Омела для Амели

В последний раз Амели была в любимом музее в тот день, когда бабушка рассказала ей о родителях. Большая и чистая любовь, гармония и взаимопонимание до последнего вздоха. Отец Амели встретил её маму у входа в цветочную лавку. Юная мадемуазель Катрин Дюваль выходила из неё с целой охапкой лаванды и не заметила привлекательного молодого человека, спешащего за букетом для своей невесты. Столкновение, фиолетовое море лаванды под ногами и два взгляда, которые молниеносно соединили сердца. Помолвка была разорвана, отношения с семьёй тоже. Родители так и не приняли выбор сына, а он и не стремился к этому…

Жизнь закрутилась в бешеном темпе. Через полгода после венчания на свет появилась крошка Амели, а ещё через год новоиспечённая бабушка Беатрис буквально выпроводила не успевших насладиться друг другом молодых родителей в отложенное на «потом» свадебное путешествие… Она так и не простила себя, решив играть в жизни внучки роль доброй феи-сказочницы. Но всему своё время, настал час и Амели узнать о своих родителях чуть больше, чем: «Однажды на узкой улочке Парижа, пестрящей яркими цветами глицинии, встретились принц и принцесса…»

– Изначально символ пирамиды хотели сделать для празднования французской революции и как благодарность Наполеону Бонапарту, – ворвался в размышления Амели голос экскурсовода, решившего начать свою лекцию, не дожидаясь пропуска в музей. – Император одержал победу во время египетского похода в знаменитой «битве у пирамид», и стеклянная инсталляция Лувра служит прототипом пирамиды Хеопса…

Амели поглубже спряталась в шарф и поспешила за продвигающейся очередью в тепло помещения. Голова жаждала освобождения от разрозненных мыслей, но оно не пришло даже тогда, когда взгляд упорно сосредотачивался на тонких нюансах деталей шедеврального философского натюрморта Питера Класа «Суета сует». А рядом с любимым Босхом голова вообще пошла кругом. Сколько указаний на самые низменные пороки. Щёки вспыхнули, а губы ощутимо закололо от воспоминаний. Амели отошла от картины и присела на мягкий длинный пуф, пытаясь успокоить вновь разогнавшееся сердце.

– Гадкий бабник, – зло прошептала она. – Сломал мне Босха! Что мне теперь, у Джоконды на лице трещинки считать?

Она нахмурилась и вышла из зала.

Ещё через час Амели поняла, что в данной ситуации наматывание кругов по музею ничего не даст. Мысли метались от полуголого начальника и его твёрдых уверенных губ до предстоящего трудоустройства, а желудок намекал, что неплохо было бы отправить в него что-то посущественнее крохотного миндального пирожного.

Девушка достала телефон и набрала Валери.

– В смысле уволена?! – ошарашенно воскликнула та, судя по звукам, уронив на пол что-то тяжёлое.

– В двух словах не расскажешь, Ви… – обречённо пробормотала Амели.

– Через полчаса в «Victoires», – скомандовала девушка и отбилась.

Амели грустно вздохнула и поплелась к выходу.

***

– Не имеет права! – бушевала Валери, размахивая вилкой, как бравый генерал перед битвой. – Есть профсоюз! Есть министерство труда, в конце концов!

– Я говорила, девочки… – хлюпая носом, пропищала Иветт. – Говорила, что он такой. Идеальный, не знающий отказа… Но… чтобы так быстро…

Слушая причитания подруг, Амели уже жалела, что так подробно рассказала им о том, что произошло на презентации, а потом и в кабинете Кристиана. Они сидели за круглым деревянным столиком, уставленным закусками и десертами, а по центру на небольшом металлическом возвышении, внутри которого горела маленькая свеча, стоял большой прозрачный чайник, наполненный фруктовым напитком насыщенного, ярко-бордового цвета.

– Может, не надо было сразу по лицу, Ами… – Иветт сделала глоток чая и затолкала за щёку тарталетку с творожным сыром и ростбифом.

Примечания