Туманы Авалона

Образ Ланселота Озерного и конфликт между рыцарским долгом и всеподчиняющей страстью пришлись по вкусу многим последующим поэтам и романистам, и не только французам. Этот же сюжет станет разрабатывать немецкий поэт-миннезингер Ульрих фон Цацикгофен в своем романе «Ланцелет» около 1194 г.; Ланселот сыграет более или менее важную роль в «Венце» Генриха фон дем Тюрлина (ок. 1220), единственном из существующих романов, где Грааль суждено добыть Гавейну; в незавершенном французском стихотворном романе «Чудеса Ригомера» второй половины XIII века за авторством некоего Жеана и во многих других. Однако все эти обработки восходят к кретьеновскому «Рыцарю Телеги» – именно отсюда Ланселот начинает свое триумфальное шествие по страницам рыцарских романов, причем зачастую выдвигается в главные герои и оказывается в центре повествования. Именно так построена анонимная среднеанглийская строфическая поэма «Смерть Артура» (около 4000 строк) XIV века о преступной любви Ланселота и Гвиневры и трагической ссоре Ланселота с королем.

                              Сошлись однажды на совет                              Немало доблестных вождей:                              С Гавейном сэр Гахериэт,                              Мордред, смутьян и лиходей.                              «Нам лгать и скрытничать не след, —                              Сэр Агравейн сказал. – Ей-ей,                              Довольно нам хранить секрет,                              Что Ланселот – прелюбодей!                              Сомнений нет на этот счет:                              Артур нам дядя как-никак!                              Спит с королевой Ланселот —                              Он королю бесспорный враг.                              Об этом знает весь народ,                              И слышит слух, и видит зрак.                              Кто королю сказать дерзнет?                              Идем к нему: совет мой благ».

Кретьен де Труа добавляет в артуровский миф один из ключевых его элементов: под пером французского поэта рождается Камелот, легендарное средоточие золотого века. Камелот – это и замок Артура, где стоит Круглый стол, и одноименный город вокруг замка. Но это – не столица королевства, это скорее резиденция короля Артура, самое сердце его владений. Никто не правит в Камелоте ни до Артура, ни после; вне Артура это мистическое место словно бы не существует, это своего рода проекция самого короля. Королевство Артура не имеет четких границ; Артур царит там, где в чести рыцарственные идеалы, и Камелот – центр этого мифологизированного мира благородства, справедливости и чести, где, по словам А. Теннисона:

                         Встарь каждый день путь к подвигу являл,                         И каждый подвиг выдвигал вперед                         Достойного, – впервые с той поры,                         Как луч звезды путь указал Волхвам.

У Гальфрида Камелот еще не назван: резиденцией Артура является Каэрлеон, Город Легионов. Само название «Камелот» впервые появляется в романе «Ланселот, или Рыцарь Телеги». Последующие авторы пытались отыскать для Камелота реально существующий аналог, «привязать» его к определенному месту; так, Томас Мэлори помещает его в Винчестере. Английский артуролог Джеффри Эш в качестве вероятного прообраза Камелота называет Кэдбери-Касл – городище железного века в Сомерсете, к юго-востоку от Гластонбери. Это место ассоциировалось с легендарным Артуром на протяжении многих веков: Джон Лиланд, путешественник эпохи Тюдоров, в своих заметках напрямую называет его «Камалат». Археологические раскопки подтвердили, что во второй половине V века холм был заселен и крепость отстроена заново, причем размеры и структура этого укрепления не имеют аналогов в Британии данного периода. Здесь находилась «ставка» могущественного правителя, располагающего значительными людскими ресурсами: возможно, исторического Артура, а возможно, и некоего персонажа, аналогичного Артуру, который и вошел в легенду. Как говорил Джеффри Эш в одной из своих лекций, доказано, что в нужный период здесь правил владыка соответствующего статуса – даже если его и звали иначе. Но, пожалуй, лучше всего объяснил, что такое Камелот, поэт А. Теннисон – устами Мерлина: это город, сотканный из чар, его призрачные чертоги – символ растущей и совершенствующейся духовности человечества:

                           Но если музыку ты слышишь, знай:                           Там строят и сейчас – родится град                           Из музыки, и не отстроен он,                           И все же выстроен навек.

Французские авторы – Кретьен де Труа и его последователи – обогатили артуровский миф еще одним чрезвычайно важным элементом: именно они связали артуровские легенды с Тайной Вечерей посредством Святого Грааля. Слово graal – старофранцузское, оно означает блюдо или чашу. В романе Кретьена де Труа юный Персеваль волею судьбы оказывается в замке, владелец которого мучается от тяжкой раны, и видит деву, несущую грааль – богато украшенный сосуд, сверхъестественным образом питающий больного. Это, несомненно, чаша причастия, но у Кретьена всё происходящее пока еще воспринимается как некая область волшебного мира, куда естественным образом вписываются волшебные сосуды и котлы, магические источники жизни и благоденствия валлийских преданий. Так, в одной из валлийских поэм рассказывалось о походе Артура и его спутников в загробный мир Аннуин за волшебным котлом, «согретым дыханием девяти дев». Но вскоре после Кретьена еще один французский поэт, Робер де Борон (XII–XIII вв.), развил тему Грааля куда подробнее, посвятив его библейской предыстории отдельный роман. Робер де Борон сам называл себя рыцарем из свиты Готье де Монбельяра, участника Четвертого крестового похода. Он написал трилогию рыцарских романов о поисках Святого Грааля: первый – «Роман о Граале», или «Роман об Иосифе Аримафейском» (об Артуре в нем ни слова); второй роман, «Мерлин», сохранился лишь в отрывках, от третьего, под названием «Персеваль», не сохранилось ничего. Возможно, что был и четвертый роман – «Смерть Артура», но само его существование под вопросом. В романе «Мерлин» Робер де Борон впервые ввел мотив «меча в камне»: Артур восходит на британский трон, вытащив меч из наковальни над камнем, которая появилась в церковном дворе в канун Рождества: ведь на это способен только наследник Утера Пендрагона и законный король волею Божьей. А в первом романе, своего рода прологе к артуровскому циклу, Робер де Борон не только переосмыслил кельтские легенды о короле Артуре; под пером автора (и его последователей) Грааль становится священной чашей Тайной Вечери, в которую святой Иосиф Аримафейский впоследствии собрал кровь распятого Иисуса Христа. Сам Христос является к Иосифу в тюрьму, дабы поведать о сути причастия и о святости чаши:

                                 Потиром будет сей фиал,                                 Куда ты Кровь Мою сбирал.                                 <…> Знай: кто нашу                                 Воочью сможет видеть чашу,                                 Любой, и этот, и иной                                 Навек благословится Мной                                 И будет праведен вполне,                                 И верен, и угоден Мне9.

По словам автора, именно эта чаша «была Граалем названа» и, будучи связана с Господом, обладала чудесными свойствами. Для Грааля был создан особый стол, в память о столе Тайной Вечери. Сам Иосиф или его друзья принесли Грааль в Британию, в Гластонбери, «в Аваллон» – то есть в Центральный Сомерсет, где впоследствии возникнет Гластонберийское аббатство, а чаше было назначено передаваться из рук в руки в череде хранителей. Грааль сокрыт – но благодаря ему Британии отводится особое, привилегированное место в христианском мире. В артуровском мифе Грааль сохраняет все свои свойства, описанные Робером де Бороном: это и святая реликвия, чаша с кровью Христовой; это и откровение, дарованное лишь достойнейшему. Поиски Святого Грааля становятся одним из излюбленных сюжетов рыцарского романа. С появлением Грааля идеал чисто светской куртуазии заменяется мистическими устремлениями, поиском духовного и нравственного совершенства. В романах более поздних Грааль, несмотря на свою святость, оказывается разрушительной силой, подрывающей самые основы артуровского мира: погоня за недостижимым откровением отвлекает лучших рыцарей от их повседневных обязанностей и уводит их в долгий поход, для которого мало кто пригоден и из которого не все возвращаются.

Французские авторы обогатили артуриану новыми подробностями – но отнюдь ее не монополизировали. В XII–XIII веках к артуровским сюжетам охотно обращаются и немецкие авторы. Поэт Вольфрам фон Эшенбах (ок. 1170–1220) пишет стихотворный роман «Парцифаль» (1210), впоследствии послуживший источником вдохновения для одноименной оперы Вагнера. Готфрид Страсбургский (умер ок. 1215) создает стихотворный роман «Тристан» на сюжет о любви Тристана и Изольды, который впоследствии ляжет в основу вагнеровской оперы «Тристан и Изольда». Гартман фон Ауэ (ок. 1160–1170 – ок. 1210–1220) перерабатывает артуровские романы Кретьена де Труа. Да и в Англии артуриана не утрачивает популярности: возникают все новые пересказы артуровских сюжетов, лучшим из которых по праву считается анонимный аллитерационный роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» (конец XIV в.), на примере тяжкого испытания, выпавшего сэру Гавейну, изображающий конфликт куртуазных и религиозных ценностей. А самым первым англоязычным поэтическим произведением на артуровскую тематику (напомним, что Гальфрид писал по-латыни) стал роман «Брут» за авторством Лайамона (конец XII – нач. XIII в.), священника из Вустершира. В романе более 16 000 строк; он представляет собой комбинацию аллитерационного стиха, наследия древнеанглийской поэзии, и стиха рифмованного, или, скорее, ассонансов, почерпнутых у Васа. Ведь Лайамон, несомненно, не столько писал сам, сколько перерабатывал «Роман о Бруте» своего предшественника, спустя 50 лет после него (ок. 1190). Однако эти два варианта одной и той же истории очень сильно различаются по настрою и стилю: если Васа занимают придворные празднества, Лайамон увлечен сражениями и битвами. Как метко заметил К.С. Льюис, «там, где у Васа даны шелк и блеск стали, у Лайамона – тяжесть стали и дерюга». Но что примечательно, Лайамон (и здесь он вторит строкам из «Жизни Мерлина» Гальфрида) дополняет артуровский миф последним недостающим фрагментом: развернутым рассказом об отплытии Артура на корабле в некую волшебную реальность на Авалон:

            «На Авалон путь пролег мой, к прелестной владычице,            к Арганте-королеве, к прекрасной эльфийской деве,            она непременно исцелит мои раны,            возвратит мне здравие целебным снадобьем.            Я возвращусь с ходом времени в свои владения            и заживу среди бриттов в радости превеликой».            Чуть слова прозвучали, как в морской дали            возник невеликий челн, влекомый волею волн,            а на нем две дамы в убранстве роскошном самом.            И подняли они Артура, и унесли его споро,            и уложили бережно, и отплыли от берега. <…>            И верит бриттское племя, что он жив и по сие время —            на Авалоне проводит годы с прекраснейшей из эльфийского рода,            и ждут бритты не дождутся, когда Артур возвратится.

Этот эпизод присутствует только у Лайамона: в «Романе о Бруте» Васа ему соответствия нет. Так впервые прозвучала по-английски тема возвращения короля – и тема Авалона.

В 1191 г. монахи бенедиктинского монастыря в Гластонбери объявили о чудесной находке: им якобы посчастливилось отыскать могилу короля Артура и королевы Гвиневеры южнее часовни Богородицы. Валлийский историк Гиральд Камбрийский побывал на месте событий и засвидетельствовал, что «в наши дни» был обнаружен захороненный глубоко в земле гроб, сделанный из выдолбленного ствола дуба, в нем – огромный скелет Артура и женский скелет, поменьше, а также прекрасно сохранившаяся прядь золотых волос Гвиневеры, что, увы, рассыпалась в пыль от прикосновения. С нижней стороны каменной плиты, находящейся под гробом, крепился свинцовый крест, а на кресте была надпись: «Здесь захоронены прославленный король Артур и Венневария [т. е. Гвиневра] на острове Аваллония». В своем сочинении Гиральд поясняет: то место, что теперь известно как Гластония, в древности называлось остров Аваллония, поскольку действительно представляло собою остров, со всех сторон окруженный болотами. А бритты именовали его Inis Avallon, остров Яблок (aval по-бриттски «яблоко»), ведь некогда там росли яблоневые сады. Гиральд также добавляет, что благородная дама Моргана, родственница короля Артура и владычица тех мест, доставила короля, раненного в битве при Кемелене (Камлане), на остров Гластония, дабы там исцелить его. В «Истории» Гальфрид упоминает, что Артур был переправлен для лечения «на остров Аваллона», а в «Жизни Мерлина» рассказывает про «Остров Плодов, который еще именуют Счастливым» и про живущих там «девять сестер»-волшебниц, старшая из которых, Моргана, всех превзошла в искусстве врачевания: ее заботам и был вверен Артур. «Арганте-королева» Лайамона, она же волшебная целительница Моргана Гальфрида, и ее община из девяти сестер, равно как и девять дев валлийского загробного мира, надзирающие за волшебным котлом, – вот самые первые прототипы общины жриц-служительниц Великой Богини на священном острове Авалон из романа М.З. Брэдли.

Итак, в ранней валлийской традиции Артур представлен бриттским военным вождем, победившим саксов – возможно, с помощью конницы, созданной по римскому образцу. Гальфрид Монмутский превращает талантливого полководца в могущественного короля, завоевывающего Европу; французские авторы обогатили артуриану куртуазными любовными мотивами и привели в соприкосновение с нею миф о Граале; Артуровы конные воины стали благородными и утонченными рыцарями Круглого стола. А самой полной англоязычной версией артурианы мы обязаны сэру Томасу Мэлори.

Сэр Томас Мэлори (ок. 1405–1471), родом из Уорикшира, вошел в историю как автор монументального произведения «Смерть Артура» – первого фундаментального прозаического труда на английском языке. «Смерть Артура» состоит из восьми романов и 21 книги о короле Артуре и рыцарях Круглого стола и представляет собой настоящую энциклопедию артуровского мифа. Сам автор назвал свое сочинение «Книга о короле Артуре и его благородных рыцарях Круглого стола», но печатник Уильям Кэкстон, опубликовавший труд в 1485 г., счел нужным сократить название. По одной из версий, восемь романов предполагалось напечатать отдельно, но Кэкстон предпочел объединить их все под одной обложкой. И своя логика в этом есть: ведь Мэлори, собрав воедино все разнородные материалы о короле Артуре и его рыцарях – валлийские сказания, исторические хроники и французские рыцарские романы, – объединил их и сгруппировал вокруг единого сюжетного стержня. В своем труде автор 56 раз повторит, что источником для него послужили «французские книги», но французскими источниками он отнюдь не ограничивался и уж тем более не копировал их слепо: Мэлори комбинировал, сокращал, видоизменял, дополнял, приводил в соответствие (не всегда успешно) и переосмысливал существующий материал. Персонажи, прежде никак не связанные друг с другом, наделялись общими предками и потомками (генеалогическая циклизация); сюжеты, прежде стоявшие особняком, оказывались втянуты в единый цикл. Все ключевые элементы, из которых постепенно, шаг за шагом, складывался артуровский миф, в компиляции Мэлори обрели свое законное место. Первые четыре книги под общим названием «Повесть о короле Артуре» включают в себя как предысторию – рассказ о любви Игрейны и Утера, о чудесном рождении Артура, о мече в камне и коронации, – так и хронику его блистательного царствования. Пятая книга, «Повесть о благородном короле Артуре, как он сам стал императором через доблесть своих рук», посвященная походу на Рим и завоеванию римского престола – апофеозу военных побед Артура, – близко основана на аллитерационной «Смерти Артура» и, по версии Е. Винавера, была написана первой. Шестая книга, «Славная повесть о сэре Ланселоте Озерном», возвращает нас к французским источникам. Седьмая книга посвящена приключениям сэра Гарета Оркнейского, «Книга о сэре Тристраме Лионском» (8—12) представляет собою переработку сюжета о Тристане и Изольде. В тринадцатую книгу вошла «Повесть о Святом Граале». «Книга о сэре Ланселоте и королеве Гвиневере» (18–19) и «Плачевнейшая повесть о смерти Артура Бескорыстного» (20–21), пересказывающие трагическую историю любви Гвиневеры и Ланселота, что привела к гибели Артурово королевство, во многом основаны на среднеанглийской строфической поэме «Смерть Артура», уже процитированной выше. Отдельные драматические эпизоды заимствованы из поэмы напрямую, вплоть до дословных формулировок, как, например, прощание Ланселота и Гвиневеры в Эмсбери и перемирие между Артуром и Мордредом, нарушенное по чистой случайности.

Повествование Мэлори отличают простодушие и бесхитростное изящество – и вместе с тем практичность и рассудительность, пришедшие на смену безоговорочной преданности даме в эпоху куртуазной любви. Сэр Эктор, убеждая Ланселота в том, что Гвиневера по-прежнему его любит, приводит неопровержимый довод: «Госпоже моей королеве розыски ваши обошлись в двадцать тысяч фунтов». А сэр Бомейн Прекрасные Руки напрямую заявляет своему противнику: «Любить ту, которая не любит тебя, – великое неразумие»: в рамках кодекса куртуазной любви подобная позиция была бы совершенно невозможна.

Эпохальный труд Мэлори стал настоящим бестселлером: он пользовался огромной популярностью и на момент публикации, и в последующие эпохи. В 1568 г. Роджер Эшем, латинский секретарь королевы Елизаветы I, сетовал, что «книга эта часто изгоняет Библию из покоев государей». Любопытно, что и сам Мэлори со временем стал частью созданного им артуровского мира. Юный Мэлори – тринадцатилетний паж «Том из Ньюболд-Ривел» – фигурирует в качестве эпизодического персонажа в книге Т. Х. Уайта «Король былого и грядущего»: король Артур отсылает мальчика прочь накануне роковой битвы и завещает ему «рассказать всем, кто пожелает слушать», о славной истории камелотского рыцарства, чтобы «свеча на ветру» не погасла. Этот эпизод вошел и в бродвейский мюзикл «Камелот»: восторженный мальчуган, назвавшийся «Томом из Уорика», обещает выжить и сохранить предание о Камелоте – о «кратком сияющем мгновении славы» – и тем самым выигрывает для Артура его последнюю битву: «Наши деяния останутся в памяти». Что ж, именно это исторический Томас Мэлори и совершил, пусть он и родился на девять веков позже исторического Артура и разговаривать с ним вживую никак не мог.

Исторического Артура? А существовал ли Артур – король или военный вождь – на самом деле? На протяжении многих веков в существование Артура верили безоговорочно: ему отводилось почетное место в числе «Девяти Достойных» – девяти героев, образцов для подражания в средневековой христианской традиции, причем в последней тройке – наряду с Карлом Великим и Готфридом Бульонским, предводителем Первого крестового похода. Что до возможных датировок его жизни, здесь снова приходится обратиться к Гальфриду Монмутскому, включившему артуровский миф в контекст реальной истории. В его рассказе о том, как Вортегирн заключил союз с вождем саксов Хенгистом, упоминается прибытие в Британию двух галльских епископов, святого Германа и Лупа, «дабы возвестить бриттам слово Господне», а это подлинное событие датируется 446 г. При описании Галльской кампании упоминается император Лев: по-видимому, Лев I, правивший с 457 по 474 г. Сам Гальфрид утверждает, что Артур отбыл на «остров Аваллона» «в 542 г. от воплощения Господа»; но эта дата несовместима со всеми прочими событиями. Ранние валлийские тексты приписывают Артуру карьеру, растянувшуюся на невозможно долгий срок, с середины V до середины VI века. Так, упоминание Артура, а вместе с ним и Мордреда в «Анналах Камбрии» считается одним из доказательств историчности того и другого, ведь большинство персонажей, в анналах упомянутых, существовали на самом деле, но в «Анналах» битвы с участием Артура датируются VI веком. Возможно, этот валлийский Артур – образ собирательный и составлен из нескольких исторических персонажей, успешно сопротивлявшихся саксам в разное время. А может быть, Артур был только один, однако деяния его наследников или преемников барды приписывали ему же – и оттого время его правления воспринимается как неправдоподобно долгое. Такой «пра-Артур» хорошо вписывается во вторую половину V века, возможно, как номинальный преемник Вортигерна. Артур – валлийская форма римского имени Арторий (Artorius), что наводит на мысль о бритте, рожденном в то время, когда страна была еще близка к имперской цивилизации. Любопытно, что в VI веке имя Артур становится очень популярным: вероятно, незадолго до того некто по имени Артур прославился как национальный герой – настолько, что мальчиков стали называть в честь него.

Средневековую практику «осовременивать» Артура – военного вождя V века – сообразно своему времени, уже наглядно проявившуюся у Гальфрида, подхватили последующие авторы. Пересказывая древнюю историю, они не претендовали на аутентичность и историческую достоверность, но включали и саму фигуру Артура, и события, с ним связанные, в контекст современного для них опыта и современных интересов. На страницах рыцарских романов соратники Артура, суровые воины V века, превращаются в рыцарей, закованных в доспехи, раннесредневековые часовни – в великолепные соборы, а кельтское общество становится обществом куртуазным. Артуровская Британия вобрала в себя реальность и вымысел и породила нечто новое: литературную рыцарскую утопию под властью Артура. К этой-то рыцарской утопии сочинители последующих эпох обращаются снова и снова, каждый раз заново интерпретируя и перетолковывая ее в духе своего времени, вкладывая в артуровский канон свои собственные идеи и ценности и ключевые проблемы современности. Поэт Эдмунд Спенсер, современник королевы Елизаветы I, воспользовался артуровской темой для упрочения тюдоровского мифа. В эпоху, когда образ правящей Королевы-Девственницы наделялся особым сакральным статусом и являлся объектом экзальтированного поклонения, в своей аллегорической рыцарской поэме «Королева фей» (1590) Спенсер воспел и увековечил династию Тюдоров (предположительно восходящую к Артуру) и «превосходную и славную особу нашей великой королевы» в образе королевы фей Глорианы. Принц Артур, страстно в нее влюбленный, явился аллегорическим воплощением высшей из добродетелей – великодушия, а также и проекцией Роберта Дадли, графа Лестера, фаворита королевы. Поэт-лауреат Альфред Теннисон, современник королевы Виктории, преданный ее величеству и памяти принца-консорта, вслед за Мэлори задавшись целью свести артуровские легенды в единый цикл, создает 12 поэм, написанных белым стихом, под общим названием «Королевские идиллии» (1856–1885) и пересказывает историю правления Артура в свете викторианских ценностей. Королевство Артура под пером Теннисона становится средоточием золотого века, где духовность и высокие идеалы подчиняют низменную, животную природу человека: залогом гармонии и процветания становятся христианская любовь, семейные добродетели и целомудрие, а злом, подрывающим самые основы королевства, является неуправляемая чувственность. Американский сатирик Марк Твен в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», остроумно пародируя стереотипы и клише артуровских романов, противопоставляет друг другу две цивилизации: раннефеодальную Европу и современную Твену технократическую Америку конца XIX века, причем противопоставление это оказывается отнюдь не в пользу современности: в финале романа артуровское королевство губят не средневековые предрассудки и не колдовство Мерлина, а привнесенные инженером-янки пушки, порох и электричество. Английский писатель Теренс Х. Уайт в своей артуровской фэнтезийной тетралогии под общим названием «Король былого и грядущего» (1938–1958) предлагает осовремененную версию золотого века, основанную на идеях пацифизма и интернационализма, актуальных для середины XX века. В финале романа речь идет не столько о достижении идеала, сколько о надежде: королевство Артура пало, но «на одно краткое сияющее мгновение» было явлено видение справедливости, благородства и рыцарственности – и видение это навеки останется непреходящей ценностью. После Т. Уайта ряд писательниц-женщин – Мэри Стюарт (в чьем цикле романов главным героем является не столько Артур, сколько волшебник Мерлин), Розмэри Сатклифф, Персия Вули – предложили новые интерпретации артуровской легенды, основанные на серьезных археологических и исторических исследованиях постримской Британии. Отказавшись от традиции рыцарского романа, эти авторы описывают Британию V века и образ подлинного Артура такими, какими они были или могли бы быть. А Мэрион Зиммер Брэдли не только тщательно воссоздает кельтское общество V века, но и предлагает крайне оригинальное видение артурианы – интерпретацию артуровского мифа в феминистском ключе – с точки зрения женских персонажей, Феи Морганы и Гвиневеры.