Разве мой долг перед ним – перед нами обоими – не состоит в том, чтобы хотя бы попытаться сделать так, чтобы между нами все наладилось? Может быть, так оно и будет, а может, нет. Но он важен для меня. Он очень важен для меня, и, возможно, мне нужно понять, что к чему, до того, как я начну заниматься чем-то еще.

Возможно, Джексон был прав, и мне просто нужно верить, что магия знает, что делает.

Я прочищаю горло, сглатываю, убираю за ухо упавшую прядь и тереблю одеяло. Мне нельзя становиться уязвимой и попадать в такие ситуации, в которых меня могло бы разорвать на куски.

Поэтому вместо того, чтобы просто высказать то, что не выходит у меня из головы, я начинаю немного медленнее, немного осторожнее.

– А что, если… – Я делаю выдох и с трудом выдавливаю слова из своего сдавленного горла: – Что, если мы не станем заниматься поисками этой самой Короны?

Брови Хадсона идут вверх.

– Тебе не хочется получить Корону?

– Я хочу освободить Неубиваемого Зверя. Я обещала ему, что мы сделаем это, и мы должны выполнить это обещание. Но… возможно, после того как это будет сделано, Корона будет нам уже не нужна?

Секунду мне кажется, что Хадсон перестал дышать. Его зрачки так расширились, что его глаза кажутся почти черными, от радужек остались только тоненькие голубые ободки. Но затем он прочищает горло и спрашивает:

– Ты хочешь именно этого?

– Думаю, да. – Я сглатываю. – А ты сам?

Он чуть заметно улыбается, и я впервые замечаю крошечную ямочку на его левой щеке. Благодаря ей он кажется более уязвимым, менее закрытым, и я погрешила бы против истины, скажи я, что у меня не затрепетало сердце при мысли, что я вижу то, чего не может увидеть никто другой.

И это еще до того, как он говорит:

– О да.

Затем подается вперед, и теперь уже определенно не за ноутбуком. Он смотрит мне в глаза, его губы чуть приоткрыты, и он медленно, медленно, медленно…

Мое сердце так стучит в груди, что я уверена – он может слышать его. Когда Джексон поцеловал меня в первый раз, я так этого желала. Но теперь, когда я представляю себе, как губы Хадсона прикоснутся к моим, мне кажется, что это, быть может, будет почти что слишком.

– Э-э-э, я могу задать вопрос?

Хадсон замирает всего в нескольких дюймах от моих губ, ласково глядя в мои глаза.

– Все что угодно.

Я сглатываю. В его ответе звучит такое доверие, что мне хочется податься вперед и поцеловать его самой. Но какая-то часть меня знает – с ним это будет чем-то куда большим, чем поцелуй. Куда большим, чем физический контакт. И, вероятно, большим, чем то, к чему готовы он и я. Поэтому я делаю глубокий вдох – и ударяю по тормозам.

– Не можем ли мы… не можем ли мы действовать не спеша?

Он моргает.

– Не спеша?

– Да, я… – Я делаю выдох. – Я не понимаю, что я такое. – Более того, я не понимаю, что это такое, а знаю только, что это очень, очень страшно.

Он улыбается и гладит пальцем мою щеку. Затем шепчет:

– Конечно, Грейс.

Но, когда он начинает отодвигаться, я осознаю, что моя просьба была ошибкой. Потому что хуже, чем поцелуй, к которому я не готова, может быть только одно – его отсутствие. И я просто тянусь к нему, сжимаю в кулаках его рубашку и притягиваю его к себе снова.

Хадсон рычит, мягкость в его глазах уступает место хищному блеску, одна его рука погружается в мои кудри, другая обвивает мою спину и прижимает меня к его твердой груди. Мои руки зарываются в его шелковистые волосы, и мне кажется, что я умру, если он не…

Внезапно раздается стук в дверь – громкий, настойчивый, – и мы отрываемся друг от друга так быстро, что Хадсону приходится опять схватить меня, чтобы не дать мне упасть с кровати на пол.

Глава 34. А ты думала, что у тебя психологические проблемы из-за отношений с отцом

Хадсон вопросительно смотрит на меня, но я только пожимаю плечами, и он встает, чтобы открыть дверь. Но не успевает он сделать один шаг, как дверь распахивается, и я понимаю, что по ту сторону стоит Джексон… вместе со всем Орденом.

И вид у них отнюдь не радостный.

– Джексон, что случилось? – спрашиваю я, соскочив с кровати.

Но прежде, чем я успеваю приблизиться к нему, он поворачивается к своему брату.

– У нас проблема, – говорит он ему.

Хадсон смотрит на него настороженно, и я его не виню. Теплота, которую я обычно вижу в его глазах, исчезла, на ее место пришла холодность, к которой я не привыкла. И которая заставляет меня искать глазами свитер.

Это совсем не приятное чувство – особенно когда я даю им разрешение войти и моя маленькая спальня оказывается занята семью вампирами. И не абы какими. Семью очень крупными, очень недовольными вампирами, которые все до единого выглядят так, будто они готовы чуть что пустить кровь.

– Что стряслось? – спрашивает Хадсон, хотя вид у него такой, будто он готовится к удару – то ли к удару от вести, которую принес Джексон, то ли к столкновению с его кулаком.

– Мы только что вернулись, побывав при Дворе вампиров.

– И что? – Хадсон говорит это, растягивая слоги.

Все взоры обращаются к Джексону, но он больше ничего не говорит. А просто подходит к окну и смотрит в ночь.

Я недоуменно гляжу на Мекая, который, похоже, хочет что-то сказать Джексону, но в последнюю минуту меняет свое решение. Вместо этого он переводит взгляд на Хадсона и говорит:

– Сайрус созвал тайное собрание Круга и издал приказ о твоем немедленном аресте, предположительно за преступления, совершенные в отношении тех учеников, которых ты убедил убить друг друга. И, хотя он не может арестовать тебя в Кэтмире, стоит тебе покинуть кампус, как ты станешь законной добычей для Стражи.

– Стражи? – повторяю я, и меня охватывает ужас. Мы провели за пределами кампуса целый день. Если бы нас нашли, Хадсона бы арестовали? Вернее, попытались бы – поскольку я не могу себе представить, чтобы он подчинился. – Кто они, эта Стража?

– Никто, – отвечает Хадсон, небрежно махнув рукой.

– Нет, они не никто. – Голос Джексона холоднее, чем пещера Кровопускательницы. – Это что-то вроде сверхъестественной полиции, руководимой Кругом, которая появилась после исчезновения горгулий, чтобы вершить правосудие, они ловят тех, кто заподозрен в преступлениях, и сажают их в тюрьму.

Это звучит совершенно ужасно. Но…

– Погоди. Почему прямо в тюрьму? Разве не должно быть суда или чего-то в этом духе? – спрашиваю я.

Семеро вампиров многозначительно переглядываются, явно оставив меня за бортом. Я собираюсь кинуть ему предъяву, но тут Хадсон отвечает:

– Этериум – это не обычная тюрьма.

Ну конечно. Когда в этом мире было что-то нормальным? Ведь это так прозаично. Я поворачиваюсь к Джексону и сразу перехожу к сути дела.

– А что особенного в этой тюрьме?

Но очевидно, что ему так же, как и Хадсону, не хочется мне отвечать, несмотря на холодность, которую он продолжает излучать.

– Мекай? – Я сверлю его взглядом, ясно означающим, что ему лучше начать говорить.

И хотя еще несколько месяцев назад он, быть может, посмеялся бы над таким взглядом, сейчас он спешит включиться.

– Эта тюрьма проклята, Грейс. Там есть девять уровней… ада… их задача – доказать невиновность или добиться исправления. Говорят, что эта тюрьма знает твои грехи и отпустит тебя на волю, когда ты полностью раскаешься.

– А как эта тюрьма признает узника… раскаявшимся? – Я с трудом выдавливаю эти слова из своего сжавшегося горла.

– Она пытает тебя. Всеми мыслимыми способами в соответствии с твоими грехами. Око за око, и все такое. Большинство узников сходят с ума, если остаются там слишком долго. Считается, что такая участь хуже смерти. Туда отправляют только самых отпетых преступников.

Пытки. Сумасшествие. Фантастика. Я делаю долгий выдох, когда на меня обрушивается ужасная правда.

– И такую участь уготовил Хадсону его собственный отец? – Удивительное в этом вопросе только одно – мое удивление по поводу того, что мне вообще пришлось его задать. – Но если этот ордер на арест был выдан Кругом, то почему в голосовании не участвовала я? Как это могло сойти Сайрусу с рук?

– Это потому, что он король вампиров, – говорит Лука. – Он неприкосновенен.

– Ну а я королева горгулий, на тот случай, если кто-то об этом забыл! – говорю я, после чего в комнате повисает гробовая тишина.

Они все смотрят на меня с разными оттенками удивления или уважения, но мне наплевать, что они думают обо мне. Ведь на кону стоит жизнь Хадсона – и его душевное здоровье.

Я качаю головой и перевожу взгляд на Хадсона, пытаясь понять, что он думает, что чувствует, но его лицо бесстрастно.

– Наверняка как король и королева Двора горгулий мы имеем право голоса, разве нет?

– Ты еще не королева, – тихо-тихо говорит Джексон.

Я изумленно уставляюсь на него.

– Что…

– Строго говоря, до коронации ты не королева. А значит, Хадсон как твоя пара тоже еще не король горгулий. Так что он законная добыча. – На его челюсти ходят желваки. – Вы оба законная добыча.