Дюна

– Я знаю.

– Ты дорога мне, как собственная дочь, но я никогда не позволяла материнским чувствам брать верх над обязанностями.

– Понимаю… необходимость…

– Что ты натворила, Джессика, и почему… обе мы понимаем. Но по благосклонности своей я вынуждена тебе сказать: шансы на то, что твой мальчик окажется Всеобщностью Бинэ Гессерит, невелики. Так что не следует слишком уж обольщаться.

Джессика сердито смахнула слезы из уголков глаз.

– Вы снова заставляете меня вспоминать мой первый урок. – Она звучно произнесла: – «Человек не должен подчиняться животным побуждениям, никогда». – Сухое рыдание сотрясло ее тело. Она прошептала: – Мне было так одиноко!

– Это, кстати, один из критериев, – веско проговорила старуха. – Настоящий человек почти всегда одинок. А теперь позови мальчика. У него был сегодня долгий и страшный день. А потом – было время обдумать и припомнить… Теперь я должна еще расспросить его об этих странных снах.

Джессика кивнула, подошла к дверям комнаты для медитации и открыла дверь.

– Пол, войди, пожалуйста.

Пол появился в дверях подчеркнуто неторопливо. На мать он глядел словно на незнакомку. Взгляд его тревожно затуманился, когда он перевел глаза на Преподобную Мать и поприветствовал ее коротким кивком, как равную. Он услышал, как мать затворила за ним дверь.

– Молодой человек, – обратилась к нему старуха, – давайте-ка поговорим о ваших снах.

– Что вы хотите узнать? – спросил он.

– Сны тебе снятся каждую ночь?

– Не всегда такие, что стоит запоминать. Я мог бы припомнить каждый свой сон. Большую часть их можно забыть, но другие нет.

– А как ты их различаешь?

– Я просто знаю.

Старуха глянула на Джессику, потом снова на Пола:

– Что тебе снилось вчера? Этот сон стоило запомнить?

– Да. – Пол закрыл глаза. – Мне снилась пещера, очень большая… и вода… и худенькая большеглазая девушка. В глазах ее сплошь синева, белков нет, и я говорю с ней о вас, о том, что встречал Преподобную Мать на Каладане.

Пол открыл глаза.

– А то, что ты рассказывал девушке, исполнилось сегодня?

Пол подумал и проговорил:

– Да, в какой-то мере. Я сказал во сне девушке, что вы явились и отметили меня особой печатью.

– Особой печатью, – выдохнула старуха и вновь бросила взгляд на Джессику, а потом перевела глаза на Пола. – Скажи мне правду, Пол, часто ли тебе случается видеть такие сны, что сбываются после?

– Да. И девушка эта мне уже снилась.

– О? Так ты ее знаешь?

– Нет, но когда-нибудь я узнаю ее.

– Расскажи мне о ней.

Пол снова закрыл глаза.

– Мы с ней в маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но еще жарко, через расщелину в скале вдали виднеется песчаная равнина. Мы… ждем чего-то… мне предстоит встреча с какими-то людьми, я должен уходить. Она испугана, но скрывает свой страх от меня, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах своего мира – Усул». – Пол открыл глаза. – Ну, разве не странно? Имя моего мира – Каладан. Я никогда не слыхал о планете, которая называлась бы Усул.

– Ну, и это все? – поторопила его Джессика.

– Нет. Но может быть, она звала меня этим именем, я только что подумал об этом. – И Пол снова закрыл глаза. – Она просит меня рассказать ей о водах. Я беру ее за руку. И говорю, что прочту ей стихи. И я читаю ей… только приходится пояснять некоторые слова… пляж, и прибой, и водоросли, и чайки.

– А какие стихи? – спросила Преподобная Мать. Пол открыл глаза.

– Одну из грустных тонических поэм Гарни Холлика.

За спиной Пола Джессика начала:

Помню соленый дым костра на берегу,Тени густые под соснами…Чистая, ясная твердь…Чайки сгрудились на траве,Белеют на зелени…А ветер ерошит сосны,Колышет тени,Чайки взмахивают крыльями,Взлетают.И вдруг небосклон переполнен криками,А ветер метет по пляжу,Вздымает и рушит прибой.И я вижу – костер нашИспепелил водоросли.

– Да-да, именно это, – подтвердил Пол.

Старуха долго глядела на Пола, а потом сказала:

– Молодой человек, как проктор Бинэ Гессерит я ищу среди людей Квизац Хадерача – мужчину, который истинно подобен каждой из нас. Твоя мать считает, что ты можешь стать им, но она смотрит на тебя глазами матери. Такую возможность не исключаю и я – только возможность, не более.

Она замолчала, и Пол понял, что она ждет его слов. Но промолчал.

Наконец она произнесла:

– Ну как хочешь. Ты глубок. Я уверена в этом.

– Я могу идти? – осведомился он.

– Разве ты не хочешь, чтобы Преподобная Мать рассказала тебе кое-что о Квизац Хадераче? – спросила Джессика.

– Она уже объяснила мне, что все, кто пытался им стать, погибли.

– Но я могу намекнуть на причины неудачи, – сказала Преподобная Мать.

«Она говорит – намекнуть, – подумал Пол. – Значит, она на самом деле не знает». И сказал:

– Намекайте.

– И будьте прокляты, – сухо усмехнулась старуха всей сеткой морщин на лице. – Правильно то, что изменяет правила.

Он удивился. Она говорила о таких элементарных вещах, как напряженность значения. Неужели она думала, что мать ничему не учила его?

– И это намек? – переспросил он.

– Мы здесь не для того, чтобы играть в слова и болтать об их смысле, – отрезала старуха. – Ива покоряется ветру и процветает, и однажды на пути ветра оказывается много ив. В этом предназначение ивы.

Пол глядел на нее. Она сказала «предназначение», и он ощутил, как это слово врезалось в него, вливая в кровь ужасное предчувствие. Он вдруг рассердился: старая ведьма и сама бестолкова, и речи ее банальны.

– Значит, вы считаете, что я могу оказаться этим Квизац Хадерачем, – сказал он. – Но это все обо мне, и пока я не слышал ни единого слова о том, как помочь отцу. Я слышал, как вы говорили с матерью… словно отец уже умер. Он жив!

– Если бы для него можно было хоть что-нибудь сделать, мы бы сделали это, – проворчала старуха. – Хорошо, если нам удастся спасти вас двоих. Едва ли, правда, но это возможно. Что касается твоего отца… сделать нельзя ничего. И когда ты сумеешь отнестись к этому просто как к факту, тогда ты поистине усвоишь урок Бинэ Гессерит.

Пол заметил, как эти слова потрясли мать. Он обжег старуху взглядом. Как посмела она такое сказать об отце? Откуда такая уверенность? Ум его негодовал.

Преподобная Мать глянула на Джессику.

– Ты учила его Пути – я вижу признаки, и сама я поступила бы точно так же на твоем месте, и к чертям все правила.

Джессика кивнула.

– Но я предупреждаю, – сказала старуха, – нельзя нарушать регулярность его тренировок. Голос нужен ему для собственной же безопасности. Начал он неплохо, но мы обе знаем, сколько ему еще предстоит усвоить… это жестокая необходимость. – Она шагнула к Полу и посмотрела на него. – До свидания, юный человек. Я надеюсь, ты справишься. Но если нет… Впрочем, я думаю, мы преуспеем.

Она снова глянула на Джессику, и обеих женщин соединило мгновенное взаимопонимание. А потом, шурша одеянием, старуха заторопилась к выходу, ни разу не обернувшись. Словно вдруг позабыв о тех, кто оставался в комнате.

Но прежде чем Преподобная Мать отвернулась, Джессика успела заметить в ее взгляде слезы… капли влаги на морщинистых щеках. И слезы эти были ужаснее всего, что услышала она и увидела за весь день.

Все вы читали, что у Муад'Диба не было приятелей-ровесников на Каладане. Это стало бы слишком большой опасностью. Зато у Муад'Диба были великолепнейшие друзья-учителя. Скажем, Гарни Холлик, трубадур и воин. Эта книга напомнит вам несколько песен Гарни. Был и старый Сафир Хават, ментат и командир ассасинов, вселявших страх даже в сердце самого Падишах-Императора. Был и Дункан Айдахо, мастер фехтования из Дома Гинац. И еще – доктор Веллингтон Юэ, замаранный черным предательством, но светлый знанием. Леди Джессика, направившая сына путем Дочерей Гессера. И, конечно же, герцог Лето, отцовское влияние которого так долго недооценивалось.

Принцесса Ирулан. «История Муад'Диба для детей»

Сафир Хават скользнул в тренировочный зал Каладанского замка, мягко прикрыв за собою дверь. И на мгновение замер, почувствовав себя старым, усталым и измочаленным. Левая нога прибаливала, ныл рубец, полученный на службе еще у старого герцога.

«Третье поколение…» – подумал он.

Громадная комната была ярко освещена льющимся из потолочных окон дневным светом. Мальчик сидел спиной к нему, углубившись в разложенные на Г-образном столе бумаги и карты.

Сколько же раз надо говорить юнцу, что нельзя усаживаться спиной к двери! Хават легонько кашлянул.

Пол не отрывался от дел.

Облачная тень прошла над потолочными окнами. Хават снова прочистил горло.

Пол выпрямился и, не поворачивая головы, проговорил:

– Знаю, я сижу спиной к двери.

Спрятав улыбку, Хават шагнул вперед.

Пол глянул вверх, седовласый старик остановился рядом с углом стола. Глаза Хавата, два прозрачных озерца на загорелом морщинистом лице, поблескивали энергией и готовностью.

– Я слышал, как ты шел внизу через зал, – сказал Пол. – И как ты открывал дверь.

– Эти звуки можно сымитировать.

– Нет, я замечу разницу.

«Он способен и на это, – подумал Хават. – Эта ведьма, его мать, воистину учит своего сына. Интересно, что думает обо всем этом ее драгоценная школа. Может быть, они и заслали сюда старуху проктора, чтобы поставить нашу милую леди Джессику на место».

Пододвинув кресло, Хават уселся наискосок от Пола, лицом к двери, откинулся на спинку и принялся изучать комнату. Он делал это с подчеркнутым вниманием. Внезапно она показалась ему странной, теперь, когда бо́льшая часть обстановки уже отправлена на Арракис. Оставался стол для занятий и фехтовальное зеркало… кристальные призмы его были темны, истрепанный фехтовальный манекен застыл рядом, словно старик-пехотинец, изрубленный и израненный в битвах.

«Как я», – подумал Хават.

– Сафир, о чем ты думаешь? – позвал его Пол. Хават посмотрел на мальчика:

– Я думал о том, что скоро уже мы оставим это место и наверняка впредь его не увидим.

– Это печалит тебя?

– Печалит? Чепуха! Печально расставаться с друзьями, а дом – всего лишь только дом. – Он глянул на разложенные на столе карты. – На Арракисе будет новый дом.

– Тебя послал сюда отец посмотреть, чем я занимаюсь.

Хават нахмурился – мальчишка видел его насквозь – и кивнул:

– Ты хотел бы, конечно, видеть его самого, сам понимаешь, герцог так занят сейчас. Он сказал, что зайдет попозже.

– А я изучал бури на Арракисе.

– Бури. Вижу.

– Довольно скверная штука.

– Скверная штука – слишком мягко сказано. На равнине эти бури проходят шесть-семь тысяч километров. Их порождает все, что несет энергию: кориолисова сила, другие бури, то, в чем есть хоть унция энергии. За час они могут продвинуться на семь сотен километров и уносят с собой все, что попадется на пути… песок, пыль, все… Такая буря не только сдирает с костей плоть, даже кости истачивает в щепки.

– Почему же они не управляют погодой?

– У Арракиса свои проблемы, там все дорого… а еще обслуживание и ремонт. Гильдия требует ужасную сумму за метеорологический спутник, а Дом твоего отца не из самых больших и богатых. Ты это знаешь, парень.

– А ты видел кого-нибудь из фрименов?

«Ум парнишки сегодня так и мечется», – подумал Хават.

– Мог бы и не видеть, – ответил он. – О людях низин и грабенов особо сказать нечего. Ходят они все в этих болтающихся одеяниях. И воняет от них в любом помещении просто невообразимо. Это от костюмов, что они носят. Там их называют конденскостюмами – они сохраняют испаряемую телом воду.

Пол сглотнул, вдруг почувствовав влагу в собственном рту, – в том сне ему очень хотелось пить. «Люди на этой планете настолько нуждаются в воде, что им приходится сохранять воду своего тела…» – От этой мысли на него повеяло отчаянием.

– Да, вода там – драгоценность, – произнес он. Кивнув, Хават подумал: «Быть может, я сам навожу его на эти мысли… на то, что об этой планете нужно думать как о враге. Только безумец сунулся бы туда, забыв об этом».

Пол глянул на потолок, почувствовав, что начался дождь. Серое метастекло затягивала влага.

– Вода, – произнес он.

– Ты узнаешь скоро, что значит нуждаться в воде, – сказал Хават. – Как сын герцога, конечно, ты не будешь страдать от жажды. Но вокруг тебя…

Пол облизнул губы и вновь подумал о встрече с Преподобной Матерью неделю назад. И она тоже говорила что-то о жажде.

– Ты узнаешь о Погребальной Равнине, о великих пустынях, где нет ничего: только специя и песчаные черви, – говорила она. – Ты будешь чернить веки, чтобы не слепило солнце. А убежищем станет низина, где нет ветра, и ездить будешь на своих двоих – не на топтере или мобиле, и не верхом.

Пол ощутил, что его завораживали не ее слова… Голос, певучий, вздымающийся волной и опадающий словно прибой.

– Для тех, кто живет на Арракисе, – говорила она. – Пуста – кхала! – земля, луны – друзья, а солнце – враг.

Пол почувствовал, что мать подошла поближе, покинув свой пост у двери. Она поглядела на Преподобную и спросила:

– Значит, нет никакой надежды, Преподобная?

– По крайней мере, для отца. – И старуха махнула рукой, чтобы Джессика умолкла, и глянула на Пола. – Заруби себе на носу, юноша, мир держится на четырех ногах… – Она подняла вверх четыре костлявых пальца с крупными суставами. – На знаниях мудрых, справедливости великих, молитвах праведных, доблести храбрых. Но все это ничто, – она сжала руку в кулак, – …без правителя, который знает искусство правления. Запомни же эту науку.

Неделя прошла с того дня, проведенного вместе с Преподобной Матерью. И смысл ее слов только сейчас начинал доходить до него в полной мере. Теперь, сидя в учебной комнате перед Сафиром Хаватом, Пол вдруг почувствовал острый приступ страха и глянул на озадаченного нахмурившегося ментата.

– Где же ты болтался все это время? – спросил Хават.

– А ты встречался с Преподобной Матерью?

– С ясновидящей ведьмой Императора? – В глазах Хавата блеснул интерес. – Я встречался с ней.

– Она… – Пол заколебался и понял, что не смеет заговорить об испытании. Запрет глубоко въелся в разум.

– Да? Что ты хочешь сказать? – Пол дважды глубоко вздохнул.

– Она кое-что сказала мне. – Он закрыл глаза, припоминая слова, а заговорив, бессознательно сымитировал интонации старухи: – «Ты, Пол Атрейдес, потомок королей и сын герцога, должен научиться править. Кое-кто из твоих предков так и не научился этому».

Открыв глаза, Пол продолжал:

– Это рассердило меня, я сказал, что мой отец правит целой планетой. А она ответила: «Он теряет ее». Я возразил: «Но он же получает более богатую планету». Она ответила: «Он потеряет и ее». Я хотел бежать и предупредить скорее отца, но она сказала, что его уже предупреждали многие, – ты, мать, другие…

– Достаточно верно, – пробормотал Хават.

– Тогда зачем же мы отправляемся туда? – требовательно спросил Пол.

– Потому что так приказал Император, и потому что кое-какая надежда у нас есть, что бы ни говорила ведьма-шпионка. Ну, что же еще излилось из древнего фонтана премудрости?

Пол глянул вниз, на сжатую в кулак под столом правую руку. Медленно, усилием воли, он заставил мускулы расслабиться. «Она каким-то образом овладела мной, – подумал он. – Но как?»

– Она попросила меня объяснить, что значит править, – сказал Пол, – и я ответил: это когда один командует. Тогда она сказала, что мне уже придется переучиваться.

«Прямо в цель», – подумал Хават и кивнул, чтобы Пол продолжал.

– Она сказала, что правитель должен уметь убеждать, а не заставлять. Еще она сказала, что наилучший кофейный прибор правитель должен предложить достойнейшим из своих людей, чтобы удержать их при себе.

– Как же она узнала, каким именно способом твой отец привлек таких людей, как Гарни и Дункан? – спросил Хават.

Пол пожал плечами.

– Еще она сказала, что хороший правитель должен выучить язык, на котором говорит его мир, а языки различны на всех планетах. Я решил, что она подразумевает язык обитателей Арракиса, но она возразила, что имеет в виду язык камней и трав, язык, который нельзя постичь только ушами. Я сказал тогда: «Это то, что доктор Юэ зовет тайной жизни».

Хават усмехнулся:

– И как она это проглотила?

– Я подумал, что она рехнулась. Она сказала тогда, что тайна жизни – это не загадка, которую надо решить, а реальность, которую надо прожить. Тогда я процитировал первый закон ментата: «Процесс нельзя понять, остановив его. Постижение процесса развивается, следуя за ним, догоняя его, сливаясь с ним». Это ее удовлетворило.

«Он осилит и это, – подумал Хават, – но старая ведьма его напугала… зачем?»

– Сафир, – спросил Пол, – а на Арракисе и в самом деле так скверно, как она говорит?

– Ну совсем плохо быть не может, – сказал Хават, выдавив улыбку. – Взять, например, Вольный народ, этих бродяг пустыни. По результатам аппроксимационного анализа могу тебе сказать, что их много… Много больше, чем числит Империя. Люди живут на этой планете, парень, очень много людей и… – Хават тронул глаз узловатым пальцем, – …они ненавидят Харконненов лютой ненавистью. Ты не должен никому даже заикаться об этом. Я рассказываю тебе лишь как помощнику собственного отца.

– Он рассказывал мне о Салузе Секундус, – отозвался Пол. – Знаешь, Сафир, она весьма похожа на Арракис… Может быть, там не столь плохо, но не многим лучше.

– Ну о теперешней Салузе Секундус мы ничего не знаем, – сказал Хават. – Только о том, какой она была… Действительно, там почти как на Арракисе.

– А фримены помогут нам?

– Возможно. – Хават встал. – Сегодня я отправляюсь на Арракис. А ты тем временем позаботься о себе ради старика, который в тебе души не чает, а? Будь хорошим мальчиком, иди сюда и сядь лицом к двери. Я вовсе не думаю, что в замке тебе угрожает опасность, – это просто привычка, которую я хочу в тебе воспитать.

Пол встал, обошел вокруг стола.

– Ты уезжаешь сегодня?

– Сегодня, а ты последуешь завтра. Следующий раз мы встретимся с тобой уже на земле нового мира. – Он ухватил Пола за бицепс на правой руке. – Ну-ну, и не напрягай руку с ножом, а щит включай на полную мощность. – Он отпустил руку Пола, хлопнул его по плечу, резко повернулся и быстро зашагал к двери.

– Сафир! – позвал его Пол.

Хават обернулся в дверном проеме.

– Ты тоже не садись там спиной к дверям, – сказал Пол.

Ухмылка поползла по изборожденному морщинами лицу.

– Чего-чего – этого-то я делать не буду. Поверь мне, парень.

Он вышел, аккуратно затворив за собой дверь.

Пересев на место, где только что сидел Хават, Пол расправил бумаги. «Еще один день, – подумал он и огляделся. – Мы уезжаем». И отъезд стал для него вдруг куда более реальным, чем когда-либо… Он вспомнил, как старуха сказала тогда, что мир складывается из многого: людей, грязи, растений, лун, приливных течений, солнц – величина эта неизвестна и называется природой, она не знает, что такое «сегодня». И он подумал: «Что есть природа?»

Дверь, лицом к которой сидел Пол, с шумом распахнулась, и в комнату ввалился уродливый нескладный человек с охапкой оружия в руках.

– Итак, Гарни Холлик, – обратился к нему Пол, – тебя назначили главным оружейником?

Холлик пяткой захлопнул дверь.

– Знаю, ты предпочел бы, чтобы я сыграл тебе.

Оглядев комнату, он заметил, что люди Хавата уже прошлись по ней, обеспечивая безопасность наследника герцога. Во многих местах об этом свидетельствовали кодовые знаки.

Уродец заторопился с грудой оружия к столу. Девятиструнный бализет болтался за его спиной, у головки грифа в струны был продет медиатор.

Холлик вывалил оружие на стол для занятий и принялся раскладывать рапиры, кинжалы, станнеры, стреляющие медленными пулями, пояса щитов. Кривой шрам на его лице растянула улыбка.

– Итак, чертенок, ты не хочешь мне пожелать доброго утра. Какой колючкой ты подколол старого Хавата? Он пронесся мимо меня в зале так, словно опаздывал на похороны врага.

Пол ухмыльнулся. Из всех людей своего отца больше всего он любил Гарни Холлика, знал его настроения, прихоти и привычки и считал его скорее другом, чем наемником.

Холлик скинул с плеча бализет, принялся настраивать его и буркнул:

– Хочешь молчать – молчи.

Поднявшись на ноги, Пол направился через комнату к Холлику со словами:

– Ну, Гарни, какая же сейчас может быть музыка, раз ныне – время битвы.

– Так сегодня говорят все начальники, – согласился Холлик. Он тронул струну на инструменте, кивнул.

– А где Дункан Айдахо? – спросил Пол. – Разве не он обучает меня владению оружием?

– Дункан командует второй волной нашего десанта на Арракис, – ответил Холлик, – и тебе оставили только бедного Гарни, забросившего битвы и налеты ради музыки. – Он тронул другую струну, прислушался к ней, улыбнулся. – И на совете решили поучить тебя музыке, раз уж ты совсем никудышный боец, чтобы жизнь твоя не прошла понапрасну.

– Может быть, ты споешь мне балладу, – сказал Пол. – Я бы хотел послушать, как не следует этого делать.

– Ах-ха-ха, – расхохотался Холлик и затянул «Галасианских девиц», рука его мелькала над струнами:

Ох-х, галасианская девка, ей-ей,Сделает это за пару прозрачных камней.В Арракине – просто за полстакана,Но любовь, что пылает, как пламя в ночи,Чей жарок огонь, чьи лучи как мечи,Ищи лишь у дочери Каладана.

– Не так уж плохо для такой корявой руки, – объявил Пол, – но, если моя мать услышит, что ты допускаешь подобные вольности, она велит украсить твоими ушами стену замка.

Гарни тронул левое ухо:

– Хорошего украшения из него не получится: натер о замочную скважину, подслушивая, как один известный мне молодой человек наигрывал довольно сомнительные частушки на своем бализете.

– Значит, ты уже забыл, как себя чувствуешь, обнаружив в своей постели песок. – Пол потянул пояс щита со стола, застегнул его на груди. – Тогда придется биться!

Глаза Холлика раскрылись от притворного удивления.

– Так! Значит, злодейство это было содеяно твоей рукой! Защищайся, молодой хозяин, защищайся! – Он подхватил рапиру и взмахнул ею в воздухе. – Душа моя жаждет мести.

Пол взял парную рапиру, согнул в руках, встал на изготовку и выставил ногу вперед, передразнивая торжественную манеру доктора Юэ.

– Что за дурня прислал мне сегодня отец для занятий с оружием! Этот неумеха Холлик забыл первое правило, известное каждому, кто не впервые берет в руки щит и оружие, – объявил Пол, нажал на груди кнопку и включил щит, ощутив знакомое пощипывание и покалывание на лбу и вдоль спины. Звуки в комнате стали глуше, проходя через силовое поле щита. – В поединке со щитами защищаются быстро, атакуют медленно, – сказал Пол. – Атака. Цель атаки – заставить соперника ошибиться, открыться для решительного удара. Щит отражает быстрый удар, но уступит медленному кинжалу. – Пол поднял рапиру, увернулся и, отразив воображаемый удар, сделал медленный выпад, чтобы преодолеть бездумное сопротивление щита.

Холлик недвижно наблюдал и уклонился лишь в последнюю секунду, когда затупленное острие готово было соприкоснуться с его грудью.

– Скорость великолепна, – сказал он. – Только ты был все время открыт для удара снизу.

Раздосадованный Пол отступил.

– Я тебя выпорю за такое безрассудство, – сказал Холлик. Он поднял обнаженный кинжал со стола. – В руке врага он может выпустить твою кровь, а с нею и жизнь! Ты способный ученик, не более, но я тебя уже предупреждал, что даже в игре нельзя доверяться человеку со смертью в руке.

– Похоже, у меня сегодня нет настроения для фехтования, – ответил Пол.

– Настроения? – Гнев в голосе Холлика глухо доносился через поле щита. – Кого интересуют твои настроения? Человек принимает бой, когда вынужден, а не когда у него появляется настроение пофехтовать. Настроения бывают у животных… У человека они для любви или для музыки. Но к законам поединка настроения не имеют никакого отношения.

– Извини, Гарни, мне очень жаль!

– Еще мало жаль!

Холлик включил собственный щит и согнулся, выставив снизу кинжал в левой руке, высоко подняв вверх правую с рапирой.

– А теперь, говорю тебе, защищайся по-настоящему. – Высоким прыжком отскочив в сторону, он ринулся в яростную атаку.

Пол отступил, парируя. Поле потрескивало, когда щиты соприкасались, отражая друг друга. Ток мурашками покалывал кожу. «Что это с Гарни? – спросил он себя. – Так не прикидываются!» Шевельнув левой рукой, Пол вытряхнул нательный нож из ножен на запястье.

– Значит, оказалось, что одного клинка мало? – осклабился Холлик.

«Неужели предательство? – мелькнуло в голове Пола. – Нет, только не Гарни!»

Схватка перемещалась по комнате, удар – защита, выпад – контрудар. Воздух в силовых пузырях становился спертым – силовые барьеры щитов плохо пропускали его. Щиты с треском ударялись вновь и вновь, и запах озона становился все сильнее.