Человек в зеленой лодке

Настя

Вот он. Большой магазин с непроницаемо-темными витринами. По диагонали – светящаяся надпись «Клеопатра». Надо собраться с духом и войти. Татьяна Васильевна подумала, что вот уже третий секс-шоп, а смущение не проходит, нарастает от магазина к магазину. Наверное, это из-за продавщиц, излишне бодрых, задающих много вопросов, на которые она не в силах ответить.

Краем глаза Татьяна Васильевна заметила в соседнем магазинчике витрину с молочными продуктами, автоматически вошла и купила бутылку кефира. Обыкновенность действия успокоила, и она вернулась к секс-шопу. Три ступеньки крыльца как Джомолунгма. Открыла дверь и вошла.

Любочка, продавщица в «Клеопатре», белокурая девушка с удивленными глазками, только развела в стаканчике картофельное пюре с луком и сухариками, собиралась поесть, покупателей в четвертом часу дня не было. Заметив женщину, она задвинула картошку в глубину полки, вышла из-за прилавка и спросила: «Что вас интересует?». Милое лицо девушки понравилось Татьяне Васильевне, стеснение отступило, и она сказала:

– Куклы. Куклы-женщины.

Помолчав секунду, добавила:

– Мне сказали, у вас хороший выбор.

Любочка изумилась, но без промедления повела покупательницу в другой, маленький, зал. На ходу она заметила, что женщина еще нестарая, чуть больше пятидесяти, измученная и плохо одетая. Волосы забраны под темную шапочку, а пальто… точно таким же Любина бабушка под Тверью укрывала огурцы в парнике вот уже лет пять, наверное. Люба стала открывать коробки, вытаскивать сдутых барышень и представлять их по очереди:

– Линда – платиновые волосы, голубые глаза. Миранда – рыженькая. Джессика с длинными волосами и чуть дороже. Колин – серые глаза, шатенка.

Женщина слегка растерялась. Ей понравились две куклы: вот эта блондинка – у нее красивое лицо, и вот эта с длинными волосами. Она спросила у Любочки:

– А вы бы какую выбрали?

Любочка подумала немного и сказала:

– Ни ту, ни другую, наверное. Понимаете… Ведь чего человеку хочется от куклы? Чтобы она как можно больше напоминала настоящую женщину. А эти красивые, конечно, но как Барби, что ли. А вам не нравится вот эта – с русыми волосами? Она проще смотрится, но это и лучше.

Татьяна Васильевна взяла в руки сдутую голову шатенки. Ничего, вроде. Русые волосы пострижены в каре. Любочка предложила ее надуть. Достала насос, включила.

В надутом состоянии шатенка стала гороздо лучше. Осмотрев ее, Татьяна Васильевна сказала:

– Хорошая девушка.

Любочка улыбнулась. Потом они надули еще и блондинку Линду. Посадили рядом. Русая кукла, и правда, выглядела человечнее. И моложе. Блондинке, казалось, должно было быть лет тридцать пять. Татьяна Васильевна решилась:

– Да, вот эту русую я бы хотела.

Любочка пошла выписывать чек, а перед этим протянула Татьяне Васильевне инструкцию к Колин. Женщина аккуратно развернула бумагу и принялась читать: «Прекрасные длинные ноги, мягкое мясистое тело, шелковистые короткие волосы, зрелая молодая грудь, любовный рот, покатые бедра…». Татьяна Васильевна перевела озадаченный взгляд на куклу. А она и не подозревала… «Невероятно сильная, – значилось дальше, – всегда готовая для секса, она сексуально безумна, чрезвычайно активна! Ее аппетит ненасытен! Перед употреблением надуть через специальный клапан. Не использовать для сушки электронагревательные приборы и газовую плиту. Хранить в недоступном для детей месте». Татьяна Васильевна, согласно качая головой, повторила: «На батарее сушить нельзя».

Она шла по улице и вспоминала, когда последний раз совершала такую дорогую покупку. Да, два года назад. Это был плеер с наушниками и стоил он гораздо дешевле.

Теперь, думала она, надо разобраться с одеждой. Юбка есть, ее забыла у Татьяны Васильевны дочь подруги из Нижнего, когда приезжала на несколько дней посмотреть столицу. Хорошенькая такая юбочка, джинсовая с белой строчкой.

На рынке недалеко от дома она нашла лоток с нижним бельем. Выбрала кружевные трусики за сто рублей. Покупательница рядом зашептала ей: «Да они на один раз, купила дочери, а они по швам прямо тут же полезли». Татьяна Васильевна спокойно подумала, что для нее это нестрашно, ведь живые девочки ходят, встают, садятся, а барышня в сумке всего этого делать не будет.

Теперь лифчик. Самый дешевый – четыреста пятьдесят рублей. Тут нужно было поразмыслить, можно ли без него обойтись. Но внутри что-то упорно говорило, что на женщине обязательно должен быть лифчик. И мужчина должен его расстегивать. Так повелось, и Татьяна Васильевна не могла нарушить установленный миропорядок. Она купила бюстгальтер, мучаясь страхом, что он будет мал или велик.

Выбрав дешевенькую беленькую футболочку, она взяла еще нейлоновые носочки за двадцать рублей, тоже белые. На выходе с рынка купила несколько бутылок пива и по дороге занялась подсчетами: через сколько месяцев сможет отдать долги за сегодняшнее приобретение.

Придя домой, женщина тихонько разделать в прихожей, заглянула в приоткрытую дверь. Спит. Это хорошо, ей нужно немного времени. Она набрала в ванну теплой воды до половины, настругала туда мыла и, пока струя из крана слегка пенила воду, пошла надувать куклу. Долго возилась с насосом, и вот из резиновой шкурки родилась нагая красавица. Помыв ее, Татьяна Васильевна некоторое время стояла над ванной в раздумье, глядя в спокойные серые глаза. На кухне женщина осушила кукле волосы полотенцем, расчесала их и принялась одевать девушку. На удивление, лифчик сел как надо. Резинка трусов гулко хлопнула по гладкому телу. Юбка немного велика в талии, но, в общем, не упадет. Футболочка соблазнительно обтянула грудь, обозначив кружево бюстгальтера. Татьяна Васильевна подумала, какая она все-таки молодец, что его купила. Так. И носочки.

Несколько минут женщина сидела возле одетой куклы и снова смотрела на нее. Постаралась закрыть ей рот. Но он, тоже приспособленный для любви, все-таки открывался. «Немножко дурочка, – подумала Татьяна Васильевна, – но хорошенькая». По-матерински отодвинув девушке волосы со лба, она сказала:

– Как звать-то тебя… КОлин… КолИн… – она произнесла иностранное имя с разным ударением. Ни так, ни так не звучало. Татьяна Васильевна поразмыслила немного и сообщила:

– Настя будешь.

В комнате у телевизора включился звук. Проснулся! Всполошилась – надо торопиться. Быстро поставила на поднос бутылку пива, стаканы, тарелку с колбасой, половину вчерашнего пирога и, волнуясь, пошла в спальню.

– Как ты тут? – спросила Татьяна Васильевна, входя.

– Нормально, – Дима поправил подушки и, приподнявшись на руках, сел поудобнее. При движении взъерошенная челка мягко укрыла лоб, а лямка мятой майки едва не соскочила с острого смуглого плеча.

– Знаешь, а у меня сюрприз тебе, – заговорила Татьяна Васильевна беспечно, наливая пиво. – Вот, пива купила по этому поводу.

Сын молча смотрел на нее.

– Я сейчас. Я принесу.

Когда она вернулась в комнату, неся в обнимку куклу, Дима вздрогнул и почти закричал:

– Кто это, мама? Кто?

– Что ты, что ты, это кукла просто, – затараторила в сильном волнении Татьяна Васильевна. – Мы с тобой ни до чего так и не договорились тогда, но я вот решилась купить. Сколько ходила-ходила, только в третьем магазине нашла. Два часа, наверное, выбирала…

Она увидела, что сын чуть успокоился, подошла и посадила куклу к нему на постель. Дима странно косил глазом в сторону куклы, не решаясь взглянуть на нее прямо.

– Мам, ты с ума сошла.

Татьяна Васильевна обрадовалась, что в его голосе не было раздражения. Дима был слишком удивлен.

– Убого это как-то, – только и выдавил из себя.

– С чего это убого! Ты думаешь у всех мужчин с женщинами такие распрекрасные отношения? И не думай. Вот мужчина вместе со мной сегодня куклу выбирал. И не то что неходячий, здоровый вполне. Хорошо одетый, – бегло сочиняла Татьяна Васильевна. – Видно было, что для себя покупал.

 Дима сказал, что кукла, наверное, очень дорогая.

– Да, да, очень, – энергично закивала головой Татьяна Васильевна. – Красивые женщины дорого стоят, – сказала она таким тоном, словно приобрела для сына живую Памелу Андерсон.

Они допили бутылку. Татьяна Васильевна принесла другую вместе с тарелкой сосисок. Сын снова искоса взглянул на девушку, сидящую рядом. Возникла пауза.

– Ну, я пойду, – объявила Татьяна Васильевна. – Наталья Ильинична в гости звала.

Дима хотел что-то спросить, но промолчал, проводив мать взглядом. Татьяна Васильевна обернулась от двери и с чуть виноватой улыбкой произнесла:

– Ее Настя зовут.

Она вышла из дома с той же старой сумкой, в которой теперь лежали яблоки и две бутылки пива. Наталья Ильинична ее, конечно, с нетерпением ждет, хочет узнать, как все прошло. Ведь это именно она, веселая и бойкая старушка, которая от всех болячек пьет чайными ложками авиационный керосин и сидит целыми днями в интернете, предложила Татьяне Васильевне купить Диме куклу.

Она шла и все думала о тех двоих, бездвижно сидящих в кровати. На какой-то миг испугалась: вдруг ему не понравится и все окажется напрасным? Нет, не должно так быть. Она представила, как сын привлечет девушку к себе, запрокинет русую голову и нанесет в приоткрытые губы робкий поцелуй.

И все изменится. Пигмалионово счастье снизойдет на юношу, и он вдохнет в свою Галатею жизнь. Дрогнут искусственные ресницы и увлажнятся зрачки. Забьется на виске голубая жилка. И Татьяна Васильевна, вернувшись, услышит в глубине комнат приглушенный молодой смех и игривое перешептывание. Ночи утратят свое тяжелое и страшное дыхание, и перестанет изнуряюще болеть сердце.

С этими мыслями Татьяна Васильевна пошла быстрее, по-девичьи спрыгнула с бордюра, и бутылки в ее торбе радостно звякнули.

Любанька

Когда читаю «Яндекс Дзен», я иногда натыкаюсь на рассуждения об интимной жизни пожилых людей. Такое я тоже читаю. Сколько унылого пишут в комментариях! Ну вы знаете, вы ведь тоже иногда такое читаете. Пишут, что ничего зажигательного не может быть у людей после пятидесяти. И сил у них никаких уже нет. И о душе думать надо, и таблетки жене-мужу носить. Если кто-то хвалится успехами на этом поприще, значит, обязательно врет. Ну или фантазирует, и ему надо к врачу. Притормозить деменцию. Срочно.

Я сердито думаю: по себе судите, уважаемые, по себе. Богатыри не вы. Не знаете вы нашей Любаньки! Ударение, понятно, на второй слог. Не знаете! У нее и в пятьдесят, и в шестьдесят лет наяву было все, что (как Александр Васильев пел?) «многим даже не снилось, не являлось под кайфом, не стучалось в стекло» ни в двадцать, ни в тридцать. И свидетелей тому много. Вся подмосковная Александровка, где живут мои родители.

В этот поселок папа с мамой переехали лет пятнадцать назад. Сначала он показался им не слишком уютным, а потом привыкли. Все стало родное, знакомое. И я, приезжая к родителям в гости, тоже привык.

Наша Александровка расположилась на перекрестке двух дорог. Справа от дорожной перекладины возвышается высокий и широкий собор. Кажется, он слишком велик для такого низкорослого поселка: рядом с ним скромно стоит несколько приземистых пятиэтажек, а дальше – широким кругом – рассыпаны частные дома.

Особенно удобно рассматривать Александровку летним вечером, когда все жители ее на улице. Дети гуляют на площадках. Молодежь и мужики всех возрастов пьют пиво на магазинном пятачке, стоя группками или сидя на короткой лавке за пивным ларьком. Лавочки у подъездов оккупированы мирно беседующими пожилыми женщинами в летних платьях и домашних халатах.

Если повезет, то явление нашей Мессалины, нашей вавилонской блудницы можно наблюдать на главной улице часов в шесть-семь. Любанька и ее ухажер, возвращаясь с прогулки, обычно появляются откуда-то со стороны перелеска или дальних дачных улиц. Они идут, слегка пошатываясь, иногда что-то тихо напевая, отмахиваясь от комаров веточкой. Кавалер всегда нежно держит Любаньку под ручку, а при слишком резких штормовых бросках прихватывает заботливо за талию.

Заметив компанию своих соседок-подруг (где-то там в кружке сидит и моя мама), Любанька приветливо вскидывает руку и кричит торопливо:

– Здрасьти!

– Привет, Любанька, – отвечают женщины.

Счастливая парочка проходит мимо. Если Любкин ухажер окажется человеком неизвестным (а чаще бывает именно так), он тут же подвергнется подробному обсуждению и будет отнесен к одному из трех видов Любанькиных любовников: «вполне приличный» (видимо, «с Москвы»), «проходимец подозрительный» или «алкаш какой-то».

А Любка тем временем проведет мужчину в свой дом, который находится совсем недалеко от перекрестка. Это странное сооружение состоит как бы из двух половин: темной нижней (она раньше горела) и светлой верхней (ее достроили). На фасаде – два больших окна, расставленных широко, как раскосые глаза. Веранды никакой нет. Входная дверь на покривившихся петлях распахивается прямо в палисадник, где стоит стол со скамейками и старый мангал. Сейчас эти двое разведут в нем огонь и будут жарить сосиски. Вместе с дымком над домом поднимется в воздух голос Шуфутинского, которого Любка любит без памяти. Она без конца заправляет в старый магнитофон поцарапанный диск:

Та – да – та… Та – та – да – та – да… Та – да – там…

Снова гость к моей соседке.

Дочка спит, торшер горит.

Радость на лице.

По стеклу скребутся ветки,

В рюмочки коньяк налит –

Со свиданьицем.

Любанькин «вертеп» – душевный приют для многих, многих мужчин. Ведь его хозяйка – беззлобная, беспечная и беспечальная женщина. Ей уже шестьдесят пять. Но она не говорит фраз: «Старость не радость», «Все там будем» и «Жизнь прожить – не поле перейти», не тоскует об ошибках молодости, не анализирует подробно поведение своих взрослых детей и не поминает в каждом предложении Всевышнего. О себе говорит: «Я счастливая». Новому дню улыбается карамельными глазами. Много пьет, поет и смеется. И всем всё про себя рассказывает, ничего не скрывает.

Любанька красивая. Стройная. Фигура у нее спортивная, ни груди пышной, ни бедер. Она любит надевать джинсовую курточку и джинсовые бриджи, туго обтягивающие ее вполне еще девичьи ноги. Лицо узкое, как новая луна. На нем тонкая паутинка мелких морщин, неявная, мягко-прозрачная. Небольшие, молочно-шоколадные, как две конфетки, глаза Любки смотрят на мир просто. И вкусно. Особенно хороши у нее волосы. Их много, они не по возрасту пышные, крашенные в темно-каштановый цвет. Любанька закалывает их шпильками в разнообразные узлы, крендели и «девятые валы».

Алкоголичка ли Любанька? Ну как. Так-то – да. У нее случаются запои. На недельку. А потом ничего. И больше всего она любит выпивать для компании, для разговора, для того чтобы подпевать Шуфутинскому: «Натали, утоли мои печали, Натали… Натали, я прошёл пустыней грусти полземли!». Она не из тех женщин, которые в общем прилично выглядят, но уже с утра от них тяжко тянет перегаром, а в глазах плавает расплавленный злобный мозг. Нет, совсем не из тех.

Соседки-подруги Любаньку, конечно, ругают. За глаза обзывают сучкой и проституткой. Вернее, «шучкой» и «проштитуткой». Женщины же пожилые, постоянно посещающие зубных протезистов, у них чаще выходит именно так. Но больше они, конечно, Любаньку жалеют и имеют к ней – как это поточнее сказать? – снисхождение. Несчастную жизнь прожила Любка. Одно горе в ней было и есть. И почти во всем – сама виновата. Родилась сразу после войны в семье, в которой было десять человек детей. Закончила ли Любанька хоть пару классов, неизвестно. Замуж вышла без любви, а так – от нужды. Троих детей родила. Сын погиб в тюрьме. Старшая дочь спивается. И сын ее, Любанькин внук, тоже. Только Танька, младшая дочь, нормально живет. Муж у Любки умер, когда той было шестьдесят.

– Тю, чего это… несчастную? – не согласна с соседками Любка. – Я всю жизнь работала! Всю жизнь – на нашей нефтебазе. Дом построила!

– Дом? – сурово восклицают женщины. – Дом Петюня твой строил. А ты всю жизнь – по санаториям!

Любанька смотрит на них своими карамельками и не сердится. По санаториям и домам отдыха – это да. Это она всегда любила.

Ну а где еще развернуться жрице любви, если она замужем? Год отпахала – и в Гагры! Плавать дельфином в Черном море свободы и страсти. Ну, или в Минводы. Или в Средние Чубуки в Краснодарском крае. Куда путевку дадут.

Эх, вот бы узнать, как устояли Гагры, Сочи, Минводы, Большие, Средние и Малые Чубуки на земной тверди… Ведь Любанька куда моложе была.

После окончания срока санаторной путевки Любка никогда домой сразу не возвращалась. Ее еще некоторое время носило где-то любовным ветром. Из этого волшебного эфира она не звонила, телеграмм и писем не посылала. А дома у нее никто и не беспокоился: нагуляется – сама приедет. Любка могла быть в Сыктывкаре, а могла – у подружки Алки. Здесь же, в Александровке.

Алкина квартира была у Любаньки конспиративным пунктом, где она втайне от мужа проводила время со своими мужчинами. Но этой привилегии удостаивались, конечно, только постоянные любовники. Например, москвич Мишка. Мишка, по общей оценке александровских женщин, был мужик необыкновенно положительный: одинокий, непьющий, с квартирой в Москве. К Любке в Александровку он ездил постоянно. Поджидал из санаториев, скучал.

Мишка всегда каким-то чудом знал, когда санаторская река страсти вынесет Любаньку на берег. Он накупал продуктов, выпивки и спешил к Алле помогать накрывать стол. Приятный маленький подарок к приезду – готовое пиршество. Но Любке трудно устроить сюрприз. Бывало так: сразу после того как посвежевшая Любанька входила в двери и Мишка с Алкой распахивали ей навстречу объятия, за Любкиной спиной возникал незнакомый мужчина с ее чемоданом в руках. Тоже на вид вполне положительный. «Здрасьти!» – кротко говорила Любанька. «Со свиданьицем!» – отзывался из колонок Шуфутинский. Небольшая заминка, и вот уже новый знакомый раздевается в прихожей и проходит к столу.

– Ты зачем его притащила? – шипит в кухне на Любаньку Алка. – Вам что, в санатории времени не хватило?

– Чего в санатории? – не понимает Любка. – Тот, из санатория, домой поехал…

– А этот откуда? – изумляется Алла.

– Этот – с поезда…

А, ну да, дорога из санатория длинная: трансфер, вокзал, поезд, опять вокзал, метро, остановка пригородных автобусов, маршрутка… Ни за что не преодолеть такого пути Любаньке, чтобы не возникло рядом заинтересованной мужской фигуры. Никак.

С поезда, с автобуса, с электрички, с маршрутки, с работы, с поликлиники, с магазина, с булочной, просто с улицы – отовсюду к Любаньке цеплялись мужики и шли, шли за ней… Шли молча и тихо, шли громко, улыбаясь, разговаривая и размахивая руками. Они были разного возраста (часто моложе Любки) и разного социального статуса (изредка богаче Любки). Дойдя с ней до калитки, мужчины слегка тормозили: пригласит ли? Калитка – о, радость! – гостеприимно распахивалась. Я пришёл к тебе из позабытых снов, как приходят в свою гавань корабли… На-та-ли!

Над загадкой Любанькиной популярности у противоположного пола задумывались все. Не могли не задумываться. Я тоже пытал маму:

– Почему так, а?

Она сначала удивлялась:

– Чего тут непонятного? Доступная! Вот и все.

– А как это мужикам понять? Так сразу? Я бы вот не понял.

Мама озадачивалась:

– По взгляду!

Я с сомнением качал головой. Во-первых, Любанькин бакалейный взгляд, кажется, не умел обещать ничего фееричного.

– Во-вторых, – говорил я маме, – давай возьмем для примера любую знакомую нам женщину средних лет. Не будем даже шестьдесят плюс брать. Возьмем среднего возраста, лет сорока. И самую красивую. Наташку, например. Прицепим ей – гипотетически! – самый порочный, самый зазывный взгляд. И отправим ее в магазин. И обязательно – за водкой. Как ты думаешь, сколько времени понадобиться Наташке так ходить, чтобы кто-нибудь «упал ей на хвост»?

– Сколько? – озадаченная мама отвечала вопросом на вопрос.

– Дня три, не меньше, – уверенно сообщал я. – А может, неделю.

– Почему?

– Люди в магазинах редко смотрят посторонним в глаза. Часто вообще не смотрят. И не только в магазинах.

Тогда мама задумывалась, пожимала плечами и заключала:

– Флюиды!

Тетя Рита Зотова приносила соседкам на лавочку статью про астрологию, в которой говорилось, что все зависит от положения Венеры. Если она куда-то там переходит в небесном круговороте в конкретный период, то это обеспечивает некоторым знакам зодиака большой приток романтических приключений.

– Тут написано: в конкретный период, – сомневались наши бабушки.

В общем, всем было понятно только одно: Венера в Любанькином гороскопе все время стояла прямо в зените. Так, что напекала своим бело-желтым светом Любкину макушку.

А вообще подружки-соседки Любаньке завидовали немного, я не сомневаюсь. Сами себе удивлялись, но завидовали. А как удержаться от этого чувства? Вот сидит Любанька спокойно на лавочке вместе с ними и вдруг звонит у нее телефон. Незнакомый номер. Любка хватает трубку:

– Славка? Это что – ты? Да, Славка, да! Через час? Хорошо. Хорошо! Буду!

И Любанька срывается домой: надевать джинсовый костюмчик, краситься, укладывать на голове беспокойный «девятый вал». Уходя, она от своей калитки обязательно помашет рукой подружкам.

– Все, – скажет кто-нибудь из женщин мечтательным голосом. – Побежала. К жениху.

Как тут не замечтаться? У самих-то у них когда такое последний раз было? Чтобы бежать с взволнованным сердцем на свиданку? Давно. Так давно, что сердце уже почти ничего и не помнит. А звонок с незнакомого номера? Кто им вообще звонит с незнакомых номеров? Мошенники только. Ну, еще медсестры протезистов. А ведь они с Любанькой ровесницы.

Даже те женщины, которые спокойно жили в своих крепких, долгих и прочных браках, нет-нет, да начинали сомневаться: так ли уж счастливы они с мужем? Могут ли вообще быть по-настоящему счастливы домашние тапочки – правый и левый?

Но, правда, нашим женщинам для хорошей эмоциональной встряски хватало и просто разговоров о Любанькиных похождениях. Много ли у бабушек приключений? Продать укроп с огорода на пятачке у магазина, сунуть мелочь в игровой автомат и выиграть двадцать пять рублей – самое волнующее событие из сферы греховных наслаждений. Но это пока существовали игровые автоматы. Потом никаких волнующих событий не стало.

Зато у Любаньки, у этой разбойницы с большой дороги любви, их было навалом. Долго обсуждали ее попытку выйти замуж за Мишку. Да-да. Мишка никуда не делся. Он даже дождался – не специально, понятно – смерти Любкиного мужа и уговорил долгожданную возлюбленную переехать к нему в Москву. Любанька согласилась. Переехала. Занималась хозяйством. Насолила банок с огурцами-помидорами, накрутила компотов. Вздохнула. Подумала. Собрала все банки, договорилась насчет машины и рванула назад, в Александровку. Пока Мишки дома не было. Он, конечно, потом бросился за ней вдогонку.

– Не могу я, – сердито сказала ему Любка. – У меня здесь дом, дети, внуки…

– Дети? Внуки? – Мишкиному удивлению не было предела: когда это Любка по ним скучала?

– Ну так, вообще, – уточнила Любанька. – Надоело!

Когда Алка с Любанькой ехали отдыхать в санаторий, женщины в Александровке радовались. Да-да, санатории тоже никуда не делись. Просто случались они реже. Ведь путевки пенсионеркам дают нечасто и денег на поездку скопить нужно. Но все-таки санатории не исчезли из Любанькиной жизни. И они обеспечивали потом наших бабушек длинной – недели на две! – остросюжетной сагой.

Рассказчиком была, как всегда, Алка. И она, как всегда, начинала с самого начала. Прибыв на лечение, подруги заходили в номер, ставили чемоданы, говорили: «Уф!» – и решали, что нужно выпить. Любка бежала за бутылкой. Магазин – прямо у входа в санаторий. С порога на порог. Пять секунд. Назад Любанька возвращалась не одна. «Приветствую!» – по-свойски, как будто вчера расстались, говорил Алке незнакомый мужик, мыл стаканы и принимался разливать водку.

Как всякий талантливый рассказчик, Алла подробно останавливалась на узловых моментах. А главный узловой момент санаторской жизни – дискотека. Вечером в выходные Алка с Любкой обязательно шли на танцы. Но Любаньке ведь нельзя танцевать, обязательно нехорошо все будет! А она любит. Наденет платье легкое, балеточки, прическу возведет в высокий начес, накрасится и приготовится: стоит с краю танцплощадки, дожидаясь чего-нибудь особенно заводного и особенно любимого, Шуфутинского или Трофима. И как только из колонок грянет:

Вот ведь как бывает в жизни подчас,

Наша встреча караулила нас.

Я заметил твой смеющийся взгляд

И влюбился, как пацан, в первый раз, –