Восстание безумных богов. Северная Ведьма

Рабы сидели смирно, хотя никто не озаботился подать им краюшку хлеба или хотя бы кувшин с водой, как и впустить во двор. Чего сидят, спрашивается?.. Нет, поистине, раб только тогда остаётся рабом, когда сам этого хочет. Отчего они не бегут, не сражаются за свободу?.. Она, бывшая Шаартой – иное дело, она отдаёт долг – а эти?

Домоправитель кинулся к Публию Маррону от ворот, низко кланяясь:

– Хозяин, прибыл чародей по имени Скьёльд, уехать не пожелали, дожидаются вас…

Публий одним движением брови отправил его прочь и сделал знак орке: следуй за мной.

Они прошли в атриум – внутренний дворик с небольшим бассейном-имплювием посредине, с открытыми, огороженными колоннадой галереями вокруг; Шаарте было непонятно, зачем людям столько пространства, столько комнат и стен, для чего занимать под дом место размером с хороший олений выпас – излишества лишь развращают ум и ослабляют тело. Однако fazeebi стремились жить роскошно, и почему-то боги до сих пор не стёрли их за это с лица земли…

Чародей Скьёльд действительно ждал в атриуме, откинувшись на плетёном ложе. За спиной у него горел очаг, на низком столике, над маленькой жаровней, исходила паром чаша с красным вином. Ночной ветерок морщил воду в бассейне.

– А, Публий, я уже было думал – ты остался на ночь в городе!..

Шаарта узнала его тотчас – один из троицы, покупавшей её вчера вместе с хозяином, тот самый, у кого на бритом черепе свивались вытатуированные драконы. Она отвела глаза. Сила. Океан силы. Можно ослепнуть, если смотреть слишком пристально. Что он тут делает?..

– Чуть было не остался, любезный Скьёльд. Не разделишь со мною трапезу?

– Благодарю, дружище, но я не голоден. Я здесь по делу. Но прежде… Как она тебе? – Скьёльд с довольным видом кивнул на орку. – Хороша, а? Наслышан уже, наслышан – показала она себя отлично, и да, чувствительность к магии, как я тебе и говорил, весьма невысока!

– Поистине у вестей нынче быстрые ноги, – усмехнулся хозяин. Рабы уже ставили для него второе ложе, несли чашу с вином и фрукты. Шаарта молча застыла у изголовья: подбородок поднят, руки на эфесах. Пусть у этого надменного Скьёльда и океан силы в запасе, но что сила против чести! Честь всегда говорит последнее слово.

– Просто вести бегут туда, куда нужно. – Скьёльд отхлебнул вина, дождался, когда рабы уйдут. – И я знаю, дружище Публий, что в снаряжении завтрашнего похода у тебя некоторые… затруднения.

– Есть ли в этом городе что-то, что тебе неизвестно? – Чародей тоже отхлебнул из глиняной чаши, поморщился. – Из какого кувшина они брали эту кислятину?! Мои извинения, любезный Скьёльд. Виночерпий, каналья, меня опозорил – батогов получит за такое!.. Да, увы, моя телохранительница осталась при своём вооружении. Того, что мы искали… не нашлось. Хотя я уверен…

– Правильно уверен. – Глаза Скьёльда блеснули в темноте. – Сговорились торговцы, и нетрудно догадаться с кем.

Публий презрительно хмыкнул:

– Почтеннейший доминус Лар Теренций, вне всякого сомнения. И все присные его.

– Именно, дружище! Именно. Тебя и твою орку заметили и приняли к сведению, гонка началась. Теперь кто первый ухватит Север и его владычицу за… э… за косу, тому и злато, и кубок, и лавровый венок в придачу.

– Змеиное кубло! – сощурился хозяин. – Жаль, совсем нет времени разбираться во всём этом!..

– И не надо. Я здесь именно поэтому, Публий. Отпей-ка ещё и пойдём к тебе в officium, где лишних глаз нет. И она пусть тоже идёт.

Скьёльд распоряжался здесь, словно в собственном доме, – и как только хозяин терпит? Неужели боится скрытой в этом shuzuugi [15]силы? Шаарта боялась тоже, однако воля всегда сильнее страха.

Они перешли в кабинет хозяина, примыкавший к атриуму. Публий щёлкнул пальцами, в хрустальных шарах, расставленных на стеллажах и бронзовых подставках, зажглись голубоватые магические светочи. Орка встала у дверей, застыла, оглядывая комнату: всё здесь говорило о характере сдержанном и даже аскетичном, устремлённом на одно. Простые деревянные стеллажи, заваленные свитками, манускриптами в тяжёлых переплётах, вощёными дощечками; аккуратные ящички – явно с артефактами или же магическими ингредиентами; обитые железом сундуки вдоль стен, о содержимом коих можно было только гадать, а один – так ещё и цепями скован; на стене у входа – прямой старинный меч, пара вычурно отделанных скимитаров и длинный кинжал в потёртых ножках, а посредине комнаты – просторный стол с аккуратным письменным прибором, стопками разновеликих пергаментных листков, вощёных дощечек и связками стилусов.

Чародей Скьёльд выложил на стол продолговатый тёмный свёрток, и сердце у орки заколотилось быстрее; сила дремала в нём, туго спелёнутая, древняя и злая. Знакомая.

Скьёльд развернул тёмную ткань, и глазам предстали два недлинных, чуть изогнутых клинка из очень светлого, почти белого металла – казалось, в них заключён лунный свет. Рукояти обмотаны узкими полосками кожи, никаких украшений. Очень простые клинки. И очень страшные.

Сила бурлила в них – скрытая, неведомая, злая. Чем-то очень похожи они были на чародея Скьёльда и тех, кто стоял рядом с ним на рабском рынке Арморики.

– Знаешь, что это такое? – обратился бритоголовый маг к Шаарте.

– Проˊклятые клинки, – ровно ответила орка. – Драконоголовые знают. Их нельзя брать в руки.

– Без защиты – нельзя, – согласился Скьёльд. – Но с защитой – вполне. Здесь всё зависит от мастерства мага и от самих клинков, конечно же. Эти ещё не слишком опасные. Зато в бою им не смогут противостоять ни сталь, ни магия. Это мечи богов, орка.

– Вот почему смертным не стоит к ним даже прикасаться.

Однако Скьёльд уже словно забыл о её существовании. Она ничто, вещь, рабыня, выкуп за жизнь племени.

Но она помнила, что такое Проклятые клинки.

Далеко-далеко отсюда, на севере, между владениями империи Корвус и землями гномов, презренных бородачей, забывших честь и вежество, лежат Пустые Земли. Равнина Гнева, как говорят в империи. Никто – ни орки, ни гномы, ни люди, ни даже снежные тролли, тупые, как ледяные болванки, – никто не ходит туда. Земля там горяча, как пепел, а вода отравлена. Там не растёт трава, не цветут цветы, птицы, летящие на юг, огибают Пустоземье по-над морем. Там бегут меж безжизненных охряных холмов ярко-бирюзовые и алые ручьи, там высятся игольчатые чёрные скалы, засыпанные ослепительно-белыми и золотыми песками, а среди них разбросаны великанские окаменелые костяки, драгоценности, древнее оружие и артефакты. Много.

Только смельчаки, которые всё-таки рискуют сунуться туда за добычей, долго не живут – если вообще возвращаются из похода. И ничего хорошего они не приносят.

Предания Драконоголовых говорят, что давным-давно, так давно, что не помнят даже камни, на Пустых Землях, которые не были тогда Пустыми, бились боги. Бились насмерть, и мир погиб, рухнул, погребя их под своими обломками. Из останков потом народился новый, в котором уже были и Драконоголовые, и Огненноглазые, и прочие другие. А от прежнего остались лишь Пустые Земли, и всякий, ступивший на них и взявший от них, проклят, как прокляты мёртвые боги, погубившие свой дом.

Потому-то и нельзя брать в руки эти светлые клинки, семижды семь раз омытые кровью и смертью. Но если хозяин прикажет…

– Почтенный Скьёльд, – голос у Публия Маррона несколько охрип, – но… это же бесценное сокровище! За такую пару можно купить всю Арморику, и ещё сдача останется! Если, конечно, ими и впрямь можно пользоваться.

Скьёльд довольно засмеялся, хлопнул хозяина по плечу:

– Можно, можно, не сомневайся, дружище. Я поработал с ними, конечно, – пришлось и почистить, и рукояти обновить, и защитные чары наложить. Но ограничения и предосторожности, разумеется, остались, этими мечами не стоит махать во всякой стычке. Во-первых, легко сгореть, сила сквозь них течёт весьма мощно, во-вторых, в них зашиты трансформирующие чары. Я смог их опознать, но не разобрался в столь древних и мощных построениях… В общем, если часто пускать их в ход, в конце концов владелец, э…

– Превращается во что-то неприятное? Нетрудно было догадаться, Древние любили накладывать подобное. Всякие там призраки, развоплощения…

– Совершенно верно, дружище Публий. Их, Древних, похоже, это забавляло. И никто не скажет, во что именно превратится владелец. Поэтому я рекомендую их лишь для исключительных случаев и лишь резистентным к магии существам. То есть для твоего похода они вполне годятся. И сейчас мы… Дружище, ты очень дорожишь своим кабинетом?

– В каком смысле?..

– Раз уж я работал с этими артефактами и собираюсь тебе их – нет, не подарить, так далеко мои дружеские чувства не распространяются, – только лишь одолжить, то хочу провести пробу. – Он ухмыльнулся, и Шаарта подобралась. – Настройка более тонкая тоже не помешает. Однако возможны некоторые, гм, разрушения. Твоя орка, она может поначалу не рассчитать силы.

– Лучше выйти.

– Тогда отошли подальше слуг. Нечего им тут пялиться, а потом ненужные сплетни разносить – сплетни, друг мой Публий, должны быть тщательно продуманы и просчитаны.

Хозяин вернулся через пару минут, сделав знак следовать за ним.

Они вновь остановились в пустом атриуме, на краю неглубокого бассейна. Растения в кадках склонялись над ним, выложенные искусной мозаикой морские гады и корабли, казалось, шевелились от движения воды, луна катилась по лёгкой ряби серебряной монетой.

Скьёльд встал напротив Шаарты и подал ей завёрнутые клинки.

– Бери осторожно. Можешь почувствовать головокружение – это ничего страшного, пройдёт. Если станет душно, страшно или ещё как-нибудь плохо, просто брось мечи. Поняла?

– Поняла, господин. Просто брошу мечи.

Скьёльд глянул на неё с подозрением – не насмехается ли, но она уже приняла тяжёлый свёрток. Надо же, на вид казались легче… Ткань соскользнула, в глаза ударил молочно-белый свет от двух узких, длинных, чуть изогнутых клинков. Не поймёшь, не то мечи, не то сабли – ну, пусть будут мечи. Под луной они словно разгорелись, налились призрачным сиянием. Рукояти оказались удобные, ухватистые, в ладонях не скользили, только очень уж холодные – пальцы стали быстро леденеть; сами мечи идеально сбалансированы, в меру тяжёлые, в меру вёрткие. Шаарта крутанула «мельницу» на пробу раз, другой – за клинками тянулась в воздухе светящаяся дорожка.

– Голова не кружится? Ноги не дрожат? – Скьёльд следил за ней, как внимательный врачеватель. – Тогда следующая проба. Руби!

Он подкинул в воздух яблоко из корзинки и сразу ещё и ещё. Клинки взлетели сами собой, и на мозаичный пол, и в бассейн-имплювий посыпались тонко нарезанные яблочные дольки. Ох… Шаарта с изумлением воззрилась на свои руки, сжимающие рукояти Проклятых мечей. С изумлением и страхом – мечи подхватывали её движение, они понимали её с полумысли, они придавали взмаху отточенную, невероятную меткость. Сила потекла сквозь неё – холодная, всё растворяющая, уносящая в небытие воспоминания, чувства, мысли; сила, дремавшая в этих мечах долгие тысячелетия. Кто-то другой пробуждался в них, чья-то чужая, неведомая воля жила в лунно-белом металле.

Шаарта стиснула зубы. Нет чести в том, чтобы проиграть, даже если противник стократ сильнее. Можно либо победить, либо погибнуть. Она не поддастся.

– Всё хорошо, орка? – Бритоголовый чародей заглянул ей в лицо. – Тогда продолжим. Задание посложнее – одолей его!

Он прищёлкнул пальцами, и перед оркой возник гном в полном вооружении: латы из крепкой воронёной стали, шлем-бацинет с откинутым забралом, вызывающе торчит рыжая борода; секира с окованным железом древком, булава, длинный кинжал. Гном премерзко ухмыльнулся, с грохотом уронил забрало и атаковал, неистово крутя секиру.

«Иллюзия», – только и успела подумать Шаарта, а руки сами заработали, отбивая выпады и финты; гном оказался мастером боя и выделывал секирой такое, что будь в руках у орки её обычные сабли, она б не продержалась и десятка ударов сердца.

Сейчас, однако, всё закончилось в считаные мгновения. Блок, уход, опять блок, потом лунно-сияющее лезвие одного меча перерубает древко секиры, лезвие другого сносит гному голову вместе со шлемом, безошибочно найдя щель между доспехами.

Рук Шаарта почти не чувствовала – совсем заледенели, а ещё она слегка запыхалась, а ещё – словно кто-то шептал ей в ухо: не сопротивляйся, впусти меня, позволь мне стать тобой… Мы столько сможем вместе.

Нет. Она не поддастся.

Гном с отрубленной головой истаял, не успев коснуться каменных плиток. Чародей Скьёльд вытер пот полотняным тонким платком – как видно, иллюзия потребовала от него немалых сил. Вытатуированные на его черепе драконы, казалось, движутся, стараясь поймать друг дружку за хвост.

– Держишься, орка? Или закончим?

– Держусь.

– Тогда ещё одна проба. Последняя. Не забудь, о чём я тебя просил, – бросай мечи, если станет плохо!

Не успела Шаарта ответить, как перед ней возник высокий воин в кожаном доспехе, наручах и поножах с медными заклёпками, с двумя саблями в руках; кожа его была зеленовато-бронзовой, из-под нижней губы выступали белоснежные мощные клыки, волосы – заплетены в сложную косу. Это был бы очень красивый орк, наверное, самый красивый из всех, кого видела Шаарта, – если б не клановые татуировки на щеках и шее.

Огненноглазый. Клан Белого Лиса. Те самые, на ком кровь родичей, на ком позор обмана и бесчестья.

Мечи сами взлетели, атакуя. Но и Огненноглазый не сплоховал, ушёл от удара и обманным движением чуть не пробил защиту Шаарты; он оказался быстр, очень быстр, так же точно, как и она, и его сабли не желали ломаться от ударов Проклятых мечей. Атаки и блоки чередовались с невероятной скоростью, и Шаарта начала уставать. Ещё немного – и поединок закончится вовсе не в её пользу.

«Брось мечи!» – Скьёльд словно крикнул ей в ухо.

Но пальцы заледенели, задеревенели на эфесах, руки отнялись по самые локти, и Шаарта не могла бы послушаться, даже если бы хотела. Она уже задыхалась, но тело ещё пыталось бороться, из последних сил отбивая удары и почти не пытаясь атаковать.

Хороший поединок кончается быстро.

– Брось мечи! – крикнул Скьёльд вслух.

Орка не могла ни бросить, ни ответить.

«Впусти меня, я помогу. Тебе не будет больно, только тепло… а ведь тебе так давно не было тепло, правда?..»

– Брось мечи!

– Довольно!

Чародеи рявкнули одновременно. Иллюзия мгновенно рассеялась, красавец-Огненноглазый исчез без следа. Шаарта со стоном повалилась на колени, продолжая сжимать эфесы.

– Брось, брось их, орка!

– Я… не могу…

Подскочивший хозяин склонился над ней, принялся разгибать сведённые судорогой пальцы. От его рук шло мягкое тепло, пальцы закололо, словно Шаарта и впрямь их обморозила, как случалось в детстве.

– Сейчас, сейчас, храбрая… так легче?

Проклятые клинки звякнули о каменную мозаику на полу, Скьёльд подобрал их, прикасаясь через тёмную ткань; Шаарта только сейчас разглядела на ней бледно светящиеся руны и знаки. И с изумлением обнаружила, какой разгром царит вокруг имплювия: разбитые, разваленные надвое и натрое вазоны с цветами, глубокие щели в полу, точно мозаику рубили секирой, от одного бортика словно отгрызли каменный блок, и теперь он валялся на дне, под водой.

Это что… всё она сотворила?!

– Тебе лучше, орка? Что случилось? Ты настолько глупа, что решила меня ослушаться?

Шаарта, пошатываясь, поднялась. Нет чести в том, чтобы валяться без сил перед fazeebi… даже если ты уже мертва.

– Я не могла их бросить, господин. Пальцы свело. Заморозило.

Скьёльд хмыкнул, отодвинул хозяина и сам прошёлся чуткими пальцами целителя от локтей орки к кистям. Болезненные мурашки стали отступать, чувствительность постепенно возвращалась.

– Да, всё верно… У человека или сидха кисти бы уже отвалились, промороженные насквозь, по самые запястья, а у нас – ничего. Так, что ещё ты чувствовала? Почему не позвала на помощь?

Шаарта как могла подробно пересказала свои ощущения, не умолчав и о призрачном голосе. Был он или почудился? Может, это всего лишь её желание избавиться от проклятого оружия? Доселе никто не мог принудить её взять клинок, который она не хотела брать, – но ведь тогда она была ещё жива, была ещё Шаартой ар-Шурран ас-Шаккар, лучшей воительницей племени, а не безымянной рабыней у fazeebi. Сейчас – всё по-другому.

Чародей хмурился, кивал, драконы на его черепе – красный и два синих – словно бы недовольно шевелились.

– Голос. Хм, голос, предлагавший, «чтобы стало тепло»…

– Мне это не нравится, любезный Скьёльд. – Тон хозяина сделался сух и холоден. – В походе мне сюрпризы не нужны. А вот живая и боеспособная воительница – очень даже.

– Дорогой Публий, дружище, поверь, мне это не нравится ещё больше. Ты и представления не имеешь, с чем тебе придётся столкнуться на Севере, да и я тоже – потому прошу тебя, не отказывайся от мечей. Уж если я вручаю тебе артефакт, я за него ручаюсь.

– Что это за голос?

– Голос меня как раз волнует меньше всего, – отмахнулся Скьёльд. – Иллюзия, имитация, самые примитивные из наложенных на эти мечи чар, дабы побудить носителя пролить как можно больше крови. Вот те заклятия, что должны управить эту самую кровь, кою надлежало пролить…

– И что делать, Скьёльд?

– Будем трудиться. Будем трудиться, пока опасность для твоей слуги не станет приемлемой. Вот что, орка, ты можешь отдыхать. Публий, дружище, чары нуждаются в некоторой доводке, и я бы попросил помочь с этим. Конечно, завтра вам в дорогу, день предстоит нелёгкий, но…

– Успех нашего дела важнее, любезный Скьёльд. К тому же этой орке я жизнью обязан… Дорога по землям империи не настолько уж тяжела, я выдержу, в крайности остановимся на ночёвку пораньше. А ты, храбрая, ступай к себе и выспись. Завтра чуть свет выезжаем.

Та, что была раньше Шаартой ар-Шурран ас-Шаккар, поклонилась своему хозяину, прижав руку к груди; daarha, поклон, выражающий уважение младшего к старшему. А мимо чародея с татуировкой драконов прошла, словно не заметив. Сила, бездна силы, но что такое сила без чести?

Пыль на снегу.