Мидасов дар

Евгений Борисович Глушаков

Мидасов дар

Роман в стихах

* * *

Посвящается памяти мамы

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои.

Вторая заповедь

Первая глава

1Могущество художника, поэта —Проклятый дар. К чему ни прикоснусь,Будь то осколок зимнего рассветаИли цветок – уродливая грустьПорабощает существо предмета.С вертлявой канарейкою займусь,Учу по нотам… А засвищет – грустно.И стиснул пальцы зябкие – до хруста.Уменье боги ниспослали мне:Реальность побеждать воображеньем.Увы, победа, лестная во сне,Готова обернуться пораженьем;Чреваты неуютным пробужденьемЛюбые сны… Прекрасные – вдвойне.Неровен час: проснувшись, обнищаем,Лишившись драгоценных обещаний.Обыкновенно наступает день,Когда, устав от мутных сновидений,Спешим стряхнуть мечтательную леньИ расширяем круг своих владенийРеальным миром, где любая теньРоскошней, слаще полуночных бдений;Всю чертовщину отметаем разом.Довольно снов. Покончили с экстазом.Уже не тщимся мир перевернуть.И не скандалим. Ценим то, что близко.Просторней разворачиваем грудь,Освобождая прежний стих от риска,Чтоб выдохнуть полнее и вдохнуть.И смущены, что поступали низко,Поскольку не однажды верность вдовьюУмели грубо распалить любовью.Пришло прозренье. Сброшен капюшонБлагополучных, милых заблуждений.Застукали с любовниками жён,И сразу – перед пропастью сомнений.Взываем к истине, но моралист – смешон.Рога на стенке – атрибут семейный.Все это знают. Мир без дураков.По праздникам сметаем пыль с рогов.Растрачен на бессмертие аванс.Жизнь прожита случайно, вхолостую…Вдруг ненароком разобидел вас?Ещё опасней девственность святуюХоть пальчиком задеть… На этот разЯ о вещах серьёзных повествуюИ – про любовь! Ну а теперь по плануОт болтовни – перехожу к роману.2Героя моего зовут Андрей.Его с рожденья пеленали в ситец.В деревне рос. Остался верен ей.Теперь он – деревенский живописец.ИЗО ведёт сугубо для детей;Они ещё в постель изволят пи́сать,А он их учит красками писáть.Привадил к дому. Недовольна мать.И то сказать, его уроки странны:Рассядется по лавкам детвора,Галдят, макают кисточки в стаканыИ в краску… Клякса – облако, гора!Малюют сны, неведомые страны…Урок? Навряд ли… Шутки, смех, игра!Бывало, упрекну его при встрече.Молчит, чудак… Оправдываться нечем?А помнится, завидовал емуВ студенческую пору, в институте:Его мужицкой смётке и уму,Напористо стремящемуся сути,Упрямству… Но особенно тому,Как он писал – торжественно до жути:По-бычьи упирался в пол ногами,Как будто камень громоздил на камень.А Муза – и легка, и своенравна:Безумного надеждой усмирит,Внушит тихоне громовержца право,Романтика в корявый ввергнет быт,Над скромником, глядишь, сияет слава,А гений всеобъемлющий забыт…Кто понимает, что за баба – Муза,Не вздорит – ищет брачного союза.Мне помириться с Музой удалось.Капризная? Пришлось приноровиться.Она шептала: «Стань самоубийцей!»А я кивал, умно скрывая злость.Она меня вела – и вкривь, и вкось,То оттолкнёт, то нежно подольстится…И, лицемерно разыграв ханжу,С дурашливою Музою дружу.Андрюха и в искусстве был упорным.Натягивая нос профессорам,Подчас казался чистоплюем нам,И даже проявлял зазнайство, гонор,Нередко спорил, надрываясь горлом,Придирчив – до наивности – к словам…Для Музы человек такой – обуза,Но от него не уходила Муза.3Учась пониже курсом, чем Андрей,Я подражать ему пытался даже.Хотя мой колорит повеселей,Трагическая боль его пейзажейАукалась лиричностью моей…Весной на институтском вернисажеОн выставился: «Просека. Этюд»,Где ощущалось, сколь порубщик лют.Не мастерство, а нравственная силаРаспорядилась этим полотном;Нет, роща не кричала – голосила,Расчерчена суровым топором.Валялись раскоряченные пилы —Оружие насилья – под кустом,И чёрные берёзы догнивали,И в жутком страхе разбегались дали.Он был не понят. Говорили все,Что замысел и опыт неудачен,Рисунком – угловат, по цвету – мрачен,Да и берёзкам отказал в красе…А мой хвалили: «Васильки в овсе».Я первый год учился. Только начал.Однако, поле расцветив искусно,Вложил в работу простенькое чувство.Мясницкий усмотрел во мне талант,Любовь к природе. Старцы пожурили,Поскольку третий план был слабоват.Зато на первом – сухость, нежность пыли,Колосьев, чуть примятых, аромат…Профессора такую чушь любили,Эффекты в стиле импрессионистов,Чей путь в искусстве светел и неистов.Андрей споткнулся именно тогда.Мальков, академическая туша,Внушал ему, Андрей его не слушал,Уставившись в окно, на провода…Мальков – аж покраснел! Малькову – душно!Потребовалась ректору вода!На кресло повалился, багровея…А я – в буфет, и этим спас Андрея.Но вправду ли новатор был Мане?Свет раздраконил?.. Велика ли степеньНоваторства в подобной новизне,Поскольку веком прежде Джон КонстебльПолдневный зной разлил в голубизне;Фамилии его основа – стебель,И корень этот разумею так:Родился пейзажистом – верный знак.Вы помните?.. Журчащая река.Июльский день. По лугу свет разбросан.Прониклись ожиданьем облака,Вода чудесным серебрится плёсом,Миг заступил бессчётные векаОтветом – прошлому, грядущему – вопросом…Большой пейзаж с телегою для сенаВзят на обложку мной – блестит отменно.4Кого ведёт единственно любовь,Кто с ней одною состоит в совете,К тому приветлив человек любой,Того ласкает присмиревший ветер.Но кто, о лучшем грезя, лезет в бой,Такому счастья нет на этом свете,Поскольку он всему, что в мире есть,Свою мечту согласен предпочесть.В быту, таланте, творчестве и споре —Андрей был неизменно одинок,И лишь со мной в случайном разговоре,Нет, не открыться – высказаться мог.Так, смалывая камушки в песок,От века собеседовало мореС береговою линией своей,Глубин не открывая перед ней.Он редко разговаривал без смеха,Расцвеченная шутками канваКак бы снижала мысль – слова, слова! —Серьёзное смотрелось как потеха.Я в глубину его кричал!.. ЕдваМне отвечало собственное эхо…Без отзвука с неведомой версты —Как бездну отличить от пустоты?Но я, как даровитейшая бездарь,Непобедимо верил, что АндрейОтнюдь не пуст. Тем более что «бездна»Для вящей убеждённости моейТо выбросит медузу – интересно,То нечто – поизящней, почудней,Что, поместившись целиком в стакане,Причастно, может быть, глубинной тайне.Я иногда вышучивал его,Андрей тогда смотрелся сиротливоИ уходил, как море – в час отлива.Ещё со мной, но – где-то далеко.Так уходил из жизни Жан Виго;Взъерошенного непризнанья гриваЗвенит о тех, кто при избытке силПод солнцем место славе уступил…Искусство – вроде чудака Прокруста:Едва измыслит некий идеал,Как под сурдинку пыточного хрустаВсех усреднит – кто рослый или мал.Хотя в ином юнце бушуют чувства,Какие свод небесный не вмещал,И громоздит на фресках груды плоти,Как потрясавший мир – Буонарроти.Но мне милей скромняга Рафаэль;Он в смуте против Бога не замешан,Перед прекрасным сам благоговел,Его рисунок – гармоничен, взвешен.Друзей в избытке и врагов имел,Любимец Муз, а также смертных женщин.И, помнится, не прекословил зряНи Папе, ни вельможам короля.Творец «Мадонны» – нежность и веселье,Творец «Давида» – глыбист и суров,Один кутил, другой узнал похмелье,Один скрывал, другой срывал покров…Что выше: Богородицы любовь,Державный гнев пророка Моисея?Кто нам нужнее – мать или отец?..До истины добрались наконец!5Дублёнки, шапки – в угол… Мастерская!Свет верхний – что теплица под стеклом.Буржуйку прокалили угольком —Черна, помятый бок, труба кривая…Григорьев, табуретку предлагая,Хромую ножку вправил кулаком.И, целомудренно раздев картину,Вприглядку отступил на середину.«Не правда ли, темно и цвет расплывчат?»– Расплывчат цвет? Юродствуешь, подлец!Цвет хлёсткий, бьющий – вроде зуботычин;И снег, под коим – каждому конец…И – просветленье… Ты, Андрюха, спец!Ты – гений! Ты!..«Лесть очевидна. Вычтем.Я всё-таки порежу этот холст,Когда в сугробах видится погост.Поскольку мне обратного хотелось:Декабрь. Унынье. На исходе год.Холмов округлость и оцепенелость.Но под покровом созревает плод.Покой трусливый – созревает смелостьРокочущих, неудержимых вод.Как роженица, тишина томится,Чтоб новой, лучшей жизнью разродиться».– Твой замысел, действительно, хорош;Да и тебе созвучно ожиданьеИ сил, до срока скрытых, клокотанье…Но можно ли такое – и под нож?«Я своего не выполнил заданья…»– Андрюха! Ну прошу тебя – не трожь!Тут чувствуется всё же вдохновенье…«Не вдохновенье, друг, а неуменье».– Вот глупости!.. Ты – мастер, а другимИ помышлять заказано об этом.Ты можешь на холсте исполнить гимн,И станет стыдно неучам-поэтам.Умеешь город написать сквозь дым,Бутыль чернил наполнить чёрным светом…Ты в двадцать лет писал, как академик!«А в тридцать – ни заказов нет, ни денег…»– Тебе занять?«Не трудно?.. Так займи!»– Смешно сказать, но я теперь в фаворе.Пейзаж купили… тот… «Конец зимы»:Ручей под снегом, вяз на косогоре…Тут, кажется, четыреста… Возьми!«Отдам не скоро…»– Что болтать о вздоре?Бездарностям сопутствует успех;Вот почему твой друг счастливей всех!«Елена как?»– Она к тебе приедет.Сказала – через месяц…«Подождём…»– Женись на ней!«Но счастья нет на свете…»– Так Пушкин говорил, а мы найдём!«Я – не ищу…»– А у меня в предмете.Причём не в одиночку, а вдвоёмС любимою…«Зато, пока ты ищешь,Их было, вероятно, больше тыщи?..»6Как цедры глянцевитая спиральСияет на фламандском натюрморте,Так лес, где паутину собирал,Просвечен весь и до весны в ремонте.Противиться не в силах комарью,Жиреющему от невинной крови,Из термоса китайского нальюЗаваренный в Москве бразильский кофе.По брёвнышку не перейти ручья.Напрасно гнёздам перепись устроилИ древнего урочища устоиТопчу напрасно сапогами я…Не высмотрев сюжет, вернусь в деревню,Где за щекой у скотницы орех,А конюх объясняет бабьей леньюЧревоугодье и содомский грех.Там, в камышах озёрной пасторали,Хозяйки и посконное своёНа длинных бельевых мостках стиралиИ за беседой вряд ли забывалиПеремывать соседское бельё.Всё на виду: обновки и обноски.Молодки тёрли преусердно так,Что под обмылком проступали доскиСквозь мокрый ситец платьев и рубах.Переполощут горький срам покуда,На руку деревянно опершись,Глядишь, помолвка сладится не худо,Пьянчугу разбранят, замесят жизнь.И это всё, не разгибая спины,И это всё, в подолы пряча взгляд:Обмоют мёртвых, справят именины,Семью накормят, вырастят ребят.А мужики, раскуривая трубки(Все прочие занятья – ерунда),Косятся на подоткнутые юбкиИ баб чихвостят – нету, мол, стыда!И рассуждают: какова погода,Каков укос, когда нальётся сад,Кому и где какая вышла льгота.Затянутся и снова глаз косят.А между тем почтенный горожанин,Природы обстоятельный должник,До ветру за овраг бежит в пижаме,Не уяснив – где баня, где нужник?Забавен мужикам столичный норов.Неприбранный оглядывая край,Затянутся, вздохнут:«Отъелся боров, —И крикнут вслед: Порты не потеряй!»

Вторая глава

1Провинция не лишена достоинств.Стереотип: природа, тишина…И можно, ни о чём не беспокоясь,Предаться вдохновению сполна,Начать картину или кончить повесть;За что ни взяться – будет глубина.Деревня – рай для всякого поэта;Я на себе готов проверить это.Ну а пока Андрея навестил,Художника в изгнанье добровольном.Остаться бы? – Да не хватило силИ сменного белья… Уехал, словом!В Москве часа через четыре был.И – в ресторан! Лафитник. Закусь пловом.Уединенья требует искусство,Но без комфорта, согласитесь, грустно.В метро столкнулся с Николаем Г.Не с тем, который Ге и передвижник,А с Колькой Говорковым. Этот – книжникИ фарисей с портфельчиком в руке.Сокурсник мой. По части баб – подвижник.Бородку отпустил на сквозняке(Уж больно жидковата бородёнка).Слегка упитан, и глаза телёнка.Экскурсоводом мается, чудак.Халтурить мог бы, если нет таланта;Раскрашивал бы фантики – хоть так,Малярничал бы – пожирней зарплата…А, впрочем, Колька говорить мастак,И, верно, проболтали бы до завтра.Но тут спешил. Меня с собой позвал.Как говорится, с корабля – на бал…Закуски и вино в ассортименте,С пиликающей скрипкою урод,Две женщины, литературный сброд…Лишь не было художников и смерти.Художники пришли. И смерть придёт.Ну а пока гуляйте, ешьте, пейте,Любите женщин, слушайте стихи…Глядишь, заполнят время пустяки.А там наступит час, всегда нежданный,И, слёзную облобызав родню,Оставим мир. Останется пижама,Случайный телефон, долги, меню,Ещё немного бытового хлама…Пришёл. Ушёл. А мир не изменю.Меня изменит мир – своей рукоюПрепоручая вечному покою.2По вечерам засилье горькой тьмы.Но вскоре сны овладевают нами;Обязаны воображенью мыПрекрасными, чарующими снами.И снова, отдохнув от кутерьмы,Доверчивыми ясными глазамиС утра готовы целый мир обнять,И выдохнемся к вечеру опять.Но радостна минута пробужденьяПриятной свежестью, надеждой молодой,Ну как облиться из ведра – водой!С похмелья – хуже… Размышляю – где я?Да, у себя… А это кто со мной?Ко мне щекой прижалась, холодея…Насмешливо спросил:– Который час? —Уже не помня, что сроднило нас.Ах, да! Вчера в «Эльбрусе» джигитовкаПо поводу двух проданных картин.Отменный фарт! Купила Третьяковка!И заплатили славно… Был один?Нет, с Говорковым… Танцевали ловко.За стол соседний к дамам угодил.Потом ещё добавили вина…Была при Кольке женщина… Она?Да или нет?.. Но разве в этом дело,Поскольку я был пьян, она пьяна…Опять уснула. Спит. Лучом задело,И светотенью вспыхнула спина.Подёрнулось гусиной кожей тело.И солнышко!.. И сквозняка волна!..Определённо не знавал ДжорджонеСиянья, что зажглось в её ладони!Теперь рассмотрим девушку с лица…Прекрасна!.. Что-то есть от Магдалины,Той самой, что явил нам Тициан…А может быть, Даная – в тёплом ливне?Нет, Магдалина драпирует стан —Простынкою… Архитектура линий!Глаза открыла – затенённый пруд.– Как звать, простите?«Машею зовут…»– Я так и думал… Значит, Магдалина!Чай или кофе?«Предпочла бы чай…»– Вы… вы – каррарский мрамор!«Просто – глина,Ребро Адама…»– Замужем?«Ничья…»– Я напишу вас Евою!«Мне стыдно…»– Тогда царицей: золото, парча…«Не стою дорогого переплёта…»– Приступим?«Я уже спешу… Работа!»– Уходите?«Увы! Но мне пора…»– А как же я?«Вы – просто гениальны!»– Хотя бы чай? Положено с утра…Я вскипячу. Позавтракаем в спальне.Трудиться натощак?«Но я – сыта…»– Что за работа?«В школе музыкальной.По классу скрипки…»– Дразните струну?«Прощайте!..»– Вот… звоните!«Позвоню…»3Позавтракал. К мольберту. Не писалось.Опять прилёг. Не спится. В окнах – свет.Легко, а между тем в душе – усталость.В себе уверен, а покоя нет…Трельяжу криво улыбнулся – старость?Смеётся отражение: привет!И весело подмигивает глазом:Признания желал? Пришло, наказан!И, правда, я как будто опустел.Не чувствую в груди былого тона.Ещё тружусь, а финиш между тем;Разыграны медали марафона…Ещё и силы есть – нехватка дел.Успех имеет свойства небосклона:Поманит глубиною звонкой твердь,Но чуть взлетел, и… некуда лететь!Счастливее, кто, силы соразмерив,Не тратил всуе, ложно не берёг,Кто восполнял признанием потериИ годы заключил в единый вдох.Но, если человек не выбрал целиДостойной, исчерпать себя не мог,Несчастней он того, кто не боялсяИ ношей непосильной надорвался.Тот наголову временем разбит,Кто безоглядно ринулся за славой,Не угадав, что мастерская – скит,Убежище от суеты лукавой;Ну а добил его – развратный быт,Пролившись по артериям отравой,Комфортом добродушным заласкав,А сердце превратил… в кухонный шкаф!Запой недельный – и отвык от кисти…К друзьям податься? Выполнить заказ?Но линию не схватывает глаз,Цвет не даётся… Трудимся – артисты,Лениться будем – нелады как раз.Ну хоть умри: ни образа, ни мысли…Поскольку ставку делал на талант,Какой же я художник?.. Дилетант!Тружусь наскоком. Если чую рвенье,Тогда в паренье творческом, в бреду,Ладонью краску на холсты кладу;Тогда едины – ясность и сомненье…Но редко посещает вдохновенье,Когда ему навстречу не иду;Небесное, оно не терпит грязи,Как нагота святейшая – проказы.4Я предпочёл бы наглой мишуреПростой уклад берёзовых предместий,Где яблоко в тончайшей кожуреНа праздник мама запекает в тесте,Где простыни воркуют на жареВ чердачных окнах с голубями вместе.А деревенских посиделок дрёму —Пылящему бегами ипподрому.Открыл окно и слушай птичий гам,А то пройдись от фермы до погоста…Но до сих пор – я лишь наездом там.Удерживают в городе… удобства:По средам – бридж, бассейн – по четвергам…И грязь в деревне – с превышеньем ГОСТа,И на правах такси – колёсный трактор;Деревня подождёт, теперь – в театр!Тускнеют, осыпаются мечты,Что красочный убор иконостаса.Уже решил уехать, и – в кусты…«Вон из Москвы!..» И всё-таки – осталсяДля смога, для столичной суеты,Хотя деревню обожаю страстно.На одеялах лёжа в огороде,С восторгом размышляю о природе.А было ведь – этюдов светотеньДарил ручьям, запененным в овраге,Когда меня пьянил весенний день,И акварель плескалась на бумаге.Звенели стёкла. Птичья дребедень.И босоногой ребятни ватаги.Хотелось поселиться возле солнца,В деревне – по примеру барбизонцев.Задумал цикл «Земля и человек»И даже сделал первые наброски.Потом, пересмотрев, шутя отверг.Не стоили и куцей папироски,Что выкурил над ними… Пошлый век!Донашиваем гениев обноски…И прежних ожиданий – ни следа,И новых не явилось – вот беда.Не замысла мне жалко… Вовсе нет!К нему бы можно и теперь вернуться,Когда бы оживить далёкий свет,Когда бы не разбилось детства блюдцеО деревянный в зайчиках паркет,Когда бы вновь мечтою обманутьсяИ снова на пиру воображеньяОтдаться вихрю головокруженья.5Погасло лето в августовском ливне,И сенокос привычно отзвенел.Плечистый, что петровский корабел,Андрей к реке спустился. Больше сини.Этюдник закрепил. На травах иней.Лодчонка навзничь. Рисовать хотел.Взял было карандаш… Да нет, отбросил —Не знает линий живописец-осень!Горячей охры сочные куски,Пожары сурика, ультрамарина токи…Не принимает осень лессировки,Ей свойственны разгульные мазки,Она спешит, опережая сроки,Сгореть на алтаре своей тоски…В предощущенье гневного морозаШвыряет краску ярко и пастозно.Неряшливость безумию сродни,Вот и чудит, вот и буянит осень,Оплаканы дождями эти дни;Что грибника внимательного посох,Во мху кудрявом роются они…Юродствуют поля, как дурни Босха.Без плана по холсту летает кисть,В движенье осень, как любой эскиз.Так и весны могучей клокотаньеНе терпит робких, медленных мазков…Напористая! – смысл её таков.А вот зима и лето – состоянья,Стояние сугробов, облаков,Двух ипостасей противостоянье:Покоем идеальным дышит смерть,Гармония и в зрелой жизни есть.Но прежде чем объявятся морозыИ пристыдят развратное тепло,Под белое сукно упрятав озимь,А речку – под музейное стекло,Ещё успеем разуму назло,Ещё в костёр – остаток жизни бросим.И вот, когда сгорим уже дотла,Запишет холст последней краской мгла.Листвы неугомонной одряхленье —Не загостилась пылкая краса!У торопливой спички век – мгновенье,Но моложавы строгие леса;Под веками не старятся глаза,Приводит к долголетию терпенье.А паралич – всегда анабиоз,Которому на пользу и мороз.6Осенний ветер пагубен, остёр.Вода речная схватывает сердце.Андрей, однако, не развёл костёр.Бочком попрыгал. Прежде, чем одеться,Шершавым с бахромою полотенцемЛитое тело насухо обтёр.Рубаха. Брюки. Пролезает в свитер.Затем повторно шевелюру вытер.И зашагал над речкой по тропе,Ведущей к дому. Солнце на закате.Оно лучом пологим землю гладит.Жуёт колючку холм с лучом в горбе.Андрей прошёл в калитку и – к себе,Оставив полотенце на ограде.Со скотного двора вернулась мать.Щи разогрела. Сели вечерять.«В лесу сегодня встретилась волчица, —Сказал Андрей, держа под ложкой хлеб, —Она к болоту двигалась от верб».– Мотаешься. Пора тебе жениться.Глядишь, с внучонком веселее мне б,Да и тебе, как погляжу, не спится:Мазюкаешь ночами, днём – в лесу.Живёшь без корня, вроде – навесу.Женись, сынок! Оставь детишкам краски,Детишкам в радость всякая игра.К земле вернись. Намаялся?.. Пора!Впишись в колхоз. Окончишь курсы к Пасхе.Земля, Андрюша, к умному – добра.А рисовать или калякать сказки —Пустячное занятие, беда…Того гляди, заглушит лебеда!Смолк разговор. Смеркалось. Гаснул вечер.Темнело в доме. Мать сложила хлебВ мешок холщовый. Опустила плечи.Задумалась. Луны крестьянский серпПшеницу дожинал, уже далече…Наполнилась тяжёлой мглою степь.Мать сожалела о заблудшем сыне,Не ведавшем в родной земле – святыни.А сын с улыбкой щурился на матьИ знал, что правота его бесспорна.Жить – не скрипеть корнями, а дерзать,Постигнуть беспредельность небосклонаИ Родине прощальный звон связатьИз молчаливой ностальгии клёна,Который повстречается в пути,Когда уже к началу не прийти…И мать – права. Земля древней искусства.Вот почему искусство хлеб раститьУсилий больше требует и чувства.Себя, однако, не переломить.Занялся бы землёй, да сердце пусто.А живопись – единственная нить,Которою привязан к мирозданью…Такая узость свойственна призванью.

Третья глава

1Случайное знакомство в ресторане;Что может быть вульгарнее, пошлей?И вдруг – любовь! Повадки чувства странны.Пришло некстати. Думаю о ней.Завязкой начинаются романы,А мне бы – развязаться поскорей.Тревожиться о женщине – убого,Вредит комфорту нежная тревога.Попробовал отвлечься. Не с руки.За кисти брался. И опять – напрасно.На лестницу… И тут же – возвращался,Летел на телефонные звонки:Нет, не она!.. То Лизонька, то Ася…Не шла работа. Мазал. Пустяки.Ещё недавно – весел и доволен,И вдруг… случайной женщиною болен?Так, помнится, и славой не болел,Известности желал, но лишь отчасти;Была и слава в ранге прочих дел,Отнюдь не становясь предметом страсти,А тут не уберёгся, проглядел…Иные, полюбив, твердят о счастьеИ открывают в этом чувстве свойства,Из коих признаю лишь беспокойство.В «Эльбрус» поехал. Вечер просиделЗа коньяком. Увы, не появилась.А на бульваре Пушкин… Нужен мел,Чтоб улыбнулась бронза?.. Мрак и сыростьУсугубили грусть. Зайти хотелК знакомой той, что никогда не снилась.И всё-таки отправился домой:Вдруг Маша позвонит?.. О, боже мой!Я в мастерской живу. А мастерская —В полуподвале. Жидок свет окон.При лампочке пишу, весь свет ругая.Зато соседей нет, и – телефон.Устроился уютно. Вроде рая.Хотя в быту отсутствует балкон,Но без балкона жить не так уж скверно,Поскольку дворик – нечто вроде сквера.Сквер пересёк. В оконце вижу свет.По лестнице спустился… Кто же? Колька!Спит на тахте. Окурки сигарет.Две чашки из-под кофе и настойка.Я, было, спать пошёл:– Привет!«Привет!Зашёл проведать. Дожидался стойко.Ты не столкнулся с нею?»– Что?«Как разБыла здесь дама. Машей назвалась…»2Ждал – не дождался, ждал – и разминулись:Судьбы обыкновенный произвол.Я на судьбу до неприличья золЗа выверты, за женскую премудрость,За то, что я, как пасторальный вол,Крутую борозду тянул, сутулясь;На плуге выволакивал рассвет,А всходы, всходы – будут или нет?Да и любовь – разыгранная карта,Опять моя судьба играет мной…Сорвал сегодня?.. Проиграю завтра,Приплачивая жизнью остальной.Судьба, пожалуй, хитроумней свата:Оженит с горем, породнит с бедой;Ещё сравню с капризною несушкой,С рождественским подарком под подушкой…Мария, киска! Нет, скорее – рысь…Мне неуютно. В зябком нетерпеньеНамучался. Довольно… Появись!Ещё нежнее обниму колени,А поцелуи – за разлуку пени…Сто!.. Тысяча!.. И повторю на бис!..Нет, не приходишь… Ну и чёрт с тобою!Гуляй себе по крыше – хвост трубою!Забуду и забудусь… Каламбур?А может, афоризм – из надоевших?Пускай трубит им славу трубадур,Предпочитаю афоризмам – женщин,Красотам риторических фигур —Изгибы форм, заведомо нежнейших.А потому, друзья, намерен впредьЕдинственно о наслажденье петь.«Любовь!..» – Шекспир сказал… или гусар?Не будь её – не знали бы о счастье.Бедны её успехи и не часты,Она – скорей проклятие, чем дар.По нраву ей – пилястры и пиастры,Печному родствен чувственный угар…С любовью стоит к женщине явиться,Сомкнула губки – всё! – и не напиться.Ручьи боятся жажды как огня;К пресыщенному льнут… Противоречье?Упрямой ложью жадный рот калеча,Нахальным, сытым притворяюсь я,Хотя порою разрыдаться легче,Но плачущего кто поймёт меня?Омочит кто запёкшиеся губы?Просящие не очень в мире любы.3«Привет!.. Не ждали?»– Машенька!.. Входи!С дождя? Промокла? Тапочки скорее!И в свитер залезай…«Ты – не один?Сменила Магдалину – Лорелея?Ретируюсь…»– Мария, погоди!К натурщице ревнуешь?«Ври – умнее…»– Сейчас оденется… А ты? Ты – насовсем?«Нет, завтра мне на службу… Встану в семь».– И снова ускользнёшь?«Верней, растаюСнегурочкой осенней на окне…»– Утратишь очертания, но мнеПодаришь карандашных линий стаю?«Рисуй её! Позировать не стану.Я телом доверяюсь лишь луне…»– Она сейчас уйдёт.«Свежо преданье…»– Ах, Лена! Поскорей же… До свиданья!«А если я… за Лорелеей вслед?»– Дождь, вроде бы…«Уговорил. Останусь.Притом, что здесь найдётся тёплый плед.Мне холодно…»– Пропустим по стакану?«Ну а фужеров в этом доме нет?Убогий сервис…»– Люкс не по карману.«Я тоже – роскошь!»– Вряд ли потяну…Вот разве что в рассрочку… как жену?Избыток чувств и недостаток снов,Капризы и сюрпризы карнавала,Слова – «Я ждал тебя!..», ненужность слов…Всё это ночь любви в себя вобрала;А на рассвете был вполне здоров.И счастлив был! Одно меня смущало:Уходит Маша, а когда придёт?Вслепую ждать, вы знаете, не мёд…– Мария! Ты меня тоске не выдашь?«Разлука – в прятки детская игра…»– Мария, ты – мой самый главный выигрыш!«Льстишь, как чиновник, с раннего утра.Прости. Целую. Мне уже пора…»– Я не пущу. Ты от меня не выйдешь.Вот если только… замуж?«Не пойду.Я развелась. Наскучило в аду…»– Есть предложенье загород поехать.В деревню, к другу. Знаешь, на пленэр.Ловить стрижей весёлых по застрехам,Дышать грозою… К чёрту – пыльный сквер…Речные ванны, полосканье смехом!А солнца будет – свыше всяких мер!И брага четвертями – вместо кваса…Махнём на выходные?«Что ж… согласна!»4Наличники – тогда изба избой!А нет – сарай! Славянское искусствоПо деревянным гребешкам резьбойО старине цветастой бает вкусно:Простым узором – репа да капуста,Простой задумкой – сон перед косьбой.Над речкой ходят избы, ходят через,Поленницами бойко подбоченясь.Резные распевают соловьиНад окнами весенними вдоль тракта,А в окнах отражаясь, тащит тракторГусиным шагом дизели свои;Идёт – вприсядку!.. Эй, останови!А дизели хрипят, как Эдди Кантор;Перешибая трели соловьёв,Гогочет «чёрный гусь» на сто ладов.И тащит, тащит, тащит – за собойЗадымленное, городское небо,И горизонт с архангельской трубой,И площадные крики: «Зрелищ!.. Хлеба!..»А над колодцем поникает вербаСлужанкою, наложницей, рабой…Раскрепостился человек, но развеПрирода у насильника не в рабстве?Теперь, уже на грани катаклизм,Когда за шкуру собственную страшно,Слащавый воздвигаем гуманизмВ защиту зверя, птицы и пейзажа.Сочувствием к животным увлеклись,И боком вышла им забота наша:Кастрируем, наваливаем кладь…Самим бы не пришлось осеменять?Вконец разбитый, шамкающий газикПричалил, как амфибия, к плитеШлакобетонной. Выбрались из грязи.А дальше – вброд… Дороги ещё те!Расхваливать деревню – можно сглазить.Дворов несушки квохчут в тесноте;И тучный небосвод в крутой распашкеСкрывать не хочет грозные замашки.И чтоб не затвердела колея,Не запеклась – к суглинистой мучицеДольёт небесной серенькой водицыНе скупо, всклень – по самые края!И снова месим, и кипит земля,Громами разбухает, пузырится.А Маша от усталости – без ног,Из жижи просит вызволить сапог.5«Андрей на ферме! – похвалилась мать, —Ну а картины отданы чулану.Об этом лучше не напоминать.Боюсь, не растревожили бы рану…Проголодались?..» Сразу – хлопотать!Крестьянский стол описывать не стану:Откушавшему – скучен натюрморт,Голодному – заглядывает в рот.Хозяин задержался. Не дождались.На сеновале разместились мы.С десяток звёзд в оконце, и – усталостьВ стогу пахучей колющейся тьмы.Уснули без любви. Такую странностьОдобрят вряд ли юные умы.Естественно… Но в зрелом поколеньеНе чувству мы поддакиваем – лени!Да и соблазны, кажется, не те,Уснуть покойно – разве не блаженство?И, равнодушны к близкой наготе,Ныряем в сон без промедленья, с места;Уже любовь относим к суете,Развратом называем. Даже лестноУвериться – ничто не мучит нас,И радуемся, что огонь погас.Любите! Заклинаю вас – любите!Покуда силы и покуда естьВлечение, единственное здесь,Оно не даст погрязнуть в мелком быте.Покинет вас?.. А вы его зовите!И ждите от любви хотя бы весть,Хотя бы взгляд, хотя бы просто чувство,Что сердце ваше – всё ещё не пусто.Но кто не любит – заживо мертвец,Кто не сумел осилить боль измены,И как артист спускается со сцены,Посторонился, прошептав: конец…Или, сдувая мыло пьяной пены,Цинично рассуждающий отецВорчит в пивной с цезурою одышки:– Ребёнка сделал… отдохнуть не лишне!Любовь – не только молодой инстинкт —Всеобщий к жизни приговор природы.В её огне смягчили нрав народы,Закон которых был суров и дик.Любовь – река. Нас омывают воды,Мы человечней делаемся в них…Любовью ополоснутое сердцеЖестокостью не может разгореться.Живите чувством прежде, чем умом,Ум вывезет, когда делишки плохи,Когда зарвётся чувство – вмиг уймёмЕщё на полпути, на полувдохе.Но, умничая сразу, при истоке,До устья, очевидно, не дойдём,А растечёмся лужею стоячей,В конце концов, себя же одурачив.6Проснулись рано. Разбудил мороз.Край одеяла превращён дыханьемВ аэродром голубеньких стрекоз.Укрылся с головой… Пленэр? Купанье?Мария занялась устройством кос,За полчаса соорудила зданье.Покуда я валялся на боку,Андрей уже работал на току.Умылись во дворе. Потом поели,Макая золотистые блиныВ растопленное масло. Бодрость в теле,Как самоощущение струны.Печь дышит так, что окна запотели.С медовой необклеенной стеныСмеётся в рамке – щурящийся мальчик,Андрей Григорьев – и никак иначе.«Андрюша!.. – взгляд перехватила мать. —Уж был пострел… Растила – натерпелась.Втемяшится чего – не удержать…Учился плохо. Верно, не хотелось?А в озорстве – и выдумка, и смелость,Какие только можно пожелать.За образами прятал папироски.Рос без отца… Ему б ремень отцовский!А вырос – будто сглазили, притих.Задумчив стал, друзей оставил, игры…Неразговорчив, словно еретик,Засел, сказать верней, залёг за книги,Ещё верней – не вылезал из книг.Он их носил как мученик – вериги,И, стопу книг прижавши к животу,Спускался с сеновала поутру.Соблазн в него вошёл. Смутил лукавый.Лишён покоя даже по ночам,Спросонок часто вскакивал, кричал.А рисовал – драконов семиглавых,Зелёных, словно вызревшие травы.Я замечала по его речам,Что всё земное для Андрюши пусто,Что искушает мальчика искусство.А в школе – тройки с горем пополам.Уроков не готовил и не слушал.Витал, что в облаках аэроплан,Воображенью то есть продал душу.А ежели мечтания нарушу,Озлится вдруг. Не разрешалось намЗаглядывать в заветные тетради.Случалось иногда… Его же ради!Чего там только не было! СтихиБредовые. Я даже помню: „УткиОзёра гладят, словно утюги…“А под стихами странные рисунки:На переезде стрелочник у будки.Лицо – фонарь. Высокий. Без руки.Вторая полосата, как шлагбаум…Понять такое – тратить время даром».

1 2 Следующая

Авторизация