Solo
– Когда мой отец впал в кому, я сначала не поверила. Не хотела верить. Потом, когда приехала в больницу и увидела своего отца с кучей отходящих от его тела трубок, весь мой прежний мир… Вся жизнь рухнула, Ань. Как будто потерялся смысл жизни. Отец… Он был для меня очень многим. Он поддерживал меня во всем, никогда не ругался, не повышал голос. Он как антипод моей мамы, а его образ жизни – антипод моей жизни и жизни мамы. У него дома я отдыхала. От всего…
– Ты ему сейчас нужна, Аделина. Ты нужна своему отцу.
– Как я помогу ему? Я не врач, не хирург, не высшие силы… И не верю в то, что можно как-то помочь…
– Мне просто важно тебе это сказать. Вера – самое сокровенное, личное и сильное чувство, которым наделен человек. Человек, обладающий верой во что-либо, гораздо крепче остальных. Когда другим не на что больше надеяться, человек с верой в сердце не теряет надежды.
Аделина горько усмехнулась и посмотрела в глаза подруге.
– Ань, предположим, я верю, что мой папа не умрет. А если… все-таки… это случится? К чему тогда эта пустая вера?
– А если случится чудо? Не допускаешь? Ладно, не так, – и Аня взяла подругу за руки. – Ты нужна своему отцу, Аделина. Ты единственный близкий человек, который у него есть и у которого есть доступ в больницу. Люди в коме все слышат и все чувствуют. Если ты будешь рядом, это может помочь ему. Но для этого береги себя, Аделина. Твой отец – очень хороший человек. Ему бы наверняка не понравилось, что ты опустила руки.
После этого Аня обняла Аделину, которая ответила тем же.
– Адель, ты не одна, – продолжала Аня. – С тобой я, с тобой мама…
– Маме пофигу, она о наследстве думает. Уже отца похоронила, хотя он жив. – Тут голос Аделины стал громче и тверже. – Жив и будет жить! Ты права, ему бы не понравилось, что я так быстро сдалась. Просто… Пойми… Тяжело, когда прежняя жизнь вот так внезапно ломается и нужно понять, как жить дальше. Но ничего… Сегодня ночью я думала об этом, и еще о многом. И то, что ты мне сказала – все это я понимала, но не могла словами выразить.
Объятия закончились, и теперь девушки просто сидели рядом. Они смотрели вглубь коридора, по которому туда-сюда сновали медсестры и пациенты.
– Кстати, почему ты у Ники всех на уши поставила в тот вечер?
– Мне показалось, что тебя изнасиловали. Ты была невменяема, а у меня, ты же знаешь, травма. Все выглядело как у меня тогда… – Аня опустила глаза, и Аделина взяла ее за руку. – К тому же там было столько незнакомых, что я не хотела оставаться с ними один на один. По той же причине. – Аня немного помолчала, затем улыбнулась подруге. – Зато мы тебя домой привезли.
– Я вообще этого не помню. Ни как общалась с каким-то парнем, ни что потом было, ни как домой вы меня привезли. Спасибо тебе, Аня.
Из лифта на этаже вывезли каталку и довезли ее до палаты Аделины. Всю дорогу каталка бренчала на каждом стыке напольной плитки, от чего стоял неимоверный грохот. Когда все затихло, Аделина продолжила:
– Надо что-то менять. Раз и навсегда. Я всю жизнь будто бы на самом краю. Сначала в переносном смысле, а вчера в буквальном.
– Прекрасно, могу порекомендовать хорошего психолога и психотерапевта. Специалист – во! – И Аня подняла вверх большой палец.
– Спасибо, я подумаю. Слушай, что вспомнила! Я когда к отцу приезжала – там у меня телефон зазвонил и отец на музыку среагировал.
– Ничего себе!
– Я вот думаю… – И Аделина, встав с дивана, начала расхаживать взад и вперед, то и дело пошатываясь, от чего Аня несколько раз даже хотела вскочить. – А что, если ему включать музыку в палате и он будет ее слышать? Он же музыкант, для него музыка – это все. Вдруг это поможет?
– Это уже вера в чудо. Попробуй, Деля, попробуй.
Девушки поговорили еще немного и попрощались. Аделина долго с улыбкой на лице смотрела вслед уходящей Ане. Кроме нее никто не интересовался самочувствием Аделины, все мессенджеры молчали.
В обед пришел лечащий врач и начал задавать вопросы касательно самочувствия девушки и всех обстоятельств ситуации с отравлением. Слушая ее рассказ, он только кивал головой и методично заполнял историю болезни. В конце беседы он сообщил, что завтра утром ее выпишут и можно уже собирать вещи, а при желании она может покинуть больницу уже сегодня вечером, но нужен сопровождающий. Аделина поблагодарила врача и сказала, что уедет утром. Однако вечером в больницу приехала мама. Откуда она узнала о случившемся, для Аделины осталось загадкой. На людях мама добрым голосом предложила дочери немедленно поехать домой и продолжить лечение там, ведь все равно врач разрешил, «чего койку-то занимать». Аделина страшно напряглась и бегала глазами по палате, словно ища поддержки у кого-то из окружающих. Непривычно милый тон матери означал громадную злость, копившуюся в ней. Девушка попросила оставить ее в больнице до утра, но мама тут же перехватила инициативу. Лечащий врач был в это время с ними и под давлением матери согласился отпустить с ней пациентку, ведь анализы были нормальными.
Когда Аделина с матерью зашли в лифт и остались одни, мать, не стесняясь в выражениях и пересыпая свою речь смачным матом, прошипела:
– Дура…, совсем уже с катушек слетела?
Аделина отвернулась и ничего не стала говорить. Домой они ехали на такси, за рулем был лысый мужик с бандитской рожей. Всю дорогу мать высказывала дочери свое недовольство случившимся, да так, что бандитского вида водитель с удивлением посматривал в зеркало заднего вида, чтобы получше разглядеть женщину, которая так виртуозно владела русским матерным и за пятнадцать минут поездки не произнесла ни одного нормального слова. Когда они подъехали к дому, девушка тихо плакала.
Глава 8
Прошло несколько часов с тех пор, как мать и дочь вернулись домой. Аделина неподвижно лежала на кровати в полной тишине. Ее мама, всегда включавшая телевизор только войдя в квартиру, сегодня делать этого не стала и уже долгое время в полной тишине копалась в каких-то документах в гостиной. Вдруг раздался ее голос:
– Андрей Викторович, добрый вечер. Я звоню по поводу наследства. Вы знаете, какая беда случилась? Да… Ой, беда… Уйдет – такая потеря будет… Я хочу просто спросить о том, как будут делить его наследство, если он… Ну, вы поняли. Кому достанется это все… Да я не опережаю события, вы что. Но лучше ко всему быть готовым заранее. Как говорится, надейся на лучшее, а жди… Ага… Ага… Так… А по новому закону? Ага…
Аделина встала. Под доносившийся из-за стены приглушенный голос матери, говорившей о разделе имущества, девушка стала собирать вещи. Она достала сумку на колесиках и первое, что туда положила – свою фотографию с отцом, которая стояла на столе. Затем пошли куртки, штаны, джинсы, кофты, майки. Голос за стенкой смолк.
Аделина продолжала собираться, когда в комнату зашла улыбающаяся мама. Увидев открытую дорожную сумку на колесиках и сложенные в нее вещи, мать резко изменилась в лице и сделала глубокий вдох, чтобы накричать на свою дочь. Но осеклась. Девушка игнорировала все ее охи-вздохи и продолжала складывать вещи. Стараясь выглядеть и говорить спокойно, мама Аделины начала беседу:
– Далеко собралась?
Аделина не ответила.
– Я вопрос задала.
– Я услышала, – тихо сказала Аделина, продолжая складывать в сумку свои вещи. Мария смотрела на это с минуту, затем села на стул у стола.
– Когда-то я тоже уходила из дома.
Аделина игнорировала маму и молча складывала последние вещи в сумку. Но вот очередь дошла до денег и документов, и это стало проблемой —некоторые документы хранились у матери в одном из внутренних ящиков старого шкафа, другую часть вместе с деньгами Аделина спрятала у себя в комнате и не хотела показывать это место матери.
– Знаешь, иногда человек совершает ошибки, за которые потом расплачивается всю жизнь, – тихо произнесла мама.
Аделина села на кровать и стала закрывать сумку.
– Я не хочу с тобой разговаривать.
– Адель, ты ведь уже собирала так вещи. Один раз, второй… И всегда возвращалась.
– Больше не вернусь.
– Я так не думаю.
– Я не вернусь сюда больше! – вдруг вспылила Аделина. – Я устала жить под твоим бесконечным контролем. Ты думаешь, мне этим пользу приносишь?
Мама на это лишь рассмеялась:
– А что толку тебя контролировать, ты все равно делаешь, что захочешь. Да так, что тебя уже скорые стали возить с вечеринок. «Молодость все прощает» – так вы говорите? А однажды не простит. Набухаешься с какими-нибудь уродами и домой не вернешься. Тебя используют и прибьют, чтоб не вякала. Или залетишь от имбецила какого-нибудь.
– Да о чем ты вообще? За кого ты меня держишь?
– Думаешь, я не знаю, что у вас там происходит на этих ваших «тусах»?
Молчание длилось всего секунду.
– Я не хочу больше жить в этом доме, пока ты здесь, мама. А раз ты отсюда не уедешь – уеду я. – Аделина вдруг покраснела и опустила глаза, избегая встречаться взглядом с матерью. Мать же стала дышать чаще, будто ей пережимают горло.
– И чем же я тебя не устраиваю, Адель? Давай, раз ты отсюда собираешься валить – говори. Говори, как есть.
Аделина схватила смартфон и стала судорожно нажимать на экран, зачем-то открывая разные приложения.
– Говори! – закричала Мария на всю квартиру, и звук ее голоса глухим эхом отозвался в старой гитаре. От неожиданного крика Аделина вздрогнула. Мать резко встала, пнула сумку с вещами с такой силой, что она откатилась на другой конец комнаты, и направилась к двери, но тут же развернулась и встала в дверном проеме.
– Что тебя не устраивает? Да ты хоть понимаешь, какой ценой все вот это досталось? – И мать постучала рукой по косяку двери.
– Да! – Аделина встала с кровати и оказалась напротив матери. – Через твоих непонятных мужиков, из-за которых я домой приходить боялась, не зная, что меня ждет! Через твою постель в соседней комнате!
– А то, что я пахала на трех работах ради тебя – этого ты не помнишь? Как я одна тянула нас в тяжелое время? Ты мелкая тут жрала и веселилась, пока я голодала. Я делала все, чтобы ты не чувствовала, как хреново мы жили. А надо было дать почувствовать! Надо было! – Тут Мария заплакала. Аделина вернулась на кровать и снова уткнулась в смартфон. Сквозь слезы мама продолжала:
– Ты обижаешься на меня из-за тех мужиков, которые бывали у нас дома, а я среди них искала нормального, но так и не смогла найти! А пока они тут были – один, второй, третий, у нас хоть что-то было. К тому же с работой тогда было хреново, люди вешались, потому что зарплаты ни на что не хватало. А я после развода и с тобой мелкой на руках, отец алименты не платит, чем мне тебя было кормить? Когда мы развелись с твоим отцом, мои родители отвернулись от меня и перестали помогать. Поэтому мы жили так, как жили. Это уже потом я нашла одну работу, потом вторую, третью… Сейчас и одной работы хватает, чтобы заработать на жизнь, но важно не это. – Мария немного успокоилась, вытерла рукой крупные слезы и продолжила: – Когда мои родители умерли, все их деньги и имущество перешли другому человеку, потому что они были обижены и ненавидели меня за то, что я разошлась с Ленькой и тем самым сломала их планы. Это несправедливо. И я не хочу, чтобы сейчас имущество твоего отца тоже досталось кому-то другому, если он решил поступить так же, как мои предки. Тем более какому-то пацанчику, рожденному вне брака.
– Что?
Аделину как будто ударило током. Девушка недоверчиво посмотрела на маму, и Мария рассказала дочери то, что вчера услышала от Артура.
– Ты видела этого ребенка?
– Я не видела, но Артур…
– Он видел этого ребенка? – перебила Аделина.
– Нет.
– Тогда не спекулируй.
– Я не за себя переживаю, я за тебя волнуюсь и за твое будущее. – После этих слов мама ушла к себе в комнату.
Девушка поджала под себя ноги и долго смотрела на собранную сумку. Услышанное казалось Аделине настолько неправдоподобным, что она просто не могла в это поверить. Итогом долгих размышлений стала ее фраза, произнесенная вполголоса: «Да ну, чушь какая-то». Через час, когда мама пошла принимать ванну, Аделина забрала все свои документы, подхватила тяжелую сумку с вещами и, тихо закрыв за собой входную дверь, уехала на такси в дом своего отца.
Глава 9
Аделина поселилась в отцовском доме в «Белой речке». Кроме нее и Петра Васильевича, на участке больше никого не было. Переехав за город, в элитный коттеджный поселок, откуда почти не ходил общественный транспорт, Аделина перестала посещать пары, но выполняла задания. Кроме того, она договорилась со знакомой, чтобы та высылала ей работу на дом. Учеба не давала совсем сойти с ума, а подработка приносила немного денег, которые девушка тратила только на еду и такси. Ездила она исключительно по одной причине – навещать папу.
Аделина регулярно приезжала в больницу и подолгу сидела рядом с отцом. Вначале просто находилась рядом, затем, по совету врача, стала вслух читать ему книги. Как-то раз Аделина читала отцу «Чайку» Чехова и остановилась на середине, а потом залпом дочитала книжку за оставшийся вечер. Это стало началом нового времени для девушки, которая внезапно открыла для себя тысячи миров и множество историй из чужого опыта. Как будто торопясь наверстать упущенное, Аделина одну за другой жадно глотала книги из отцовской библиотеки, которая насчитывала почти две тысячи томов изысканной коллекции лучших произведений мировой литературы. Библиотека располагалась в просторной светлой комнате на втором этаже с большими окнами, выходящими в сад.
Все стены от пола до потолка были заставлены стеллажами, полными книг. Кроме книжных стеллажей, в комнате были только два удобных кресла и журнальный столик под огромным абажуром, который создавал в комнате мягкий, приятный для глаза свет. Ещё были другие книги – они стояли на отдельной полке в кабинете Леонида Алмайи. Это были его книги, которые он сам написал.
Был конец мая, прошло три недели с того дня, как Леонида Алмайю ввели в кому. Все это время Аделина просто ждала и верила в чудо медицины. Это была вера, основанная на историях болезни, которые девушка читала на форумах и в комментариях под ними. Аделина снова и снова убеждалась, что все может благополучно разрешиться. Но через три недели ее вера начала угасать, потому что ничего не менялось.
Только сейчас, спустя три недели с начала болезни отца, Аделина решилась зайти в его кабинет. Здесь, как всегда, пахло деревом, канифолью и духами. На пороге комнаты она остановилась, сдерживая слезы. Перед окном, прямо напротив двери, располагался большой дубовый письменный стол, а за ним – массивное кресло, так что хозяин, сидя за столом, всегда мог видеть входящего. Справа на стене висел огромный портрет Леонида, а под ним стоял красный довольно вычурного вида диван. У той же стены, ближе к окну, располагался большой стеллаж с нотами. Такие же стеллажи были с левой стороны от окна, но тут их было пять штук. Справа и слева от двери находились большие ниши, в каждой из которых хранилась скрипка. Стены комнаты были выложены мелкой декоративной плиткой из маленьких досочек, от чего создавалось ощущение рельефной стены.
На столе ослепительно блестела линза, отражавшая солнечный свет, и девушка слегка прищурилась. Она подошла к столу, на котором было огромное количество бумаг, нот, документов, пара книжек, очки, ручки, карандаши и стикеры с заметками. Линза лежала на стопке листов бумаги. Отложив в сторону линзу, Аделина аккуратно стала поднимать листы из стопки, стараясь не нарушить порядок. Тут были ноты, разные стихи, записки и письма. На одном из листков девушка увидела текст.
«Античные статуи, средневековые замки, современные небоскребы, мусульманские орнаменты, буддийские храмы, христианские иконы, великие произведения Шекспира, Пушкина, Данте, живопись Караваджо, Леонардо, Рубенса, музыка Баха, Чайковского, Моцарта, Бетховена, спектакли Станиславского и Брехта, фильмы Феллини и Тарковского. Я никогда серьезно не задумывался о подлинном искусстве, пока не ощутил его силу. Таинственное, всепроникающее и вездесущее, оно находит выходы во многих проявлениях жизни. Дыхание искусства есть в душе каждого из нас. Это мир безграничных фантазий, это проявление внутреннего света, а иногда самых темных уголков души. Человек – слуга искусства, или искусство – слуга человека? Одно я знаю наверняка: искусство неисчерпаемо, искусство для человека – воздух, искусство – это жизнь.
Взяв в руки музыкальный инструмент, я шагнул в бесконечность, познавая через музыку тайну вселенной и красоту человеческого духа. Спустя много лет взлетов и падений, ударов и подарков судьбы, мне открылась сила музыки и подлинного искусства. Музыка вне времени, вне религий, вне национальности. Музыка заставляет замирать и внутренне преображаться. Она помогает познать себя и свою природу, свои достоинства и изъяны. Музыка учит искренней любви, объединяет и оживляет сердца. Музыка очищает душу, превращая ее в призрачный сосуд с кристально чистой водой. Музыка дарит надежду. Идущая от самого сердца, она способна залечивать раны. Сама душа исполнителя вливается в эту рану целебным эликсиром. Музыка – это свет. И я выбираю его.»
Аделина села в кресло и аккуратными движениями достала еще несколько листов. На одном из них она прочитала заголовок: «О силе искусства и живой музыки». Текст на следующем листе девушка читала затаив дыхание:
«Наверно, в это сложно поверить, но музыка действительно обладает чудесным свойством исцеления. Помню историю нашего инженерного цеха в филармонии. Целый день ребята жаловались на головные боли и не могли нормально работать. Мы стали репетировать с большим оркестром. Играли минут сорок, а потом один из инженеров подошел ко мне и сказал: «Я не знаю, что произошло, но у нас перестали болеть головы». Это не единственный случай. Подобное случалось и на сцене, когда коллеги приходили с какой-нибудь хворью, а к концу репетиций или концертов им становилось легче. Такое случалось и со мной. О силе живой музыки говорили и зрители. Они подходили ко мне после концертов и признавались, что у них становились меньше или совсем проходили боли. Боли физические, боли душевные.
Однажды я спас жизнь молодому человеку с помощью музыки. А в другой раз спас свою жизнь, встретившись с грабителем на улице. В обоих случаях я доставал скрипку и начинал играть. Нет, не сразу, сначала я разговаривал с людьми. Да, звучит странно, но это действительно было. И музыка спасала чужие жизни, музыка спасала и мою…»
Глава 10
Леонида окружала кромешная темнота, и не было слышно ни единого звука. Постепенно мужчина стал приходить в себя. Он пошевелил руками и ощутил довольно мягкую поверхность, на которой лежал. Эта поверхность по ощущениям была похожа на простыню. Леонид зажмурился и открыл глаза, но ничего не изменилось – тьма не отступила. Леонид попытался крикнуть, но вместо голоса послышался сип: «Эй, кто-нибудь? Где я?»
Было ощущение, будто звук – это маленькая птичка, которую во мгле неожиданно поймали и засунули в мешок. Не было ни эха, ни чего-либо еще. Все казалось неестественным. Леонид задрожал и медленно встал на ноги. Он отчаянно всматривался в темноту, но куда бы он ни взглянул – не было видно вообще ничего. И все же любопытство взяло верх. Когда Леонид немного успокоился и дрожь прошла, он выставил перед собой руки и медленно пошел. Тут время текло совсем иначе, и невозможно было понять, прошел час, или день, или целый месяц. Мужчина просто шел вперед, и каждый следующий шаг был увереннее предыдущего.
Вдруг далеко впереди появились очертания холмов, а за ними – едва заметное свечение, будто начинала заниматься заря. Леонид ускорился и даже побежал, на лице его была надежда. Голос откуда-то справа заставил его остановиться.
– Не торопись, успеешь.
Тембр был средним между мужским и женским. Леонид повернулся на голос и вскрикнул от удивления. Справа от него стояло существо, похожее на человека, но понять, мужчина это или женщина, было невозможно. Существо было облачено в длинные белые одежды, испускающее белую ауру, освещающую все вокруг. Глаза Леонида округлились, у него даже перехватило дыхание, и он закашлял. Существо некоторое время наблюдало за мужчиной, а потом снова заговорило:
– Когда ты живешь в привычном для тебя мире, крутишься в повседневных делах и заботах, кажется, что так будет всегда. Очень немногие люди решаются задуматься о смерти заранее. Смерть пугает людей. Смерть рушит все планы, срывает маски и оставляет человека «как есть». Вот, ты здесь. О чем ты думаешь? О чем жалеешь?
– Кто ты? И где это, «здесь»?
– Сначала я хочу понять, кого веду, тогда уже представлюсь сам. Ответь на мой вопрос. О чем ты думаешь? Или о ком?
Леонид задумался на секунду, а потом ответил:
– О своей семье.
– Кого ты называешь своей семьей?
– Бывшую жену, которую люблю до сих пор, дочь Аделину.
– Никого не забыл?
– Еще мои родители, царствия им небесного.
– Никого не забыл? – повторило существо.
– Не забыл. Не хочу вспоминать. Я потерял многое из того, что было основной частью уюта в доме и тишины в сердце. Совершил много ошибок. И все же, таинственный незнакомец, кто ты? Моя совесть? И где я?
– Если тебе так удобно, можешь считать меня своей совестью. И тогда я буду вести себя как твоя совесть. Тогда я скажу тебе, что ты сам виноват в том, что потерял свою семью… Что ты не успел сделать много важного, и не успеешь теперь никогда.
– Что значит «никогда»? Я что, умер?
– Если тебе так удобно, можешь считать себя мертвым, – существо устало вздохнуло. – У нас выходит очень несуразный и пафосный диалог. Все, как ты любишь.
– Кто ты и где я?
– Проводник. Я буду с тобой до тех пор, пока ты либо не проснешься, либо не перейдешь дальше. А находишься ты в своих чертогах разума.
Говоривший загадками Проводник стал медленно растворяться в пространстве. Леонид осмотрелся вокруг, и в глазах его стал читаться страх.
– И сколько я здесь пробуду?
Но существо растворилось окончательно, и Леонид остался в полном одиночестве в слабом свете голубой зари, поднимавшейся над далекими холмами. Он долго стоял на одном месте и с любопытством осматривался, наблюдая за тем, как свет зари постепенно расползается вокруг него, освещая все большее пространство и выхватывая из темноты все новые и новые холмы. Леонид несколько раз закрывал лицо руками и протирал глаза, но каждый раз видел все ту же картину.
Неожиданно сверху откуда-то издалека зазвучала едва слышная музыка, эхом отдающаяся в пространстве. Вскоре все затихло, и наступила тишина. Еще через мгновение музыка зазвучала справа от мужчины, как будто далеко из-за холмов. Леонид прерывисто выдохнул, на лице его появилась улыбка. Он рванул с места и побежал на звуки музыки. А еще через минуту из-за холмов раздался голос его дочери.
Глава 11
По палате лились звуки Второго концерта Рахманинова. Маленький магнитофон лежал на коленях сидевшей рядом с отцом Аделины. Когда раздались первые аккорды, девушка обратила внимание на то, что сердце отца стало биться в такт мелодии. В тот момент ее взгляд перескакивал с экрана монитора на лицо папы и обратно. Казалось, будто Леонид начал приходить в себя. Аделина на секунду замерла, потом нежно взяла отца за руку и тихо произнесла: «Папа». Пульс на экране дрогнул и некоторое время бился не в такт музыке, а как-то хаотично, но затем все успокоилось.
Когда музыка закончилась, Аделина стала перебирать другие произведения на флешке и наконец остановила свой выбор на «Прелюдии си мажор» Иоганна Себастьяна Баха. Глаза девушки скользнули по лицу отца, по трубкам, тянувшимся от больного к аппаратам. Затем ее взгляд остановился на экране компьютера. Пульс шел ровно с музыкой.
– Пап, – тихо сказала Аделина, – пап, прости меня. Прости, что я так мало времени проводила с тобой. В детстве я всегда ждала встречи с тобой, а потом как-то… Забывать, что ли, стала… Не игнорировать, нет. Просто жизнь так летела, что я стремилась ее… На полную катушку жить. И поняла, что упустила самое дорогое. Мне казалось, что ты будешь всегда. И я всегда успею увидеть тебя, поговорить с тобой. А я тут на днях сама чуть не умерла. Перепила и отравилась. Я устала так жить, пап. Очень устала. Я не понимаю, зачем живу. И на этих вечеринках мне сначала хорошо, а потом очень плохо. Не физически, морально. Будто какая-то пустота внутри, будто меня использовали. А меня и правда использовали…
Девушка повернулась ухом к магнитофону и усмехнулась.
– Так странно. Меня ведь всегда больше интересовали песни, желательно простые и по мелодии, и по смыслу. А классическая музыка мне всегда сложной казалась. Ты известный музыкант, пишешь музыку, меня часто водил на концерты, в доме постоянно звучала классика. А я сейчас тут сижу, слушаю, и впервые какое-то странное чувство испытываю. Со мной что-то происходит, я не могу объяснить этого, пап. Или могу… Знаешь, будто музыка – как вода. Будто она исцеляет. Как-то даже легче на душе стало.